Кате вдруг передают пластиковую бутылку (все потные, жадно глотают), а она, едва отпив, давясь, выплёскивает всю её мне в лицо! Нет, не всю – р-раз! – и вторую половину на пылающую фиолетово-синим негативом майку с товарищем Че.
Jah! жахнула! Ответная реакция просчитывается ушедшим в само-бессознательное мозгом в сотые доли секунд – я лишь смеюсь, задирая майку, вытирая ей пупок. Это же Катя – это же малолетки – такие у них, наверно, шутки!
Попробовал, на ходу отжимая, с пальцев – не спрайт, не что-то ещё – вода! Выхватить бутылку – хоть несколько капель на неё!
Наконец-то из путано-гладкого однообразия резкими и рваными, как будто забивают гвозди, не заботясь вбить их ровно, блок-битами выбивается утяжеленный ремикс «Химикала» – и я в считанные секунды теряю пространственные (верх-низ, что вокруг) и временные (где я, кто-что вообще) координаты.
Очнулся, задыхаясь, вырывая у девушек бутылку: Кати нет. Смотрю, хожу-ищу, шатаясь, – нет нигде!
– Ты Катю ищешь?!.. – орёт мне в ухо, подпрыгивая, миниатюрная Ксюша.
Что-то кричит, пищит, тащит меня с танцпола, чтоб докричаться.
Выглядит так, как будто сопливая nerdy-glassed[3] тянет распоясавшегося чувака в сортир для минета. Вот ещё бычьё со стороны увидит – тут и майка-то уже покраснела – подвалит. По её хватке и голосу я уже чувствую, что и сама она как-то не того…
Дебор, Генон, what’s going on?!.
Тут до меня дошла ещё одна сногсшибательная истина: а ведь они, ещё до водки с пивом, или уже здесь под коктейли, наверняка закинулись
Вот fuck, вот the fuck! Распелся: I had too much to dream last night!..
Приземляемся на банкетку в коридоре у сортира. Подлетает Роксана. И они вдвоём орут мне в оба – и так продолбанных до резкой боли! – уха:
– Лёх, ты только не волнуйся, Кате плохо, она в туалете, она сказала тебе сказать, ей очень неудобно, она просила тебе сказать…
– Где она?!. – я вырываюсь и порываюсь прорваться в сортир.
С пятого раза они затаскивают меня опять на банкетку и с десятого убеждают, что волноваться особо нечего – «ну, стошнился человек, с кем не бывает».
Когда я, наконец, успокоился, меня отпустили самого зайти в сортир. В предбаннике на секунду распахнулась дверца в дамское отделение, и вспышкой двадцать пятого кадра предо мной сверкнула – мутно мелькнула живописная сцена «Катя и унитаз», вернее, непосредственно за ней следующая и ещё более живописная: будущая манекенщица на четвереньках в коридоре, слегка подспущенные сзади штаны, спереди, кажется, уже изгвазданные… сто
Я рванул было напрямик, но меня перехватили. Всячески убедили, что «всё ОК, щас уже скоро Катя выйдет».
Блин, я даже знаю, чем она, пардон, проблевалась – яйцами и огурцами (хотя эти два продукта растворяются в организме крайне быстро – я вдруг почувствовал, что безумно хочется жрать!) – что за внезапная интимность! Ладно, пока она там блюёт и блеет, я под пару разошедшихся треков сбацаю!
8.
Наконец-то меня, с застрявшим у глотки сердцем обмякшего на полу у стенки, приходят опять дермыжить девушки.
Hey boy, hey girl! Disco dancer! – а, вот я где!..
– Лёх, ты не волнуйся, – вновь полупьяно орут они нестерпимым стерео, – Катя извиняется, но ей всё ещё плохо, сам понимаешь, не обижайся, но она не может поехать сегодня к тебе, она поедет сейчас к Вар-Варе, уже машину вызвали…
«Не волнуйся, не обижайся!», «Катя извиняется, Катя не может!» – какая доверительная вежливость, так и слышатся слова Её Величества Екатерины, столь бережно из сортира переданные. А есть ведь у неё и иные манеры – просто продинамить и обломать, казнить и в Сибирь (пешкодралом в Строитель!), без всяких там извинений.
– …Ты не помнишь, – орут наперсницы, – были ли у неё вещи… и где она их оставила? В раздевалке?..
Это я «не помнишь» – вы не ослышались! Чую, что и от них уже разит наскоро зажёванной «Стиморолом» рвотой.
– Рюкзачок и куртка, в гардеробе!
– А номерок?!
– Номерок в левом заднем кармане штанов у Кати! Или в правом на колене!
Если не потеряла.
– …В правом!!! – ору я.
Надо же – Вар-Вара! «У Вар-Вары – то, у Вар-вары – сё! Уголь активированный, какой-то там сорбет, сорбент… липовый чай!…» Особый тип женственности, отдающий даже чем-то деревенским, хотя, понятно, пограничные такие девахи чисто городские, даже столичные.
– Лёх, аллё, Катя просила, чтоб ты её не провожал – ну, типа, не хочет, чтобы видел её сейчас… Там Вар-Вара и Лида, они проводят. Завтра она тебе позвонит…
А я, про себя беззвучно-бессильно матерясь, теряюсь… Как, куда, блин, позвонит? – на деревню дядюшки?!.
Все Золушки, Снегурочки и Сине-Красные Шапочки как-то вмиг растаяли – видно, поехали по пути на той же машине. А златоцепочное бычьё напротив – как со своих цепей приличия сорвалось: вместо транса, бигбита и драм-н-бэйса вдруг зазвучало «по заказу трудящихся» куда более привычное!..
Резко срулив, я брёл уже по ночному городу… Денег на проезд не было. До безумия хотелось выжрать, а ещё больше и злее – что-нибудь разбить. Такие, блин, эмодзи, что нет для них картинок! Намеревался было заночевать, как пару раз уже с отчаяния со мной случалось, на лавочке в парке. Но под утро и летом нехило холодает, схватывают похмельный негатив и тряска, и всё равно приходится влачиться пешком домой или целых 10 км в Строитель к родственникам. Порывался даже вернуться на дискач, но желание выпивки пересиливало. И самое паскудное – что и на бутылку-то пива не наскрести!
Я следовал по Советской, всерьёз присматриваясь, что бы такое размандохать. Но желательно, чтоб тебя самого тут же не избанцали и не забрали в ментуру.
И вдруг – осенило. Помчался бегом, зарулил в знакомую подворотню, стремительно отлил, нырнул в тёмный дворик – здесь она родимая, в лопухах! Без труда нашарил недопитую бутылку водки, ещё в одной немного, даже что-то ещё сомнительное в стакане – залпом! Наконец, нашёл ещё полторашку пива: Пух от неё лишь из приличия отпил несколько глотков и сунул в заросли. Ежа, ерша! – я влил остатки водки в пиво и, не теряя времени, пошёл с этой смесью, на ходу её жадно выглатывая…
Какие звёзды – где-то там, в вышине… А здесь – жёлтый этот свет фонарный… Тоже ведь какой-то мистичный, особенно в ненастье и стоячую сырость осени, или в вот в такую одиночную тёплую полночь… Какой ветерок, какие запахи: понизу что-то гнилое, асфальтно-бензинное, а с размаху в лицо – летний уже, свежий – свободный! – ветрище…
Свернул у Кулька на Пионерскую – и вдруг в этом жёлтом безлюдстве освещения от черноты фонаря отделилась фигура. Такая же, видно, пьянь – на тех же примерно эмодзи!
Поворачивать и ретироваться не стал. Хорошо уж я знал эту дорожку – сколько раз тут столкнёшься, и сколько раз тебя не за что захотят отмутызить. Особенно всех раздражала – в натуре как тряпка красная бычьё – майка с товарищем Че. В те времена, стыдно сказать, в провинции это была ещё редкость, порой за сей лоскут с «Чё?!» Геварой цеплялись даже при свете дня – в автобусе, на остановке, во дворе.
– Я щас с тебя её сдеру! – знакомые словеса. Не уставал я поражаться, что для недавних советских граждан кубинский побратим Че – на привычном кумаче со звездою – «террорист», «фашист», «нахрена нацепил» и прочее.
Я остановился, аккуратно (думая, углядел ли он её в темноте) поставил баклажку в тень на асфальт…
И как только он, распустив грабли, дёрнулся вперёд, я – вместо обычного отпрыгнуть в сторону, стоять и ждать, чтобы так же грубо «отбазариться» или дать стрекоча – неожиданно для себя подпрыгнул, зарядив ему «с вертушк
Не какой-то алкаш задвохлый – здоровенный быкан в расцвете сил! Пока он изумлённо таращился, пытаясь ставить блоки клешнями и делал ещё какие-то телодвижения – я с однотипного пятого удара в голову-шею сшиб его с ног.
Он, как туша борова, хряснулся на камень татами. Будешь теперь знать, что аморальные панты марала могут и поотшибать!
Хотелось ещё добить. Но я вовремя опомнился, и, озираясь, нет ли кого, поспешил «от тела Гектора» по улочке вниз, по мере осознания убыстряя шаг. Надо было скрыться в темноте, а дальше уже частный сектор…
Под мостом на Клубной я отдышался и отсиделся на плите в пыльных зарослях, тревожно покуривая… Забыл уже, что подобрал ведь там в лопухах штук шесть увесистых бычков и одну даже целую полурастоптанную сигаретину, которая теперь ещё чудом сохранилась – за ухом!
«Честер», не хухры махры!.. И тут ещё вспомнил – баклажка!
Я понимал уже, что спасло меня лишь
И всё же ночь без «анестетика» я уже себе не представлял – выждав минут десять (пока чинно-одиноко проползёт по мосту, пробивая всё вокруг оранжево-жёлтым лучом мигалки, милицейский «козёльчик»), едва ли не бегом вернулся.
Но «божественная хаома» уже испарилась.
9.
Утром с бодунища проснулся крайне рано, вспоминал всё дискотеку, каратэ с быком, пьянку в лопухах, походный приезд Кати – было ли всё это?!.
Смутно вспоминалось, что ночью на полнейшем автопилоте я ещё смог обнаружить несколько яиц и огурцов (всё же не по десятку штук мы с ней тогда умяли, как показалось!), сварганить из них яичницу… Причём порезать и изжарить огурцы, как делают с помидорами, – вот так и рождаются новые блюда!..
Тело всё ныло и ломило, но ломота эта телесная была приятна – как после драки-разминки, когда тебе не накостыляли; как после экстатических плясок, когда не совсем расшиблись; как после бурного секса… Теперь это стараются тренажёрами и фитнесом восполнить – хотя вестимо, не совсем сие то, никакой эмергентности.
Понятен пень, что ничего этого не было. Есть только жажда. Хотя, конечно, обычно бывает нечто подобное, но – не настолько же! Но есть – эмоции! Проснулись сразу! И, как ни странно, – опять дикий голод!
Дополз до кухни, сел на пол, размышляя о раскатившейся подле рюкзака картошке… И сил нет – мыть, чистить, резать, жарить… И вообще – не моя ведь это как бы картошка!..
Нет, шествие по мосту – ведь было! Блистающая, как будто уже угасая, звёзда Венеры над чернотой города, где-то над ж.-д. вокзалом. Под мостом – всё ещё поезда, гудки, синие глазк
Сто раз пил, ходил в туалет, ложился и вставал, слонялся туда-сюда…
Наконец-то, часов в девять, раздался не звонок (его-то нет), но уверенный стук в дверь. По-утреннему бодро сияла Катя – свежа и отчищена, как будто и впрямь ничего не бывало!
Пролепетала какие-то извинения (или мне это лишь показалось, не помню) и прошмыгнула в ванную. Судя по всему, намечалось немало всего интересного. Например, та же картошка. Но сдержаться я уже не мог. И как только скрипнула дверь и появилась К. в новой майке со звёздочками и бежевых шортах, зубы мои сжались…
Без каких-то предисловий, передышек и скидок на разницу культурного бэкграунда я разом выразил ей все свои эмодзи, пересыпая их неприкрытой пропагандой патриархальных ценностей!
«Дочка», пока я, вскакивая и махая руками, её чехвостил, не оправдывалась и не встревала – да я бы и не дал! – лишь лицо её всё больше менялось. Так и застыла…
Она, видимо, ожидала от меня чего угодно, но только не этого заскорузло родительского, старообрядчески педагогического дискурса! Радикал, маргинал, интеллектуал, чуть ли не Казанова подпольный (кто знает?) – и на тебе! Ремня всыпать!
Я смотрел на её побледневшее лицо, на часто дышащий от злости носик, на её покрасневшие по-домашнему голые ноги в шортах – и ничего не замечал! Всыпать – это уже дело принципа. Ничего вроде нет во мне дидактического – никакого неравенства, занудства или нажима, и вдруг всё вмиг проснулось и обрушилось сокрушительной лавиной –
На каждом слове этих сакраментальных филиппиков я понимал, чт
Культура – не только в запретах, нередко – в нарушении этих запретов! Похмельно осенило формулировкой своего жизненного принципа! Но поздно однако – другое уже высказал…
Очнулся я на кухне на полу (видимо, выступив, я перешёл туда выглотать порцию воды из-под крана, а потом осел); гостья собирала вещи, а заодно решила нанести ответный удар. Осёл – как есть!
Я плохо соображал и даже ещё мог встречно очевидному думать, что, может, вдруг она и стерпит, впитает поучения, скажет: «Ладно, я, типа, виновата». Но она…
Сегодня это называется «OK, boomer!» – мол, нам, прогрессивным зум-тинкам с Тик-тока, старпёрские ваши бредни и слушать в зашквар. Но поколение было пока немного иное, и оно «No, boomer!» привыкло на выпады выкрикивать.
– У тебя ничего нет! – произносит она, однако, вполне спокойно, щуря свои вновь засветившиеся самодовольным блеском глаза хаски.
– Как это нет? – оглушённо повторяю я, то ли и впрямь только прозрев, то ли механически паясничая.
«Может быть, ты и крутой, да и на самом деле крутой – но что из этого?» – это она и впрямь говорит или мне это с перехмуру снится?..
Гостья изящно переминается у заляпанной газплиты, а я, что делать, посиживаю на полу в углу – на том месте, где стоял недавно разбитый второй табурет.
Она права: у меня и впрямь ни хрена нет. Порывался оттереть плиту – но и действительно нечем: ни средства, ни губки, ни тряпки! Зато сижу (почти возлежу) не без некоторого достоинства и удовольствия: где-то вверху, прикрываясь от слепящего света ладонью, я созерцаю таинственный зазор между её шортиками, трусами и голой кожей.
Сидел бы на табурете – никогда бы не увидел такого! Хотя с другой стороны, висел бы здесь гамак меж двух комнатных пальм иль поскрипывало бы кресло-качалка под шелест электрокамина – практически любая, скорее всего, с архитипичной архаической улыбкой всё скинула бы сама!
– Хорошая квартира, – лепечет она, уточняя, – нормальная, качественная мебель… хорошая работа, адекватный заработок… хорошие, приличные друзья… хороший секс…
У меня так челюсть и отвалилась. И её где-то внизу болезненно свело, как от
Я её – ремнём, а она меня… американщиной! Какой угодно этой мечтой, но не русской, не здешней, не нашей! Новое поколение!
Спокойно, немного в нос, с усмешечкой фирменной в своём свеже-утреннем сиянии. Не удар даже – хлёсткая женская пощёчина.
Мне кажется, теперь я разгадал, кто её прообраз. Норма Джин Бейкер – юная моделька, будущая Мэрилин Монро, пока она звездой Монро ещё не стала, но не менее ослепительная. Затмевающая взрыв магния фотоулыбка – в каждом кадре!
Может, в шестнадцать годков и я где-то в глубине души – где-то в однофонарной деревенской роскоши июньской ночи – тоже мечтал о чём-то подобном?.. Просто некому было сказать, не надо было формулировать – а форма-то и опошляет… Но одно могу сказать точно: никогда не приходилось помышлять о таком «за здорово живёшь», «по праву рождения» – всегда нервическим пульсом билась мысль, что «надо заслужить», пожертвовать, «отвоевать у мира». Пусть это антипсихологично, в жёстких, так сказать, тисках совка, но, по мне, в таких координатах жить как-то адекватней.
Хотя вру: кое-что по праву рождения, конечно, было. И сейчас ещё есть. Но это другие категории, карьера и ипотека с «Икеей» с ними не рифмуются, а секс, если уж где-то и маячит, то точно уж не
«Адекватней», «адекватно» – то ещё словечко! «Оптимально» – тоже её словцо, хоть и не паразитное, но часто аккуратной округлой прописью в диалоги вписывается.
С другого, кстати, ежели зайти захода, не только с внешности, но по впечатлению и темпераменту, то похожа эта Катя, сказать сейчас, на популярную нынче видеоблогершу girl-психолога Евгению Стрелецкую – после того, как она
Но у меня нема, блин, даже шорт каких-нибудь для улицы и дома или шлёпок сих ушлёпских летних: и в зной кромешный я вынужден таскаться в рубашке чёрной, такой же майке, чёрных джинсах, в кроссовках – тоже чёрных. Всё же нам, насосам духа, при внешнем сходстве занятий, негоже хоть как-то сливаться с дворовыми папуасами. Хорошо, когда дома в штанах широких её встречаю, хоть и жарко тож, а не в трико… В шортах рассуждать о литературе и философии было бы ещё затруднительней, и дело не в эстетике.
Будущая Катрин Пилипас, бывшая туристка Катя – я заглянул в окно, чтобы узреть лучистую картину – утекала решительно, не оглядываясь. Лучистое, лучистая – как будто до нынешней ещё цифровой люциферности!..
Снова подступала похмельно-коряжная саморефлексия. Всё же кто я такой (в зеркале стереотипов массовой культуры!), чтоб бедных быканов линчевать и свободолюбивым чирлидершам мозги вправлять. (Вышвыривать из автобусов – из той же серии.[5]) И не только массовой. Свобода воли – тоже есть такое понятие. Запрет и эта свобода-воля легко показывают нам границы понятия «человек»: шагнул, заглянул-нагнулся – и, как ошпаренный, отпрянул!
Или, может, ты, дорогой герой, вы спросите, просто испугался? В жару домашнюю надел штаны заранее. По такой, конечно, жизти есть чего, но вряд ли. Ничуть не хуже меня – а гораздо лучше! – всё это рассчитал бы какой-нибудь приличный интеллигентик, тот же Дошкин. (А может
Нет, К. Филиппова не из робких. Чего она хотела, теперь можно лишь гадать. «Заодно приобрести опыт взросления». Ведь её уже отпустили на «поход с ночёвкой» – нешкольный и недельный! А что есть все эти походы с палатками – с полуночными посиделками у костра, песнями под гитару, кашицей с тушёнкой и пахучей ушицей в котелке, с совместными ночёвками и прочей романтикой, включая непременные теперь водку и пиво? Всё это и есть тот самый опыт, который дома у компа и телеящика не приобретёшь (тут лишь теория), настоящий опыт – только
У меня и теперь ни шиша нет. Я вот, например, писатель, автор скольких-то книг, учёный-филолог и прочая – а никогда нигде не был. Не то что за кордоном, я и в России-то мало где бывал: в Москве только, в этих бесчисленных уездных городках, в негостеприимных тамбовских сёлах… Книжки я все раздарил или их заныкали – и нет у меня никаких доказательств, что они вообще когда-то были… А в учёность степенную при моём образе экзистирования верится ещё меньше…
Встретились, называется. На рогах иронии – шик-блеск!
В девяностые, понятно, никто тут никуда не ездил, в начале «нулевых» – тоже мало… Двадцатилетняя же эта СуперКатя объехала весь мир! У меня, наверное, не хватит даже географической фантазии, чтоб только перечислить те города и страны, где она побывала. Причём первые полмира, ну или четвертушку, она «объездила» ещё до модельной своей карьеры – пока трудилась официанткой, в гостинице, служила в армии, разбирала завалы после военных ЧП. Не была она лишь в Антарктиде и – почему-то? – в Южной Америке. Ну, ещё наверстает!.. А в Австралии, Африке, на Аляске и в Гренландии – была повсюду, и не по одному разу!
Конечно, поначалу это были лупоглазые туристские поездки – расхожие места и маршруты, сплошные штампованные селфи, но, устроившись в столице мод, она ещё больше загрузила конвейер, завертела в руках пластиковый глобус, пытаясь совмещать приятное с полезным…
В разных образах, в разных шмотках – не везде без подписи я бы узнал её!
Не завистью я, друзья мои, давлюсь: мне если куда и хотелось, то как-то всё мимо позолоченных буклетных строк – в Монголию, Китай, Тибет. Да и вообще по матушке-Руси, по закоулкам её и далям, я бы, наверно, подобно Чехову, проехался с куда как большим интересом!
«Всё относительно – даже человеческие отношения». Всё
10.
Первым делом телефон на зарядку. Это сейчас неуёмный смартфон нужно «кормить» каждый день на ночь, а раньше нормальный мобильник на неделю заряжался, у меня он просто от старости и потрёпанности жизнью не держал заряд.