Живая тьма

– Курил чего? – искал рациональное объяснение услышанной истории, сонный Профессор.

– Послушай меня, Павел! – как несмышленому, маленькому ребёнку, принялся разжёвывать свои страхи Иван, – я не курил, мало пил и тем более не кололся! Просто складывается впечатление, что зря мы Алёну обидели. Мстит Вадим… – собравшись с силами, наконец, выдохнул в трубку Дуб то, что истинно его мучило.

Конечно, Иван не мог узнать голос, в порыве ветра, но почему то был свято уверен, что по его душу явился злой и настырный мертвец, с которым он успел подраться перед самой его смертью.

– Послушай меня, братан и успокойся, – в свою очередь стал максимально осторожно убеждать друга Профессор, – Это тебе кажется, во-первых, с непривычки, так как раньше ты никого не убивал, а тут девчонку угомонил одним пинком, а во-вторых, я хочу сказать, что это явно не телефонный разговор. Ты, главное, Роману не говори. Ему такое точно не понравиться.

– Конечно! Я же не самоубийца, – упоминание всесильного начальника подействовало отрезвляюще на состояние Дуба, – Роман Сергеевич в последнее время постоянно на взводе. Сам не свой.

– У всех бывают срывы. Это от работы, – надменно и холодно ответил Павел и тут же слегка хлопнул себя по лбу, вспоминая то, что всё время забывал поведать при встрече, – Кстати, я пробил информацию. Это действительно Женя рассказал жене о случившемся ночью. Та, в свою очередь, принялась рассказывать каждому встречному. Надо бы её заткнуть, а мужа – наказать!

– Это верно, – согласился Иван, уже более расслабленно сев на кресло, – просто мне, братишка, реально не по себе. В церковь, что ли сходить…

– Вот это тебя пропесочило! – искренне удивился Павел, впервые услышав от Ивана желание, посетить столь религиозное заведение, – ну, сходи, коль легче станет. Свечку там поставь… или икону поцелуй.

Не удержавшись, Павел, являясь закоренелым атеистом, заливисто рассмеялся, выдавая своё истинное отношение к предложению Ивана.

Только окончательно успокоившись, он смог продолжить разговор:

– Ты бы не паниковал, Ваня.. Давай, вместо церкви, лучше в ночной клуб посолиднее завтра завалимся, да девок по дороге снимем? Это полезнее будет. С красивой девчоночкой под мышкой и кальяном все страхи сами растворяться. Следующую ночь я не оставлю тебя одного, мой друг, – улыбнулся Павел на том конце провода..

Профессор действительно хорошо относился к напарнику, по достоинству оценивая его решительность и исполнительность. Он прекрасно понимал, что по интеллектуальным способностям выше Ивана на голову, однако последний часто делал самую грязную работу и поэтому был нужен хитроумному Павлу.

– Во сколько собираемся? – радостно ухватился за спасительное предложение Иван, так как до жути был падок на ласку слабого пола.

– Завтра, к двенадцати ближе, братан. Раньше, прости, не могу. По делам прошвырнуться надо. Мне тут, один хороший знакомый, свой старый должок подкинул…

– Помощь не нужна? – Иван, как утопающий за соломинку, ухватился за повод как можно быстрее выбраться из дома.

– Да нет… – не понял скрытого намёка Павел, либо сознательно проигнорировал его – там дел то, минут на десять, просто ехать далеко. Если будут проблемы – я сообщу на пейджер. А пока отдыхай и жди меня. Завтра, я скажу Роману, что ты приболел. Всё, конец связи!

Иван положил трубку, в которой раздавались настырные гудки оборванной связи и вновь остался один на один с тишиной небольшого дома. За окном медленно начиналась новая заря, внушая надежду, что страшные события этой ночи останутся только странным воспоминанием из жизни бандитской.

Намереваясь не спать до обеда, чтобы, в свою очередь, хорошо выспаться днём, Иван завалился на жалобно скрипнувший диван, заранее заварив себе крепчайшего кофе, и уставился в крутобокий, японский телевизор, дожидаясь желанного развлечения.

Стадия 3. Призрак

Что-то явно шло не по плану.

Над могилой в полной мере властвовал день, однако Вадим никак не мог растворить сознание, внутри собственного тела, чтобы обрести долгожданный отдых и покой. Новая, астральная оболочка вела себя крайне нестабильно. Она то вновь собиралась в шар души, то деградировала до состояния эктоплазмы, находясь на грани саморазрушения, то формировалась в синюю, вытянутую, овальную энергию новой стадии, отражая внутренние мысли и страдания мёртвого Таршина.

Мысли – вот что действительно мешало обрести покой. Чем дольше Вадим существовал вне физической оболочки, тем больше начинал чувствовать, вспоминая самые незначительные подробности жизни простого человека. Его разум, также поддающийся метаморфозам, то переносился в те далёкие времена, когда он был ещё младенцем и воспринимал руки матери как тёплое нечто, дарящее покой, то вновь оказывался у доски на неудачном экзамене по математике в девятом классе.

«Это безумие» – успел подумать Вадим, в тот короткий промежуток времени, когда его сознание обрело стабильность, – «я не могу отдохнуть и восстановиться. Значит, пришла пора раствориться?»

Страшная фраза, каменной грядой, пролегла среди туманного океана несвязанных мыслей Таршина. Первая часть фразы воздвигла небольшой островок стабильности. Когда пришла пора заканчивать начатую мысль, безумие властвовало в сознании Призрака на протяжении нескольких часов земного времени:

«Но я не хочу, не могу раствориться! Я должен действовать! Я мстил кому-то и за что-то, но кому и за что – я не помню!», – и вновь связанная мысль расширила базис стабильности внутри бунтующего разума. Океан безумия вокруг был визуальным воплощением небытия самой смерти.

Паника поглотила естество, вновь вымывая разум с каменной почвы рационального мышления. Лишь спустя ещё час самоборьбы, неожиданным спасением пришёл образ спящего Ивана, вместе с которым лютая, иррациональная злость заставила океан небытия наконец-то подчиниться воле человека. Вокруг образа спящего бандита Вадим медленно выстраивал прозрачные, синие стены, отгораживающие его от потоков безумных мыслей. После завершения работы над собой, к Таршину вернулась прежняя функциональность.

Это произошло так.

Когда последняя стена была воздвигнута, неожиданно разум прояснился, и Вадим обнаружил себя внутри чужого сна. Голубой взор Духа сменился тёмно-синими тонами, и Призрак с удивлением разглядывал свои прозрачные руки, которые обрели прижизненную форму. Следующие несколько минут Таршин осваивался в новом естестве, с упоением отмечая наличие и прочих частей тела. Он вернулся в прижизненный образ, вот только полностью состоял из непонятной, синей субстанции, через которую явственно просвечивало окружающее пространство.

Очень молодой Иван, в возрасте пяти или шести лет, сидел спиной к Призраку, на обшарпанном ковре, в каком-то крайне неопрятном помещении, обстановку которого мешал рассмотреть синий туман забвения.

Вадим прекрасно знал природу этого тумана. Ещё при жизни, увлекаясь искусством построения сновидений, он, экспериментируя над составляющими сна, подметил что всё, что ускользает от внимания наблюдателя, становиться только серым, клубящимся фоном пустых мыслей. Маленький мальчик, которым являлся сейчас во сне грозный преступник, не смотрел по сторонам. Его застывший взор был сфокусирован на дверном проёме, в котором виднелись последствия кровавой драки.

Пустой взгляд мёртвой женщины, с разожжённым черепом и окровавленным лицом, был направлен прямо в душу Ивана. Над поверженным телом, громко матерясь, ходил пьяный и неадекватный мужчина, всё ещё сжимая в руках молоток, на тупой части которого виднелось запёкшееся содержимое черепной коробки.

– Мама, – тихо прошептал Иван, боясь пошевелиться, чтобы не привлечь внимание рассерженного отца, – мама вставай!

Мальчик залился слезами. Испуганный до колик, он прижал ноги к груди и охватил их руками, стараясь спрятаться от ужаса пережитого события.

«Так-так, голубчик», – кристально холодно Вадим оценивал ситуацию, подмечая все самые тонкие нюансы сна.

В новом естестве, обжигающее желание мести обратилось расчётливым холодом. На стадии номер три, Призрака более не беспокоили земные представления о правильности и неправильности поступков. Тонкой, серебряной нитью внутри возникла и оборвалась жалость к мальчугану. Отныне ненужные эмоции чувствовались в десятки раз слабее прижизненного уровня восприятия.

«Я подбавлю красок в твой кошмар» – по привычке улыбнулся Вадим, внедряясь в образ мёртвой женщины, – «я подарю тебе ад».

Всецело поглощённый желанием усилить кошмар, мёртвый Таршин и не заметил, как в глубинах синего тумана, на несколько секунд возник белый образ красивой, юной женщины. Стройная, прозрачная, светящаяся фигура молча, с осуждением покачала головой и в отчаянии закрыла ладонями овал лица. Если бы Вадим обернулся хоть на секунду, то он бы смог и в столь размытых очертаниях астрального тела узнать душу своей драгоценной жены.

Иван закричал и проснулся в ледяном поту. Кошмар, время от времени мучавший его с пяти лет, только что неожиданно обрёл продолжение. Убитая отцом мать, медленно поднялась с пола, и, сплёвывая окровавленные остатки зубов и языка, ринулась на него, намереваясь убить.

Диван, на котором спал бандит, был подозрительно мокр. Лишь окончательно проснувшись и осознав своё местоположение в пространстве-времени, перепуганный насмерть Дуб понял, что постыдно напрудил в штаны, чего с ним не случалось с детского возраста.

Тяжело дыша, Иван брезгливо снял всю свою одежду и сбросил на пол:

– Да что же это такое, Господи! – по-детски заплакал преступник, направляясь в ванную комнату, – да за что мне такие мучения?

После умывания стало немного легче, хоть сердце по-прежнему неприятно кололо от пережитого страха. Мельком взглянув на часы голый, крупный мужчина понял, что проспал достаточно долго, так как циферблат дешёвой электроники показывал шесть часов вечера.

Вернувшись в зал, где стоял мокрый, коричневый диван, Иван принялся фанатично обшаривать полки и углы старой, корпусной мебели, которую почему-то в народе называли «стенка», в поисках небольшого молитвенника, который остался в квартире ещё со времён прошлого владельца. Обнаружив искомое, голый мужчина рухнул на колени посреди комнаты, читая первые строчки всем знакомой молитвы:

– Отче наш! Иже Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, – разнеслось по пустой квартире, вселяя хоть какую-то надежду в сердце кающегося человека, перед холодным мраком надвигающейся ночи.

Закатное солнце, медленно и равнодушно, исчезало за неровной линией горизонта. Бога здесь не было. Иван не знал, что за всеми его действиями, из глубины шкафа, холодно наблюдает безмолвный судья, чья сила росла час от часу, превращая Вадима в самого настоящего карателя живых.

Вскоре, окончательно стемнело, погружая полупустую, холостяцкую квартиру во власть мрака. Даже советская лампочка в туалете, исправно работавшая множество лет, ярко вспыхнув на прощание, наконец-то прекратила свой труд. Иван сидел бездумно, ни обращая внимания на влажную поверхность дивана, направив отсутствующий взгляд в пустое шипение телевизионного канала, которое назойливо выдавало бессмысленную шумиху в окружающий эфир…

В шкафу, Вадим, чувствовал себя необычно плотным и разросшимся. Призрак, теперь по своей воле принял форму небольшого шара и внимательно наблюдал за своим безмолвным врагом из темноты приоткрытого шкафа, зависнув в нескольких сантиметрах от поверхности старых ботинок. По большому счёту, можно было незамеченным летать хоть перед носом Ивана, но старые, телесные привычки и особенности прижизненного поведения, вынуждали Таршина вновь и вновь избирать скрытное место для ожидания. К тому же, влияние солнца, было по-прежнему сильно. Его свет Вадим уже мог терпеть недолгое время, но для более продолжительного пребывания под его лучами требовались многие тренировки. Только солнце останавливало Призрак. Темнота сгустившейся ночи – это было его время!

После пробуждения выглядел Иван весьма неважно. С удовлетворением мстящий Призрак отметил мертвенную, нездоровую бледность лица одного из Алёниных обидчиков и рассеянное, несчастное выражение осунувшихся черт.

Было очевидно, что устоявшиеся, жизненные позиции нерелигиозного человека, на его глазах давали, если не сбой, то крупную трещину. Но этого было мало. Нужно было дожимать врага!

Ощутимый, липкий, питающий естество Призрака страх в душе Ивана, удивительным образом добавлял силы новой форме посмертного существования и Таршин вновь почувствовал непреодолимую тягу к импровизации. Животных поблизости не было. Но это было и ненужно. Чувствуя свою плотность и силу, Вадим решил действовать иначе. Для этого нужно было всего лишь выждать момент, чтобы исключить влияние последних отблесков солнца на астральную оболочку, обретавшую всё большую стабильность.

Часы на кухне, коротким писком оповестили нынешнего хозяина квартиры, что время преодолело одиннадцатичасовой рубеж, стремительно приближаясь к моменту встречи с Павлом.

По-прежнему обнажённый Иван, сидящий на диване перед телевизором, резко подобрал под себя ноги, искренне и совершенно по-детски вскрикнув высоким, писклявым голосом от неожиданности. Только что лицо ведущего вечерних новостей, на миллисекунды превратилось в столь отвратительную маску монстра, оскалившегося в последней стадии безумия, что Дуба пронзило словно током. Наваждение исчезло также быстро, как и началось:

– Шалишь… – сказал бандит вслух, когда немного поутихло бешеное сердцебиение.

Молитва, отчитанная несчётное количество раз, внушала хоть какое-то ощущение защищённости на фоне всесторонней атаки демонических сил. К кому обращался Иван в этот момент полного уединения? К ведущему новостей или собственному сознанию? Вадим не знал, но вновь предпринял атаку на пыльное нутро японской техники, проникая в электрические импульсы, гуляющие по экрану.

Эффект получился намного больший, чем в момент первой атаки. Ведущий теленовостей, оскалившись беззубым ртом, наполовину высунулся из экрана, упираясь руками в пластмассовые борта. Порыв был столь сильным, что иностранный агрегат затрещал, опасно шатаясь на тумбе, на которой стоял.

С гримасой отвратительного, животного ужаса Иван, закрыв глаза одной рукой от страха, другой слепо потянулся к пульту управления, намереваясь выключить ненавистный телевизор. Нащупав пульт, Дуб нажал заветную клавишу, надеясь прервать назойливое вещание прямиком из ада, но не тут-то было. Техника отказывалась подчиняться, назойливо продолжая показ отвратительных лиц, ежесекундно сменяющих друг друга на синем экране.

Голос ведущего новостей, сменился беспрерывным хохотом, через который, одно за другим, прорывались слова страшных обвинений и проклятий:

– Зачем ты убил её, тварь? Зачем трогал Алёну? Зачем!? – ревел, рвался из динамиков, с того света на этот, искажённый, злобный голос Вадима.

Иван перекрестился и заплакал от отчаяния. Он ревел, как несмышленое дитя, восседающее на кухне много лет назад перед телом убитой матери, чувствуя как тёплое кофе, стекает по его ногам. Теперь бандит уже ни капли не сомневался, что только что стал целью самой настоящей, демонической атаки.

Треск в динамиках искажал голос, но Дуб узнал его. Вадим продолжал, реветь:

– Что, тварь!? Не ожидал меня видеть!? – экран треснул, не выдержав напора изнутри, но продолжал работать всем повреждениям назло.

Безумный смех торжества вырвался из нутра Вадима, отражая состояние восторга от творимой мести. Восторг, на фоне притупившихся эмоций, восстал волной из глубины естества, позволяя сполна насладиться творимым злом.

«Око за око?» – мысленно, с злобной насмешкой спросил сам себя Вадим, – «Нет! Нет! Нет! За око я потребую всё! Всё!»

Откинув пустую чашку, прочь, Иван кинулся в коридор, намереваясь как можно быстрее достигнуть выхода из квартиры. Он немного пришёл в себя, вновь обретя способность к движению, но при этом беспрестанно тихо скулил от ужаса. Булькающие, подвывающие звуки побитой дворняжки вырывались из глотки, когда Дуб пытался попасть ключами в замочную скважину, но пляшущие руки никак не могли правильно исполнить команды, поступающие из головного мозга. Попадание ключом в нужное отверстие было чисто случайным явлением. Ивану просто повезло.

Лишь захлопнув за собой входную дверь, преступник хоть немного отдышался и, стыдясь собственного проявления слабости, в виде неприкрытой наготы, стал думать, что делать дальше. Возвращаться обратно в жуткую квартиру резона не было. Ломиться к соседям – тоже. Лампочка на лестничной клетке давно перегорела. Скорчив страдальческую гримасу перед темнотой подъезда, которая, при выходе из квартиры, дохнула в лицо бандита тонкими амбре затхлости и экскрементов, Иван спустился по лестнице вниз, заняв позицию между пятым и четвёртым этажом.

Казалось, что пережитый ужас остался за дверьми злополучного логова бандитов. Облокотившись руками о синий, вышарканный подоконник усталый Иван с упоением затянулся свежим, весенним воздухом улицы, наслаждаясь умиротворённой прохладой приближающегося лета.

До приезда Профессора оставался ещё примерно час:

– Надо же тебе, было, отправился по своим делам, когда ты так нужен! – с досадой посетовал на своего подельника Дуб, попутно размышляя, как он сможет внятно объяснить Павлу свою наготу и всё то, что происходило с ним.

Размышления продолжались недолго:

– Что тварь!? Не ожидал!? – захлопнувшаяся дверь квартиры, щёлкнув замком, медленно отворилась, выпуская на лестничную клетку высокую, синюю фигуру призрака, следом за которым, будто собачка на невидимой привязи, абсолютно самостоятельно вылетел японский телевизор, из динамиков которого продолжал литься голос мёртвого Вадима.

Призрак, молчаливым надзирателем остался на площадке пятого этажа, но телевизор, быстро приблизившись, нагло завис над мужчиной, который, с убийственным спокойствием предельного отчаяния, опал на колени, слегка опустив голову.

– Я спрошу за всё! За все причинённые страдания – рычал сквозь динамики Вадим, – за уничтоженную семью. За поруганное имя. За все злодеяния, что ты совершил на протяжении целой жизни

Искажённый голос мертвеца, сквозь уши, терзал сознание Ивана:

– Я не хотел убивать – Дуб медленно встал на дрожащих ногах, нащупав руками вначале стену, а затем и подоконник за спиной, – это вышло случайно.

Измученный постоянными нападками Иван, с убийственным спокойствием осознал, что почти мёртв. Призрак не оставит его при жизни.

«Возможно, моим искуплением станет смерть!» – с безумной радостью подумал обнажённый бандит, неторопливо взбираясь на шершавую, деревянную поверхность подоконника.

Пожилая соседка по лестничной клетке, дверь которой выходила прямиком на дверь бандитского логова, привлечённая странным шумом, осторожно выглянула на лестничную клетку. Боевая, отважная и бойкая старушка, советской закалки, Светлана Александровна, до старости работавшая в милиции, не боялась ни Бога, ни чёрта, иногда, заставляя даже матёрых уголовников остепениться одним своим рассерженным видом и боевой славой.

Она много что видела за свою долгую жизнь, поэтому вид большого, абсолютно голого соседа, опасно высунувшегося в оконный проём, ничуть не смутил боевую бабушку. Пожилая женщина не видела призрака, стоящего буквально в нескольких сантиметрах от неё, но вот странное поведение японского телевизора цепкая память успела запечатлеть.

Между тем, твёрдо намереваясь спрыгнуть, Иван сел на подоконник и свесил ноги над темнотой ранней ночи. В тот момент, когда Светлана Александровна нащупав деревянную клюку, полностью растворила дверь, чтобы попытаться остановить мужчину, словно избегая лишнего внимания, с треском и звоном о бетонный пол лестничной площадки разбился большой, японский телевизор, щедро разбросав свои электронные внутренности по ступенькам.

Да, соседка бандитов, очень не любила этого неспокойного, наглого и надменного парня, кем являлся Иван, но и допустить, чтобы взрослый человек самовольно шагнул в пропасть, она не могла:

– Ванюша! Побойся Бога, родной! Что случилось? Что с тобой? – как можно более ласково проворковала Светлана Александровна, с трудом спускаясь с первой ступеньки.

– Баба Света, – всхлипнул взрослый мужчина, с неприкрытой радостью оборачиваясь на живой, тёплый голос, – баба Света, я больше не могу!

Иван высунулся в оконный проём, ещё более опасно свесившись над пропастью. Его глаза, наполненные слезами, буквально впились взглядом в неровные, детские классики, расчерченные мелом на сером асфальте далеко внизу.

– Что такое Ванюша? Мне расскажи, а я послушаю, – как с несмышлёным ребёнком, ласково продолжила говорить старая женщина, медленно спускаясь вниз, – ты не спеши, не спеши родной! Ты говори…

Бывшему следователю милиции было не впервой вступать в переговоры с суицидниками и самыми отъявленными преступниками. Обычно, майор Банщикова тонко чувствовала, может ли она убедить оппонента в своей правоте. На этот раз профессиональное чутьё подсказывало, что беда неизбежна.

– Светлана Александровна, – всхлипнул Иван, – что если я согрешил столь страшно, что сама жизнь кинула мне предъяву? Что бы ты сделала, на моём месте баба Света?

– Молилась бы, сынок. Я давно молюсь. С трудом, но я пришла к Богу, к вере.

– Вера, – одними губами, беззвучно повторил Иван, словно пробуя на вкус малознакомое, малопонимаемое слово, – а я вот не могу поверить. Я пробовал, баба Света. Но Бог не услышал меня.

Договорив до конца голос Ивана, стал предельно отрешённым. Верный признак неминуемого прыжка. Светлана Александровна максимально ускорилась, насколько позволяло подорванное здоровье, преодолев уже две трети лестничного пролёта, под монотонную речь Дуба, который продолжал говорить на одной ноте:

– Многое бы я хотел исправить. Да поздно уже. Всё это пустые мечты. Признаться во всём ментам и своих ребят предать я не могу. Либо свободы лишусь, либо жизни лишат. И жить с этим не могу.

– Ванюша, не нужно, слышишь? Пойдем, поговорим. Я чай налью, с малиной. Вкусный чай такой, очень душистый – осторожно говорила баба Света, практически достигнувшая юноши, прекрасно понимая, что наверняка останется неуслышанной.

– Баба Света. Ты Павлу обязательно скажи, что призрак Вадима к нему следующему придёт. Пусть готовиться. К отцу сходит. Это неизбежно. Прощай, баба Света, и за всё прости.

С ледяным, мертвенным спокойствием Иван резко оттолкнулся и решительно шагнул из окна прочь, не сопроводив свой последний полёт даже легким вскриком. Тяжелый, мокрый, хрустящий шлепок об асфальт гулким эхом загулял по пустому двору, знаменуя череду непоправимых нарушений жизнедеятельности в крепком организме Дуба.

Боль изломанных, перемолотых костей стала для Ивана расплатой и одновременно избавлением за свои грехи и проступки. Упав на хребет, он умер почти сразу, не желая дожидаться приезда скорой помощи, которую практически немедленно вызвали очевидцы происшествия. Мозг Ивана еще какое-то непродолжительное время бредил в предсмертной агонии, выдавая странные и пугающие образы внутри головы. Стараясь прогнать их, откушенным языком, сквозь раскрошенные зубы, Иван, беспрерывно шептал одну и ту же фразу:

– Я не хотел убивать. Я не хотел убивать – пока его уста не сомкнулись навеки.