Звезда заводской многотиражки – 4

Я пристроился в конец очереди в молочный отдел, а то сливочное масло кончалось уже. Задумчиво посмотрел в сторону колбасного. Там у прилавка была настоящая битва. Выкинули полукопченую колбасу, и желающие ухватить себе кольцо или два, активно пробивали себе путь к прилавку. Черт его знает, что такое… Колбаса – это прямо какой-то фетиш. Если в остальные отделы люди стояли цивилизованно друг за другом, то от запаха копченостей теряли волю и рассудок.

– Да куда ты лезешь, тебя тут не стояло?!

– На себя посмотри, грымза! Какая тебе колбаса, ты и так в дверь только боком проходишь!

– Мне три кольца!

– Не больше двух в одни руки!

– Какая еще ливерная?! Зачем мне ливерная, я ее не просил!

– Товар в нагрузку, ничего не знаю! Берете два кольца полукопченой, кило ливерной в нагрузку.

– У меня собаки нет, куда я ее дену?!

– Значит берите одно кольцо.

– А ежели мне надо два?

– Гражданин, вы что там устроили за бедлам?! Другим тоже надо!

Я отвернулся. Пожалуй, это было самое неприятное в Советском Союзе. Меня не напрягала столовская еда, скудноватый быт коммунальной квартиры, да что там, даже через пень ходящий транспорт. Но вот это вот… И даже не столько фиговое снабжение и дефицит, а именно то, как люди становятся мерзкими скандалистами, готовыми вцепиться друг к другу в глотки за эту чертову колбасу.

«Ты еще скажи глубокомысленно, что квартирный вопрос их испортил», – ехидно заметил внутренний голос. Воланд нашелся, ха-ха…

– Вам чего, гражданин? – надо же, не заметил, как моя очередь подошла.

– Сливочного масла, пожалуйста, – сказал я. – Граммов триста.

– Сливочное кончилось, только бутербродное, – вздохнула продавщица. – Возьмите шоколадное, очень вкусное!

– А давайте! – согласился я. Продавщица извлекла из стеклянной витрины коричневый брусок и отпластала от него здоровенным ножом немаленький такой кусок. За моей спиной две кумушки обсуждают, как превратить невкусное бутербродное масло во вкусное соленое. А дальше в очереди кто-то взахлеб делился кулинарным секретом запекания курицы на банке из-под майонеза. Я усмехнулся. Сюда надо с записной книжкой приходить. Пока стоишь и ничего не делаешь, можно научиться готовить, чинить машину и собирать танки из подручных средств.

– Полкило получилось, ничего? – спросила продавщица, и в ее голосе мне даже послышались виноватые нотки.

– Нормально, оставляйте, – кивнул я и направился к кассе. «А ведь привыкаю!» – в очередной раз радостно подумал я. По началу вот эти вот телодвижения в магазинах меня раздражали ужасно, а сейчас уже на автомате действую. В отдел, потом в кассу, потом с чеком обратно в отдел, чтобы забрать покупку. А продавщица насаживает чек на длинную спицу на подставке. И даже логика определенная именно у такой последовательности действий есть. Мол, продавцы, контактирующие напрямую с едой, не должны хватать деньги, которые по определению грязные и источник заразы.

Я отстоял в короткой очереди тех, кому надо забрать покупки, взял завернутый в коричневую бумагу брусок. Понюхал. Пахнет здорово, похоже, правда свежее совсем.

Теперь заскочить домой, сунуть покупку в холодильник за форточкой и вернуться на остановку. Черт, а ведь к весне надо будет что-то придумывать с настоящим холодильником…

Феликс выслушал мою просьбу насчет тайного доктора для подруги, подергал себя за бороду, понимающе покивал и вышел в коридор. Раздалось жужжание телефонного диска.

– Алло, Регина Ильинична? – кокетливо-театральным тоном произнес он. – Есть небольшая просьбочка… О, нет-нет, ничего такого… Хотя, если вдруг понадобится, вы же не откажете? Нет? Замечательно!

Феликс с довольным видом вернулся в комнату.

– Ну вот все и решилось, – с довольным видом сказал он. – Завтра ваша подруга сможет? Скажем, в районе полудня?

– Хм, надо ей позвонить, – задумчиво сказал я.

– Вот и займитесь, – Феликс похлопал меня по плечу. – А я пока презент соберу…

Я поднял телефонную трубку и набрал номер Даши. Закончив короткий разговор, я прислушался. Феликс торопливо прошагал на кухню и принялся чем-то там шуршать-звенеть. Я полез в карман и достал бумажку, на которой Эдик записал для меня номер Антонины.

– Алло? – раздался в трубке тихий, почти призрачный, голос.

– Антонина Иосифовна? – спросил я на всякий случай. Хотя было понятно, что это именно она.

– Да, кто говорит?

– Это Иван. Иван Мельников, из «Новокиневского шинника».

– Здравствуйте, Иван.

В трубке повисло молчание. Мне даже показалось, что связь отключилась.

– Антонина Иосифовна, вы здесь? – на всякий случай переспросил я.

– Да-да, говорите.

– Я хотел бы с вами встретиться.

– Зачем?

– Просто так, – соврал я. – Вы внезапно исчезли, а я даже не успел вас поблагодарить за науку. Хочу угостить вас. Кофе попить или еще что-нибудь.

– За науку, говорите? – Антонина горько рассмеялась.

– Почему вы удивляетесь? – возмутился я. – Я же молодой специалист. И считаю, что мне очень повезло, что моя работа началась именно у вас.

– Хорошо, давайте встретимся, – неожиданно согласилась она.

– Когда у вас есть свободное время? – спросил я.

– Теперь всегда, – в ее голосе опять зазвучала горечь.

– В понедельник после работы? – предложил я. – Куда мне подъехать?

Я повесил трубку и понял, что Феликс стоит рядом со мной и с интересом слушает.

– Я правильно понял, что ваш замечательный главный редактор, про которую вы мне рассказывали, уволили? – спросил он.

– Ага, – вздохнул я. Ну да, с одной стороны, Феликс был человеком как будто из высшего света. С манерами, умением пользоваться многочисленными столовыми приборами, да и костюмы на нем очень ловко сидели. С другой – деликатность и уважение к чужому личному пространству для него не существовало. И почему-то это не раздражало, как во многих других, а вовсе даже наоборот. Наверное из-за живейшего участия и интереса, которые он всегда демонстрировал.

Я даже не заметил, как выложил ему все. Снова почувствовав почти бессильное бешенство, когда вспомнил сегодняшнюю ситуацию с Дашей и умыванием.

– Ох, как я вам сочувствую, ребята… – Феликс покачал головой и подергал себя за бородку. – У нас в диспансере тоже был случай… Кстати, а как, говорите, зовут нового редактора?

– Сергей Семенович, – ответил я. – Торопыгов. Раньше работал на Дальнем Востоке, в газете «Красный флот».

– Ммм… Никогда про такого не слышал, но… – Фелиск вскочил, выдвинул ящик письменного стола и достал записную книжку. – Давайте-ка я это запишу. У меня довольно причудливый круг знакомых, может и удастся найти про него что-нибудь интересное…

Только за завтраком я вспомнил, что по телефону Феликс мне намекал, что хочет о чем-то поговорить. О какой-то своей идее. Но вместо этого мы весь вечер обсуждали мои дела на работе. Стало даже как-то стыдно, так что я вежливо напомнил Феликсу, что он меня заинтриговал, но так и не сказал, о чем хотел поговорить.

– Ах да, это… – Феликс нахмурил лоб. – Даже не знаю, как бы начать… Идея кажется мне чересчур смелой. Возможно, эта работа будет проделана зря, и ее нигде не опубликуют. И никто нам за нее не заплатит.

– Хм, уже интересно, – я отложил надкусанный бутерброд на тарелку. – И в чем же идея?

– В женском отделении, – сказал Феликс. – Я подумал, что в цикле публикаций мы маловато времени уделяли женскому вопросу. И пошел наводить справки. И теперь нахожусь в довольно сложной и двусмысленной ситуации. Когда придерживаться выбранной нами красной нити может и не получиться…

Феликс замолчал ненадолго, но я не стал пока что вставлять свое ценное мнение. Задавать наводящих вопросов тоже не стал. Потому что пока проблема была не очень понятна.

– Тут вот какая штука, Иван… – Феликс снова подергал себя за бороду. Вид он имел как будто смущенный и… виноватый? – Я зашел к заведующей, поболтать о том, о сем. И прошелся по отделению. Поговорил с женщинами и понял, что многие из них попали туда… по ошибке. Нет-нет, даже не по ошибке, а потому что их туда поместили родственники. Одна поссорилась с мужем, и он вызвал для нее перевозку под предлогом, что у нее истерический припадок. Другая… Другая начала стеснять своих детей и внуков. Третья… В общем, они здоровы. Но находятся в том же отделении, что и другие женщины, которых действительно надо лечить. И это… это… Но это еще не самое страшное. В этом же стационаре есть другое отделение. Для девочек-подростков. Нет-нет, об этом писать точно нельзя… В общем, я хотел бы с вами обсудить, как нам подступиться к этой острой теме, потому что я, признаться, в растерянности.

Я задумчиво смотрел на Феликса. Кажется, я в очередной раз понял, почему этот человек мне так нравится. Он иделист. Может быть, он не самый талантливый психиатр, и как ученый тоже не хватает звезд с неба. Зато он действительно очень искренне верит в лучшее в людях. Я отлично понял, о чем он говорит. Тема карательной психиатрии будет громыхать и колоситься на страницах всех газет и журналов несколько… позже. Когда меченый генсек объявит гласность, и настанут всякие реформы института психиатрических клиник. Вот тогда живописания кошмарного положения людей, с которыми при помощи психиатров сводили счеты, будут везде и всюду.

– А что за дела в отделении девочек-подростков? – спросил я.

– Плохие дела, – Феликс вздохнул. – Подростки часто бывают непослушными и бунтуют, это совершенно нормально. Есть определенные границы, конечно, но в целом… Дело в том, что в нашей больнице не делают разницы между непослушными детьми и по-настоящему больными девочками. Родители не справляются, вызывают бригаду и отправляют нерадивого ребенка к нам. Используя больницу, как наказание. И девочка-подросток оказывается на соседней койке от тихой олигофренички. Это получается вовсе не помощь. Такие родители ломают своим детям жизнь, даже не задумываясь над этим. А мы, психиатры, им в этом помогаем хотя бы тем, что никак не решаем эту проблему… Тем, что мы вообще допустили подобное положение вещей.

Феликс нахмурился и потер лоб.

– Что думаете, Иван? – он с надеждой посмотрел на меня. – Стоит нам с вами браться за эту тему или все-таки лучше обойти не трогать?

– Думаю, кое-что мы все-таки можем… – медленно проговорил я. – И вы даже сами уже сказали, с какой стороны подойти. Можно сделать материал в духе социальной сатиры на безответственных родителей. Совсем по минимуму касаясь процедурного вопроса. Лишь намеками, чтобы читалось между строк.

– Хм, дейсвтительно, я же сам это сказал… – Феликс хохотнул. – Вот что значит, свежая голова! Тогда давайте вот как мы поступим. Составим публикацию в двух видах – развернутую и с фоторепортажем и небольшую для газеты. Как думаете, ваш друг Михаил согласится нам помогать?

Феликс припарковал свою «пятерку» во дворе обычной кирпичной пятиэтажки на Красноармейском проспекте. Единственное ее отличие от всех окружающих было в том, что над аркой под самой крышей в ней имелись здоровенные окна художественной студии. Мне в таких бывать раньше не случалось. Знал я про таковые места немногое. Они всегда располагались в жилых домах и занимали два-три этажа. Принадлежали они союзу художников. Каковой и выделял их по какому-то принципу своим чем-то отличившимся членам. Понятно, что студий таковых было сильно меньше, чем желающих их заполучить. Да что там, я не художник, но тоже был бы не прочь обзавестись жильем с потолками семиметровой высоты и окнами во всю стену!

И вот именно в этой студии близкие друзья Феликса свою встречу и назначили. Принадлежала она в настоящий момент отцу Веника.

Мы поднялись по лестнице и остановились перед дверью. Никакого волнения я не испытывал. Ну, вечринка. Подумаешь… Не дипломатический же прием, где по результатам моего умения пользоваться щипцами для омаров, будут решать судьбу страны, которую я представляю. Разумеется, я спросил в Феликса, нужно ли мне как-то по-особенному себя вести, чтобы его не опозорить, но он от меня только отмахнулся. Мол, будь собой, и все нормально будет.

Дверь открылась. На пороге стоял внушительных размеров мужик с ярко-рыжей бородой и светлыми глазами. Лицо у него было такое, что он отлично подошел бы на роль капитана пиратского корабля или людоеда. Рукава рубахи засучены, на фартуке – изображение трогательного котенка, чем-то отдаленно похожего на героя мультиков про кота Саймона. Мужик был мне совершенно не знаком. Он сердечно поздоровался с Феликсом, обнял его и даже приподнял, а потом перевел взгляд на меня.

– Иван?! – громогласно воскликнул он, и лицо его расплылось в широкой улыбке. – А я ломал голову, тезка или нет! Надо же, какая встреча!

Глава четвертая. Чужой среди своих

Я изобразил на лице удивление и радушие. Сдержанное такое и вежливое. Пока было неясно, какого рода знакомство нас связывает. К счастью, в прихожую вышли еще несколько человек. Взрослые дядьки с не очень серьезными лицами. И началась обычная канитель встречи. Что да как, давно не виделись, раздевайтесь и к столу. И все такое. Как и полагалось по субординации, я вел себя тихо и вежливо, как хороший мальчик. Оглядывался с любопытством, все-таки я впервые оказался в настоящем обиталище художника.

Студия представляла собой здоровенный квадратный зал высотой в три этажа. Но при этом прихожая была как у обычных квартир, а на контрасте с основным помещением, казалась еще меньше. Рядом с входной дверью было еще две – туалет и ванная. Короткий коридор вел на крохотную кухню, куда, впустив нас, и вернулся рыжебородый незнакомец. Он там колдовал с духовкой, готовил какое-то секретное блюдо. Так что захлопнул дверь и никого не впускал. Впрочем, кухня была настолько маленькой, что когда рыжая борода туда вошел, места для кого-то еще там не осталось.

А вот в большом зале было, что поразглядывать. Сразу было понятно, что обитает в этом месте человек творческий.

Под самым потолком на белой стене была закреплена здоровенная виолончель. Кажется, инструмент таких размеров называется «контрабас». Еще стены украшало множество картонных шляп разного размера и формы – от похожих на привычные ковбойские до причудливых, островерхих, украшенных искусственными цветами, игрушечными машинками и кораблями. Что это? Костюмы с какого-то карнавала? Или хозяину нравится клеить шляпы из картона в свободное от работы время.

Кстати, работа тут тоже имелась, хотя заметить мольберт за всем этим множеством странного, было не так-то просто.

На противоположной стене висел кладбищенский венок с траурной лентой «От товарищей». Шутка такая?

В центре стояли здоровенные водолазные ботинки. А рядом на стуле лежал шлем от этого же костюма. Вдоль стены по росту выстроились семь высоких ваз, формой отдаленно похожих на греческие амфоры. В последнюю, самую маленькую, мне примерно по пояс, воткнут букетик из бумажных цветов, на лепестках которых что-то было написано.

На обшарпанном комоде, тоже в ряд по росту, стояли гипсовые бюсты Ленина. И уменьшенная копия безрукой Венеры Милосской.

С потолка на тросиках свисала модель кукурузника.

Ну а стол для дружеской попойки организовали в переднем правом углу. Только он здесь был не занят никакими инсталляциями. Если, конечно, не считать лестницы вдоль стены. Вела она к закрытой двери под самым потолком. Либо спальня там, либо склад всяких инструментов.

Само застолье пока еще не началось, ждали, когда все соберутся. Не было в том числе и хозяина студии. Он всех впустил и убежал по каким-то срочным делам.

Так что гости бродили по комнате, вели неспешные разговоры, хлопали друг друга по плечам, дурачились и иногда вспоминали, что неплохо бы выпить.

С кухни доносился весьма аппетитный запах и вдохновенное пение рыжебородого. Пел он довольно фальшиво, зато с энтузиазмом.

Я присел на диван чуть в отдалении от стола. Блин, в таких местах все-таки не очень понятно, это обычный диван или какой-нибудь культурный объект, поставленный сюда для вдохновения. На вид вроде был обычной обшарпанной книжкой. Будто хозяин студии подобрал его на ближайшей свалке и приволок сюда, когда нужно было на чем-то положить внезапно приехавшего гостя.

Как Феликс меня предупредил, я был единственным случайным человеком в этой слаженной компании. Были тут исключительно мужчины, разумеется, все меня старше.

Отец Веника Анатолий оказался высоким, худым, с просветленным таким лицом. Не разочаровал, в общем. Именно так настоящий художник и должен выглядеть с моей точки зрения. К тому же, он был не просто художником, а человеком, внесшим немаленький вклад во внешний облик Новокиневска. Многочисленные мозаичные панно, когда-то украшавшие дома и дворцы культуры города, вышли именно из-под его рук. В антисовеском угаре девяностых многие его работы были разрушены, но сохранилось тоже не мало. Кое-что даже реставрировалось.

Компания была действительно небольшой. Вместе со мной нас было десять. Возраст плюс-минус один и тот же – где-то слегка за сорок. Ни одного чиновника, партийного деятеля или номенклатурного работника. Кудрявый верзила в джинсах и свитере крупной вязки, похожий на звезду фестивалей авторской песни – физик-оптик, глава лаборатории в НИИ. Полный красномордый дядька, любитель рассказывать несмешные политические анекдоты, – врач-онколог. Элегантный франт, похожий на итальянского мафиозо – декан исторического факультета в университете. Вот этого последнего я даже застал, когда поступал. А потом он переехал не то в Израиль, не то в Аргентину.

Пили херес от «Молдвинпрома» и горькую настойку «Зубровка», с суровым зубром на этикетке.

– А как же коньяк? – шепотом спросил я у Феликса, когда он залихватски замахнул стопку настойки и потянулся за сосиской, чтобы закусить.

– Традиция, Иван, такова традиция! – ответил Феликс. – Уже почти двадцать лет мы собираемся, и напитки всегда были только эти, и никакие другие.

– Не поспоришь… – пробормотал я. – Но ведь у традиции должна быть причина? Почему-то же так сложилось?

– Это с клуба водников повелось, – через стол ответил кудрявый бард без гитары. – Мы же как сдружились? Пришли учиться ходить под парусом на катамаранах. Ездили вместе на ралли во студенчестве, собирались вместе чинить наши «альбатросы», баллоны заклеивать, заплаты на паруса пришивать.

– Хм, не знал, что вы любители парусного спорта! – сказал я.

– Да никакие мы не любители, – отмахнулся кучерявый. Поигрались чуток и перестали. Гриша был самым крепким орешком, года три еще занимался после того, как все мы бросили уже. Унесли из парусного кружка самое ценное, что было можно – людей!

– Отличная история, – усмехнулся я. – Только херес и зубровка-то тут при чем?

– Это у нас были напитки посвящения в водники, – вступил в разговор «мафиозо». – Нужно было одну выпить, второй запить. И не перепутать.