Помоги проекту - поделись книгой:
Мих. ВАЗОВСКИЙ
ПЕРСОНА НОН ГРАТА
Литературные пародии
Рисунки Г. ОГОРОДНИКОВА
© Издательство ЦК КПСС «Правда».
Библиотека Крокодила. 1986 г.
Со времени выхода предыдущей книжки. Как и было намечено. Еще выше. Еще глубже. Еще шире. И это в принципе для меня характерно. Всего лишь три года назад. А теперь уже. И давно. И прочно.
Приведу некоторые цифры. Пародии — на 7 %. Рассказы — на 8 %. А повести и пьесы на целых 9. Исходя из среднего. А если в пересчете на миллиметры, то вообще. Весомая победа. Ощутимый вклад. И это когда. Что вселяет надежду.
Нельзя не сказать и о. Потому что до сих пор еще не. Объективные трудности. Слишком короткий срок. Непроторенным путем. Нельзя не учесть и погодные условия.
Исходя из, буду и впредь. И выше. И глубже. И шире. С творческим подъемом. Прямым курсом. Неукоснительно. Так как знаю. А это — залог!
«Я НЕ ПИШУ ДЕТЕКТИВОВ!»
Сегодня мы в гостях у Епифана Самсанова — прозаика, автора таких, не побоимся этого чуждого нам слова, бестселлеров, как «Адрес милиции известен», «Бриллиантовый зуд», «Взорвать и разровнять», «Лучше смерти может быть только жизнь». Епифан Епифанович давно и прочно принадлежит тому поколению, которое знает, к чему стремится. Неудивительно, что писатель целиком посвятил себя такому трудному, а порой и нелегкому жанру — приключенческой литературе.
— Я рос в обычной семье, — доверительно рассказал нам Самсанов, — в которой поэтому всегда было место подвигу. Мой отец стоял на часах. Вернее, сидел: он работал часовых дел мастером. Образно выражаясь, небо над головой охраняла и моя мать: она трудилась вахтером в обсерватории. Стало быть, еще с молоком я всосал настоящую цену хлебу, маслу, яйцам и шпротам. Это оставило неизгладимый след на всю жизнь. Трудовые мозоли — это понятие я натер себе с детства.
Да, тернистым был путь Епифана Самсанова в литературу: не один десяток лет он учился в школе, потом не окончил институт, переменил немало профессий и жен. Но куда ни бросала его судьба, будущий мастер остросюжетной интриги всегда оставался верным самому себе, своему стержню, своей изюминке, которую заботливо запекли в него добрые руки старших и младших товарищей. Но вот настоящая удача: роман! Роман с сотрудницей одного издательства, где выпускается литература для юношества.
— Первая книга писалась трудно, — вспоминает Епифан Епифанович, — целых две недели. Но уже в ней я определил свое кредо: убийства, погони, засады, бескомпромиссные схватки — это всего лишь фон, повод изобразить Человека — во всей его красоте и наготе. Я не пишу детективов, нет! Разве произведения Достоевского, изобилующие преступлениями, это детективы? Мы с Федором Михайловичем копаем глубже. Экстремальная ситуация для меня — своеобразная отмычка к той жизненной кассе, которую каждому уважающему себя писателю необходимо открыть.
Нам посчастливилось заглянуть на творческую кухню Самсанова: несколько табуреток, кухонный стол, мойка, электроплита — все это располагало к задушевной беседе.
— Я пишу регулярно, — поделился Епифан Епифанович сокровенным, — с девяти до шести, перерыв на обед с двух до трех. Ну, естественно, суббота — короткий день, воскресенье — выходной. Вечно бываю недоволен уже готовым: каждую вещь хочется видоизменить, перекроить, а главное — переиздать.
— Многие ваши произведения экранизированы, — спросили мы, — что вы думаете по этому поводу?
— Мне всегда кажется, что при переводе моих книг на экран теряется их глубина, широта и особенно долгота. А это, знаете, больно ранит.
— И, наконец, традиционный вопрос: ваши творческие планы?
— Планы, как всегда, перспективные. На днях я уезжаю в поездку по странам Европы, Азии и Африки — собирать материалы о буднях участкового инспектора из таежного городка. В театре на Малой Маросейке принята моя новая пьеса «Линия отрыва» — в ней я пытаюсь освоить модный ныне жанр политической драмы: действие происходит во всех горячих точках планеты одновременно. И, наконец, на телевидении близятся к завершению съемки семнадцатисерийного фильма по моему сценарию — «Агент продолжает действовать». Эта полуисторическая картина расскажет об агенте царской разведки Сергее Сергееве, который по фальшивой легенде попадает в Америку, становится вице-президентом и возглавляет борьбу с рабовладельцами Юга…
Мы прощаемся с Епифаном Самсановым — человеком детективной судьбы, так много внесшим в нашу литературу и еще больше вынесшим из нее!
«ИСЦЕЛЕНИЕ» ПОЛЯ БАНДЕРОЛИ
Публикуем (со вполне понятными сокращениями) репортаж северо-западного журналиста Поля Бандероли, а также комментарии нашего члена-корреспондента Д. Д. Тещенко (со вполне понятными добавлениями).
Года четыре назад в одной научной полемике мне откусили ухо. Как говорится, потеря небольшая, но фасад был слегка подпорчен. Я обращался в частные клиники Европы, килограммами пил гормоны, феноны и лимоны с мумиё, облучался и коагулировался, однако ухо не прорастало. Что было делать? И вот однажды мне на глаза попалась заметка о таинственном врачевателе с острова Новый Саламандер. Мало веря в успех, я собрал свой дорожный кейс и отправился в Океанию.
Не стану описывать все путевые приключения. Меня душили удавы, я тонул в голубых лагунах, а дикие племена пытались выкрасть мои сигареты. И все же я добрался до цели. Нагие девушки в национальных сандалиях исполнили вокруг меня ритуальный танец. Нагие юноши с бумерангами в руках сделали то же самое. Нагие старухи провели меня в двухэтажную хижину, где сидели нагие мужчины. Среди них выделялся один — немочью, набедренной повязкой и обилием насекомых на теле. Я сразу понял, что это профессор.
— Ухо! — сказал я приветливо. — Надо шлеп-шлеп. Если можно.
— Шлеп-шлеп стоит мани-мани, — ответил кудесник.
Мы быстро договорились. Ученый усадил меня на циновку, провел шершавой ладонью по моему виску и, отстранившись, с недюжинной силой плюнул на место откушенного уха.
— Бай-бай, — произнес он удовлетворенно. — Кергуду, цоб-цобэ!
Разгневанный этим шарлатанством и не заплатив ни единого цента, я покинул его хижину. Каково же было мое смущение, когда спустя сутки у меня проросло недостающее ухо! Со словами признательности я послал в далекую Океанию обещанный гонорар. Но вскоре деньги вернулись: по информации губернатора Нового Саламандера, старик скоропостижно скончался от насморка. Он унес в могилу тайну своего медицинского искусства…
Разочарую читателя: тайны не существует. Кто действительно поверит, что первобытнообщинный дед, в антисанитарных условиях, без какой-либо медицинской аппаратуры, мог регенерировать сложный человеческий орган? (Речь идет именно о регенерации, а не о трансплантации, что могло бы выглядеть все же более убедительно.) Объяснение, на мой взгляд, кроется и не в составе слюны (сделать ее химический анализ теперь невозможно). Я склоняюсь к версии о самовнушении. При этом не отрицаю и элемент гипноза. Причем массового (вполне вероятно, что новое ухо — оптический обман). Не исключено и запоздалое срабатывание медикаментозных средств, применявшихся в частных клиниках (впрочем, что хорошее они могли прописать и, главное, за какую цену?!). Один факт, что океанский «профессор» скончался от насморка, сам говорит за себя. Хотелось бы подчеркнуть, что в нашей стране от насморка уже давно никто не умирал. Широко развитая сеть медицинских учреждений, своевременная диспансеризация, вакцинация и простая сморкация позволяют успешно бороться с этим недугом. Достаточно сказать, что если в 1980 году продолжительность течения насморка в крупных городах Союза составляла 7 суток, то к двухтысячному году она составит всего неделю!
Комментарий отдела международной гигиены: Комментарии излишни! Хочется только обратить внимание на такой аспект: хороши же научные полемики на северо-западе, в ходе которых участники лишаются ушей! Интересно, что теперь сам себе откусит Поль Бандероль после разоблачения нашей газеты? Ха-ха!
МОДА СЕГОДНЯ
Кончилось лето, и, как заметили наши постоянные читатели, не за горами уже зимушка-зима с ее контрастными воздушными массами. «Что же будет модно в этом демисезонье?» — этот взволнованный вопрос мы увидели в многочисленных письмах. Свое мнение по данному поводу высказывает заведующий сектором Центрального центра бытового дизайна и семейной икебаны Е. А. Полихлорвинилов:
— Грядущая мода представляется мне в достаточной мере традиционной. Отрезной лиф спортивного кроя, строгая линия бедра, слегка расклешенные оборки и талия реглан со стороны шеи. Вновь будут актуальны сочетания розового и моренго на фоне зеленого в крупный рубчик. Но это мы рекомендуем только для женщин. Кстати, будут и некоторые сюрпризы: например, свободные лацканы с набивными плечами все чаще станут приходить на смену боковым вытачкам на кокетке — 5—10 сантиметров выше колена. Но это мы рекомендуем только для девушек. Надо заметить, что вельвет по-прежнему хорошо дополняет парусину, крепдешин — креп-жоржет, а сапоги «манная каша» нельзя надевать вместе с курткой на рыбьем меху. Теперь несколько слов о макияже. В холодное время года будут модны голубые глаза с естественными ресницами, хотя брови придется перевести на несколько порядков выше обычного. Губы слегка припухлые, цельнокроеные, зауженные по краям. К повседневному лицу пойдут обыкновенные духи цветочного направления, но зато к лицу вечернему, особо торжественному, в гамму запахов надо включать ярко выраженную фантазийную струю. Это впечатляет.
И, наконец, о мужчинах. Темно-серое у них все решительнее вытесняется серо-коричневым. Юноша-спортсмен и мужчина-интеллектуал — вот два основных типа, которые мы рекомендуем в качестве эталонных. Первый хорошо компонуется с плащевой тканью, второй — с контрастной строчкой по дорогой материи.
Ну, и, конечно же, кроссовки. Для всех половозрастных категорий. Дома, на работе, в театре, на овощной базе — в них всегда уютно и радостно. К сожалению, наша промышленность еще не может полностью удовлетворить кроссовками всех желающих. Однако и в этом деле наметился явный сдвиг: в Северной Блондинии нами закуплена специальная фабрика, которая уже в четвертом квартале 1989 года выпустит первую пробную пару.
Счастливо вам одеться-обуться, друзья!
БУТЕРБРОДНЫЕ ПОСИДЕЛКИ
ВЕДУЩИЙ. Дорогие товарищи! Сегодня мы собрались в этой уютной каминной гостиной Центрального дома бутербродника, чтобы немножко, непринужденно так, по-товарищески повспоминать. Ведь нам есть о чем вспомнить! Ровно сто четырнадцать лет назад Иван Феофилов открыл у нас первую бутербродную и заложил тем самым основы бутербродного дела на Среднерусской возвышенности. Вообще Иван Феофилов любил закладывать… Но кто знал его лучше, чем современники? О своем учителе мы просим рассказать старейшего бутербродника страны, никак не увядающего Семена Борисовича Паркинсонова.
ПАРКИНСОНОВ. Мне посчастливилось заниматься бутербродным мастерством у самого Феофилова. Как сейчас помню, мы занимались у него мастерством. Он преподавал, а мы занимались. Именно мастерством, и ничем иным. И я очень рад, что именно Иван Феофилов передал мне секреты своего мастерства, которыми он владел в изобилии.
ВЕДУЩИЙ. Семен Борисович, а вы не споете? Ведь всем известно, как Иван Феофилов любил музыку. Простую, раздольную — например, Леонкавалло или Доницетти.
ПАРКИНСОНОВ. Да. Бывало, сидит, сидит — и вдруг как затянет арию или каватину. Мы аж вздрагивали… Сегодня я попробую вам напеть — вернее, наговорить — первый акт из оперы Пуччини «Богема». Мне в этом поможет струнный секстет из бутербродной номер один. (Самозабвенно шамкает текст оперы.)
ВЕДУЩИЙ. Спасибо огромное, мудрый Семен Борисович! Долгих вам лет бутербродного творчества!.. А теперь попросим поделиться воспоминаниями своей недавней поездки Раису Максимовну Иванову-заде. Скажите, Раиса Максимовна, далеко ли вас посылали?
ИВАНОВА-ЗАДЕ. Очень далеко. Я обучала рецептам бутербродов наших друзей из Южного Заруханда. Первое время было нелегко: пришлось преодолевать языковой барьер и ограждать себя от поползновений сделать из меня бутерброд. Впрочем, скоро мы подружились. Обогащение было взаимным: мне удалось вывезти несколько рецептов национальных бутербродов — с ананасными листьями, с банановой кожурой, с вяленым мясом гремучей змеи.
ВЕДУЩИЙ. Раиса Максимовна, а может, вы нам споете? Наверняка в Южном Заруханде вы записывали не только рецепты, но и песни?
ИВАНОВА-ЗАДЕ. Ну, разумеется. Я рискну воспроизвести одну южнозарухандскую песню «Зачем вы, девочки, кудрявых любите?». Краткий перевод: спрятались в джунглях пальмы, поникли баобабы, рябит вода в океане… Зачем вы, девочки, кудрявых любите, ведь они такие свистуны!.. Дело в том, что язык местных жителей целиком основан на свисте. (Самозабвенно свистит.)
ВЕДУЩИЙ. Как это тонко! Новых вам поездок, Раиса Максимовна, нового обогащения!.. А теперь просим вступить с нами в разговор создателя молодежной студии-бутербродной Глеба Митрофановича Шустрилло. Вспомните, пожалуйста, что побудило вас к этому?
ШУСТРИЛЛО. Общение с девственными душами всегда где-то омолаживает, встряхивает, я бы даже сказал, возбуждает. Я давно был озабочен поисками новых форм… И благодаря молодежной студии поиск этот стал носить целенаправленный характер. Было где развернуться моим потенциям!
ВЕДУЩИЙ. Глеб Митрофанович, а почему бы вам не спеть? Мы же знаем: вы сами пишете и музыку и слова. А ваша песня «Одинокий бутерброд» стала сенсацией среди меломанов!
ШУСТРИЛЛО. Сегодня я не в голосе да и не в духе. Вместо меня споют и спляшут мои многочисленные воспитанники. Пожалуйста, ребята!
(Выбегают юноши и девушки — сплошь в свитерах и джинсах, машут руками, самозабвенно выкрикивают под музыку что-то очень современное.)
ВЕДУЩИЙ. Безмерное всем спасибо! А между тем вечер бутербродных воспоминаний подходит к концу. Многое мы помянули. Но многое еще осталось за кадром. Поэтому, я надеюсь, мы еще не раз соберемся в этой уютной каминной гостиной и попережевываем еще не один бутерброд! Спасибо за терпение!
В КОСМОС И ОБРАТНО
Сегодня, когда работа на орбитальных комплексах сделалась повседневностью, тема космических полетов перестала быть монополией писателей-фантастов. Скоро, очень скоро за нее возьмутся наши «серьезные» прозаики. Вот как, на взгляд автора, это может выглядеть у некоторых из них…
Дело было так. Сват Андрей у себя в курятнике ероплан сколотил. Космицской. Долго ладил, недели три. А потом зовет меня: «Гляди, — говорит, — Михеич, чево выдрючилось». Я гляжу: трахтор не трахтор, но с прицепом. «А прицеп на кой?» — спрашиваю. «Возвертаемый аппарат, — отвечает Андрюха. — Под названием «Шастл». Туды-сюды шастает». Я все одно сумлеваюсь, говорю: «Ну, а как не взлетит? Засмеют жа люди!» Но сват уперся, рукой машет: «Взлетит! Ежели карасину хватит, елементарно взлетит!»
Ладно. Тут как раз страстная неделя проходит — сидим, разговляемся. Глядь — Маруська бегет, Андреева баба, моя сватья, и ревет что есть мочи: «Улетел, улетел! Люди добрые, подсобите!» Мы аж рты пораскрывали от изумления. После — в курятник. Точно, нет ероплана, сотона ему в ухо! И дыра в потолке. Чернущая-пречернущая. Самогонкой разит.
Ну, понятное дело, балясы точим только про Андрейку: как он там в космицском пространстве и чем опеть это обернется — либо медаль ему повесют, либо в тюрьму за самоволку посодют. Космос тебе не баня, понимать нужно. Однако ж газеты сохраняют молчание, обратно же телявизир — ни твою мать. Мы волноваться почали, ан глядь — Андрюха приползает. Весь оборванный, грязный, без сапог и без кепки, лицо белое, руки-ноги как в лихоманке. Мы его обступили и говорим: «Ну, как там? Погано?» «Ох, — говорит Андрей, — хуже не бывает. Все деньги, что были, за неделю спустил!» Ну, думаем — космос! Мать его перемать!
Хотели еще у Андрея выспросить, но, видно, человеку и так досталося, бог с ним! Обратно же от Маруськи ему влетело: как увидела сваво супружника в таком виде, ну поленом охаживать! «Я тебе, — кричит, — покажу космос! Я тебе устрою «Союз — Аполлон», пьяница проклятый!» Так и не поняла, что Андрюха космицской полет совершил. И вы не верите? Дело ваше, хозяйское. Я могу и не рассказывать…
…следовательно, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Так сказал кто-то из моих великих друзей. А может, и я (что-то странное происходит с моей памятью). Жажда новизны не покидала меня с детства. Впоследствии этот метод окрестили «новизмом»…
Мы летали в космос еще с той поры, когда жили в городе белой акации у самого Черного моря. Я не буду приводить его подлинного названия, скажу только, что начинается он с прописной буквы О, похожей на иллюминатор космической ракеты. Билетами в космос торговали на Привозе. Цена была не такая уж малая — десять копеек серебром, — и не каждый из нас, юных гениев Молдаванки и Дерибасовской, мог позволить себе такую роскошь.
В созвездии Рыб я побывал прошлым летом. Мы с женой спустились по трапу: в красном небе, невысоко над горизонтом, рыбьими глазами смотрели три звезды. Откуда мог знать рыбец, что небо здесь красное? Ведь у него никогда не было лишних десяти копеек серебром!..
Если серебро хорошенько начистить, оно будет сверкать, как алмаз. В доме моего отца столовое серебро хранилось в боковом ящике буфета. Однажды я украл серебряную вилку и продал знакомому мальчику из реального училища за десять копеек. Мне хотелось побывать в космосе. Жажда новизны…
Рыбец умер от инфлюэнцы в трехмесячном возрасте. Он уже тогда писал белые стихи. Мы все развивались очень быстро. Помню, как он, высунувшись из люльки, громко декламировал своим веселым, слегка надтреснутым голосом:
Впрочем, вполне возможно, это написал не рыбец, а Капитан, с которым я познакомился у свистульки. Свистулька был женат на родной сестре экзекутора, еще в двенадцатом году перешедшего на сторону белых. Так мы называли тех, кто любил белое вино и белые танцы…
…один раз увидеть!..
Жажда новизны гонит меня вперед и вперед. «Один только раз!» — шепчу я, натягивая на посеребренную голову алмазный мой шлемофон. Я лечу посреди галактик. От меня серебряными копейками отскакивает космическое вещество, похожее на рыбью чешую…
Поделиться книгой: