Помоги проекту - поделись книгой:
Дэвид Вебер
Из тьмы
Пролог: Планета КУ-197-20. Год Гегемонии 73 764
- Гарсул, вы смотрите это?
Руководитель исследовательской группы Гарсул поморщился. Чем еще, по мнению Хартира, он занимается? Из всего глупого, ненужного, приводящего в бешенство...
Руководитель группы заставил себя остановиться и глубоко вздохнуть. Он также заставил себя признать правду, которая заключалась в том, что каким бы раздражителем ни становился Хартир в подобные моменты, не было никакого оправдания тому, чтобы позволить своему собственному характеру вспыхнуть таким образом. И этого бы не случилось, если бы он не наблюдал... и если бы оба его желудка не балансировали на грани острой тошноты. Кроме того, у него был повышенный уровень строкаина, не говоря уже об инстинктивных рефлексах "сражайся или беги" (на самом деле, в случае с его видом это в основном бегство), трепещущих в его синапсах.
- Да, Хартир, я наблюдаю, - услышал он свой собственный голос по связи. Он знал, что это был его голос, хотя он казался до нелепости спокойным, учитывая то, что происходило у него внутри в данный момент. Но его следующие слова выдали тот факт, что его спокойствие было только на уровне голоса. - И у вас есть что-нибудь на уме, что мы могли бы с этим сделать? - многозначительно спросил он.
- Нет, но наверняка...
Ответ Хартира начался резко, но затем жалобно сорвался, и Гарсул почувствовал, как большая часть его раздражения рассеивается, превращаясь во что-то гораздо более похожее на сочувствие. Природная официозность и напыщенность заместителя руководителя группы были неоспоримой занозой в мочевом пузыре, а его фанатичная преданность бумажной работе была редкостью даже среди народа бартони. Хартир также был склонен считать, что его ответ всегда был правильным решением любой возникающей проблемы, и он был пробивным типом - из тех парней, которые снесут собственную запруду и собратьев по стаду в погоне за самым вкусным пастбищем. Но в этот момент болезненный ужас, эхом отдающийся в глубине его голоса, был вполне понятен. Это не должно было сделать его симпатичнее (ничто и никогда не могло сотворить такого чуда), но Гарсул почувствовал необычайно сильное чувство родства с Хартиром, когда услышал это.
- Я бы тоже хотел, чтобы мы могли что-то сделать, чтобы остановить это, - сказал он более спокойно. - К сожалению, это не так. По крайней мере, если мы не хотим нарушить протокол.
Он услышал, как Хартир вздохнул на другом конце линии, но заместитель руководителя группы не ответил на это последнее предложение. Гарсул размышлял, что это действительно поставило их возможности - или, скорее, отсутствие их вариантов - в разительное положение. Совет Гегемонии давным-давно разработал свои протоколы обследования, и бартони сыграли заметную роль в их создании. Существовала веская причина для каждого аспекта ограничений протоколов... включая необходимость сдерживать огромное искушение для исследовательской группы вмешаться в подобный момент.
- Убедитесь, что Кургар и Джорейм записывают это, - сказал он сейчас. Он легко мог бы передать сообщение сам, но было бы добрее дать Хартиру какое-нибудь занятие. - Это будет важной частью нашего окончательного отчета.
- Хорошо, - признал Хартир.
Добродушные, похожие на кентавров бартони на редкость плохо подходили для поддержания порядка ради показухи, что, казалось, предпочитали некоторые другие виды - члены Гегемонии. Гарсул знал, что несколько представителей других рас отпускали дурные шутки по этому поводу, но его это вполне устраивало. Ему и его команде не нужно было много "сэров" или поклонов, чтобы продолжать свою работу. Они знали, кто здесь главный, точно так же, как знали, что каждый из них (симпатичный или нет) был высококвалифицированным и бесценным специалистом. И каждый из них здесь был добровольцем, потому что они были из тех, кто всегда хотел увидеть, что находится по другую сторону следующего холма. И, возможно, что еще более важно, из-за общевидовой приверженности их расы тому, за что выступали исследовательские силы Гегемонии.
В отличие от некоторых других видов, которых я мог бы упомянуть, - кисло подумал он и вернул свое внимание к визуальному дисплею.
Планета KU-197-20, которую они в данный момент обследовали, была достаточно приятным местом. Ее гидросфера была немного более обширной, чем на самом деле предпочло бы большинство бартони, и местная растительность не совсем соответствовала их диетическим потребностям. Но температурный диапазон был примерно подходящим, и какой бы неподходящей ни была растительная жизнь на планете, ее части были достаточно вкусными, и она имела оттенки зеленого, которые, несомненно, радовали глаз.
Единственными реальными недостатками, если честно, были определенные аспекты планетной фауны. Особенно доминирующий вид планетной фауны.
На данный момент сцена, которую показывали ему пульты дистанционного управления, была менее зеленой, чем могла бы быть, по многим причинам. Во-первых, потому, что местность, за которой он наблюдал, была в разгаре здешней осени, заливавшей пейзаж яркими красками... и также демонстрирующая больше, чем несколько голых конечностей. Во-вторых, потому что эти пульты были нацелены на узкую полоску открытого пространства между двумя участками леса, и эта полоса была недавно вспахана. Еще более недавний дождь превратил перевернутую землю в грязевую ванну, достаточно глубокую, чтобы удовлетворить даже лайэту, которые только бы и ждали, чтобы это произошло. Что, по его мнению, только подчеркивало безумие того, что он наблюдал. Несомненно, местные сумасшедшие разумные существа (и он использовал этот термин в широком смысле) могли бы найти лучшее место для своего нынешнего безумия!
- Гарсул?
Новый голос на связи принадлежал Джорейму, ксеноантропологу команды, и Гарсула мрачно позабавил его неуверенный тон. Джорейм был членом команды, который больше всего настаивал на том, чтобы они помнили, что местные разумные существа - "люди", как они себя называли, - все еще глубоко погрязли в своем планетном детстве. Едва ли можно было ожидать, что они будут вести себя как взрослые, и было бы несправедливо и непорядочно приравнивать их поведение к стандартам цивилизованных рас. Руководитель группы не мог оспорить проведенный Джореймом анализ доминирующего вида КУ-197-20, но с тех пор, как они прибыли в систему, ксеноантрополог презирал за "бартоцентрические предрассудки" любого, кто критиковал "людей". Гарсул подозревал, что это был способ Джорейма продемонстрировать свое собственное просвещенное превосходство перед товарищами по команде.
- Да, Джорейм? - сказал он вслух.
- Могу ли я развернуть несколько звуковых пультов с дистанционным управлением? - запросил ксеноантрополог.
- Почему, во имя Клодру, ты хочешь это сделать? Видео будет достаточно плохим! - Гарсул издал резкий звук глубоко в горле. - Я надеюсь, что Совет собирается засекретить все, когда мы доставим это домой, но даже некоторые из ученых, которых я знаю, потеряют свои обеды, если это будет хотя бы наполовину так плохо, как я думаю!
- Я знаю. Знаю! - голос Джорейма звучал несчастно, но в то же время в нем звучала решимость. - Однако не часто нам выпадает шанс на самом деле увидеть, как происходит нечто подобное, - продолжил он. - Мы этого не делаем, как и большинство других рас, но из того, что мы смогли узнать о местных общественных единицах, эти... люди думают, что это разумный способ урегулировать политические разногласия. Надеюсь, если мне удастся подвести датчики достаточно близко к лидерам с каждой стороны, я смогу установить это и отслеживать их реакции и решения в качестве... продолжения усилий.
- И почему это так важно? - потребовал Гарсул.
- Потому что некоторые из моих коллег на родине будут отвергать мой анализ без чертовски большого количества подтверждающих данных. Это так чуждо тому, как мы думаем.
- Прости меня, Джорейм, но может ли это быть из-за того, что они инопланетяне? - Гарсул услышал резкость в собственном голосе, но на самом деле ему было все равно.
- Ну, конечно, это так! - парировал ксеноантрополог. - Но эти существа - нечто большее... они чувствуют себя с этим комфортнее, чем кто-либо другой, кого я когда-либо наблюдал. На самом деле, они очень напоминают мне шонгейри, и мы все знаем, как хорошо это получается у них. Я только говорю, что хотел бы получить как можно больше обоснований, когда наш доклад будет представлен Совету. Их отношение просто неестественно, даже для всеядных, и я думаю, что нам придется очень внимательно следить за ними в течение долгого времени. Слава Клодру, они такие же примитивные, как и есть на самом деле! По крайней мере, у них есть время немного повзрослеть, прежде чем нам придется беспокоиться о том, что они покинут планету и заразят остальную галактику!
Ноздри Гарсула раздулись при упоминании о шонгейри. Насколько он мог судить, эти "люди", вероятно, были ничуть не хуже, чем были шонгейри на той же стадии своей расовой эволюции. С другой стороны, они, вероятно, тоже были ненамного лучше, чем шонгейри. И, как только что отметил Джорейм, в отличие от шонгейри, они были всеядны, что делало их поведение еще более странным.
Это ставило Гарсула прямо перед неприятным решением командования, учитывая, что оно никогда не оформлялось, никогда не допускалось до упоминания в официальных протоколах исследования. То, которое было введено в действие очень тихо - указом президента и без каких-либо дебатов в Генеральной ассамблее рас - после того, как шонгейри получили членство в Гегемонии. Это был первый раз, когда Гарсул действительно оказался в неудобном положении, применяя это дополнение, но секретный пункт его приказов о миссии ясно давал понять, что одной из обязанностей его команды было предоставление Совету средств для оценки потенциальной угрозы любого нового вида. Что именно Совет намеревался сделать с такой оценкой, ему никогда не объясняли, и он был осторожен, чтобы не спрашивать, но последнее предложение Джорейма поставило его лицом к лицу с этим секретным пунктом.
Руководителю группы все еще не очень нравилась мысль о записи всего, что должно было произойти, в полном цвете, в комплекте со звуковыми эффектами, но он был вынужден признать - неохотно, - что в свете приказов, о которых Джорейм ничего не знал, его просьба, в конце концов, могла быть не совсем безумной.
- Что думаешь ты, Кургар?
- Думаю, что Джорейм прав, Гарсул, - сказал ксеноисторик команды. Он тоже ничего не знал о секретных приказах Гарсула, насколько было известно руководителю группы, но его тон был твердым. Даже отдаленно не похожим на счастливый, но твердым. - Как и вы, я надеюсь, что они засекретят все это, когда мы вернемся домой, но это довольно близко к уникальной возможности полностью записать что-то подобное. В долгосрочной перспективе эти данные действительно могут оказаться бесценными.
- Хорошо, - вздохнул Гарсул. - Я попрошу командира корабля Сирака проследить за этим.
Далеко внизу от орбиты звездолета бартони стоял молодой человек с длинным заостренным носом и лицом, покрытым жестокими шрамами, и смотрел сквозь утренний туман. Его звали Генрих, герцог Ланкастерский, герцог Корнуоллский, герцог Честерский, герцог Аквитанский, претендент на трон Франции и, милостью Божьей, король Англии, и ему было двадцать девять лет. Он также был, хотя никто не мог догадаться об этом по выражению его лица, в беде.
Большой беде.
Любому было очевидно, что он перегнул палку, и рыцарство Франции намеревалось заставить его заплатить за это. Его осада Арфлера увенчалась успехом, но потребовался целый месяц, чтобы заставить порт сдаться, и к тому времени, когда он закончил, его собственная армия была поражена болезнями. Вместе с боевыми потерями и необходимостью оставить гарнизон в его новом завоевании, его первоначальные полевые силы численностью более двенадцати тысяч человек сократились до менее чем девяти тысяч, и только полторы тысячи из них были рыцарями в доспехах и ратниками. Остальные семь тысяч были лучниками, вооруженными длинными луками - ловкими, смертоносными на дальней дистанции (по крайней мере, при соответствующих обстоятельствах), но безнадежно уступающими любому закованному в броню врагу, который мог подобраться на расстояние удара меча. И, по правде говоря, Арфлер был не таким уж впечатляющим результатом для всей кампании. Вот почему через две недели после капитуляции порта Генрих двинул свою армию в направлении Кале, английской крепости на севере Франции, где его войска могли перевооружиться за зиму.
Возможно, было бы разумнее вывести свою армию морем, но Генрих предпочел вместо этого совершить марш по суше. Кто-то мог бы назвать это юношеским высокомерием, хотя, несмотря на свою молодость, Генрих V был опытным воином, который впервые увидел поле битвы, когда ему было всего шестнадцать лет. Другие могли бы назвать это высокомерием, хотя и не ему в лицо. (Генрих Ланкастерский был не тем человеком, которому было мудро наносить оскорбление.) Возможно, это было даже здравое стратегическое понимание необходимости спасти из экспедиции хотя бы что-то более впечатляющее, чем Арфлер. Что-то, что он мог бы показать парламенту той зимой, когда придет время обсуждать новые военные субсидии. Но каковы бы ни были его доводы, он решил добраться до Кале, пройдя маршем по территории своего врага, как доказательство того, что враг, о котором идет речь, не сможет его остановить.
К сожалению, у французов были другие представления, и они собрали армию, чтобы противостоять английскому вторжению. Хотя она не была собрана вовремя, чтобы спасти Арфлер, и была ненамного больше армии Генриха, когда он двинулся по пересеченной местности к Кале, у нее было время вырасти, и этого оказалось достаточно, чтобы блокировать его продвижение вдоль реки Сомма. Фактически, им удалось оттеснить его на юг, подальше от Кале, пока он не смог найти брод, который не был защищен от него.
К тому времени, к несчастью для англичан, французские силы выросли почти до тридцати шести тысяч человек.
Вот почему этим утром Генрих смотрел в осенний туман. Столкнувшись с численностью, в четыре раза превышающей его собственную, он выбрал оборонительную позицию, рассчитанную на то, чтобы заставить французов - у которых были долгие и болезненные воспоминания о том, что случилось с их отцами и дедами в местах с такими названиями, как Креси и Пуатье - задуматься. В данный момент его армия удерживала южную оконечность узкой полосы чистой, илистой земли между двумя участками леса, лесами Азенкур и Трамекур. Этот участок земли был вспахан, и осень выдалась дождливой. На самом деле прошлой ночью шел дождь, и свежевспаханная земля была отяжелевшей от воды.
Французы значительно превосходили его численностью как в конных, так и в спешенных рыцарях и латниках, чьи тяжелые доспехи давали им огромное преимущество в рукопашном бою против лучников без доспехов, которые составляли более восьмидесяти процентов его общей силы. Вот почему он выстроил собственное ограниченное число рыцарей и латников, чтобы прикрыть центр своей линии, и сосредоточил лучников на обоих флангах. Это был довольно стандартный английский строй, но он добавил новшество - вбивать в землю длинные, тяжелые, деревянные колья с заостренными концами, направленными под углом в сторону французов. Турки применили ту же тактику, чтобы сдержать французскую кавалерию в битве при Никополе девятнадцатью годами ранее, и она сослужила им хорошую службу. Возможно, это послужило бы ему столь же хорошо.
Густой лес прикрывал оба его фланга, не позволяя французским латникам обойти их, а общая протяженность его строя составляла менее тысячи ярдов. Лобовая атака - единственный способ, которым французы могли добраться до него, - сильно сковала бы их силы, не позволив им в полной мере использовать свое численное преимущество, а грязная местность только усугубила бы ситуацию. Фактически, потенциальное поле боя было настолько неподходящим (с их точки зрения), что казалось маловероятным, что они вообще нападут. Кроме того, время благоприятствовало им. Правда, в данный момент Генрих находился в выгодной оборонительной позиции, и французы были слишком хорошо осведомлены о своих предыдущих неудачах в атаке на подготовленные английские оборонительные позиции, но на этот раз они загнали его в ловушку.
Генриху не хватало продовольствия, его измученная армия прошла двести шестьдесят миль всего за две с половиной недели, и многие из его людей страдали от дизентерии и других болезней. Французская армия во главе с Шарлем д'Альбре, коннетаблем Франции, все еще располагалась между ним и Кале; она значительно превосходила его численностью; и его силы могли только уменьшаться, в то время как силы французов увеличивались. Коннетабль д'Альбре мог вскоре ожидать дополнительных подкреплений - действительно, герцоги Брабант, Анжу и Бретань, каждый из которых командовал еще полутора-двумя тысячами человек, уже сейчас маршировали, чтобы присоединиться к нему, - и если англичане будут достаточно глупы, чтобы покинуть свои нынешние позиции, превосходящая французская кавалерия порежет их на куски. Они знали, что он у них в руках, и со временем намеревались с лихвой отплатить заносчивым англичанам за более ранние сражения, такие как Креси и Пуатье. Но пока коннетабль, не спешивший ввязываться в сражение, предпочел вести переговоры и тянуть время до прибытия еще большего количества войск. В конце концов, положение англичан было в конечном счете безнадежным.
Вот почему Генрих решил напасть.
- У кого-нибудь есть какие-либо идеи, почему эти люди - "англичане" - делают это? - спросил Гарсул почти жалобно.
Несмотря на подступающую к горлу тошноту, он обнаружил, что не может отвести взгляд от огромного дисплея. Там было что-то настолько отвратительное... затягивающее наблюдать, как тысячи и тысячи предположительно разумных существ маршируют навстречу друг другу, одержимые организованным убийством. Никакой бартони не смог бы этого сделать, он это прекрасно знал!
- Я не уверен, - медленно произнес Кургар.
Из всех наблюдавших бартони историк ближе всего подошел к тому, чтобы обладать некоторыми знаниями по "военной истории", хотя даже его познания в этом предмете были незначительными. У бартони не было никакой "военной истории" для изучения, и хотя некоторые другие виды - члены Гегемонии были значительно более воинственными, чем бартони, очень, очень немногие из них были даже отдаленно такими кровожадными - термин, который никто в Гегемонии даже не использовал до прибытия шонгейри, - какими, по-видимому, были люди. Никто из них также не был представлен в исследовательской группе Гарсула, но Кургар, по крайней мере, располагал их историями.
- Думаю, "англичане" решили, что им нечего терять, - медленно продолжал он. - Конечно, они должны понимать так же хорошо, как и "французы", что они не могут надеяться на победу, но, похоже, они все равно решили спровоцировать бой. - Он дернул верхней частью плеч в недоумении. - Похоже, что эта гонка может оказаться еще более безумной, чем мы думали. Мне кажется, они скорее нападут, даже зная, что это означает, что они все будут убиты, чем поступят разумно и сдадутся!
- Это классический пример наихудшего сорта видового шовинизма! - раздраженно сказал Джорейм. - Вы несправедливо применяете наши бартоцентричные психологические стандарты к юной инопланетной расе, Кургар. Как историк, вы, как никто другой, должны знать, насколько по своей сути ошибочна такого рода псевдологика!
- О? - Кургар презрительно посмотрел на ксеноантрополога. - И у вас есть лучшее объяснение, почему они это делают?
Он указал на дисплей, где английская армия с трудом прокладывала себе путь на север по вспаханной, грязной полосе открытой местности навстречу своему подавляюще более сильному врагу. Лучники без доспехов двигались гораздо легче и проворнее, чем воины в доспехах, даже с длинными заостренными кольями, которые они несли. С другой стороны, то же самое отсутствие брони означало, что если другая сторона когда-нибудь вступит с ними в схватку...
Если лучники и были обеспокоены этим, они не показали никаких признаков этого - что, по мнению Гарсула, только подтверждало точку зрения Кургара об отсутствии у них здравомыслия. Они просто брели по грязи, неуклонно приближаясь к французам.
Французы, с другой стороны, казались застигнутыми врасплох английским наступлением. Они явно не ожидали этого, и им потребовалось некоторое время, чтобы привести себя в порядок. К тому времени, как они заняли свой собственный боевой порядок, англичане остановились примерно в трехстах ярдах от них, и лучники были заняты тем, что забивали свои колья обратно в землю.
Шарль д'Альбре не был счастливым человеком.
Он и его главные подчиненные (поскольку французские дворяне пятнадцатого века действительно могли представить себе концепцию подчинения кому-либо, кроме - возможно - Бога) подготовили план сражения. Никто из них не был слеп к преимуществам английской позиции в обороне, и у них был богатый опыт в том, на что способны английские лучники. Эти валлийские и английские ублюдки слишком часто демонстрировали, что никакие другие лучники в Европе не могли сравниться с ними в смертоносной дальности и скорострельности. Хуже того, у них было оружие, которое позволяло людям обычного происхождения, людям без крови, убивать даже самых аристократичных врагов. Это было одной из причин, по которой французские армии обычно отрубали пальцы на правой руке захваченных в плен лучников... по крайней мере, в тех редких случаях, когда они были не в настроении для более изобретательных наказаний.
Однако на этот раз у коннетабля было почти столько же лучников - считая его наемных генуэзских арбалетчиков - сколько у Генриха, и его первоначальный план состоял в том, чтобы разместить их по всему фронту, чтобы дать англичанам попробовать их собственное лекарство. Это было бы тяжело для его собственных лучников, учитывая превосходство длинного лука, но лучше для них, чем для его более благородно рожденных латников. Кроме того, что бы еще ни случилось, английские лучники без доспехов понесли бы серьезные потери в перестрелке, в чем и был весь смысл. Как только потери поколеблют их строй, его бронированная кавалерия обрушится на них и разобьет ублюдков, и в этот момент англичане будут уничтожены.
Но после трех часов неподвижных взглядов друг на друга некоторые из его конных войск спешились, чтобы отдохнуть, или напоить своих лошадей, или напиться самим. Бог знал, что пластинчатые доспехи были удушающим, похожим на духовку бременем даже в октябре, так что было достаточно легко понять их действия. Тем не менее, это означало, что они были вне позиции, неспособные начать атаку, которая опустошила бы армию Генриха, если бы им удалось поймать его на ходу, когда англичане застали их всех врасплох своим внезапным наступлением. К тому времени, когда коннетабль смог переформировать свои войска с некоторым прицелом на проведение такого рода атаки, Генрих остановился, и эти отвратительные заостренные колья вернулись на место, чтобы защитить фронт его лучников.
В этот момент, с расстояния в триста ярдов, они открыли огонь.
Каждый из наблюдавших бартони вздрогнул, почти в унисон, когда первые ряды стрел вонзились во французский строй. Звукосниматели, которые запросили Джорейм и Кургар, передали им крики раненых людей и их четвероногих верховых животных - их "лошадей" - с ужасающей четкостью. И ни один бартони не смог бы стать свидетелем внезапного извержения крови из разорванных тел, не почувствовав физической боли. И все же, несмотря на все свое отвращение, они также не могли отвести взгляд. Это было похоже на наблюдение за какой-то природной катастрофой - возможно, лавиной, соскальзывающей вниз, чтобы поглотить и уничтожить. Но эта "природная катастрофа" была результатом умышленно извращенного интеллекта, и каким-то образом это делало ее еще более завораживающей.
- Вот! - внезапно сказал Кургар, указывая на дисплей. - Я гадал, когда они это сделают! - Он дернул головой в жесте смирения бартони. - Безумие это или нет, но то, что сейчас произойдет с этими англичанами, будет уродливым.
У историка явный дар преуменьшать, - мрачно подумал Гарсул, наблюдая, как почти две тысячи конных рыцарей атаковали английскую линию. Ему пришло в голову, что, вероятно, было бы лучше атаковать англичан до того, как они смогут закрепиться на своей новой позиции, но французская атака началась только после того, как англичане начали забрасывать их стрелами. Тем не менее, это не должно иметь большого значения. Из демонстрации было ясно, что доспехов рыцарей было более чем достаточно, чтобы отразить подавляющее большинство стрел, летящих в них.
Шарль д'Альбре злобно выругался, когда его тяжелая кавалерия устремилась к английской линии. Теперь они атаковали!
И все же, даже когда он выругался, коннетабль знал, что было бы глупо ожидать какой-либо другой реакции. Этот сильный дождь стрел вряд ли убил бы или даже ранил многих из этих людей в тяжелых доспехах, но их лошади были совсем другим делом. Ни одна кавалерия в мире не смогла бы устоять на месте под прицельным огнем семи тысяч длинных луков, каждый из которых выпускал по двенадцать стрел в минуту. Его единственными вариантами были атака или бегство, чтобы оказаться вне досягаемости этих смертоносных луков, убивающих лошадей, и это были французские рыцари. О побеге не могло быть и речи.
Не то чтобы атака была лучшим вариантом, когда все было сказано.
Грязное поле замедляло продвижение всадников, и английские стрелы продолжали вонзаться в них. В отличие от их всадников, только головы лошадей были по-настоящему бронированы, и они начали падать. Каждое упавшее животное представляло собой отдельное препятствие для своих товарищей, но раненые и запаниковавшие лошади были едва ли не хуже. Многие из них были неуправляемы, вставали на дыбы и убегали из-за сводящей с ума боли от своих ран, и атака разваливалась в беспорядке, грязи, трясине, крови и телах. Не сумев сблизиться с англичанами, кавалерия отступила тем же путем, которым она пришла, что превратило и без того грязную землю в скользкое болото, усеянное мертвыми и ранеными лошадьми, как рифами в море грязи.
Генрих наблюдал, как отступает французская кавалерия, и тонко улыбнулся. Он знал все о подстрекательском, сводящем с ума эффекте стрельбы из лука. Даже самый лучший рыцарь в доспехах или ратник может быть убит или ранен при неподходящих обстоятельствах. Шрамы на его собственном лице были результатом стрелы валлийского мятежника, попавшей в лицо шестнадцатилетнему принцу Генриху в битве при Шрусбери. Если уж на то пошло, сэр Генри Перси, командир повстанцев в Шрусбери, также получил удар в лицо. Однако в его случае этот опыт оказался фатальным.
Король видел очень мало тел в доспехах, валяющихся в грязи, и большинство из тех, кого он видел, казалось, были придавлены мертвыми лошадьми или ранены, когда их скакуны падали, а не были сбиты с ног огнем стрел. Но было маловероятно, что французы просто будут стоять там и принимать на себя огонь англичан, и даже если бы им удалось перестроить свой строй, чтобы вывести своих лучников на позицию для боя, арбалетчики никогда не смогли бы сравниться по дальности стрельбы и скорострельности с его длинными луками. Что означало...
Гарсул почувствовал потрясенное недоверие остальных. Казалось нелепым - невозможным! - что такая громоподобная масса воинов в тяжелых доспехах могла быть повержена ничем иным, как стрелами, пущенными из луков с мускульной силой.
Тем не менее, французские конные войска составляли лишь часть их общей силы, и было очевидно, что товарищи всадников намеревались отомстить за их отпор.
Первоначальный план сражения Шарля д'Альбре остался в прошлом. Он никак не смог бы реорганизовать свои собственные силы под этим пронзительным огнем стрел. Отчасти из-за самих стрел, но еще больше из-за характера его армии. У дворян и рыцарей, выстроившихся на поле боя, было слишком много поражений, за которые нужно было мстить, их численное преимущество было слишком подавляющим, а издевательские вопли и визг презрения со стороны простых лучников, преследовавшие отступающую кавалерию, были слишком сильны для людей крови, чтобы их переварить.
Итак, они продвигались вперед.
Первой французской линией, насчитывавшей почти пять тысяч спешившихся рыцарей и латников, командовал лично коннетабль д'Альбре вместе с маршалом Бусико и герцогами Орлеанским и Бурбонским, в то время как граф Вандомский и сэр Клинье де Бребан командовали ее вспомогательными кавалерийскими флангами. Второй линией командовали герцоги Бар и Алансон и граф Невер, следовавшие в кильватере первой линии, а третья линия, под командованием графов Даммартена и Фоконберга, была готова позади второй. В целом, десять тысяч вооруженных до зубов воинов, включая самый цвет французской аристократии, были готовы сокрушить всего лишь полторы тысячи английских латников, выстроившихся против них, и как только от этих английских латников избавятся, лучники станут легкой добычей.
Кроме...
Поделиться книгой: