Фрейд и психоанализ

Его любовница – VIII.85

Ему сейчас – 36

Его любовнице – 25

[132] Записав эту серию ассоциаций обычными цифрами, получаем следующую сумму:

26.II = 262

28.VIII = 288

01.III = 13

262

294

137

275

885

36

25

Всего = 2477

[133] Эта серия цифр, включающая всех членов семьи, дает таким образом число 2477. Его состав ведет к более глубинному слою смысла сновидения. Пациент был сильно привязан к своей семье, но, с другой стороны, очень любил свою любовницу. Это вызвало у него серьезный конфликт. Детали внешности «кондуктора» (опущенные здесь для краткости) указывали на аналитика, со стороны которого пациент одновременно боялся и жаждал строгого контроля, а также резкого осуждения своего зависимого состояния.

[134] Сон, который последовал вскоре после этого, вкратце состоял в следующем: аналитик спросил пациента, что он делал, когда был со своей любовницей. Пациент ответил, что играл и всегда ставил на очень большое число: 152. Аналитик заметил: «Вас, к сожалению, обманывают».

[135] Анализ в очередной раз выявил вытесненную тенденцию подсчитывать затраты на любовную связь. Ежемесячные расходы составляли около 152 франков (фактически между 148 и 158). Замечание о том, что его обманывают, явно представляло собой отсылку к спору между ним и его любовницей. Женщина утверждала, что сновидец лишил ее девственности. Тем не менее наш пациент был совершенно уверен, что она не была девственницей уже в то время, когда он тщетно добивался ее расположения. Слово «число» (номер) привело к ассоциации «размер перчаток», «размер внутреннего диаметра». Из этого нетрудно сделать заключение, что при первом соитии он отметил необычную ширину влагалища вместо ожидаемого сопротивления девственной плевы. Это стало для него доказательством обмана. Бессознательное, естественно, использовало это открытие как наиболее эффективное средство сопротивления отношениям. Поначалу число 152 не поддавалось дальнейшему анализу. Однако позже оно привело к идее «номера дома», сопровождавшейся следующими ассоциациями: в начале их отношений дама жила в доме № 17 на улице Х, затем переехала в дом № 129 на улице Y и, наконец, в дом № 48 на улице Z.

[136] Тут пациент понял, что он уже далеко ушел от числа 152, ибо общая сумма – 194. Затем ему пришло в голову, что дама покинула дом № 48 на улице Z по его настоянию, так что общая сумма должна быть 194 – 48 = 146. Теперь она жила в доме № 6 на улице А, следовательно, 146 + 6 = 152.

[137] Позже в ходе анализа ему приснился следующий сон: он получил счет от аналитика с требованием уплатить проценты в размере 1 франка с суммы 315 франков за задержку платежа с 3 по 29 сентября.

[138] Этот упрек в подлости и скупости, брошенный аналитику, скрывал, как показал анализ, сильную бессознательную зависть. В жизни психоаналитика было несколько обстоятельств, которые могли вызвать зависть у пациента. Одно из них, в частности, произвело на него особое впечатление: недавно у аналитика случилось пополнение в семье. Плохие отношения между пациентом и его женой, к сожалению, не позволяли ожидать подобного. Посему у него было достаточно оснований для завистливых сравнений.

[139] Как и прежде, анализ начался с разбиения числа 315 на 3, 1 и 5. Пациент связал 3 с тем, что у аналитика было 3 ребенка, а недавно появился еще 1. У него самого было бы 5 детей, если бы все остались живы; сейчас же у него было 2 ребенка, ибо трое родились мертвыми. Но эти ассоциации отнюдь не исчерпывали всей числовой символики сновидения.

[140] Пациент отметил, что период с 3 по 29 сентября составляет 26 дней. Затем он сложил это число с остальными:

26 + 315 + 1 = 342, после чего проделал ту же операцию, что и с числом 315: разбил 342 на 3, 4 и 2. Если раньше выходило, что у аналитика было 3 ребенка плюс 1 новорожденный, а у пациента могло быть 5, то теперь смысл был таков: у аналитика было 3 ребенка, а теперь 4, а у пациента только 2. Он заметил, что второе число выглядит как корректировка «исполнения желания», представленного первым числом.

[141] Пациент, который пришел к этому объяснению сам, без моей помощи, заявил, что удовлетворен. Его аналитик, однако, не сомневался, что вышеприведенные откровения не исчерпывают всех возможных источников бессознательных продуктов. В связи с числом 5 пациент заметил, что из 3 мертворожденных детей один родился на 9-м, а два – на 7-м месяце беременности. Он также подчеркнул, что у его жены было 2 выкидыша: один на 5-й неделе и один на 7-й. Сложив эти цифры, получаем число 26:

1 ребенок – 7 месяцев

1 ребенок – 7 месяцев

1 ребенок – 9 месяцев

2 выкидыша

(5 + 7 недель) – 3 месяца

[142] По всей вероятности, число 26 определялось количеством неудачных беременностей. В сновидении период в 26 дней появляется в связи с задержкой платежа, за которую с пациента взимается 1 франк. Из-за неудачных беременностей он действительно «отставал»: за время его знакомства с аналитиком, аналитик «опередил» его на одного ребенка. Посему 1 франк может означать 1 ребенка. Мы уже отмечали склонность пациента складывать вместе всех своих детей, включая умерших, дабы превзойти своего соперника. Мысль о том, что аналитик обогнал его на одного ребенка, могла сильно повлиять на определение числа 1. Посему мы последуем этой тенденции и продолжим игру с числами, добавив к 26 две успешные беременности по 9 месяцев каждая: 26 + 18 = 44.

[143] Разбив оба числа на составляющие, получаем 2 + 6 и 4 + 4 – две группы цифр, которые имеют только одну общую черту: в сумме они дают 8. Следует отметить, что эти цифры складываются из месяцев беременности жены пациента. Если мы сравним их с цифрами, указывающими на способность аналитика производить потомство, а именно 315 и 342, то увидим, что сложение составляющих их цифр дает 9. 9–8 = 1. Таким образом, мы снова приходим к разнице в единицу. Ранее пациент заметил, что 315 кажется ему осуществлением желания, а 342 – поправкой. Дав свободу фантазии, мы обнаруживаем следующее различие:

3 × 1 × 5 = 15

3 × 4 × 2 = 24

24 – 15 = 9

[144] И снова мы сталкиваемся со значимой цифрой 9, которая отлично вписывается в расчеты беременностей и родов.

[145] Трудно сказать, где начинается игра воображения, но это неизбежно, ибо бессознательный продукт есть порождение фантазии, того психического импульса, из которого возникает сама игра. Научному разуму противно предаваться такого рода шалостям, повсюду приводящим к бессмыслице. Впрочем, мы никогда не должны забывать, что в течение тысячелетий человеческий разум забавлялся именно такого рода играми. Посему неудивительно, что эти тенденции из далекого прошлого обрели голос в сновидениях. Даже в бодрствующем состоянии пациент давал волю своим числовым фантазиям, как показывает сам факт празднования 100-летнего юбилея. Следовательно, их присутствие в его снах не подлежит сомнению. Для утверждения бессознательной детерминации не хватает доказательств; только сумма наших наблюдений может подтвердить точность индивидуальных открытий. Исследуя сферу свободной творческой фантазии, мы должны больше, чем где бы то ни было, полагаться на широкий эмпиризм; хотя он требует от нас особой скромности в отношении точности отдельных результатов, он никоим образом не обязывает нас обходить молчанием то, что произошло и наблюдалось, просто из страха быть обвиненными в ненаучности. Не следует вступать в переговоры с суеверными фобиями современного разума, ибо это один из факторов, в силу которых тайны бессознательного остаются скрыты.

[146] Особый интерес представляет отражение проблем пациента в бессознательном его жены. Ей приснилось – и это весь сон – Лука 137[31]. Анализ этого числа повлек за собой следующие ассоциации: у аналитика появился еще 1 ребенок. У него было 3. Если бы все ее дети (считая выкидыши) были живы, у нее было бы 7. Сейчас у нее только 3–1 = 2. Но она хочет 1 + 3 + 7 = 11 (число-близнец, 1 и 1). Число 11 выражает желание родить близнецов: тогда у нее было бы столько же детей, сколько у аналитика. У ее матери однажды родились близнецы. Надежда родить ребенка от мужа была очень слабой, и это давно породило в бессознательном мысль о втором браке.

[147] Другие фантазии показывали ее в 44 года, когда она достигла климакса. Сейчас ей было 33 года, так что до 44 оставалось всего 11 лет. Это было значимое число, поскольку ее отец умер в 44 года. Таким образом, фантазия о 44-м годе жизни содержала в себе мысль о смерти отца. Акцент на смерти отца соответствовал вытесненной фантазии о смерти мужа, который был препятствием для второго брака.

[148] Материал «Лука 137» помогает разрешить конфликт. Сновидица – и это нужно подчеркнуть особо – была плохо знакома с Библией; последний раз она читала ее невероятно давно и была абсолютно нерелигиозна. Посему было бы совершенно безнадежно полагаться здесь на ассоциации. Ее незнание Библии было настолько велико, что она даже не знала, что «Лука 137» может относиться только к Евангелию от Луки. Когда она обратилась к Новому Завету, то открыла его на Деяниях апостолов. Учитывая, что Деяния 1 содержат только 26 строф, она взяла 7-ю строфу: «Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти». Если же мы обратимся к Евангелию от Луки 1:37, то найдем Благовещение Пресвятой Богородицы:

35. Ангел сказал Ей в ответ: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя; посему и рождаемое Святое наречется Сыном Божиим.

36. Вот и Елисавета, родственница Твоя, называемая неплодною, и она зачала сына в старости своей, и ей уже шестой месяц.

37. Ибо у Бога не останется бессильным никакое слово.

[149] Логическое продолжение анализа «Луки 137» требует от нас также обратиться к Евангелию от Луки 13:7. Там мы читаем:

6. и сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел;

7. и сказал виноградарю: вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает?

[150] Смоковницу, с древних времен символизирующую мужские половые органы, необходимо срубить из-за ее бесплодности. Данный фрагмент полностью соответствует многочисленным садистским фантазиям сновидицы, связанным с отрезанием или откусыванием пениса. Аллюзия на бесплодный орган супруга очевидна. Сновидица отвернула свое либидо от мужа вследствие его полового бессилия в интимных отношениях с ней[32]. Равно понятно и то, что она регрессировала к отцу («…которые Отец положил в Своей власти») и отождествила себя с матерью, у которой родились близнецы. Таким образом увеличив свой возраст, она ставит своего мужа в роль сына или мальчика того возраста, когда импотенция нормальна. Мы также можем понять ее желание избавиться от мужа, установленное ранее в ходе анализа. Если мы обратимся к Евангелию от Луки 7:13, то найдем лишь дальнейшее подтверждение сказанному:

12. Когда же Он приблизился к городским воротам, тут выносили умершего, единственного сына у матери, а она была вдова; и много народа шло с нею из города.

13. Увидев ее, Господь сжалился над нею и сказал ей: не плачь.

14. И, подойдя, прикоснулся к одру; несшие остановились, и Он сказал: юноша! тебе говорю, встань!

[151] В конкретной психологической ситуации сновидицы аллюзия на воскрешение мертвого приобретает особое значение как исцеление полового бессилия мужа. В этом случае проблема будет решена. Мне нет нужды указывать на многочисленные «исполненные» желания, содержащиеся в этом материале; читатель увидел их и сам.

[152] Поскольку сновидица совершенно не разбиралась в Библии, «Луку 137» следует рассматривать как проявление криптомнезии. И Флурнуа[33], и я[34] уже обращали внимание на важные последствия этого явления. Насколько нам известно, ни о каком манипулировании материалом с целью ввести в заблуждение в данном случае не может быть и речи. Те, кто знаком с психоанализом, знают, что сама природа материала исключает любые подозрения на этот счет.

[153] Я сознаю, что изложенные выше наблюдения – капля в море неопределенности, но думаю, что было бы неправильно умалчивать о них: рано или поздно появятся более удачливые исследователи, которые смогут взглянуть на них под новым углом, недоступным нам ввиду нехватки знаний.

VI

Мортон Принс. «Механизм и толкование сновидений»: критический обзор

Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen (Лейпциг), III (1911), 309–328. Статья Принса (1854–1929) была напечатана в Journal of Abnormal Psychology, V (Бостон, 1910), 139–195.

[154] Надеюсь, все коллеги и сотрудники, которые, следуя по стопам Фрейда, изучали проблему сновидений и смогли подтвердить основные принципы их толкования, простят меня, если я умолчу об их трудах и вместо них расскажу о другом исследовании, которое, хотя и дало меньше положительных результатов, тем не менее больше подходит для публичного обсуждения. Особенно следует отметить то обстоятельство, что Мортон Принс, благодаря своим предыдущим работам и глубокому проникновению в психопатологические проблемы, как никто другой способен вникнуть в психологию, заложенную Фрейдом. Не знаю, достаточно ли хорошо Мортон Принс владеет немецким языком, чтобы читать Фрейда в оригинале[35], хотя это почти обязательно для понимания его теорий. Впрочем, даже если бы ему пришлось полагаться исключительно на работы, написанные на английском языке, все необходимые сведения он мог бы почерпнуть из ясного изложения анализа сновидений, предложенного Эрнестом Джонсом в его «Теории сновидений Фрейда». Помимо этого, в распоряжении англоговорящего читателя имеется большое количество статей и докладов Брилла и Джонса, а в последнее время также Патнема[36], Мейера, Хоха, Скрипчера и других, которые проливают свет на разные аспекты психоанализа (или «глубинной психологии», как называет ее Блейлер). Наконец, сегодня на английском языке доступны не только лекции Фрейда и мои, которые мы читали в Университете Кларка[37], но и несколько наших основополагающих работ, так что даже те, кто не знает немецкого языка, имеют достаточно возможностей ознакомиться с данным предметом.

[155] Мортон Принс приобрел необходимые познания в анализе не посредством личного общения, к суггестивному влиянию которого профессор Хох[38] питает почти суеверный страх, что весьма для нас лестно, но, по всей видимости, благодаря чтению. Как может быть известно немецкоговорящему читателю, Мортон Принс является автором ценного труда «Диссоциация личности», который занимает достойное место рядом с аналогичными исследованиями Бине, Жане и Флурнуа[39]. Принс также служит редактором журнала Journal of Abnormal Psychology, почти в каждом номере которого мы находим непредвзятые дискуссии по вопросам психоанализа.

[156] Из этого вступления читатель поймет, что я отнюдь не преувеличиваю, когда представляю Мортона Принса как беспристрастного исследователя, обладающего устоявшейся научной репутацией и неоспоримой компетентностью в оценке психопатологических проблем. В то время как Патнем занимается главным образом терапевтическим аспектом психоанализа и рассматривает его с восхитительной откровенностью, Мортон Принс интересуется особенно спорным предметом, а именно анализом сновидений. Именно здесь каждый последователь Фрейда теряет в глазах немецких ученых свое почетное звание человека науки. Фундаментальный труд Фрейда – «Толкование сновидений» – был воспринят немецкими критиками с безответственным легкомыслием. Как обычно, они были щедры на бойкие фразы вроде «блестящая ошибка», «гениальная аберрация» и т. д. Тем не менее едва ли стоило ожидать, что кто-то из психологов, неврологов и психиатров действительно постарается вникнуть в этот вопрос и опробует свое остроумие на фрейдовской интерпретации сновидений[40]. Возможно, они не осмелились. Я почти уверен, что они не осмелились, ибо тема эта воистину трудная – не столько по интеллектуальным соображениям, сколько по причине личных, субъективных сопротивлений. Ибо именно здесь психоанализ требует жертвы, которой не требует от своих приверженцев ни одна другая наука: безжалостного самопознания. Необходимо снова и снова повторять, что практическое и теоретическое понимание психоанализа есть функция аналитического самопознания. Там, где самопознание терпит неудачу, психоанализ не работает. Это кажется парадоксом только до тех пор, пока мы думаем, будто знаем себя вдоль и поперек. Хотя кто так не думает? В звенящих тонах глубочайшей убежденности каждый уверяет нас, что знает себя «от и до». И все же это неправда; это детская иллюзия, необходимая для самоуважения. Не может быть никакого сомнения в том, что врач, прикрывающий недостаток своих знаний и способностей возросшей самоуверенностью, никогда не сможет анализировать, ибо в таком случае он будет вынужден признать истину о себе и станет невозможным в собственных глазах.

[157] Следовательно, тем более ценно, когда известный ученый, такой как Мортон Принс, смело берется за проблему и пытается решить ее по-своему. Мы готовы в любое время выслушать возражения, вытекающие из честных трудов такого рода. У нас нет ответа только для тех, кто боится настоящей работы и довольствуется дешевыми академическими речами. Однако прежде чем перейти к возражениям Принса, необходимо сказать несколько слов об области его исследований и полученных им – с нашей точки зрения – положительных результатах. Принс проработал шесть сновидений пациентки, способной к разным состояниям сознания и обследованной в нескольких из них. В своей работе он использовал расспросы под гипнозом, а также «свободные ассоциации». Мы узнаем, что до этого момента он уже проанализировал несколько десятков сновидений[41]. На основании своего опыта Принс приходит к заключению, что метод свободных ассоциаций «позволяет нам путем сравнительного исследования многочисленных сновидений одного и того же человека изучить всю область бессознательного и обнаружить определенные устойчивые идеи, влияющие на всю его психическую жизнь»[42]. Таким образом, используя «безумный» психоаналитический метод, американский исследователь смог выявить в царстве бессознательного нечто, ощутимо влияющее на психическую жизнь. Для него «метод» – это все-таки метод, он убежден, что существует бессознательное и все остальное, не будучи при этом каким-либо образом загипнотизированным лично Фрейдом.

[158] Далее Принс пишет, что в качестве сновидческого материала мы должны рассматривать «определенные подсознательные идеи, о которых субъект не знает» (указ. соч., стр. 150). Тем самым он признает, что источники сновидений могут лежать в бессознательном. Следующий отрывок это подтверждает: «В ходе своих исследований Фрейд пришел к гениальному открытию, что сновидения не являются бессмысленными причудами, каковыми их полагали ранее, но при интерпретации с помощью психоаналитического метода могут обнаруживать логический и вразумительный смысл. Этот смысл, однако, обычно скрыт в символах, значение которых может быть установлено только путем тщательного изучения предшествующих ментальных переживаний сновидца. Такое исследование требует, как я уже указывал, воскрешения всех воспоминаний, относящихся к элементам сновидения. При этом мы неизбежно приходим к выводу, что даже самый фантастический сон может выражать – пусть и символически – некую разумную идею. Мои собственные наблюдения подтверждают наблюдения Фрейда в той мере, в какой они показывают, что в каждом сновидении присутствует некий разумный мотив. Следовательно, сновидение может быть истолковано как выражающее некую идею или идеи, которых сновидец придерживался ранее. По крайней мере, все сновидения, которые мне довелось подвергнуть анализу до сих пор, подтверждают эту гипотезу».

[159] Таким образом, Принс допускает, что сновидения имеют смысл, что смысл скрыт в символах и что для того, чтобы обнаружить смысл, нужны воспоминания. Все это согласуется с фрейдовской интерпретацией сновидений, причем в гораздо большей степени, чем это признавали предыдущие критики. На основании некоторых наблюдений Принс также приходит к пониманию истерических симптомов как «возможных символов скрытых процессов мышления». Несмотря на взгляды, изложенные в «Истерии» Бинсвангера, которые могли бы подготовить для этого почву, данный факт до сих пор ускользает от немецких психиатров.

[160] Как я уже говорил, я начал с положительных утверждений Принса. Переходим к отклонениям и возражениям (там же, стр. 151):

«Я не могу согласиться [с точкой зрения Фрейда], что всякое сновидение может быть истолковано как „воображаемое исполнение желания“. То, что некоторые сновидения могут быть признаны осуществлением желания, не вызывает сомнений, но что таковы все сновидения или большинство из них, я не смог подтвердить, даже подвергнув индивида самому исчерпывающему анализу. Напротив, я нахожу, что определенные сны представляют собой выражение неосуществления желания; в некоторых исполняется страх или тревога».

[161] В этом отрывке мы имеем все, что Принс не может принять. Следует добавить, что само желание часто кажется ему не «вытесненным» и не таким бессознательным или важным, как это предполагает Фрейд. Стало быть, Принс отвергает теорию Фрейда о том, что подлинным источником сновидения является осуществленное в нем вытесненное желание, ибо ничего подобного в своем материале он не видит. Что ж, по крайней мере, он пытался это увидеть и счел теорию достойной тщательной проверки, чего определенно нельзя сказать в отношении многих наших критиков. (Я-то думал, что эта процедура – неписаный закон академической порядочности.) К счастью, Принс предоставил нам материал, на основе которого он делал свои выводы. Таким образом, мы можем сопоставить наш опыт с его опытом и в то же время найти причины тех или иных расхождений. Он проявил большое мужество, раскрыв свои карты столь похвальным образом, ибо теперь у нас есть возможность открыто сравнить наши взгляды, что будет поучительно во всех отношениях.

[162] Чтобы понять, каким образом Принс сумел разглядеть только формальный, но не динамический элемент сновидений, необходимо рассмотреть его материал более подробно. Из различных указаний, содержащихся в этом материале, можно заключить, что сновидица была дамой позднего среднего возраста. У нее был взрослый сын, который где-то учился; что касается супружеской жизни, то, по всей видимости, она была несчастлива в браке или разведена (возможно, они с мужем жили порознь). В течение нескольких лет она страдала истерической диссоциацией личности и, как мы видим, питала регрессивные фантазии о двух более ранних любовных романах, на которые автор, очевидно из-за чопорности публики, вынужден только намекнуть. Ему удалось избавить пациентку от диссоциации на восемнадцать месяцев, но теперь, похоже, ее состояние снова ухудшилось: она оставалась крайне зависимой от психоаналитика, тогда как он находил это столь утомительным, что дважды порывался отправить ее к коллеге.

[163] Здесь мы имеем явный неаналитический и непризнанный перенос, который, как мы знаем, состоит в привязке эротических фантазий пациента к аналитику. Шесть сновидений – иллюстративный фрагмент борьбы аналитика с переносом больной.

[164] Сновидение 1: C. [сновидческое эго пациентки] увидела старую женщину, очевидно еврейку. Она держала в руках бутылку и стакан и, казалось, пила виски; затем эта женщина превратилась в ее мать, которая держала бутылку и стакан и тоже пила виски; тут дверь открылась, и появился ее отец. На нем был халат ее мужа, а в руке он держал две деревянные палки. [Там же, стр. 147 и далее.]

[165] На основании обширного и совершенно убедительного материала[43] Принс обнаружил, что больная рассматривала искушение выпить, а также искушения «бедных людей» вообще, как нечто вполне понятное. Она сама иногда выпивала по вечерам немного виски, и ее мать тоже. Но в этом могло быть что-то неправильное. «Таким образом, сцена сновидения является символическим представлением и оправданием ее собственных убеждений и отвечает на сомнения и угрызения совести, которые терзают ее разум» (там же, стр. 154). Вторая часть сновидения, о палках, по мнению Принса, является своего рода осуществлением желания, однако он замечает, что это ничего нам не говорит, ибо накануне вечером пациентка заказывала дрова. Несмотря на затраченные усилия (восемь страниц печатного текста), сновидение не было проанализировано достаточно тщательно, так как два наиболее важных элемента – виски и палки – остаются без анализа. Если бы автор проследил за этими «искушениями», то вскоре обнаружил бы, что угрызения совести пациентки имеют гораздо более серьезную природу, нежели ложка виски и две вязанки дров. Почему отец, который входит, конденсируется с мужем? Как можно объяснить еврейку иначе, чем воспоминаниями о предыдущем дне? Почему эти две палки важны и почему их держит отец? И так далее. Сновидение не было проанализировано надлежащим образом. К несчастью, для психоаналитика его значение очевидно. Оно ясно говорит: «Если бы я была бедной еврейкой, которую видела накануне, я бы не устояла перед искушением (как не устояли бы мать и отец – типичное инфантильное сравнение!), а потом в мою комнату вошел бы мужчина с дровами – естественно, чтобы согреть меня». Вкратце, таков смысл. Сновидение содержит все это, только автор остановился слишком рано. Надеюсь, он простит меня за то, что я нескромно распахнул тактично закрытую дверь и ясно показал, какого рода «невидимые» желания скрываются за общепринятой сдержанностью и медицинской слепотой в вопросах секса.

[166] Сновидение 2: Холм – она с трудом взбиралась на крутой холм; при этом у нее было четкое ощущение, что за ней следует кто-то или что-то. Она сказала: «Я не должна показывать, что напугана, иначе эта штука схватит меня». Поднявшись выше, она очутилась в месте, где было светлее, и увидела две тучи или тени, черную и красную. Она воскликнула: «Боже мой, это А и Б! Если мне не помогут, я пропала» (она имела в виду, что снова изменится – то есть снова впадет в состояние диссоциации.) Она начала звать: «Доктор Принс! Доктор Принс!» Вы засмеялись и сказали: «Вам придется самой бороться с этой проклятой штукой». На этом она проснулась, парализованная страхом. [Там же, стр. 156.]

[167] Поскольку сновидение очень простое, мы можем обойтись без дополнительного аналитического материала. Но Принс не видит в этом сне осуществления желания; напротив, он видит в нем «осуществление страха». Он совершает фундаментальную ошибку, снова смешивая явное, манифестное содержание с бессознательной мыслью сновидения. Справедливости ради следует отметить, что в данном случае повторение ошибки было тем более простительно, что решающая фраза («Вам придется самой бороться с этой проклятой штукой») действительно весьма неоднозначна и обманчива. Столь же двусмысленным является высказывание «Я не должна показывать, что напугана», которое, как сообщает Принс, относится к мысли о рецидиве болезни, поскольку пациентка боялась рецидива.

[168] Но что значит «напугана»? Мы знаем, что пациентке гораздо удобнее болеть, ибо у выздоровления есть один большой минус: потеря аналитика. Болезнь как бы резервирует аналитика для ее нужд. Благодаря своей необычной болезни пациентка, очевидно, вызывала у аналитика большой интерес и беззастенчиво пользовалась его терпением. Ей, конечно, вовсе не хочется отказываться от этих стимулирующих отношений. По этой причине она боится выздоровления и втайне надеется, что с ней случится нечто странное и чудесное, что возродит любопытство аналитика. Естественно, она сделает все, лишь бы не признаваться, что у нее действительно есть такие желания. Но мы должны привыкнуть к мысли, что в психологии есть вещи, которые пациент одновременно знает и не знает. Часто можно показать, что вещи, которые кажутся совершенно бессознательными, в другой связи полностью осознаются и уже известны, хотя и не в их истинном значении. Таким образом, подлинное значение желания, которое пациентка не могла признать, не было непосредственно доступно ее сознанию. Поэтому мы называем это истинное значение неосознанным, или «вытесненным». В своей грубой форме – «Мне нужны симптомы, чтобы вновь пробудить интерес аналитика» – оно не может быть принято, ибо слишком болезненно; однако на заднем плане вполне могут быть различимы некоторые ассоциации и полузадушенные желания, например воспоминания о времени, когда анализ был так интересен, и т. д.

[169] Стало быть, фраза «Я не должна показывать, что напугана» на самом деле означает: «Я не должна показывать, что хочу рецидива; хорошее самочувствие – это слишком сложно». «Если мне не помогут, я пропала» означает: «Я надеюсь, что меня не вылечат слишком быстро». Наконец, приходит осуществление желания: «Вам придется самой бороться с этой проклятой штукой». Пациентка держится хорошо только из любви к аналитику. Если он бросит ее в беде, у нее произойдет рецидив, и это будет его вина. С другой стороны, если у нее случится рецидив, она вновь потребует его внимания, и в этом смысл всего маневра. Для сновидений абсолютно типично, что осуществление желания всегда обнаруживается там, где это кажется совершенно невозможным сознательному разуму. Боязнь рецидива – это символ, который нуждается в анализе, но автор забывает об этом: вместо того чтобы скептически исследовать его подлинность, он принимает страх, как виски и палки, за чистую монету. Превосходный труд его коллеги Эрнеста Джонса «О ночных кошмарах»[44] мог бы дать ему некоторое представление об элементе желания в подобных страхах. Но, как я знаю из собственного опыта, новичку трудно удержать в сознании все психоаналитические правила.

[170] Сновидение 3: Она с трудом шла по каменистой тропе в духе Уоттса[45]. Камни ранили ее босые ноги. Она была плохо одета и замерзла. Потом она увидела вас и обратилась с мольбой о помощи, но вы ответили ей: «Я не могу помочь вам, вы должны помочь себе сами». Она сказала: «Я не могу, не могу». «Но вы должны. Посмотрим, смогу ли я вбить вам это в голову». С этими словами вы взяли камень и стали бить ее по голове, приговаривая: «Не нужно меня беспокоить, не нужно меня беспокоить». Каждый удар ложился тяжким грузом ей на сердце. Она проснулась, и я увидела, как вы стучите камнем; вы выглядели сердитым. [Там же, стр. 159.]

[171] Принс снова воспринимает сновидение буквально и видит в нем лишь «неисполнение желания». Следует еще раз подчеркнуть, что Фрейд прямо говорит: истинные мысли сновидения не тождественны его манифестному содержанию. Принс не обнаружил истинной мысли сновидения просто потому, что придерживался формулировки сна. Разумеется, всегда рискованно вмешиваться, не зная материала; можно совершить огромную ошибку. Впрочем, материала, выявленного автором, может оказаться вполне достаточно, чтобы приоткрыть завесу над скрытой мыслью этого сна. (Всякий опытный психоаналитик, естественно, уже давно догадался о смысле сновидения, ибо оно совершенно ясно.)

[172] Сновидение строится на следующих переживаниях. Накануне утром пациентка обратилась к автору с просьбой о медицинской помощи и получила по телефону ответ: «Сегодня я не могу приехать к вам. У меня расписан весь день до самого вечера. Я пришлю доктора У., вы не должны зависеть от меня» (там же, стр. 160). Это безошибочный намек на то, что время аналитика принадлежит и другим. Неутешительное прозрение! Пациентка заметила: «Я ничего не говорила об этом, но у меня выдалась нелегкая ночь». Таким образом, ей пришлось смириться с горькой правдой. Психоаналитик сделал нечто болезненное, что она понимала разумом – но не сердцем. Перед сном она подумала: «Я не должна беспокоить его; думаю, рано или поздно я вобью себе это в голову» (стр. 161). (Во сне это вбивается ей в голову в буквальном смысле.) «Если бы мое сердце не было подобно камню, я бы заплакала». (Ее били камнем.)

[173] Как и в предыдущем сновидении, утверждается, что аналитик больше не будет ей помогать; свое решение он вбивает ей в голову камнем, отчего на сердце у нее становится тяжело. Таким образом, в манифестном содержании сновидения ясно отражена ситуация, сложившаяся в тот вечер. В таких случаях мы стараемся найти новый элемент, добавленный к обстоятельствам предыдущего дня; в этот момент мы можем проникнуть в реальный смысл сновидения. Решение аналитика больше не лечить пациентку причиняет боль, но во сне ее лечат, хотя новым и весьма примечательным способом. Когда психоаналитик вбивает ей в голову, что устал от ее болтовни, он делает это так настойчиво, что психотерапия превращается в чрезвычайно интенсивную форму физического лечения или пытки. Это исполняет желание, которое слишком скандально, чтобы быть признанным при свете дня, хотя в его основе лежит очень естественная и простая мысль. Народному юмору и злым языкам, вскрывшим тайны исповедальни и смотровой, прекрасно о ней известно[46]. Мефистофель в своей знаменитой речи о медицине[47] тоже о ней догадался. Это одна из тех вечных мыслей, о которых никто не знает, но которые есть у всех.

[174] Когда пациентка проснулась, то увидела, что аналитик все еще выполняет это движение: стучит[48] камнем. Назвать действие во второй раз – значит придать ему особое значение[49]. Как и в предыдущем сновидении, исполнение желания заключено в величайшем разочаровании.

[175] Некоторые, безусловно, возразят, что я, как это принято во фрейдистской школе, привношу в сновидение свои собственные извращенные фантазии. Возможно, мой уважаемый коллега, автор, будет возмущен тем, что я приписываю его пациентке такие нечистые мысли, или, по крайней мере, сочтет совершенно неоправданным делать столь далеко идущие выводы из имеющихся скудных намеков. Я сознаю, что мои выводы, рассматриваемые с точки зрения вчерашней науки, выглядят почти фривольными. Однако сотни параллельных наблюдений показали мне, что вышеприведенных данных вполне достаточно, чтобы оправдать мое заключение, причем с уверенностью, отвечающей самым строгим требованиям. Те, кто не имеет опыта психоанализа, не могут себе представить, насколько вероятно наличие эротического желания и насколько маловероятно его отсутствие. Последняя иллюзия, естественно, обусловлена, с одной стороны, нравственной сексуальной слепотой, а с другой – ошибочным воззрением, будто сознание и есть вся психика. Это, разумеется, не относится к нашему уважаемому автору. Посему я прошу читателя: никакого морального возмущения, только спокойная проверка. Вот из чего создается наука, а вовсе не из воплей негодования, насмешек, оскорблений и угроз. Истинный ученый не пользуется оружием, которое применяют против нас представители немецкой науки.

[176] На самом деле автору надлежало представить весь промежуточный материал, который позволил бы окончательно установить эротический смысл сновидения. Хотя он не сделал этого, все необходимое косвенно сказано в последующих сновидениях, так что вышеупомянутое заключение отнюдь не стоит особняком, но, напротив, оказывается важным звеном в последовательной цепи.

[177] Сновидение 4: [Незадолго до последнего сна субъекту] приснилось, что она находится в большом бальном зале, где все было очень красиво. Неожиданно к ней подошел мужчина и спросил: «Кто вас сопровождает?» Она ответила: «Я одна». Тогда он сказал: «Вы не можете остаться здесь, нам не нужны одинокие женщины». В следующей сцене она была в театре и уже собиралась сесть, когда кто-то подошел к ней и сказал то же самое: «Вы не можете остаться здесь, нам не нужны одинокие женщины». Потом она побывала во множестве разных мест, но отовсюду ей приходилось уходить, потому что она была одна. Затем она оказалась на улице; в толпе она увидела своего мужа и бросилась к нему. Подойдя совсем близко, она увидела… [то, что мы можем истолковать как символическую репрезентацию счастья, сообщает Принс.] Потом ее охватили тошнота и головокружение, и она подумала, что там ей тоже нет места. [Там же, стр. 162.]

[178] Пробел в сновидении – похвальное проявление такта, которое, безусловно, понравится чопорному читателю, но это не наука. Наука не допускает подобных соображений приличия. В данном случае речь идет о том, верна ли оклеветанная теория сновидений Фрейда, а не о том, приятно ли звучат пересказы сновидений для незрелых ушей. Разве мыслимо, чтобы из соображений приличия гинеколог исключил изображение женских половых органов из учебника акушерства? На стр. 164 мы читаем: «Анализ этой сцены вскрыл бы слишком интимные подробности ее жизни, чтобы оправдать наше вторжение в нее». Неужели автор действительно полагает, что в этих обстоятельствах имеет какое-либо научное право говорить о психоаналитической теории сновидений, если из чувства такта утаивает важный материал? Делая сновидение своей пациентки достоянием гласности, он самым вопиющим образом нарушает конфиденциальность, ибо каждый аналитик сразу увидит его значение: то, что сновидица инстинктивно прячет глубже всего, громче всего кричит из бессознательного. Для того, кто умеет читать сновидческие символы, все предосторожности напрасны – истина выплывет наружу. Посему мы просим автора: если он не хочет в следующий раз раздеть своего пациента догола, впредь выбирать случаи, о которых он может рассказать все.

[179] Несмотря на проявленный врачебный такт, этот сон, в котором Принс не видит осуществления желания, доступен пониманию. Конец сновидения выдает яростное сопротивление пациентки сексуальным отношениям с мужем. Все остальное – это осуществление желания: она становится «одинокой женщиной», которая в социальном плане несколько выходит за рамки нормы. Чувство одиночества («она чувствует, что больше не может быть одна, что ей нужна компания») вполне уместно разрешается этой двусмысленной ситуацией: есть «одинокие женщины», которые не так одиноки, как кажется, хотя, конечно, их не везде терпят. Это исполнение желания, естественно, встречает сильнейшее сопротивление, пока не выясняется, что, как говорит пословица, на безрыбье и рак рыба. Это в высшей степени верно и в отношении либидо. Это решение, столь неприемлемое для сознательного разума, кажется вполне приемлемым для бессознательного. Необходимо знать психологию невроза этого возраста; вообще, психоанализ требует, чтобы мы принимали людей такими, какие они есть на самом деле, а не такими, какими они хотят казаться. Поскольку подавляющее большинство людей хотят быть тем, кем они не являются, и потому отождествляют себя с сознательным или бессознательным идеалом, индивид с самого начала ослеплен массовым внушением, не говоря уже о том, что воображает себя вовсе не таким, какой он есть на самом деле. Этот принцип имеет одну особенность: он справедлив для всех, но только не для того, к кому применяется.

[180] Историческое и общее значение этого факта я изложил в одной из своих предыдущих работ[50], так что обсуждать его здесь нет никакой необходимости. Замечу только, что для практики психоанализа необходимо подвергнуть свои этические концепции тотальному пересмотру. Это требование объясняет, почему серьезно настроенному человеку психоанализ становится понятным лишь постепенно и с большим трудом. Чтобы понять смысл метода, требуются не только интеллектуальные, но в еще большей степени нравственные усилия, ибо под скромным названием «психоанализ» кроется не просто медицинский метод вроде вибромассажа или гипноза, а нечто гораздо более широкое.

[181] Сновидение 5. Ей снилось, будто она с трудом (как всегда во сне) шла по темной, мрачной, каменистой тропе. Неожиданно повсюду появились кошки. Она в ужасе развернулась, чтобы идти назад, но тут на ее пути возникло страшное существо, похожее на лесного человека. Его волосы свисали на лицо и шею; он был завернут в какую-то шкуру, а в руке держал дубину. Позади него стояли сотни таких же людей. Итак, впереди были кошки, а позади – дикари. Человек сказал ей, что она должна пройти через всех этих кошек и что если она издаст хоть один звук, они набросятся на нее и задушат. Если же она пройдет молча, то никогда больше не будет сожалеть о прошлом… [далее следуют упоминания некоторых конкретных вопросов, включавших две особые системы идей, известные как комплексы Z и Y, добавляет автор]. Она поняла, что должна выбрать между смертью и кошками, и выбрала кошек. Во сне ей, конечно же, приходилось наступать на кошек (субъект здесь дрожит и содрогается). Ужас от осознания того, что все они набросятся на нее, если она закричит, заставлял ее делать над собой такие усилия, что мышцы ее горла сократились («Они действительно сократились, я чувствовал их», – говорит Принс). Она бесшумно пробралась между кошками, а потом увидела свою мать. Она протянула к ней руки и хотела сказать: «О мама!» – но не могла говорить. Она проснулась в холодном поту, чувствуя тошноту, страх и усталость. Позже она попыталась заговорить, но могла только шептать. [Там же, стр. 164. В сноске сказано: «Она проснулась с полной афонией, которая сохранялась до тех пор, пока не была устранена соответствующим внушением».]

[182] Принс рассматривает этот сон отчасти как исполнение желания, потому что сновидица все-таки прошла между кошками. Но он думает: «Сновидение кажется преимущественно символической репрезентацией ее понятия о жизни вообще и о нравственных предписаниях, которые она старалась внушить себе и которым пыталась следовать, дабы обрести счастье» (там же, стр. 168).

[183] Это не является подлинным значением сновидения, как может видеть всякий, кто знает хоть что-нибудь о сновидениях. Сновидение вообще не проанализировано. Нам просто говорят, что пациентка страдает навязчивой боязнью кошек. Что это значит, не рассматривается, равно как и тот факт, что во сне она фактически наступала на кошек. Аналогичным образом мы не находим никакого анализа дикаря, одетого в шкуру, самой шкуры и дубинки. Эротические реминисценции Z и Y не описаны. Значение афонии не анализируется. Более или менее проанализирована только каменистая тропа в начале сновидения: она взята из картины Уоттса «Любовь и жизнь». Женская фигура (Жизнь) устало бредет по каменистой тропе, сопровождаемая фигурой Любви. Первоначальный образ в сновидении точно соответствует этой картине, «за минусом фигуры Любви», как замечает Принс. Вместо этого есть кошки. Это означает, что кошки символизируют любовь. Принс этого не увидел; если бы он читал соответствующую литературу, то обнаружил бы в одной из моих ранних публикаций подробный разбор проблемы кошачьей фобии[51]. На основании приведенного мной материала и вытекающих из него выводов он смог бы правильно истолковать данное сновидение и боязнь кошек.

[184] В остальном сновидение является типичным тревожным сновидением, которое, следовательно, должно рассматриваться с точки зрения сексуальной теории, если только Принс не сумеет доказать нам, что сексуальная теория тревоги неверна. Ввиду полного отсутствия какого-либо анализа я воздерживаюсь от дальнейшего обсуждения сновидения, смысл которого в действительности очевиден. Я бы только отметил, что пациентке удалось вызвать симптом (афонию), который привлек интерес аналитика, как она и предполагала. Разумеется, нельзя критиковать теорию сновидений на основании анализов, которые в действительности не были проведены; это прерогатива наших немецких критиков.

[185] Сновидение 6: В последующие ночи данный сон повторялся дважды. Ей снилось, что она идет по той же каменистой, темной тропе, по которой ходит всегда, – тропе с картины Уоттса. Однако на этот раз рядом росли деревья (всегда есть деревья, или склон холма, или каньон). Был сильный ветер. Как обычно во сне, каждый шаг давался ей с большим трудом. Внезапно мимо нее пронеслась какая-то фигура. Закрывая глаза рукой, фигура сказала: «Не смотри, а то ослепнешь». Она стояла у входа в большую пещеру; внезапно в пещере вспыхнул свет, и там, внизу, на земле, лежали вы. Вы были связаны по рукам и ногам какими-то путами. Ваша одежда была рваной и грязной, а лицо – залито кровью. Очевидно, вы испытывали ужасные страдания. По вашему телу сновали сотни гномов, пигмеев или лилипутов, и они мучили вас. У одних были топорики, которые они вонзали вам в руки и ноги, у других – крошечные пилы. Сотни гномов тыкали в вас маленькие штуковины, похожие на благовонные палочки, но покороче, с раскаленными докрасна концами. Вы были похожи на Гулливера, по которому бегали лилипуты. Вы увидели С. и сказали: «О, миссис С., ради бога, вытащите меня из этой проклятой дыры». (Вы всегда сквернословите во снах С.). Она была в ужасе и сказала: «Да-да, доктор Принс, я иду», но не могла пошевелиться; а потом все это исчезло, все стало черным, как будто она ослепла. Вскоре свет вспыхнул снова и осветил пещеру, и она снова могла видеть. Так произошло три или четыре раза. Она все повторяла: «Я иду, я иду» – и пыталась сделать шаг. С этими словами она и проснулась. При пробуждении она не могла пошевелиться и ничего не видела. [Там же, стр. 170.]

[186] Автор не сообщает подробностей анализа этого сновидения, «дабы не утомлять читателя», и приводит только следующее резюме: «Сновидение представляется символическим отражением представлений субъекта о жизни (каменистая тропа), страха перед будущим, смотреть в которое, по ее словам, она страшилась годами; а также чувства, что будущее „слепо“ в том смысле, что она „ничего не видит впереди“. Особое место в сновидении занимает мысль, что пациентка будет подавлена, „потеряна“, „сметена“, если заглянет в это будущее. Следовательно, она не должна смотреть. И все же в жизни бывают моменты, когда она четко осознает свое будущее; например, во сне она все-таки смотрит в пещеру (будущее). При вспышке света приходит осознание – она видит своего сына (подвергшегося метаморфозе через замещение другим человеком), которого мучают и сковывают (связывают) нравственные „уколы“ жизни. Затем следует символическое представление (паралич) ее полной „беспомощности“: она не в состоянии ни помочь ему (или другому человеку), ни изменить условия собственной жизни. Наконец, наступают предсказанные последствия этого осознания. Ее одолевает слепота, и в этой степени сон является осуществлением страха». [Там же, стр. 171.]

[187] В заключение автор пишет: «В этом сновидении, как и в других, мы не находим никаких „неприемлемых“ и „вытесненных желаний“, никакого „конфликта“ с „подвергнувшимися цензуре мыслями“, никакого „компромисса“, никакого „сопротивления“ и никакой „маскировки“, призванных обмануть сновидицу, т. е. ни одного из тех элементов и процессов, которые Фрейд и его школа психологии полагают фундаментальными» (стр. 173).

[188] Из этого утверждения в первую очередь следует вычеркнуть слова «как и в других», ибо другие сновидения анализируются настолько неадекватно, что автор не имеет права выносить такое суждение на основании предшествующих «анализов». Обоснованием подобному выводу может послужить разве что последнее сновидение. Рассмотрим его более подробно.

[189] Мы не станем задерживаться на постоянно повторяющемся символе картины Уоттса, в которой фигура Любви отсутствует и в сновидении 5 заменена кошками. Здесь ее заменяет фигура, предупреждающая сновидицу, чтобы она не смотрела, иначе «ослепнет». Далее появляется еще один весьма примечательный образ: аналитик в порванной, грязной одежде. Его лицо окровавлено, а сам он связан по рукам и ногам, напоминая Гулливера. Принс замечает, что в этой мучительной ситуации находится сын пациентки, но утаивает дальнейшие подробности. Откуда берутся путы, окровавленное лицо, разорванная одежда, что означает ситуация Гулливера – об этом мы ничего не знаем. Поскольку пациентка «не должна смотреть в будущее», пещера означает будущее, утверждает Принс. Но почему будущее символизируется пещерой? Автор молчит. Как получается, что сын замещается аналитиком? Принс упоминает о беспомощности пациентки по отношению к сыну и замечает, что она так же беспомощна по отношению к аналитику, ибо не знает, как выразить свою благодарность. Но это, если можно так выразиться, два совершенно разных вида беспомощности, которые отнюдь не объясняют конденсацию (сгущение) этих двух личностей. В данном случае отсутствует существенная и недвусмысленная tertium comparationis[52]. Все подробности ситуации Гулливера, особенно раскаленные докрасна благовонные палочки, остаются без анализа. Кроме того, автор обходит молчанием и другой чрезвычайно важный факт, а именно адские пытки, которым подвергается сам аналитик.

[190] В сновидении 3 аналитик бьет пациентку камнем по голове. Судя по всему, здесь эта пытка получает дальнейшее развитие и перерастает в адскую фантазию мести. Без сомнения, она была придумана пациенткой и предназначалась для аналитика (а возможно, и для сына); вот что говорит сновидение. Этот факт требует тщательного анализа. Если сына действительно «мучают нравственные уколы жизни», то мы определенно желаем знать, почему во сне пациентка умножает эту пытку в сто раз, вводит сына (или аналитика) в ситуацию Гулливера, а затем помещает Гулливера в «проклятую дыру». Почему во сне аналитик обязательно сквернословит? Почему пациентка встает на место аналитика и говорит, что не может помочь, когда на самом деле все наоборот?

[191] Здесь путь ведет вниз, в ситуацию осуществления желаний. Но автор не пошел по этому пути; он либо не задал себе ни одного из этих вопросов, либо ответил на них слишком поверхностно. Стало быть, и этот анализ следует признать «неудовлетворительным»[53].

[192] Тем самым рушится последняя опора для критики теории сновидений. Критик должен проводить свои исследования так же тщательно, как основатель теории, и уметь объяснить, по крайней мере, основные моменты сновидения. Но в анализах автора, как мы видели, самые важные моменты отбрасываются в сторону. Психоанализ нельзя вытащить из шляпы, как кролика – сие подтвердит всякий, кто пытался это сделать; выражение unumquemque movere lapidem[54] будет ближе к истине.

* * *

[193] Уже закончив работу над этим обзором, я наткнулся на критику, которую Эрнест Джонс[55] обрушил на статью Мортона Принса. Из ответа Принса мы узнаем, что он не утверждает, что использовал психоаналитический метод. В этом случае, как мне кажется, он вполне мог бы воздержаться от обсуждения открытий психоанализа. Его аналитические методы, как показывают вышеприведенные примеры, настолько лишены научной основательности, что выводы, к которым он приходит, не дают ни малейших оснований для сколько-нибудь серьезной критики фрейдовской теории сновидений. Остальные его замечания, включая признание, что он никогда не сможет разделить взгляды психоаналитической школы, отбивают у меня всякую охоту не только и далее пытаться растолковать ему проблемы психологии сновидений, но и обсуждать его ответ Джонсу. Я ограничусь лишь выражением искреннего сожаления по поводу того, что столь видный ученый опустился до отрицания научной подготовки и научного мышления своих оппонентов.

VII

О критике психоанализа

Zur Kritik über Psychoanalyse // Jahrbuch für psychoanalytische und psychopathologische Forschungen II (Вена / Лейпциг, 1910), 743–746.