ГОНИТЕ ЕГО!
Он сидит в своем кресле, улыбчивый, обаятельный, респектабельный. Он следит за собой: модный костюм, гладкий пробор, благородная седина, запах французских духов… Мы встречали его не раз, и я, и вы, и многие. У него разные имена, разные фамилии, разные должности.
Когда вы входите в его кабинет, его лицо озаряется солнечной улыбкой. Он вскакивает, он бежит вам навстречу, обнимает за плечи, усаживает рядом с собой. Вам кажется, что именно вас он ждал всю жизнь, просто изнемогал от нетерпения… Вам что-то нужно?.. Господи! Ну, дайте же ему возможность вам услужить!.. Ну, пожалуйста! Ведь для него это не составляет труда: в министерстве его все знают и любят, в горсовете без него не открывается ни одна сессия… В крайнем случае этот вопрос можно решить через ООН — его на днях посылают туда в спец-командировку!..
Вы уходите окрыленным, вы просто выпархиваете из его кабинета: вот кто поможет вам, помчится по вашим делам, защитит ваши интересы… Да никуда он не помчится! Он даже не приподнимется со стула — он тут же, немедленно, навсегда забудет о вашей просьбе, о ваших заботах и бедах… Он уже радушно улыбается следующему посетителю, обнимает его за плечи, усаживает рядом с собой…
— Болтун! — с усмешкой отзываются о нем подчиненные.
— Трепач! — ласково оценивает его деятельность начальство.
— Царь-колокол! — радуются приятели. — Надо пригласить его, пусть расскажет, как он ужинал с королевой.
Все это говорится весело и иронично, но без злости А за что злиться или ненавидеть? Ведь он никого не убивал и ничего не разрушал… Неправда! И убивал, и разрушал!.. Разрушал наши планы и надежды, убивал нашу веру в существование честности, деловитости и справедливости! Заверения, клятвы, честные слова — он их разбрасывает, как сеятель, сеятель лжи, равнодушия и волокиты. Он так прожил жизнь, он не может иначе. Пытайте его каленым железом — он не скажет правды, он не умеет, он давно разучился…
Гоните его. Их время прошло, время болтунов, демагогов, обещалкиных. Настала пора поступков и свершений. Он мешает нам, он висит гирей на наших ногах. Скорей гоните его, только молча, не вступая в беседу, а то он опять вам что-нибудь соврет!
ДОРОГА-САМОБРАНКА
Надоело мне сатирические рассказы писать, решил сказку сочинить. Вот послушайте.
За тридевять земель, в тридевятом царстве, в тридесятом государстве отслужил солдат Иван положенный срок, демобилизовался и зашагал по дороге. А дорога та не простая — автострада бетонная, освещенная, бежит через степь ковровую, как речка серебристая. Огляделся Иван, залюбовался, решил тут и осесть, пустить корни. Задумано — сделано. Присмотрел себе участок у дороги, решил дом строить, избу пятистенную. А бревен-то нет: край ведь степной, безлесный. Сел Иван у дороги, пригорюнился. Глядь — машины бревна везут, видать, издалека, из самой тайги: большие бревна, ядреные. «Вот бы мне таких!» Только он это подумал, первый грузовик на повороте чуток наклонился — бревна закреплены не были, навалом лежали, — одно и соскочило, а грузовик дальше помчался. Лежит бревно поперек дороги. Следующий грузовик хотел его обогнуть, вильнул в сторону — два бревна потерял. Третий тормознул — и из него бревна посыпались. Когда караван машин проехал, остались на дороге десятка три бревен. Видит Иван: никто за ними не возвращается. Откатил их на обочину, а потом к себе на участок перетаскал и такой из них терем вымахал — любо-дорого поглядеть!
Далее решил участок под посев готовить, кусты повыкорчевывать, валуны повытаскивать, землю залежалую перепахать. А чем? Глядит — в кювете что-то чернеет. Раскидал ветки, листья — видит: трактор. Как в прошлом году свалился и застрял, так его и не вытащили. Заржавел, грязью покрылся. Разобрал его Иван, по частям домой притащил, почистил, собрал — трактор как новенький, вместе с плугом. С его помощью и кусты выкорчевал, и валуны вытолкал, и землю вспахал — подготовил участок к севу. А засевать нечем. Собрался Иван в соседнюю деревню за зерном, вышел на дорогу, а дорога его снова радует: птицы стаями садятся, клюют что-то, пируют. Пригляделся Иван, а это пшеница белоярая, озимая, селекционная, которая из самосвалов просыпалась. Дал Иван птичкам насытиться, а потом и себя не обидел: собрал два мешка зерна и засеял участок. Как раз вовремя — первый снег выпал. Пришла зима морозная, но Ивану не страшно: дом теплый, хозяйство налажено. Правда, грустно добру молодцу одному жить, не с кем светлы дни коротать, не с кем темны ночи делить. Да и что за дом без хозяйки!..
Затосковал Иван, вышел на дорогу, видит: на обочине — девица-краса, стрижена коса. Сидит и плачет.
— Чего кручинишься? — спрашивает Иван.
— А как же мне, бедолашной, не плакать? Привезли нас, младших научных сотрудников, колхозникам помогать, свеклу выкапывать. Высадили каждого на его участке, сказали: ждите, лопаты вам привезем и скажем, что кому делать. Уехали и неделю не возвращаются. Я уж извелась, на дорогу глядючи. А в городе родная матушка слезы льет, подружки верные истосковались. Одно только утешение, что зарплата кандидатская по-прежнему начисляется…
Видит Иван: хороша девица, стройная, ладная. Запылало молодецкое сердце. Пригласил он ее в свой дом, напоил, накормил, в любви признался. Ответила ему девушка взаимностью. Свадьбу справили. Хорошей женой оказалась Марьюшка, верною да работящею, не зря диссертацию защищала. Детишки v них пошли, дом наполнился. А дорога подарки подбрасывает: то трубы дефицитные с машин свалятся — Иван из города водопровод протянул; то картошка навалом сыплется — Марьюшка ее прямо в кюветах и буртует. Когда свеклу везут, они корову выгоняют на дорогу пастись, корова свеклу ест — сахарно молоко дает. Марьюшка не нарадуется, Ивана похваливает: мол, хорошее место для жизни выбрал. Каждое утро Иван дороге кланяется, каждый день ее дары подбирает. Дети выросли, отделяться стали, свои терема построили, и все у дороги. Из соседних деревень народ потянулся, вдоль дороги дома понаставил. И правильно! Это раньше дорога была пыль да туман, а нынче дорога— полная чаша, всех кормит, живи — богатей!..
Ну, как? Понравилась сказка?.. Если хотите, я еще сочиню, хоть дюжину, благо писать есть на чем: ко мне целый рулон бумаги прикатился — я ведь тоже у дороги живу.
СПЛЕТНИ
Дом был новый. Не дом, а красавец: высокий, чистый, облицованный белой плиткой. С балконами.
И жильцы в него вселились приветливые и веселые. Пока дом строили, они по субботам и воскресеньям приходили на стройку, помогали строителям и очень подружились. Новоселье справляли все вместе, ходили по квартирам, поздравляли друг друга. Словом, не дом, а одна семья.
И вдруг по парадному поползли сплетни.
Сперва их было всего две. Когда жильцы втаскивали вещи, сплетни проскользнули между мебелью, юркнули в подвал и притаились. Потом они выползли в парадное и поселились за батареей. Здесь они стали размножаться. Каждая порождала еще несколько. Сплетен становилось все больше и больше. Сперва они выползали только ночью, шуршали по углам и закуткам. Потом обнаглели, стали выползать и днем, расползались по всем этажам и квартирам. Они проникали через щели, через вентиляционные ходы, через замочные скважины. Жить стало невозможно. Куда ни пойдешь, всюду натыкаешься на сплетни: в подъезде, в лифте, даже в собственной спальне. Соседи перестали разговаривать друг с другом, мужья поссорились с женами, дети — с родителями.
Наконец, жильцы собрали общее собрание и стали совещаться: что делать? Пригласили опытного старичка из санэпидстанции. Старичок осмотрел дом, выслушал всех и изрек:
— Уже ничем помочь нельзя. Дом насквозь заражен сплетнями. Его надо сносить.
— А нам что делать? — спросили жильцы.
— Строить новый дом.
Погоревали люди, да делать нечего. Собрали деньги, организовали кооператив, снова работали по субботам и воскресеньям — помогали строителям. И построили новый дом. Не дом, а красавец, краше прежнего: еще выше, еще белее. С лоджиями.
Вселялись дружно, весело, с песнями и шутками. Завезли мебель, втащили чемоданы.
И тут в парадное вползли две сплетни…
ВНЕЗАПНАЯ РЕВИЗИЯ
На продуктовую базу номер четырнадцать явился ревизор.
— Внезапная ревизия! Всем оставаться на местах!
Взял ключи, документы и исчез в подсобных помещениях, а в кабинете у заведующего собрались все работники базы номер четырнадцать.
— Товарищи! — обратился завбазой Нечипорук к своим сотрудникам. — К результатам ревизии мы должны подготовиться заранее. Кто у нас в этом году будет сидеть?
Все молча повернулись и посмотрели на экспедитора Перлового. Тот заерзал на стуле.
— Почему это я?.. Всегда я!.. Если человек тянет, так на него наваливают… Я в прошлой пятилетке сидел, в позапрошлой…
Заместитель заведующего Ханыгин, неразговорчивый алкоголик, ткнул пальцем в висящую на стене миллиметровку, разбитую на квадраты, и буркнул:
— Все по графику.
Перловый сник, но по инерции еще продолжал сопротивляться.
— Так… сразу… неожиданно…
— Почему неожиданно? — возразил грузчик Тимур. — Мы ведь тебе ко дню рождения пижаму полосатую подарили, чтобы привыкал. Решетки на окна поставили.
— Я в институт геронтологии ложусь, — продолжал канючить Перловый. — Мне уже палату приготовили, двухместную…
— Мы тебе лучшие условия создадим: будешь в одиночке сидеть!
Видя, что Перловый уже окончательно покорился, завбазой заговорил по-деловому:
— Значит, так. Зарплата тебе будет по-прежнему начисляться — мы тебя объявим почетным членом нашей бригады. Часть денег — семье, часть — на книжку, как в заграничной командировке. Плюс двадцать процентов северных.
— А за выслугу лет?
— Это будет зависеть от срока.
— Сын у меня весной на юридический поступать собирается.
— О семье не беспокойся, ею займется Тимур и его команда. Сына — в институт, жене — путевку в Цхалтубо, дочку — в «Артек», маме — персональную пенсию… Но ты тоже время не теряй. Перечитай все свои сберкнижки и сдай их на хранение в нашу общую библиотеку. Шубы — в ломбард, хрусталь по родичам развези…
— Я его еще с прошлого раза не забрал.
— Вот и ладушки. И ни о чем не тужи. Это раньше было страшно сидеть, а теперь… Спутники запускаем, реки перекрыли, БАМ построили… В какое время сидеть будешь, а?!
Завбазой открыл сейф и стал перекладывать его содержимое в подставленный Ханыгиным рюкзак.
— Вот твоя амуниция: теплое финское белье, две пары, для тюрьмы… Канадская дубленка — для Севера… Меховые унты… А это… — Он раскрыл холодильник и вытащил оттуда кошелку, набитую снедью. — Это тоже для тюрьмы: тюрпаек. Здесь кетовая икра, астраханский балычок, испанские маслинки… Споемте на посошок.
Негромко затянули:
Перловый растрогался.
— Хорошие вы друзья. Трудно мне будет без вас.
— Через годик к тебе Ханыгин приедет, его очередь.
Снова продолжали:
— На кого доносит? — испуганно спросил Тимур.
Наступила пауза. Все задумались.
В этот момент дверь распахнулась, вошел ревизор. Сотрудники базы замерли в ожидании приговора.
— Ревизия окончена! — Ревизор обвел всех грозным взглядом, увидел рюкзак и кошелку, подошел, заглянул, остался доволен.
— Уношу из вашей базы самые хорошие впечатления!
Надел рюкзак, взял кошелку и пошел к выходу.
Все, стоя навытяжку, молча провожали его глазами. Только завбазой растерянно пролепетал:
— Так кто же все-таки в этом году будет сидеть?
АХ, ЭТОТ ГРИПП!
Грипп как море: накатывается волнами. Первая — меня миновала, вторая — сбила с ног и бросила в постель, раскаленную, как сухумский пляж в июле. Я лежал, сухой и горячий, поджариваемый изнутри инквизиторами— вирусами. Вызванный врач пришел к вечеру, тщательно помыл в ванной руки, потом вошел в комнату, сел рядом со мной и попросил раскрыть рот. Я выполнил его просьбу, уверенный, что он хочет посмотреть горло. Но врач вынул из «дипломата» маленькое зеркальце и с его помощью стал осматривать мои зубы…
— У вас кариес и пародонтоз!.. Запустили челюсть!
Какой-то металлической штучкой, вынутой из того же «дипломата», снял с зубов камень, потом размассировал пальцами десны. Что-то обнаружил, обрадовался.
— O!. И полость в шестом верхнем. Надо срочно заделать. У вас есть электродрель?
К счастью, ее у нас не оказалось. Врач расстроился, огорчился, но потом взял себя в руки и попросил к его следующему визиту достать хотя бы механическое сверло.
— А пока полощите рот раствором соды.
— А что принимать от гриппа? — робко спросила жена.
Врач растерянно развел руками.
— Видите ли, я — стоматолог. Сейчас широкая эпидемия, терапевтов не хватает, поэтому прислали меня. Бюллетень я открыл и выписал зубной эликсир…
Увидев растерянность жены, добавил:
— Два раза в день массируйте ему десны щеткой, утром и вечером — сможет камни грызть!..
Очевидно, он хорошо подлечил мне зубы: когда меня лихорадило, они бодро стучали друг о друга.
На завтра жена сделала еще один вызов, в надежде, что придет терапевт. Но нам снова не повезло.
В полдень раздался пронзительный звонок и крик за дверью:
— Уберите собаку!.. Немедленно уберите собаку!..
Жена щелкнула замком и потянула за дверную ручку, пытаясь открыть дверь, но ей не давали это сделать. Потом дверь осторожно приоткрылась, и в образовавшуюся щель протиснулась до блеска выбритая голова и закричала:
— Вы убрали собаку?!.
— У нас нет собаки, — испуганно Ответила жена.
— Отойдите в сторону, я сам посмотрю.
Пришедший вытянул шею и покрутил блестящей головой, подозрительно осматривая переднюю, несколько раз призывно посвистел и только после этого переступил порог. В ответ на удивленный взгляд жены выкрикнул:
— Все говорят: «Нету! Нету!» — а потом кусают!.. Где больной?
Жена указала на дверь спальни и хотела ее открыть, но бритоголовый жестом остановил ее, поднес палец к губам, прошипел: «Тс-с-с!» — и, приложив ухо к двери, несколько секунд внимательно прислушивался. Потом спросил:
— Он у вас буйный?
Не дождавшись ответа, решительно распахнул дверь и заорал:
— Оставаться на месте! Не двигаться!..
При моей высокой температуре мне было трудно шелохнуться, поэтому я охотно выполнил его приказание. Но, чтобы показать доктору, что я еще жив, я напряг последние силы и пошевелил ногой.
Энергичный доктор газелью отскочил в угол комнаты и закричал:
— Что у вас под одеялом? Собака?
Убедившись, что под одеялом, кроме меня, никого нет, подошел ближе, приказал: «Следите», — и стал водить у меня перед глазами каким-то металлическим молоточком, то приближая его к моему носу, то удаляя. От напряжения у меня закружилась голова, и я закрыл глаза, чтобы не видеть прыгающего инструмента. Врач бросил молоток мне на лоб и стал пальцами раздвигать мои веки.
— Я велел следить!