Мелодия «Бусуаньцзы»
Поздний месяц над платаном, и часам, и людям спится. Промелькнет, бывает, путник странный бледной тенью сирой птицы. Встрепенусь, всмотрюсь во тьму, кто встревожил, не пойму. В этой глухомани пригнездиться не приятно никому. Мичжоуская охота[17]
Мелодия «Цзянчэнцзы»
Не юн, но полон юных молодечеств, ошую рыжий пес готов, а одесную – ловчий кречет, на мне соболья шапка и жакет. На хо́лмах нас тут тысяча ловцов, со мной все на охоту, горожане, ваш воевода бравым Сунем[18] станет и тигра самолично убиет. Я, выпив, бесшабашен и могуч, а до того, что сед, — и дела нет. Когда ж из высших туч[19] мне спустят избавление от мук, я натяну свой дивный лунный лук[20] и на северо-западной границе вмиг поражу Небесную Волчицу[21]. Певичка
Мелодия «Пусамань»
Та, что города чарует[22], вышла из-за ширмы, взглядом обожгла, песенка светла, и томленьем бровки дышат. Не смущай весенней грустью душу, ведь она давно обожжена. В чистом небе звуки кружат, как жемчужинки, звеня. Звень
Мелодия «Цзуйвэнцао»
Эту звень, эту свежесть эхо горное нежит. Что за песнь? Нет ответа. Знал лишь Старец хмельной[23], как божественно это в дуновении ветра, с росой, под луной, и бессонно уходил он с плетенкою к склонам, этот истый мудрец с тонкой, нежной душой. Старец песню напел в тон журчащим ручьям и покинул мирской предел, вздох зари, трепет ночи – оставив все нам. Полысеют, случается, маковки гор, вспять, бывает, река потечет, только память о нем – за границами лет, он уже воспарил в занебесный простор, а краса, о которой напел он слова, и сегодня жива. Янь Цзидао
(1038–1110)
Когда меня покинул сон хмельной
Мелодия «Линьцзянсянь»
Когда меня покинул сон хмельной, мой дом был пуст, зашторено окно. Весной ушедшей я стоял в томленье у лепестков, закончивших цветенье, а ласточки – всё парой надо мной. Я вспомнил, как узрел малышку Пинь с двумя сердечками на платье, тогда и зазвучали струны цинь, луна раскрылась в одночасье, и облачком спустилось счастье. Хуан Тинцзянь
(1045–1105)
Где ты теперь, весна?
Мелодия «Цинпинъюэ»
Где ты теперь, весна? Ни отзвука, ни следа, тишина. Но если кто-то что-то услыхал о ней, верни сюда ее, пожалуйста, скорей. Да кто же знает, где весна сейчас? Быть может, спросим иволгу о том? Щебечет что-то непонятное для нас и к розе улетает с ветерком. Цинь Гуань
(1049–1100)
Грусть долга, как небосклон
Мелодия «Цзяньцзы муланьхуа»
Грусть долга, как небосклон, сиро, стыло, кто услышит стон? Глянь-ка, что со мною стало: что дымок над тлеющим сандалом. Хмуры брови-мотыльки, вешним не разгладить их ветрам. А взойду на башню, там — гуси тают точками тоски. О, этот легкий вешний трепет ивы
Мелодия «Цзянчэнцзы»
О, этот легкий вешний трепет ивы! Печали нестерпимы, и слезы неостановимы. Мне всюду мнится милая, мой челн, тот алый мост у зелени лугов. А ныне – никого, лишь сирость волн. Тогда сияла счастьем юность наша. А грусть без края не затихает. В час вянущих цветов взойду на башню. Слезами реки заполняя, я не могу прервать тоску. Как в мансарде сирой стало стыло
Мелодия «Хуаньсиша»
Как в мансарде сирой стало стыло, утра, словно осенью, унылы, и на ширме речка – в дымке душной. Пух витает, невесом, как сон, морось – грусти бесконечной стон. А повесить шторку – недосужно. Осень лежит на лазури воды
Мелодия «Маньтинфан»
Осень лежит на лазури воды, к ночи сгущаются облака, кроют ступени спадающие листы, спальня тиха и темна, тишью предутренней бродит луна. Снова Чунъян[24] подошел, как и прежде, стуки и стуки валька — летнюю моют одежду. Вдруг вздрогнул под ветром бамбук, мнится – вернулся друг. Боль как была, так и росла, радости нет, прошлого стерся след. Вот хризантема желта у плетня, а для кого расцвела? Вздор, что растает печаль от вина, выйдет угар, а печаль – как и встарь. У парапета продрог, медленно сходит луна, белыми росами кроется мох. Подворье в чэньчжоу
Мелодия «Тасосин»
Дома скрываются во тьме, в безлунье пристань мрачновата, о, где ж ты, персиков моих отрада! Несносно, стыло мне в глухой корчме под горький плач кукушки близ заката. От друга сливы лепесток и «карпа»[25] тоненький листок утяжелили груз моей тоски. Ах, Чэнь-река, зачем же твой поток скрывается в потоке Сян-реки? Хэ Чжу
(1052–1125)
Пруд окаймляет зеленая ива
Мелодия «Тасосин»
Пруд окаймляет зеленая ива, уточки нежатся в мареве волн. Мшистая тина не пустит до лотоса челн, нет уже сладкого духа, влекущего пчел, горечь на сердце, и сброшено алое диво[26]. День проползает по водным покровам, тучки дождливые снова и снова. Лотос трепещет, как будто взывая к поэту: «Ах, я тогда не ответил на вешние зовы, знобкая осень теперь воздает мне за это». Легкой поступью, пылинкой
Мелодия «Цинъюйань»
Легкой поступью, пылинкой – мимо, мимо дуновеньем ветерка. Лишь гляжу вдогон. Как же ты весну проводишь с милым? Под луной у цветника? У резных окон? Всё весна сокрыла. Ввечеру неспешны облачка, с кисти снова изливается тоска. Столько на душе моей печали, сколько мги на травах дальних, сколько пуха с тополей, сколько желтых сливовых дождей. Я вновь у этих врат, но всё – пустое
Мелодия «Чжэгутянь»
Я вновь у этих врат, но всё – пустое! Зачем – один? Нас раньше было двое. Платан ни жив, ни мертв, заиндевел, качур, утратив утку, поседел[27]. Зеленый сад роса не нежит. У дома старого могильник свежий. Под стук дождя грущу на сиром ложе, кто у свечи заштопает халат[28]? Не верю, что весной пресытился старик
Мелодия «Хуаньсиша»
Не верю, что весной пресытился старик, ему не так уж много весен и осталось. Зачем же отвергать утех весенних миг? Мне кубки, песни, дев улыбки так же милы. И пусть бы все меня за это осудили, но истина в вине, и се – всему начало. Мао Пан
(1056 – ок. 1124)
Прощальные слова гетере Цюнфан, сочиненные в фуянской обители[29]
Мелодия «Сифэньфэй»
Ты в слезах, как цветок под осенней росой, брови сдвинуты горькой тоской, обуявшей обоих. Лишь глядеть и глядеть, а слова – всё пустое. Ни дождя и ни тучки[30], душа омертвела, день за днем – в одинокой тиши. Ночь провел я в гористой глуши, а разбитое сердце к тебе улетело. Пробудившись к полудню, вижу сосну за окном
Мелодия «Чжуин яохун»
Сколь дивна тень сосны в окне в сей летний день! Ряд гор на ширме в спальне долог, туман осенний пал на полог. А ветер, зашумев у ложа, меня растряс легко, но все же сон прогнать не может, и продолжаю я внимать журчанью хладного ручья и возлежать под сенью облаков. Новогодняя ночь в столице
Мелодия «Линьцзянсянь»
Ночь фонарей в Чанъане – это чудо, коляски, говорят, – что тучки, всюду, святым пэнлайским[31] духом город полн. Отверз Владыка небосклон, и мир сребристый темь берет в полон. А нужен ли кому-то грустный странник? Его к сей мишуре не тянет. Я сир у ширмы, печка холодна, лишь в сон хмельной зайдет весна, да глянет сквозь окно луна. Чжоу Банъянь
(1056–1121)
Здесь бинский нож
Мелодия «Шаонянью»
Здесь бинский нож – сверкает вяще, там соль из У – белее снега[32], и апельсин раскрыт перстом изящным. Парчовый согревает полог, дымок жаровни вьется, долог, мы рядом – под моей свирели негу. Она елейным шепотком: «Ты в чей уходишь дом? Давно уж заполночь, притом затянуты дороги льдом. Не паче ли остаться тут? Ведь город, право, пуст». Уж не взлетит намокший лепесток
Мелодия «Хуаньсиша»
У ж не взлетит намокший лепесток, сквозь щель плетня закатный луч стремится, уносят пчелы золотой медок. Бамбук стучит в окно пустой светлицы, алойный дух в жаровне день деньской. О ком я грежу, тот придет весной. Рай персиков не длится слишком долго
Мелодия «Юйлоучунь»
Рай персиков не длится слишком долго, к зиме и лотос покидает мир. Был алый мостик, а свиданий столько… Сегодня в желтизне листов я сир. Несчетность гор скрывает мгла под вечер, гусиный клин исчез в закатной мгле. Меня унес, как тучку в небе, ветер, но страсть – что пух, приникнувший к земле. К вечеру пролился дождик краткий
Мелодия «Юймэйжэнь»
К вечеру пролился дождик краткий, стали бить по ряске капли, под стрехою – две касатки, сумрак нынче ранее, чем прежде, канет. С пенистым ичэнским зельем[33] шепчемся до ночи в келье. Тучей грусть – пора идти скитальцу, на окно ложатся тени двух страдальцев. Грусть
Мелодия «Фэнлюцзы»
Листья пожухлые с кленов опали, горные дали странника грустного манят, а из тумана гусь потерявшийся кличет в печали, и под луною осенней бродят неровные тени. Хмель мой умчал, плачет слезами свеча, занавесь ветер колышет. Где-то стучат вальки, сон разрывая в клочки, шелковый дух твой не слышен в муках растущей тоски. Вот этот берег последней разлуки, рук расцепившихся муки, в горьких слезах мой дорожный халат. Скорбь мою годы не завершат, встретимся ль снова? Если в письме передать свою грусть слово за словом, то разорвется грудь болью несметной. Как от тоски своей тяжкой спасусь? Небу лишь ведомо это. Чао Чунчжи
(1073–1126)
Потех бывало на пруду Златом
Мелодия «Линьцзянсянь»
Потех бывало на пруду Златом[34] за годом год совсем не мало. Все кончилось, и письмецом никто не помянёт о том, что словно не существовало. В ночной тиши, забывшись кратким сном, с луной перенесусь в былое. Что с кем произошло, и знать не стоит. Кому с исходом дней весны цветы пожухлые нужны? Е Мэндэ
(1077–1148)
Выпив с гостем у озера, отправился домой
Мелодия «Линьцзянсянь»
Рыб-попрыгунчиков уже не стало, когда я брел вдоль озера устало, капель дождя по лотосам стучала, из хладных туч по зыби волн тянулся луч. Лишь чаша сорговой[35], а я уже хмельной и возвратился встрепанный домой. Кто «Песней лотосов» унять печали сможет[36]? Полулежу на ложе под звездным морем над стрехой. В год и-мао периода Шаосин поднялся к беседочке Цзюэдин на крутой вершине[37]
Мелодия «Дяньцзянчунь»
В туманной вышине, смеясь, стою один над миром, умилен. С кем разделить экстаз пред бесконечной рябью волн? Я стар, но дух мой неизменно зовет за край земного далека. Увы, бессилье и тоска. О, юность, будь же дерзновенна, не походи на старика. Чжу Дуньжу
(1081–1159)
Мирской удел – лишь миг, весенний сон
Мелодия «Сицзянъюэ»
Мирской удел – лишь миг, весенний сон, любовь скудна, как клок осенней тучи. Не стоит заострять все то, что душу мучит, твой путь давно судьбой определен. Бывает, с чашей зелья подфартит или цветок на тропке поджидает. Лови улыбки краткий миг и легкий флирт, а что наутро ждет – никто не знает. Чэнь Кэ
(1081–1137)
