Случай в электричке

— Я люблю тебя! — повторил Михаил уже смелее и громче.

— Знаю! — услышал в ответ дрогнувший голос. — Что ты кричишь на весь свет?

Истекли последние минуты старого года. В школу приехали родители. Михаил увидел маму. Директор школы ввел ее в зал, прервалась музыка. Мария Ивановна Горина вышла вперед и обратилась к школьникам:

— Дорогие ребята! Ваши учителя просили меня поздравить вас с наступающим Новым годом.

От души, от всего сердца поздравляю вас от имени городского совета, от имени партийной организации города, от себя лично! Нет большей радости для товарища Сталина, для всех нас, чем видеть вас счастливыми, чем надежда, что ничто не омрачит вашего счастья в будущем, что вы его сумеете сохранить, несмотря на все невзгоды, защитить с оружием в руках, если это понадобится! Но какие бы вам впереди ни выпали испытания, тот мрак и ужас, которые пережило мое поколение, вам не грозят! Мы пережили агонию царизма, мы пережили унизительную мировую войну — бесцельную, не нужную нашему народу, мы отразили интервенцию четырнадцати держав и белогвардейских полчищ, позади разруха, голод и холод. По крутым ступенькам поднималось ваше нынешнее благополучие. И даже то, что для вас устроили в этом зале новогодний бал, еще недавно было бы невозможно.

Когда-то, а я это помню, в этом зале могли танцевать только офицеры и дворянские дети. Мне тоже, как и вам, когда-то было шестнадцать лет, я еще не носила кожаной тужурки, а одевалась, как и вы, в девичьи платьица, заплетала косички с бантами. Когда в этом зале офицеры кружились в вальсе с моими ровесницами, дворянскими девушками, я стояла на допросе перед жандармским офицером. И все для того, чтобы вы сегодня могли здесь веселиться, праздновать свое счастье, любить и надеяться! С Новым годом, дорогие товарищи! С новым счастьем!

Радио разнесло по залу бой кремлевских курантов...

В июне 1941 года Миша сдавал экзаменационную сессию в Московском энергетическом институте. Лида — в Одесском педагогическом...

На рассвете 22 июня упали первые бомбы на Одессу. Вечером Михаил, почти весь день продежуривший на почтамте, пытался дозвониться до матери, но так ничего и не вышло.

30 июня собрали студентов начальных курсов и объявили, что завтра им надо явиться с вещами в институт для отправки на специальное задание. Ребята решили, что это засекреченный призыв в действующую армию. Кто-то высказал предположение, что их повезут в Киев, чтобы там влить в воинские формирования, вооружить для скорейшего отражения врага. Их доставили на Десну и вручили не оружие, а лопаты. Копали противотанковые рвы.

Мария Ивановна металась в своем кабинете: радио сообщало о контрударах советских войск под Новгород-Волынским, Перемышль переходил из рук в руки.

В эти дни многие растерялись. Но большинство верили, что успех фашистских войск не будет длительным, и ждали, что вот-вот подойдут резервы, враг будет остановлен и отброшен.

К Марии Ивановне шли за советом: не лучше ли покинуть город, эвакуироваться, пока немец не пришел, но она твердо отвечала, что его никогда не сдадут врагу.

В эти дни ее невозможно было застать дома. Двадцати четырех часов явно не хватало: переоборудование гражданских зданий под госпитали, вывоз населения на сооружение оборонительных укреплений, мобилизация... И бесконечные тревожные думы о сыне: где теперь Миша, как он?

Лида дожидалась ее в приемной. Мария Ивановна увидела встревоженные глаза девушки.

— От Миши есть весточка?

— А у вас? — спросила Лида.

— И у тебя нет? — упала духом Мария Ивановна. — Я звонила в институт. Мне сказали, что он с другими студентами отправлен на трудовой фронт. Где-то на Десне... А ты где?

— Я в госпитале... — ответила Лида. — Мама просила у вас узнать... Что нам делать? Уезжать ли из города? Все уезжают. Отец на фронте.

— Мать работает?

— Сейчас работает... На фабрике. Шьет гимнастерки.

— А ты в госпитале. Ты же не чувствуешь себя здесь лишней?

— Говорят, — продолжает Лида, — что немцы очень сильно продвинулись.

— Ни Киев, ни Одесса, ни наш город никогда не будут сданы! — остановила ее Мария Ивановна, повысив голос. — Я здесь, с тобой рядом. Будет трудно, приходи. Если получишь от Миши весточку, сейчас же сообщи, если я получу, тут же расскажу. Лида, только обязательно приди, если что-то получишь от Миши!

Падение Киева, хотя уже и не было неожиданным, потрясло Марию Ивановну. Собственная ее судьба была решена, она останется в городе на подпольной работе. Кому, как не ей, закаленному партийному работнику, продолжать бой с фашистами здесь, в родном городе. Кому, как не ей, вместе с друзьями создавать подпольную группу мстителей.

В первых числах октября она пригласила к себе Лиду. С той, последней встречи они больше не виделись.

— Твой госпиталь не эвакуируется? — спросила Мария Ивановна.

— Мы принимаем раненых с передовой... Будем уходить с последними частями...

Мария Ивановна прятала глаза от девушки — никогда она не затеяла бы такого разговора, если бы не чувствовала себя виноватой перед ней, перед сотнями и тысячами других.

— С последними частями будет трудно. Я не прощу себе, что остановила тебя тогда, летом... Собирайтесь с матерью и отправляйтесь завтра.

— А госпиталь?

— И там, в тылу, есть госпитали. Я тебе дам адрес в Ульяновске. Туда должен писать Миша. Там разворачивают завод, где руководит его отец. Я остаюсь здесь... Остаюсь, даже если город покинут наши войска...

Не знали тогда ни Мария Ивановна, ни Лида, что поезд с заводским оборудованием, в котором ехал отец Миши, попал под немецкие бомбы, все сопровождающие погибли...

Примерно в середине сентября пришел приказ Государственного комитета обороны: всех студентов двадцать третьего года рождения вернуть в Москву, по месту их призывной прописки. Из Москвы их направили на курсы младших командиров в Арзамас.

От Арзамаса до Ульяновска не так-то далеко, и нет фронтовых помех почте. Предусмотрительность Марии Ивановны оказалась не напрасной. Ниточка связи между разлученными войной Мишей и Лидой восстанавливалась — она получила долгожданное письмо.

...Долгим и трудным был путь Лиды до Арзамаса. Никогда прежде не выпадало на ее долю столько испытаний.

Михаил заканчивал ускоренные курсы, его ожидало направление в действующую армию. Там же в Арзамасе они сыграли скромную свадьбу. Лида вернулась в Ульяновск, Михаил уехал на фронт под Калинин. В 1944 году он вернулся в Ульяновск после тяжелой контузии и был направлен на один из заводов. В августе 1945 года у них родился сын Павел.

Михаил стал заместителем директора завода, был вечно занят, домой приезжал поздно, на воспитание сына времени совсем не оставалось. Это целиком легло на плечи Лиды. Она отдавалась делу самоотверженно, не жалея ни сил, ни времени. Сын стал главным в ее жизни. Лида постоянно открывала у мальчика способности и даже, как ей казалось, таланты. То он увлекался математикой, то музыкой... И, как полагается, каждое новое увлечение сына Лида воспринимала с восторгом, с несокрушимой верой, что ему предназначено необыкновенное будущее.

К десятому классу все увлечения поутихли. Павел принял трезвое решение не ловить больше журавля в небе: зачем? Нужно самоопределяться наконец, твердо стать на ноги. В Москву поехал с намерением поступать в автодорожный институт — математику всегда любил, давалась она легко, без особых усилий, так что дело верное.

В столице Павел познакомился со студентом Строгановского училища Вадимом Кушаковым, подружился с ним, стал бывать в институтских художественных мастерских. Однажды, шутки ради, взялся помогать новому другу, лепившему скульптуру колхозницы по заказу какого-то сельского Дворца культуры.

— Слушай, да у тебя руки-то какие, Павлик! Вот это да! — воскликнул Вадим. — Поступай-ка ты, братец, к нам, у тебя талант.

С помощью своего старшего товарища Павел приготовил несколько работ для приемной комиссии, выдержал конкурсный экзамен и порадовал мать тем, что приобщился к творческому делу.

Правда, к моменту окончания института он с сожалением пришел к выводу, что великого скульптора из него не получится.

...С Дианой, гостившей у своих приятелей на даче в Дзинтари, Павел познакомился случайно. Прогуливаясь вечером по аллее около санатория, в котором отдыхал уже третий день, он издали увидел оживленную группу молодых людей: центром внимания была молодая, очень красивая женщина. Захотелось познакомиться с ней.

Павел дождался, когда группа молодых людей поравняется с ним, стал наблюдать за незнакомкой. Изысканно одета, умело причесана, уверена в себе. И голос приятный. Придраться даже не к чему — до того хороша. Так захотелось привлечь чем-нибудь ее внимание! Чем только?

Он поехал в Ригу, добыл нужный сорт глины, устроил у себя в комнате подставку для работы и пошел на пляж. Альбом и карандаш — вполне достаточный предлог для знакомства с неприступной красавицей. Впрочем, какие предлоги, она все поймет с первого слова.

Павел смело подошел, поздоровался. Диана приветливо ответила, поклонники не торопились с ответным приветствием.

Павел показал альбом и спросил:

— Вы не будете возражать, если я попытаюсь набросать ваш портрет?

— Еще один! — услышал он чуть ли не единодушный возглас, затем раздался добродушный смех.

— Этак вы, Диана, все взморье сманите! Никто устоять не в силах, — заметил кто-то.

— Закрывай-ка свой альбом, художник! — нехотя бросил другой. — И без альбома принимаем в свиту королевы...

Павел представился, на этом вроде и закончилось его посвящение в человека свиты. Отойдя чуть в сторону, он начал делать наброски. Внешнее сходство он умел схватывать отлично и довольно быстро. Диана милостиво позировала. Кто-то колко сеял сомнение:

— Надо еще посмотреть! Может, и рисовать-то не умеет...

Но такую аудиторию Павлу удивить своими художественными способностями ничего не стоило. Это он прекрасно понимал. Самые ретивые вставали, смотрели и притихали.

— Это наброски. Рука привыкает! — пояснил Павел.

— Не скромничайте! — сказала Диана. — Меня пробовали рисовать, но так впервые... Вы мастер. Что, настоящий художник? Не может быть, чтобы так смог любитель!

— У меня другой замысел! — ответил Павел. — Я не живописец, а скульптор. Вот если бы вы согласились позировать, я сделал бы вас в мраморе.

— И дорого бы мне это стоило? — лукаво спросила Диана.

— Платить будет Третьяковка, а может, и Лувр! — пошутил он, и этим сильно подсек соперников.

— Боже, какая честь! — усмехнулась Диана. — Не слишком ли для обыкновенной советской девушки?

— Не надо напрашиваться на комплименты! Вы же сами знаете, что никакая не обыкновенная.

Сеансы начались на другой же день. Павел извел несколько катушек фотопленки, снимая во всех ракурсах лицо Дианы.

— Вы знамениты? — поинтересовалась Диана. — У вас есть работы, прославившие ваше имя?

— Слава — капризная дама! — сказал Павел задумчиво. — Она может горячо обнять и быстро оттолкнуть, а может поступить совсем наоборот. Словом, ведет себя как хочет. Сейчас трудно художнику, очень трудно. Все испытано, все сказано. В старом добром реализме скучно, а новое трудно рождается, а еще труднее воспринимается. Художник может сказать, что он состоялся лишь на смертном одре, когда его сила уже иссякла, картины, рожденные им, начинают самостоятельную жизнь.

Павел заметил, что слова его вызвали любопытство Дианы.

На втором сеансе он начал работать с глиной.

— Надоели шуты гороховые! — вырвалось у нее неожиданно. — Оторваться бы куда-нибудь от них!

— Давайте убежим! — подхватил Павел.

— У вас есть машина?

Он сокрушенно развел руками.

— Еще не обзавелся!

— Убежим без машины, на электричке. Это даже надежнее!

Убежали, гуляли по берегу моря, забрели в сосновую рощу. Павел был в ударе. Рассказывал анекдоты, интересные эпизоды из студенческой жизни, рассуждал о художниках, скульпторах, архитекторах.

Как бы между прочим Диана сказала, что замужем. И тут же добавила, что это вовсе ничего не означает. Павел по-своему понял намек и поспешил сообщить, что тоже женат, но собирается разводиться...

Он вовсю старался заинтриговать Диану, поразить ее воображение. Но его новой знакомой нужно было совсем другое. Диана подыскивала достойную замену бывшему мужу. Года четыре тому назад она польстилась на легкость, с которой он сорил деньгами. Ей нравилось, что он ее баловал, потакал малейшей прихоти. Постоянно подчеркивал, что она необыкновенная женщина. Диана жаждала самоутверждения. Ей очень хотелось доказать подругам, что она достигла большего, что живет значительно интереснее, чем они. Подумаешь, поступили в институты, а толку-то!.. 120 рублей после окончания, серая суетливая жизнь, скромные желания, дешевые наряды, заурядное замужество, дети, пеленки...

Нет, все это не для нее! Ну уж нет! Диане с детских лет твердили, что она красива, что красота — это ее богатство, ее капитал. Диану приучили к мысли, что ее главная ставка — выгодное замужество. А ведь Диана воспитывалась в простой семье с очень скромным достатком.

Мать твердила:

— Потерпи! Вот выйдешь замуж, муж тебя и оденет, а мне не на что.

Так и приучила рассматривать замужество как решение всех материальных проблем.

...Он был старше лет на двадцать. Свела их общая знакомая. Дорогие подарки решили дело. Но вскоре Диана поняла, что ошиблась: муж не до конца доверял ей — умел скрывать основное богатство. Но ошибся и муж, думая, что взял в жены покорную прекрасную куколку.

Алоян, ухаживая за Дианой, постоянно подчеркивал свое желание подчиняться ее желаниям: каждый день дарил розы, давал водить дорогую машину, покупал французские духи, итальянскую косметику, дорогие (но не самые!) украшения. Все переменилось, когда они вернулись из Дворца бракосочетаний. Да, он одел ее по последней моде. Но Диана очень скоро убедилась, что это не из любви к ней, не от доброты и щедрости, а из соображений престижа.

В обществе знакомых галантерейщиков и торговцев он демонстрировал красавицу жену как символ своего делового благополучия, кредитоспособности, «умения жить». От исполнения ее желаний, прихотей он стал ускользать. Диана терпела недолго, сообразила, в чем дело, и нашла оружие, чтобы заставить его покоряться.

Ее насмешки над скупостью мужа в присутствии коллег заставляли его раскошеливаться. Вскоре Диана стала ему в тягость, и он дал ей это понять. А после очередной семейной сцены посоветовал подыскать более покладистого супруга.

К тому времени расширился круг ее знакомых среди подпольных дельцов. Там были действительно преуспевающие бизнесмены, и многие не обделяли ее своим вниманием. Диану не очень смущало, что все они далеко не первой молодости, женаты, имеют детей. Как ни странно, почти все они были очень привязаны к семьям, безумно любили детей. И не помышляли о разводе. Конечно, можно было бы попробовать какого-либо туза оторвать от жены, но, во-первых, это могло ему сильно помешать в работе, во-вторых, такие люди не любили подчиненного положения, они в большей степени, чем Диана, любили и привыкли повелевать. А молоденькая жена — это не только перестройка привычного уклада жизни, отказ от любимых прихотей, но и необходимость все время быть начеку, постоянно угождать, подлаживаться...

Диана отличалась практическим умом, житейской мудростью, от природы была очень цепкой и хваткой: умела быстро сориентироваться в любой обстановке, «просчитать» любые ситуации. Умела вовремя уйти, вовремя вставить нужное слово, приспособиться. Про таких обычно говорят: ловкая или хитрая. И до чего же обманчива была ее внешность! Пай-девочка, скромница с задумчивыми глазами!

Постепенно Диана пришла к выводу, что надо самой возглавить какое-нибудь выгодное дело, превратить деньги в ценности и уехать туда, где есть настоящие миллионеры, где можно по-настоящему развернуться, где умеют ценить красоту. Надо спешить, пока есть что предложить! Красота и молодость проходят! Руководить делом Диана хотела так, как это бывает в детективных фильмах (книг она не читала — не хватало времени, — кругозор расширяла исключительно благодаря телевидению), то есть быть невидимой для исполнителей, чтобы в случае провала остаться в тени. Иначе вместо постели миллионера можно попасть в трудовую колонию и провести там лучшие годы своей жизни.

Безусловно, Диану заинтересовал Павел — ведь он художник, а это кое-что. Не очень-то разбираясь в его творческих возможностях, она установила для себя: наверняка он неудачник, иначе у него была бы своя мастерская, его имя было бы известно. Художник — решила она, прекрасное прикрытие для подпольного бизнеса: он влюблен, наивен, не жаден, и его можно подчинить себе, достаточно умен, образован, чтобы войти в любое дело и развернуть его. Пусть он только откроет дело, а с торговцами она его сведет...

Скульптурный портрет продвигался. Бесформенный кусок глины обретал форму. Поклонники роптали — Павел надолго отнял у них Диану.

Заканчивался сеанс. Уже были обсуждены проблемы, где провести полдник, куда отправиться вечером. Павел изобретал все возможное, чтобы оторвать ее от свиты. Диана молча выслушивала его предложения.

Он бросил кусок глины в ящик, вытер руки. Диана встала и подошла к подставке. Павел искоса поглядывал на нее, стараясь определить, нравится ли ей.

Диана улыбнулась долгой и загадочной улыбкой. Подняла руку, провела ладонью по глине и толкнула подставку. Глиняный ком рухнул на пол. Павел рванулся было удержать, но остановился. Диана обернулась к нему все с той же загадочной улыбкой.

— Оставь! — прошептали ее губы. — Зачем тебе глина, когда перед тобой оригинал?

Диана потянулась к нему и закинула ему на плечи руки.

— Ну! — раздался ее повелительный шепот.

Перед ним ее глаза, открытые губы. Долгий поцелуй. Она резко оттолкнула его.

— Как давно я этого ждала! Бежим! Бежим отсюда! Я возьму машину, мы поедем куда-нибудь в другое место. Вдвоем! Не раздумывай долго, мой дорогой, а то упустишь момент! Я ведь могу и передумать...