Помоги проекту - поделись книгой:
— Для честных людей весы, — заключил он. — Ворам и прочим жуликам просто погибель с ними. Взять Дуньку. Для нее очень вредный инструмент. Препятствует надувательской деятельности. Знаем Дуньку — гирьку туда-сюда пальчиком подвигает, глядишь, не в убытке. А тут сплошной убыток. Главное, руки ни к чему не приложишь. Стой и гляди в увеличительное стекло. Все тут, как в телевизоре, видать. Надуй попробуй.
— Дунька надует, — не согласилась бабка Зинаида. — Ее телевизором не перешибешь.
— Дунька может обвести технику вокруг пальца. — не стал упорствовать довольный покупкой дед. — А весы все равно замечательные. Так целый день и простоял бы на них.
— Хоть год стой, — разрешила бабка Зинаида.
— Помираю я, — напомнил дед. — А то бы и год стоял.
Через год дед Василий не помер. Но к весам охладел — сейчас они пылятся под шкафом. Зато пробудился у него интерес к микрокалькуляторам. Такой уж передовой дед, обидно ему помереть в стороне от технического прогресса. Бабке с ним, конечно, разорение, а ничего не поделаешь — человек одной ногой в могиле стоит, как не выполнить и этой его просьбы. Купила она деду калькулятор. И мало того, что вещь сама по себе не дешевая, так от нее и дальше траты. Деду-то на практике штуковину эту опробовать хочется. Ну посчитал он соседскому мальчонке примеры, сложил свой год рождения и бабкин, еще кой какие цифры из газеты. А где польза хозяйству?
Вот дед проводит ревизию в буфете и говорит бабке Зинаиде:
— Что-то у нас продукт весь в доме перевелся. Перловка кончается, соли кот наплакал, чайной заварки совсем нету. Глянь, бабка, чего еще не хватает. Ступай в магазин.
Бабка ахает, как же так, чуть деда без перловой каши не оставила. А не понимает, глупая, не о перловке печется дед. Ему невтерпеж подсчитать на калькуляторе бабкины расходы.
Приносит бабка Зинаида продукты, выкладывает их из сумки. Дед Василий тут как тут: пытает бабку что почем, сколько денег с собой брала, а сам, знай, на кнопки жмет.
— Так, бабка, — говорит, — вывел я тебя на чистую воду с помощью научно-технического прогресса. Не хватает двух копеек. Отвечай, как на духу, куда дела?
Бабка Зинаида обмирает, с опаской смотрит на калькулятор.
— И впрямь монетка под прилавок закатилась. Колдунья, а не машинка. Все видит.
— Ой, плохи твои дела, бабка, — дурачится дед. — Поостерегись, ежели любовь на стороне крутишь. Вмиг машинка выдаст полюбовника.
Бабка Зинаида трясется в беззвучном смехе.
— А и полюбовник — тебе что за печаль? Помираешь и помирай.
И помру, — обиделся дед. — Чтоб у твоего хахаля последний зуб выпал.
Он улегся на тахту, сложил руки и закрыл глаза. Но опять не помер. Помирать умеючи надо и на сытый желудок. А дед голодный был. Пришлось временно не помирать. После смерти кашей не полакомишься.
Нет, не брала смерть деда Василия. Пережил он калькулятор — бабка засолила этот продукт прогресса вместе с капустой. Видно, во сне обронил его дед с печи, да прямо в кадку. Весь дом перерыл он в поисках своей игрушки, а не найдя ее, поскучнел, затосковал и от большого огорчения чуть на самом деле не помер. Но обошлось. Только к исходу зимы, когда кадку опорожнили, дед вилкой подцепил калькулятор. В затяжной битве с электроникой соленая капуста одержала верх.
Дед Василий окончательно потерял контакт с научно-техническим прогрессом. Больше ничего прогрессивного, если не считать итальянских джинсов, в сельпо не продавалось.
Сидит дед на завалинке, в газетках про космос все выуживает. Про спутники всякие, корабли, межпланетные станции. И обидно до слез деду, что такая кутерьма на небе разворачивается — того и гляди человека на другую планету запустят, а ему в деревянном корабле совсем в другом направлении отбывать.
Тут подходит к нему внучка Варя, между прочим, учительница математики.
— Брось, — говорит, — дедуня, помирать. Нашей школе как раз прогрессивный, вроде тебя, сторож необходим. Кабинет у нас компьютерный оборудуют, базовые мы в районе, на острие технического прогресса.
Глазенки у деда засветились. Все он понял, недаром газетки почитывает, но для куража спросил у внучки:
— Это как же, базовые? Склад при школе?
— Не склад, дедуня, а учебный центр. Техника дорогая, ее с пониманием охранять надо, а ты у нас технику уважаешь. Только, чур, с капустой ее не засаливать.
Теперь дед Василий при школе, охраняет компьютеры, а помирать, находясь на самом острие научно-технического прогресса, просто глупо. Не прогрессивное это занятие — помирать, не в духе нашей энергичной эпохи.
НЕБЫЛИЦЫ ЗИМАЕВА
Ребенка Зимаев не хотел. Но он все равно родился, не спросив у него согласия. И как бы издеваясь над Зимаевым, по ночам включал свою сирену. Зимаев спросонья двигал ногой в спинку кровати, нащупывая тормоз. Одновременно он пытался нащупать на голой груди карман, а в нем водительские права. Наконец, врубившись и смекнув, что воет не милицейская сирена, а его собственный сын, нехотя отрывал голову от подушки и в свете ночника всматривался в младенца.
— Не ребенок, а инспектор ГАИ, — сетовал Зимаев. — Скоро штрафовать начнет.
Когда сын немного подрос, у него появился свисток — подарил кто-то из гостей, — и он целыми днями свистел в него.
Зимаев работал продавцом магазина «Мужская одежда». Торговал он костюмами, зарплату имел скромную, что никак не соответствовало его образу жизни.
Свистки нервировали Зимаева, в голову лезла всякая чепуха: то газетная заметка под тошнотворным заголовком «И поделом!» — о продавце, который, как и Зимаев, извлекал выгоду из дефицита; то строки из письма бывшего сослуживца, отсиживающего срок: «А кормят здесь сытно, на завтрак и ужин каша (дают добавку), благодаря физическим нагрузкам бессонницей не страдаю».
Кашу Зимаев ненавидел, особенно манную, он любил мясо с черносливом в горшочке и салат с крабами. Поэтому будущий приговор суда гр-ну Зимаеву В. К. виделся ему таким: «Жулику Зимаеву В. К. определить наказание в виде лишения свободного выбора еды на семь лет и насильного кормления его манной кашей — на завтрак, обед и ужин, а также непосредственно перед сном, чтобы исключить мясные и крабовые сновидения».
Издерганный шумовыми эффектами, исходящими от сына, свой арест Зимаев рисовал себе весьма затейливо. В момент получения им взятки от покупателя в торговый зал будет введена рота дюжих милиционеров, вооруженных свистками. Под заливистый свист он проследует по коридору, образованному милиционерами, в машину с маленьким зарешеченным окошечком. Несколько позже, после завершения следствия, машина с включенной сиреной доставит его к зданию суда. В суде он будет изворачиваться, врать, судья тоже будет свистеть и в конце концов покажет ему красную карточку. Его уведут с поля, из игры, из полноценной жизни.
Нет, не позавидуешь Зимаеву: меч Фемиды в образе манной каши, сын-садист, жена — передовик производства.
Как женщину Зимаев жену любил. Как ударницу труда ненавидел. С ударником, который потом и кровью добывает свой трудовой рубль, не поговоришь по душам о тонкостях его тайного промысла, не поделишься с ним своими страхами и переживаниями, а в случае провала — манной кашей. А главное, не скажешь, откуда в доме лишние деньги.
Приходится плести небылицы, пользуясь простодушием передовика труда.
Небылица первая. Он работает на космос, изучает спрос на космические скафандры, которые скоро появятся в продаже. Попутно изобрел принципиально новый парашют, на котором можно опуститься на Землю непосредственно с орбиты. Попутно наговорил на диктофон фантастическую повесть, которую издали массовым тиражом, но по соображениям секретности под псевдонимом.
Небылица вторая. В Таганроге умерла тетка, оставив Зимаеву, единственному наследнику: стол однотумбовый — один, кровать с панцирной сеткой — одна, табуретки — две, полка кухонная — одна, кошка — одна, петух — один.
От мебели Зимаев отказался, за кошкой и петухом выехал в Таганрог.
Вернулся он с кошкой и деньгами на машину: в петухе, который вел себя крайне агрессивно и которого Зимаев прирезал, съев его на обратной дороге, оказался уникальный гарнитур старинной работы: перстень, серьги, кулон. Так оригинально хранила тетка свои драгоценности — понятно, отчего петух был не в духе.
Небылица третья. Получил страховку от Международной ассоциации кинозрителей за прадедушку, который умер от страха во время демонстрации первого немого фильма.
С соседями было проще: Зимаевы только что въехали в новый кооперативный дом, поэтому соседей, если они проявляли любознательность, легко было накормить разговорами о превратностях африканского климата, который так непривычен для жителя средней полосы, о страстных экваториальных женщинах (чем ближе к экватору, тем больше в них страстности), о священных носорогах, которые бесцельно бродят по африканским городам и до того приручились, что даже выклянчивают у прохожих мороженое.
— Но вы же понимаете, — добавлял Зимаев, — в Африку я ездил не для того, чтобы кормить носорогов мороженым: как говорится, ничто человеческое нам не чуждо.
И соседи, такие же доверчивые, как жена, верили, что процветание Зимаева связано с его поездками в Африку. Но некоторые из них, на беду Зимаева, проявляли повышенный интерес к Черному континенту. Особенно докучал ему сосед по лестничной площадке.
— Я только что вышел на пенсию, — объяснил он свое любопытство, — и поэтому сгораю от нетерпения послушать про жаркие страны.
Он подкарауливал Зимаева у подъезда и засыпал его самыми разнообразными вопросами:
— Много ли акул у африканского побережья, не нападают ли они на купальщиков? Растут ли в Африке огурцы и если да, то известно ли тамошнему населению, что такое малосольный огурец? Водятся ли на экваторе лягушки и если да, то как они переносят жару?
Вопросы эти ставили Зимаева в тупик. Ему пришлось записаться в районную библиотеку и проштудировать всю имеющуюся в ней литературу про Африку.
Заодно он взял уголовный кодекс и залпом проглотил его. Зимаева огорчило, что хулиганам, то есть возмутителям тишины и спокойствия, срок полагается меньший, чем мирным, респектабельным взяточникам.
«Как это так, — недоумевал Зимаев, — культурный человек, который никогда не опускается до мордобития, а, наоборот, оказывает услугу ближнему, считается более опасным, чем хулиган?»
Но, с другой стороны, кодекс и порадовал Зимаева своей насыщенностью, многообразием преступных проявлений, среди которых попадались и более тяжкие, более омерзительные, чем его тайный промысел.
Сын у Зимаева рос смышленым и годам к десяти раскусил его. Узнав от матери и соседей о его небылицах, он принялся травить отца.
— Я слышал от соседей, что по африканским городам слоняются священные мамонты, — сообщил он как-то за завтраком. — Но самое удивительное, что эти мамонты больше всего на свете любят щелкать семечки.
За ужином он разрабатывал космическую тему:
— Отец, ты не знаешь, когда в твоем магазине выбросят космические скафандры? Наш класс во время зимних каникул отправляется в путешествие на Марс, уже арендован корабль, закуплены парашюты для спуска с Марса на Землю. Нет только скафандров.
Или вдруг такой выдаст пассаж:
— В одной стране Клуб кошководства выразил протест против использования кошек в качестве ходячих сейфов. Все чаще хозяева кошек заставляют своих питомцев глотать драгоценности, чтобы сберечь их от гангстеров. Гангстеры, узнав об этом, стали вспарывать животы всем кошкам, которые попадаются им на глаза, что привело к резкому падению численности кошек. Тотчас же расплодились мыши, кое-где они свободно бродят по улицам, словно священные животные.
Это было почище свиста. Вконец издерганный и затравленный Зимаев решил понемногу готовиться к лишениям и даже посадил себя на манную кашу.
Сослуживец, писавший ему письма, к тому времени уже вернулся и одобрил начинание Зимаева. Он же посоветовал ему провести очередной отпуск на лесозаготовках.
СКАЗКИ НА НОВЫЙ ЛАД
В одном триодиннадцатом царстве жил-был царь. У царя было три сына: один рябой, другой косой, а третий дурной. И ничего эти сыновья делать не умели. Только слонялись и портили жилфонд, всюду вырезая ножичками эмблему «Спартака». Когда сыновья выросли, говорит им царь:
— Смотреть на вас, лоботрясов, противно. Ступайте куда глаза глядят, а лучше всего в трипятнадцатое царство. Там, говорят, дракон объявился, всех подряд жрет, покажите ему, как надо вести. себя в приличном обществе. А заодно невест присмотрите, тогда и возвращайтесь.
Вот приходят братья в трипятнадцатое царство. И видят: действительно кружит над ним огромный дракон и всех, кого засекает, проглатывает.
— Э-э-э, да он беззубый, — говорит рябой.
— И старый, — говорит косой.
— И страдает несварением желудка, — говорит дурной. — Пожалеем старикашку. Не позволим засорять собой желудок.
При этих словах он срывает бельевую веревку и привязывает к себе своих братьев. Прилетает дракон, пытается проглотить царских сыновей, да не тут-то было. Не входят они все вместе в его пасть. А разжевать нечем. Мусолит дракон братьев, а все без толку.
Зато братья времени даром не теряют, достают ножички и давай на шкуре дракона спартаковские эмблемы нарезать.
Взвыл дракон и улетел навсегда.
Тут высыпал народ на улицы. Выбрали царские сыновья самых красивых невест и поехали домой. Рассказали отцу, как они с драконом сражались.
— Вот видите, — сказал довольный царь, — болеть за «Спартак» можно с большой пользой для себя и окружающих. А то взяли моду — жилой фонд уродовать!
Баба Яга люто завидовала Кощею Бессмертному. Но виду не подавала. При встречах по обмену опытом была любезна с ним, живо интересовалась его статистикой по истреблению добрых молодцев, заразительно смеялась, когда Кощей рассказывал про них и красных девиц анекдоты, и вместе с тем жгучая зависть постоянно клокотала в ней.
Все у Кощея было лучше, основательнее, престижнее, чем у нее. Замок под небесами, а не какая-то кривоногая избушка, которую все, кому не лень, поворачивают к себе передом, а к лесу задом. Фирменный заграничный меч, а не заурядная и безобидная в общем-то метла, из-за которой многие видят в ней простую уборщицу.
Казалось бы, уж чему завидовать, так это бессмертию Кощея. Но как раз главное преимущество Кощея Бабу Ягу не волновало. А завидовала Яга смерти кощеевой, вернее изяществу, с которым она была упакована. Это же какая прелесть: стоит сундук под дубом, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце смерть! Усматривала Баба Яга в этом особый шарм, утонченность: прямо не смерть, а подарочный набор — ленточкой только перехватить.
Ослепленная завистью, Яга выписала себе за границей такой же сундук, а не сообразила, что важнее упаковки надежность. А какая тут надежность, если ты в одном месте, а смерть твоя в каком-то ящике. Подберется кто к ней, как защититься?
Оно и вышло. Наткнулись на сундук случайные люди, потушили зайца, поджарили утку, а из яйца сделали глазунью.
Так не стало Бабы Яги. А виной всему зависть.
Один великан очень любил пошалить. А у великанов какие шалости? То на дом присядет отдохнуть — дома как не бывало. То на корову дунет — месяц ищи животину, не сыщешь. А еще развлекался: облака, как белье, выкручивал, наводнение устраивал. Заполнит низину водой и давай кораблики пускать. Глупый еще был великан — дошкольного возраста. Что с него взять! А родители у этого великана тоже были великаны. Но вполне приличные, тихие, работящие, даже непьющие. Все это знали и не могли понять, как у таких образцовых родителей растет такой негодник. Ведь в воспитании первое дело — личный пример. Это доказано педагогической наукой. А с личным примером у родителей хулигана был полный порядок. Только не желал сынок следовать этому личному примеру.
Вызвали родителей в суд. Судья возмущен:
— Какое право имеет ваш сынок идти наперекор науке? Сейчас же платите штраф в 100 дукатов за неуважение к научным аксиомам.
Пошел малый в школу. И начал поворовывать. То трактор в карман сунет, то поросенка как бы невзначай рукавом подцепит. А пуще всего любил таскать бутерброды из портфелей одноклассников.
А школа была образцово-показательная, класс, в котором учился великан, был в ней лучшим. О дурном влиянии школы на великана говорить не приходилось: и учителя, и ученики показывали ему замечательный пример.
Вызвали в суд директора школы. Судья опять за педагогическую науку стоит.
— Не по науке ваш случай. Платите 200 дукатов.
Попал великан в самый лучший институт. Стал спекулировать, опять явив собой исключение из общего педагогического правила. Оштрафовали ректора на 300 дукатов.
Поделиться книгой: