Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Луч света в тёмном автобусе - Алексей А. Шепелёв на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Кате вдруг передают пластиковую бутылку (все потные, жадно глотают), а она, едва отпив, давясь, выплёскивает всю её мне в лицо! Нет, не всю – р-раз! – и вторую половину на пылающую фиолетово-синим негативом майку с товарищем Че.

Jah! жахнула! Ответная реакция просчитывается ушедшим в само-бессознательное мозгом в сотые доли секунд – я лишь смеюсь, задирая майку, вытирая ей пупок. Это же Катя – это же малолетки – такие у них, наверно, шутки!

Попробовал, на ходу отжимая, с пальцев – не спрайт, не что-то ещё – вода! Выхватить бутылку – хоть несколько капель на неё!

Наконец-то из путано-гладкого однообразия резкими и рваными, как будто забивают гвозди, не заботясь вбить их ровно, блок-битами выбивается утяжеленный ремикс «Химикала» – и я в считанные секунды теряю пространственные (верх-низ, что вокруг) и временные (где я, кто-что вообще) координаты.

Очнулся, задыхаясь, вырывая у девушек бутылку: Кати нет. Смотрю, хожу-ищу, шатаясь, – нет нигде!

– Ты Катю ищешь?!.. – орёт мне в ухо, подпрыгивая, миниатюрная Ксюша.

Что-то кричит, пищит, тащит меня с танцпола, чтоб докричаться.

Выглядит так, как будто сопливая nerdy-glassed[3] тянет распоясавшегося чувака в сортир для минета. Вот ещё бычьё со стороны увидит – тут и майка-то уже покраснела – подвалит. По её хватке и голосу я уже чувствую, что и сама она как-то не того…

Дебор, Генон, what’s going on?!.

Тут до меня дошла ещё одна сногсшибательная истина: а ведь они, ещё до водки с пивом, или уже здесь под коктейли, наверняка закинулись ещё чем-то! Не зря же они, блин, тащили за собой Пуха – он-то и снабдил их каким-нибудь копеечным «циклом» или «феном».

Вот fuck, вот the fuck! Распелся: I had too much to dream last night!..

Приземляемся на банкетку в коридоре у сортира. Подлетает Роксана. И они вдвоём орут мне в оба – и так продолбанных до резкой боли! – уха:

– Лёх, ты только не волнуйся, Кате плохо, она в туалете, она сказала тебе сказать, ей очень неудобно, она просила тебе сказать…

– Где она?!. – я вырываюсь и порываюсь прорваться в сортир.

С пятого раза они затаскивают меня опять на банкетку и с десятого убеждают, что волноваться особо нечего – «ну, стошнился человек, с кем не бывает».

Когда я, наконец, успокоился, меня отпустили самого зайти в сортир. В предбаннике на секунду распахнулась дверца в дамское отделение, и вспышкой двадцать пятого кадра предо мной сверкнула – мутно мелькнула живописная сцена «Катя и унитаз», вернее, непосредственно за ней следующая и ещё более живописная: будущая манекенщица на четвереньках в коридоре, слегка подспущенные сзади штаны, спереди, кажется, уже изгвазданные… стоит себе, подрагивая, на мокром грязном кафеле, как будто бедная овечка с кем-то бодается…

Я рванул было напрямик, но меня перехватили. Всячески убедили, что «всё ОК, щас уже скоро Катя выйдет».

Блин, я даже знаю, чем она, пардон, проблевалась – яйцами и огурцами (хотя эти два продукта растворяются в организме крайне быстро – я вдруг почувствовал, что безумно хочется жрать!) – что за внезапная интимность! Ладно, пока она там блюёт и блеет, я под пару разошедшихся треков сбацаю!

8.

Наконец-то меня, с застрявшим у глотки сердцем обмякшего на полу у стенки, приходят опять дермыжить девушки.

Hey boy, hey girl! Disco dancer! – а, вот я где!..

– Лёх, ты не волнуйся, – вновь полупьяно орут они нестерпимым стерео, – Катя извиняется, но ей всё ещё плохо, сам понимаешь, не обижайся, но она не может поехать сегодня к тебе, она поедет сейчас к Вар-Варе, уже машину вызвали…

«Не волнуйся, не обижайся!», «Катя извиняется, Катя не может!» – какая доверительная вежливость, так и слышатся слова Её Величества Екатерины, столь бережно из сортира переданные. А есть ведь у неё и иные манеры – просто продинамить и обломать, казнить и в Сибирь (пешкодралом в Строитель!), без всяких там извинений.

– …Ты не помнишь, – орут наперсницы, – были ли у неё вещи… и где она их оставила? В раздевалке?..

Это я «не помнишь» – вы не ослышались! Чую, что и от них уже разит наскоро зажёванной «Стиморолом» рвотой.

– Рюкзачок и куртка, в гардеробе!

– А номерок?!

– Номерок в левом заднем кармане штанов у Кати! Или в правом на колене!

Если не потеряла.

– …В правом!!! – ору я.

Надо же – Вар-Вара! «У Вар-Вары – то, у Вар-вары – сё! Уголь активированный, какой-то там сорбет, сорбент… липовый чай!…» Особый тип женственности, отдающий даже чем-то деревенским, хотя, понятно, пограничные такие девахи чисто городские, даже столичные. Липовый! активированный! Светка – та, наоборот, чистый сеновал, хотя тоже бывала в деревне лишь по заданию редакции. А тут – спортивный костюм – конечно, апофеоз для меня пубертатной сельской эротики, – но и тот не простой, дорогущий какой-то германский, ничем не похожий на гоповские турецкие «Абидасы». Такой же экзотичной фирменности белоснежные «крассы» – впрочем, на её упругий брутал юбку или платье как-то совсем не напялишь – и якобы всё это даже не из секонда, а родаки чуть ли не дипломаты. Видел-то её несколько раз, и уже поймал себя на начатке пошлой и безумной мыслевспышки: чем смотреть, пока она будет небрежно-вежливо обхаживать юных интеллектуалок, заломал бы и своей грубостью одновременно с хрупкостью в один раз перековал бы – согнул, как гнут подковы или ломают баранки, – из сапфического в более естественное и всем нам ясное. Дрянь, конечно, сии мыслишки-мыслевспышки. Но теперь вот понял, в чём их фашиствующее рацзерно – когда «Катюшу» (так ласково уже называет!) в два счёта ей профукал!

– Лёх, аллё, Катя просила, чтоб ты её не провожал – ну, типа, не хочет, чтобы видел её сейчас… Там Вар-Вара и Лида, они проводят. Завтра она тебе позвонит…

А я, про себя беззвучно-бессильно матерясь, теряюсь… Как, куда, блин, позвонит? – на деревню дядюшки?!.

Все Золушки, Снегурочки и Сине-Красные Шапочки как-то вмиг растаяли – видно, поехали по пути на той же машине. А златоцепочное бычьё напротив – как со своих цепей приличия сорвалось: вместо транса, бигбита и драм-н-бэйса вдруг зазвучало «по заказу трудящихся» куда более привычное!..

Резко срулив, я брёл уже по ночному городу… Денег на проезд не было. До безумия хотелось выжрать, а ещё больше и злее – что-нибудь разбить. Такие, блин, эмодзи, что нет для них картинок! Намеревался было заночевать, как пару раз уже с отчаяния со мной случалось, на лавочке в парке. Но под утро и летом нехило холодает, схватывают похмельный негатив и тряска, и всё равно приходится влачиться пешком домой или целых 10 км в Строитель к родственникам. Порывался даже вернуться на дискач, но желание выпивки пересиливало. И самое паскудное – что и на бутылку-то пива не наскрести!

Я следовал по Советской, всерьёз присматриваясь, что бы такое размандохать. Но желательно, чтоб тебя самого тут же не избанцали и не забрали в ментуру.

И вдруг – осенило. Помчался бегом, зарулил в знакомую подворотню, стремительно отлил, нырнул в тёмный дворик – здесь она родимая, в лопухах! Без труда нашарил недопитую бутылку водки, ещё в одной немного, даже что-то ещё сомнительное в стакане – залпом! Наконец, нашёл ещё полторашку пива: Пух от неё лишь из приличия отпил несколько глотков и сунул в заросли. Ежа, ерша! – я влил остатки водки в пиво и, не теряя времени, пошёл с этой смесью, на ходу её жадно выглатывая…

Какие звёзды – где-то там, в вышине… А здесь – жёлтый этот свет фонарный… Тоже ведь какой-то мистичный, особенно в ненастье и стоячую сырость осени, или в вот в такую одиночную тёплую полночь… Какой ветерок, какие запахи: понизу что-то гнилое, асфальтно-бензинное, а с размаху в лицо – летний уже, свежий – свободный! – ветрище…

Свернул у Кулька на Пионерскую – и вдруг в этом жёлтом безлюдстве освещения от черноты фонаря отделилась фигура. Такая же, видно, пьянь – на тех же примерно эмодзи!

Поворачивать и ретироваться не стал. Хорошо уж я знал эту дорожку – сколько раз тут столкнёшься, и сколько раз тебя не за что захотят отмутызить. Особенно всех раздражала – в натуре как тряпка красная бычьё – майка с товарищем Че. В те времена, стыдно сказать, в провинции это была ещё редкость, порой за сей лоскут с «Чё?!» Геварой цеплялись даже при свете дня – в автобусе, на остановке, во дворе.

– Я щас с тебя её сдеру! – знакомые словеса. Не уставал я поражаться, что для недавних советских граждан кубинский побратим Че – на привычном кумаче со звездою – «террорист», «фашист», «нахрена нацепил» и прочее.

Я остановился, аккуратно (думая, углядел ли он её в темноте) поставил баклажку в тень на асфальт…

И как только он, распустив грабли, дёрнулся вперёд, я – вместо обычного отпрыгнуть в сторону, стоять и ждать, чтобы так же грубо «отбазариться» или дать стрекоча – неожиданно для себя подпрыгнул, зарядив ему «с вертушка» прямо в рожу. И тут же – ещё! И ещё! Ещё! С воинственным криком – внутри!

Не какой-то алкаш задвохлый – здоровенный быкан в расцвете сил! Пока он изумлённо таращился, пытаясь ставить блоки клешнями и делал ещё какие-то телодвижения – я с однотипного пятого удара в голову-шею сшиб его с ног.

Он, как туша борова, хряснулся на камень татами. Будешь теперь знать, что аморальные панты марала могут и поотшибать!

Хотелось ещё добить. Но я вовремя опомнился, и, озираясь, нет ли кого, поспешил «от тела Гектора» по улочке вниз, по мере осознания убыстряя шаг. Надо было скрыться в темноте, а дальше уже частный сектор…

Под мостом на Клубной я отдышался и отсиделся на плите в пыльных зарослях, тревожно покуривая… Забыл уже, что подобрал ведь там в лопухах штук шесть увесистых бычков и одну даже целую полурастоптанную сигаретину, которая теперь ещё чудом сохранилась – за ухом!

«Честер», не хухры махры!.. И тут ещё вспомнил – баклажка!

Я понимал уже, что спасло меня лишь prodigy[4] – что поверженный был тоже в подпитии, да и вообще был один! Блин, щас звякнет бык по сотовому – прискачут на тачке молодцы-троянцы – всё прочешут! Домой надо во все лопатки!

И всё же ночь без «анестетика» я уже себе не представлял – выждав минут десять (пока чинно-одиноко проползёт по мосту, пробивая всё вокруг оранжево-жёлтым лучом мигалки, милицейский «козёльчик»), едва ли не бегом вернулся.

Но «божественная хаома» уже испарилась.

9.

Утром с бодунища проснулся крайне рано, вспоминал всё дискотеку, каратэ с быком, пьянку в лопухах, походный приезд Кати – было ли всё это?!.

Смутно вспоминалось, что ночью на полнейшем автопилоте я ещё смог обнаружить несколько яиц и огурцов (всё же не по десятку штук мы с ней тогда умяли, как показалось!), сварганить из них яичницу… Причём порезать и изжарить огурцы, как делают с помидорами, – вот так и рождаются новые блюда!..

Тело всё ныло и ломило, но ломота эта телесная была приятна – как после драки-разминки, когда тебе не накостыляли; как после экстатических плясок, когда не совсем расшиблись; как после бурного секса… Теперь это стараются тренажёрами и фитнесом восполнить – хотя вестимо, не совсем сие то, никакой эмергентности.

Понятен пень, что ничего этого не было. Есть только жажда. Хотя, конечно, обычно бывает нечто подобное, но – не настолько же! Но есть – эмоции! Проснулись сразу! И, как ни странно, – опять дикий голод!

Дополз до кухни, сел на пол, размышляя о раскатившейся подле рюкзака картошке… И сил нет – мыть, чистить, резать, жарить… И вообще – не моя ведь это как бы картошка!..

Нет, шествие по мосту – ведь было! Блистающая, как будто уже угасая, звёзда Венеры над чернотой города, где-то над ж.-д. вокзалом. Под мостом – всё ещё поезда, гудки, синие глазки семафоров… Как это всё знакомо из детства: крёстная сначала жила здесь на Клубной, в квартирке, поделённой меж семьями двух братьев, с гудками поездов, с мистически-тарковской дрожью этой в стенах и посуде… Странное ощущение (для пятилетнего – когнитивный диссонанс настоящий!), когда мы, куда-то уезжая, через полгорода добирались до ночного вокзала, садились в поезд, а после он проходил в десятке метров от дома…

Сто раз пил, ходил в туалет, ложился и вставал, слонялся туда-сюда…

Наконец-то, часов в девять, раздался не звонок (его-то нет), но уверенный стук в дверь. По-утреннему бодро сияла Катя – свежа и отчищена, как будто и впрямь ничего не бывало!

Пролепетала какие-то извинения (или мне это лишь показалось, не помню) и прошмыгнула в ванную. Судя по всему, намечалось немало всего интересного. Например, та же картошка. Но сдержаться я уже не мог. И как только скрипнула дверь и появилась К. в новой майке со звёздочками и бежевых шортах, зубы мои сжались…

Без каких-то предисловий, передышек и скидок на разницу культурного бэкграунда я разом выразил ей все свои эмодзи, пересыпая их неприкрытой пропагандой патриархальных ценностей!

«Дочка», пока я, вскакивая и махая руками, её чехвостил, не оправдывалась и не встревала – да я бы и не дал! – лишь лицо её всё больше менялось. Так и застыла…

Она, видимо, ожидала от меня чего угодно, но только не этого заскорузло родительского, старообрядчески педагогического дискурса! Радикал, маргинал, интеллектуал, чуть ли не Казанова подпольный (кто знает?) – и на тебе! Ремня всыпать!

Я смотрел на её побледневшее лицо, на часто дышащий от злости носик, на её покрасневшие по-домашнему голые ноги в шортах – и ничего не замечал! Всыпать – это уже дело принципа. Ничего вроде нет во мне дидактического – никакого неравенства, занудства или нажима, и вдруг всё вмиг проснулось и обрушилось сокрушительной лавиной – из принципа!

На каждом слове этих сакраментальных филиппиков я понимал, что делаю, что разрушаю и чего лишаюсь. Надо же, думал я, теперь бы я знал и видел, какая эта Катя с похмелья. Пьёт ли она постоянно, охает, дрыхнет весь день или что-то поинтересней – или ей в её семнадцать всё это по барабану…

Культура – не только в запретах, нередко – в нарушении этих запретов! Похмельно осенило формулировкой своего жизненного принципа! Но поздно однако – другое уже высказал…

Очнулся я на кухне на полу (видимо, выступив, я перешёл туда выглотать порцию воды из-под крана, а потом осел); гостья собирала вещи, а заодно решила нанести ответный удар. Осёл – как есть!

Я плохо соображал и даже ещё мог встречно очевидному думать, что, может, вдруг она и стерпит, впитает поучения, скажет: «Ладно, я, типа, виновата». Но она…

Сегодня это называется «OK, boomer!» – мол, нам, прогрессивным зум-тинкам с Тик-тока, старпёрские ваши бредни и слушать в зашквар. Но поколение было пока немного иное, и оно «No, boomer!» привыкло на выпады выкрикивать.

– У тебя ничего нет! – произносит она, однако, вполне спокойно, щуря свои вновь засветившиеся самодовольным блеском глаза хаски.

– Как это нет? – оглушённо повторяю я, то ли и впрямь только прозрев, то ли механически паясничая.

«Может быть, ты и крутой, да и на самом деле крутой – но что из этого?» – это она и впрямь говорит или мне это с перехмуру снится?..

Гостья изящно переминается у заляпанной газплиты, а я, что делать, посиживаю на полу в углу – на том месте, где стоял недавно разбитый второй табурет.

Она права: у меня и впрямь ни хрена нет. Порывался оттереть плиту – но и действительно нечем: ни средства, ни губки, ни тряпки! Зато сижу (почти возлежу) не без некоторого достоинства и удовольствия: где-то вверху, прикрываясь от слепящего света ладонью, я созерцаю таинственный зазор между её шортиками, трусами и голой кожей.

Смотреть на солнце чрез янтарь – поэтической строкой вспоминается что-то из древних психотерапевтических практик.

Сидел бы на табурете – никогда бы не увидел такого! Хотя с другой стороны, висел бы здесь гамак меж двух комнатных пальм иль поскрипывало бы кресло-качалка под шелест электрокамина – практически любая, скорее всего, с архитипичной архаической улыбкой всё скинула бы сама!

– Хорошая квартира, – лепечет она, уточняя, – нормальная, качественная мебель… хорошая работа, адекватный заработок… хорошие, приличные друзья… хороший секс…

У меня так челюсть и отвалилась. И её где-то внизу болезненно свело, как от хорошего удара.

Я её – ремнём, а она меня… американщиной! Какой угодно этой мечтой, но не русской, не здешней, не нашей! Новое поколение!

Спокойно, немного в нос, с усмешечкой фирменной в своём свеже-утреннем сиянии. Не удар даже – хлёсткая женская пощёчина.

Мне кажется, теперь я разгадал, кто её прообраз. Норма Джин Бейкер – юная моделька, будущая Мэрилин Монро, пока она звездой Монро ещё не стала, но не менее ослепительная. Затмевающая взрыв магния фотоулыбка – в каждом кадре!

Может, в шестнадцать годков и я где-то в глубине души – где-то в однофонарной деревенской роскоши июньской ночи – тоже мечтал о чём-то подобном?.. Просто некому было сказать, не надо было формулировать – а форма-то и опошляет… Но одно могу сказать точно: никогда не приходилось помышлять о таком «за здорово живёшь», «по праву рождения» – всегда нервическим пульсом билась мысль, что «надо заслужить», пожертвовать, «отвоевать у мира». Пусть это антипсихологично, в жёстких, так сказать, тисках совка, но, по мне, в таких координатах жить как-то адекватней.

Хотя вру: кое-что по праву рождения, конечно, было. И сейчас ещё есть. Но это другие категории, карьера и ипотека с «Икеей» с ними не рифмуются, а секс, если уж где-то и маячит, то точно уж не хороший!

«Адекватней», «адекватно» – то ещё словечко! «Оптимально» – тоже её словцо, хоть и не паразитное, но часто аккуратной округлой прописью в диалоги вписывается.

С другого, кстати, ежели зайти захода, не только с внешности, но по впечатлению и темпераменту, то похожа эта Катя, сказать сейчас, на популярную нынче видеоблогершу girl-психолога Евгению Стрелецкую – после того, как она до неприличия расцвела и раскрепостилась. В хорошем смысле: умная, эмоциональная, искренне-театральная, полна нюансов, а главное – здоровой энергетики…

Но у меня нема, блин, даже шорт каких-нибудь для улицы и дома или шлёпок сих ушлёпских летних: и в зной кромешный я вынужден таскаться в рубашке чёрной, такой же майке, чёрных джинсах, в кроссовках – тоже чёрных. Всё же нам, насосам духа, при внешнем сходстве занятий, негоже хоть как-то сливаться с дворовыми папуасами. Хорошо, когда дома в штанах широких её встречаю, хоть и жарко тож, а не в трико… В шортах рассуждать о литературе и философии было бы ещё затруднительней, и дело не в эстетике.

Будущая Катрин Пилипас, бывшая туристка Катя – я заглянул в окно, чтобы узреть лучистую картину – утекала решительно, не оглядываясь. Лучистое, лучистая – как будто до нынешней ещё цифровой люциферности!..

Снова подступала похмельно-коряжная саморефлексия. Всё же кто я такой (в зеркале стереотипов массовой культуры!), чтоб бедных быканов линчевать и свободолюбивым чирлидершам мозги вправлять. (Вышвыривать из автобусов – из той же серии.[5]) И не только массовой. Свобода воли – тоже есть такое понятие. Запрет и эта свобода-воля легко показывают нам границы понятия «человек»: шагнул, заглянул-нагнулся – и, как ошпаренный, отпрянул!

Или, может, ты, дорогой герой, вы спросите, просто испугался? В жару домашнюю надел штаны заранее. По такой, конечно, жизти есть чего, но вряд ли. Ничуть не хуже меня – а гораздо лучше! – всё это рассчитал бы какой-нибудь приличный интеллигентик, тот же Дошкин. (А может уже рассчитал – хотя и тоже вряд ли!) Исполнил бы – как по нотам, не в пример некоторым, дело обычное. Пусть у меня, как ни странно, и нашлась вторая подушка, ночевать «в одной палатке» с К. было бы для меня мучительно и сомнительно, всё равно, не дотянув до четверга, она бы уехала. А может, она сама испугалась? Напилась и вдруг осознала…

Нет, К. Филиппова не из робких. Чего она хотела, теперь можно лишь гадать. «Заодно приобрести опыт взросления». Ведь её уже отпустили на «поход с ночёвкой» – нешкольный и недельный! А что есть все эти походы с палатками – с полуночными посиделками у костра, песнями под гитару, кашицей с тушёнкой и пахучей ушицей в котелке, с совместными ночёвками и прочей романтикой, включая непременные теперь водку и пиво? Всё это и есть тот самый опыт, который дома у компа и телеящика не приобретёшь (тут лишь теория), настоящий опыт – только на свободе, под блеском Денницы.

У меня и теперь ни шиша нет. Я вот, например, писатель, автор скольких-то книг, учёный-филолог и прочая – а никогда нигде не был. Не то что за кордоном, я и в России-то мало где бывал: в Москве только, в этих бесчисленных уездных городках, в негостеприимных тамбовских сёлах… Книжки я все раздарил или их заныкали – и нет у меня никаких доказательств, что они вообще когда-то были… А в учёность степенную при моём образе экзистирования верится ещё меньше…

Встретились, называется. На рогах иронии – шик-блеск!

В девяностые, понятно, никто тут никуда не ездил, в начале «нулевых» – тоже мало… Двадцатилетняя же эта СуперКатя объехала весь мир! У меня, наверное, не хватит даже географической фантазии, чтоб только перечислить те города и страны, где она побывала. Причём первые полмира, ну или четвертушку, она «объездила» ещё до модельной своей карьеры – пока трудилась официанткой, в гостинице, служила в армии, разбирала завалы после военных ЧП. Не была она лишь в Антарктиде и – почему-то? – в Южной Америке. Ну, ещё наверстает!.. А в Австралии, Африке, на Аляске и в Гренландии – была повсюду, и не по одному разу!

Конечно, поначалу это были лупоглазые туристские поездки – расхожие места и маршруты, сплошные штампованные селфи, но, устроившись в столице мод, она ещё больше загрузила конвейер, завертела в руках пластиковый глобус, пытаясь совмещать приятное с полезным…

В разных образах, в разных шмотках – не везде без подписи я бы узнал её!

Не завистью я, друзья мои, давлюсь: мне если куда и хотелось, то как-то всё мимо позолоченных буклетных строк – в Монголию, Китай, Тибет. Да и вообще по матушке-Руси, по закоулкам её и далям, я бы, наверно, подобно Чехову, проехался с куда как большим интересом!

«Всё относительно – даже человеческие отношения». Всё адекватно/оптимально. В человеческие отношения проползла Хиросима релятивизма – тогда, в девяностые-нулевые – и никто не заметил!

10.

Первым делом телефон на зарядку. Это сейчас неуёмный смартфон нужно «кормить» каждый день на ночь, а раньше нормальный мобильник на неделю заряжался, у меня он просто от старости и потрёпанности жизнью не держал заряд.



Поделиться книгой:

На главную
Назад