Ветер, робот и паук не связаны

– Ничего не понятно, но ладно. Давай, помянем Жоржа. Уже год нет его с нами, а я до сих пор слышу по ночам цокот его коготков по стене, – Джон всхлипнул и злился пьяными слезами.

– Тихо-тихо! Кажется, они начинают!

В семи иллюминаторах купола загорелись гигантские карлики, меняли цвет – от белого и нежно-лазурного, до зловеще-фиолетового и кроваво-красного. Из пустынно-пышной бесконечности в потоках млечного пути, в притихшем блеске, в тончайших, хрупких осколках комет, скрывались луны, выпуская клубящиеся тени и свет. И на этом холодном свету начинали просыпаться незримые существа, разминали затекшие мышцы, чистили короткие крылья, щупали воздух тревожными чуткими усиками.

«Рик-рин-рин!» – запел сверчок.

– Улни, как всегда, начинает, – узнал Джон солиста.

«Тин-ти-рорин!» – подхватил другой.

– А это Кубо, он всегда поёт про какого-то Рорина. Скучает, наверное, – вздохнул Семиколон.

«Коро-коро-коро!» – уверенный бас влился в общий хор.

– Ваки сегодня не в голосе, опять, подлец, съел что-то не то.

Сверху раздался страшный грохот, загремел, затрясся, врубаясь в мелодичные трели насекомых. Песнь оборвалась на самой высокой ноте и наступила тишина.

– Вот! – Полушкин поднял вверх указательный палец. – А что, если Жорж все ещё жив!

– Не думаю, что это так.

– А я все равно схожу, проверю. Откуда был звук?

– Кажется из лаборатории, но на твоём месте я бы туда не ходил. Слишком много там сейчас дыр.

– Тыры-пыры, неизвестно, где дыры! Все не пей, я быстро.

Он хотел проскочить мимо склада для хранения грузов, мимо ветрянкой полусферы, оставшейся после взрыва. Но испытал вдруг такой ужас, такое острое предчувствие неизбежной близкой гибели, что метнулся наверх, привыкая к темноте, пугаясь, оглядываясь по сторонам миловидным круглым лицом, продолжал бежать, забывая упасть. Наконец ткнулся в открытую переборку лабораторного модуля и замер.

Небывалых размеров огненно-рыжий паук глянул на него выпуклыми сияющими глазами. В темноте он походил на громадного восьмилапого сенбернара, сидевшего в нелепой позе среди колб и пробирок.

– Жорж?! Ты вернулся? Это ты?! Нет, не ты! Но похож, черт возьми! – Джон схватил валявшуюся на полу железку, стал бить ею стене. – А ну кыш отсюда! Пошёл!

Паук резко вскинул передние лапки, потом развернулся задом и брызнул легкой туманной струйкой.

Полушкин со скрежетом ударился об угол, падая, опутанный клейкой сетью, подвернул ногу, скользнув над черным прогалом пустоты.

***

Медицинский модуль блестел стиральной белизной. Помятый дроид воткнул длинную иглу в надутую синюю вену и снял жгут.

– Сегодня что, День святого Йоргена?

– Ты помнишь, что с тобой произошло, – склонился над ним Семиколон, изображая заботу.

– Да. Там был паук, скорее всего Жорж. Но он был какой-то странный…

– Игрушкой безымянной? – предположил робот.

– Да нет, большой, с собаку ростом!.. Ай, нога!

– У вас повреждён мениск, операцию сделаем на следующей неделе, – скрипучим голосом сообщил дроид.

– А без этого никак? – Джон пугливо заглянул в близкое, квадратное лицо дроида, как бы убеждаясь, что ему не сделают зла.

– Исключено, но в будущем могут быть проблемы с коленями из-за кривых ног. Мы вам распилим кости, потом поставим их обратно, только прямо. Ноги станут ровными и красивыми, а с этими вам только на коне ездить или мотоцикле.

– Я, конечно, знал, что дроиды садисты, но блин, это неожиданно, – хмыкнул Полушкин, поднимаясь с кушетки. – Боюсь, что с моим везением вы мне либо ноги от стола приделаете, либо обе левые. Семиколон, пошли Жоржа искать! Это точно он. Он так всегда делает, когда я на него ругаюсь. Или шерстью плюется. Только он уж больно здоровый.

– Однако за время пути собака могла подрасти. А я тебе говорил, что ему нужен ветеринар.

***

– Жорж, я дома! – прокричал с порога уставший Полушкин, целый день менявший сгоревшие будто нарочно предохранители.

Паук сидел на разорванном чемодане и подцеплял коготками правой средней лапки вакуумную упаковку мраморной говядины, разрезал ее и, воровато оглядываясь, запихивал в себя, при этом даже причмокивая от удовольствия и будто бы мыча.

– Ах ты членистоногий паскудник! Я и так тебя перекармливаю, морда ты лупоглазая! Вымахал вон! – он зашвырнул в Жоржа снятым с ноги ботинком. Тот смотрел во все восемь глаз, как обувь описывает над ним параболу, и когда раздался характерный звук удара об пол, ринулся в свое любимое место в шкафу, недоеденную говядину, конечно же, успел прихватить с собой.

Злиться на любимца Джон долго не мог и поэтому, когда тот выполз из укрытия, виновато прищуривая все глаза по очереди, забрался к нему на кровать, укладываясь на груди, перебирая лапками и усыпая затяжками новый комплект униформы, погладил его бархатистый панцирь, запуская ладонь в шерстку, пропуская волоски между пальцев и почесывая вдоль брюшка. Жорж убаюкивающе замурчал, словно это был и не паук вовсе, а самый настоящий кот или его индийское воплощение с большим числом конечностей.

В такие моменты на станции воцарялась идиллия, если не считать заунывные песни Семиколона, в сотый раз отмерявшего идеальную длину веревки для петли или нагревающего свой корпус горелкой до нужной температуры, чтобы сработали сенсоры и он мог спокойно утопиться в ванной.

***

Полушкин слышал рокот заработавших двигателей, трясение станции, гулы моторов. Махина теряла плавучесть, кренилась и, проваливаясь, вяло уходила с орбиты. Железный корпус наполнился стенаниями и скрежетом.

– Ипатьевская слобода! – Джон вскочил с кровати, наступил в лоток Жоржа и, чертыхаясь, выбежал в узкий коридор, наполненный красным сиянием.

Пробегая мимо служебного модуля, он влип в огромную паутину. Она прицепилась, прилипла к коже, не отставая. Уже не имея натяжения, не отпускала, и Джон до самого капитанского мостика чувствовал себя на тончайшем поводке, который оставался в чьих-то руках.

В углу, прислоненный, стоял Семиколон, обшарпанный, чёрный как школьная доска. По панели управления, ползал Жорж, мял лапками россыпи бледно-синих кнопок.

Станция летела по огромной, опоясывающей дуге, прямиком к Земле, оставляя шлейф рёва.

– Собирай свои болты, суицидник, мы летим домой! – ликующе выкрикнул Полушкин.

Внезапно движение остановилось, а потом станция качнулась в обратную сторону.

– Нет, нет! Стой! Куда! – в отчаянии закричал Полушкин. – Плохой паук, плохой! Мы теперь навсегда здесь останемся! Навсегда! – он упер ладони в колени, вытянул крепкую шею и завыл как раненый зверь.

По грустному лицу Семиколона пробежали мимические трещины-морщины.

***

Работа с папкой: «Выписки из бортового журнала» завершена. Файл: «Орбитальная станция Веган-6» закрыт.

Рыжая девочка, пушистая, как золотая куделя, протерла уставшие немигающие глаза пухлыми лапками и выключила компьютер.

– Ма-ам! А папа скоро вернётся?

– Не знаю, Хелицерия, – донеслось из кухни.

– Но ведь все учёные давно вернулись, как только сломалась человеческая ферма, а папы все нет и нет, – вздохнула Хелицерия, вытирая мокрые ресницы щупиками.

– У папы другое задние. Он изучает жизнь человека вне общества, ты же сама знаешь.

– Знаю, мам. А может, мы заведём себе человека, а?

– Нет, они очень дорогие и едят много.

– Ма-ам, а что, человеку обязательно все время есть?

– Да! Для него это смысл жизни. Как для нас с тобой… Иди ешь своих «Таракуши» и спать. В рекламе заверяют, что в них тереть на тридцать процентов больше тараканов за те же деньги.