Книга Кагала: Всемирный еврейский вопрос

Первый был предъявлен народу открыто в свитках, а второй оставался негласным и хранился в памяти Мевиным, Перушим, Соферим (ученых толкователей) и т. п., а отчасти и в Мегилот-сегорим (секретных свитках)[77], которые впоследствии отчасти вошли в Талмуд.

С характером и направлением писанного закона мы познакомились выше. Что же касается устного предания, то оно относительно вопросов, касающихся политической и гражданской жизни евреев и их отношения к иноверцам, составляет отчасти произвольное толкование слова закона, согласно требованиям времени и обстоятельств. Например, словом Пятикнижия[78] воспрещен евреям брачный союз лишь с наименованными тут же в законе семью народами. Когда же, после возвращения Эздры из Вавилона, в Сейме был поднят вопрос об изгнании из среды евреев иноверческих женщин[79], то приведенному закону о браке было дано более широкое толкование; тут приведенный закон был распространен и на народы, о которых Пятикнижие не говорит. При других же вопросах, касающихся отношений евреев к иноверцам, устное предание представляет дальнейшее развитие слова писанного закона и вытекает из его смысла и содержания. Таковы, например, следующие устные законы, вошедшие впоследствии в Талмуд: а) «Имущество иноверца свободно и принадлежит тому еврею, которым оно прежде захвачено»[80]; б) «Еврей, сделавший (иноверческим властям) донос на другого еврея, если от этого последний понес материальные убытки в пользу иноверцев, подлежит смерти, и тот еврей, который лишит доносчика жизни, имеет заслуги пред Богом»[81]; в) «Потерянное иноверцем принадлежит тому еврею, кто его нашел»[82]; г) «Если бык еврея поразит быка нееврея, то хозяин-еврей свободен от уплаты убытка. Если же бык иноверца поразит быка еврея, то иноверец-хозяин должен, во всяком случае, уплатить еврею все убытки»[83]. Все эти законы прямо вытекают из слова и смысла писанного закона, по которому, как мы выше видели, иноверцы неправоспособны и приговорены к рабству, истреблению и т. п. И каждый, кто знаком с устными законами евреев, согласится, что они большею частью, так сказать, живут в слове писанного закона и проявляются наружу при применении первого к жизни.

С другой стороны, устное предание составляет дополнение, объясняющее неуказанные Пятикнижием способы исполнения и форму многих из установленных им же обрядов, как, например, где, кем и как должен быть совершен обряд обрезания, которому Пятикнижие приказывает подвергать каждого младенца мужеского пола на восьмой день рождения; какой, например, вид должны иметь кисти (цицит), которые закон приказывает еврею привязывать к четырем углам его платья, и т. п.

Но все, что мы говорили, относится лишь к Галах, т. е. законодательной части предания. О вошедшей же в Талмуд составляющей части предания, выражающей религиозное мировоззрение евреев, будем говорить ниже, при обозрении эпохи возникновения Талмуда.

Теперь мы обратимся к средствам, которыми Сейм подчинил евреев сказанным законам.

Средствами этими являются система карательных и нравственных мер.

Пользуясь, в силу знакомой нам грамоты Артаксеркса, безграничной властью над имуществом, личною свободою и жизнью евреев, новый народный трибунал, вместе с законом Пятикнижия, выдвинул на свет божий изложенное в последнем крайне суровое уложение о наказаниях, которое при существовании еврейских царей было забыто и заброшено вместе с законом, для охранения которого оно создано. Войдя ныне в силу, эти карательные меры оказали Пятикнижию гораздо больше услуг, чем напоминавшее о нем прежде слово Пророков, которое с этого времени и умолкает навсегда. В указе о расторжении смешанных браков и изгнании из среды евреев находившихся в браке с ними иноверческих женщин, ознаменовавшем первый шаг, сделанный Сеймом на пути его исторической деятельности, Сейм заявляет евреям: «Кто в течении трех дней не появится в Иерусалиме согласно постановлению начальников и старейшин, тот лишен будет всего имущества и будет исключен из общины»[84]. Весьма понятно, что в виду той грозной власти, которая ясно обрисовалась в приведенном заявлении Сейма, ни один еврей не осмелился не явиться в Иерусалим, и затем, как ни тяжело было для многих евреев расторгать семейные узы, изгнать любимую женщину, отрвать мать от детей и т. п., однако же означенный указ был исполнен при оглушавших улицы Иерусалима воплях и рыданиях.

За торговлю в субботние дни виновных подвергали побоям, вырывали волосы и, наконец, им было объявлено, что если они еще раз явятся в субботние дни за стены Иерусалима для продажи своего товара, то «на них наложат руку»[85]. Это распоряжение увенчалось таким же успехом, как и распоряжение о расторжении браков. Этим путем, как увидим ниже, привились к почве иудейства и все остальные, Новым Заветом отмененные, тяжелые для самих евреев и враждебные к иноверцам Ветхозаветные законы, которыми евреи живут еще до сих пор.

Судебно-исполнительную власть представляли с этого времени учрежденные Сеймом во всех городах бет-дины (судилища), в которых вместе с судьями (шофетым) находились исполнители наказаний по решению суда (шотерым) и рядом со свитком Пятикнижия красовались палка, плеть, цепь и т. п.

Впрочем, лишь палка, плеть и цепь составляли необходимую принадлежность судилища, а свиток закона не обязательно[86].

Кроме карательной системы, Сейм предпринял и различные нравственные меры для укоренения между евреями Пятикнижия. Для этой цели он вместе с обнародованием закона установил публичное чтение оного. Чтение его совершается с этого времени в субботние и праздничные дни, когда всякий труд и физические занятия воспрещены евреям, и в дни суда и расправы — по понедельникам и четвергам, в которые евреи собирались в судилища. Чтение совершалось, в недоступной для иноверца ограде храма и в синагогах, которые, служа местом собрания представителей местной еврейской общины для решения вопросов, касающихся всей общины или всего Израиля, и местом заседания судебной власти — бет-дина, строились не в центре города, а в поле, надо полагать с тем, чтобы и здесь еврейские дела держались подальше от чужого уха и глаза. Чтение закона, мимоходом скажем, не составляло исключительного права духовенства и не относилось к прямым его обязанностям. Читали люди, вообще чувствующие себя способными и которые были подготовлены для этого школою, без различия сословий. Читая народу Пятикнижие на еврейском языке, на котором писаны были свитки, чтецы должны были передавать слушателям содержание его на халдейском, который тогда почти заменил уже евреям их народный язык.

Вместе со словами писанного закона слушатели нередко встречали здесь и относящиеся к нему предания. Конечно, посредством публичных чтений народ постепенно усвоил себе дух закона, но возможность изучить закон основательно могли дать только школы, которые для этой цели и были созданы Сеймом.

Учрежденная Сеймом школа, которая, мимоходом скажем, в некоторых странах существует еще до сих пор, и относительно программы, духа и внешней формы доныне сохраняет свой первобытный типичный характер, при самом своем возникновении не была для евреев таким же рассадником общего знания, каковыми были тогда школы, в которых воспитывались жрецы, астрологи, философы, царедворцы и т. п. тех соседних с евреями народов, во главе которых стояли фараоны, Навохудоносоры, Киры и т. д. Задача учреждаемой Сеймом школы заключалась лишь в том, чтобы сделать Пятикнижие неотъемлемым достоянием евреев и вместе с тем воспитывать чиновников для подведомственных Сейму административных и судебных учреждений им же созданной еврейской общины. Чтобы составить себе ясное понятие об отношении означенной школы к предметам общего знания, достаточно привести хотя бы следующий факт. В течении четырех приблизительно веков — от Эздры до падения Иерусалима при Тите — развитие означенной школы у евреев быстро шло вперед. Между представителями этой школы встречаем таких неутомимых и славных деятелей, как Гилель, Шамай, Гамалиил и т. п. Тем не менее общие знания были настолько скудны между евреями в конце означенной эпохи, при римских прокураторах, что для определения дня новолуния с наступлением каждого нового месяца евреям вместо исчисления необходим был формальный судебный акт, которым суд утверждал день новолуния на основании показания двух из расставленных правительством в разных местах нарочно для наблюдения за появлением новолуния свидетелей, подтверждавших перед судом, что они лично видели луну в новом виде.

С составлением этого акта, совершавшегося всегда накануне объявления дня новолуния, на возвышенных местах, в окрестностях Иерусалима, зажигали костры, служившие сигналом наступления новолуния. Заметив этот сигнал, евреи, жившие в близких к Иерусалиму местах, в свою очередь тоже зажигали костры и таким образом передавали весть дальше. На основании этих актов устанавливались в провинции годичные праздники: Пасха, Пятидесятница и т. п., которые, согласно слову Пятикнижия, праздновались по одному дню. Чтобы ввести в заблуждение евреев, живущих в провинции, относительно определения праздников, поселившиеся в Иудее римляне нарочно стали зажигать костры у Иерусалима в разные вечера, до и после наступления дней новолуния, и с этого времени евреи, введенные этим путем в заблуждение, действительно не могли точно определить своих праздников. Это обстоятельство вызвало постановление Синедриона, по которому евреи в провинции должны праздновать годичные праздники по два дня вместо одного.

Этот первобытный способ исчисления времени доказывает, что рядом с процветавшей школою, о которой идет речь, на иудейской почве уживалось крайнее невежество относительно астрономии, которая тогда находилась уже на известной степени развития у греков и римлян, с которыми евреям приходилось соприкасаться.

На таком же низком уровне стояли тогда между евреями строительное искусство, медицина и т. д., так как в памятниках означенной школы нет и упоминания о них. Еще более, даже народный язык, который, как мы выше говорили, во время вавилонского пленения[87] пришел в упадок, не воскрес в стенах этой школы.

Однако же настоящая оценка означенной школы вовсе не будет противоречить той аттестации мудрости, знания многих языков и т. п., которую приписывает Талмуд некоторым представителям этой школы в сказанную эпоху. С начала XI века по сие время мы в разных странах Европы встречаем евреев, которые, кроме еврейской теологии, еврейского законоведения и литературы, занимаются астрономией, философией, математикой, медициной и т. п. Например, Самуил Галеви (1055) и Исаак Алфаси (1033) были знаменитыми законоведами, Авраам Бен Давид (1161) — хронографом, Абулвалид (1050) и Самсон Пархон (1160) — грамматиками, Авраам Бен Хия (1123) — астрономом и географом, Маймонид (1204) — философом, медиком и законоведом и т. п. Но ни один из означенных и им подобных еврейских светил не черпал своего света из еврейской школы. Некоторые из означенных еврейских ученых знаменитостей были автодидактами и, подобно Спинозе, черпали свое знание из арабских, греческих, латинских и других источников, без всякой школы, а иные, подобно Берне, Гейне и т. п., посещали школы местного народа, среди которого они жили. Еврейская же школа, которая во время означенных знаменитостей процветала в странах их рождения (Испании, Франции, Германии и т. д.), знала лишь книги Ветхого Завета и Талмуд. Все же прочие знания эта школа игнорировала. Таким образом, если некоторые из представителей еврейской школы и другие евреи от Сейма до падения Иудейского царства действительно, как утверждает Талмуд, отличались знанием чужих языков и т. п., то знанием этим они тоже никоим образом не были обязаны еврейской школе, цель которой заключалась, как мы выше говорили, лишь в том, чтобы укоренить между евреями законы Пятикнижия. Согласно этой специальной цели Пятикнижие не только дало этой школе программу, но и долгое время, до собрания Талмуда, служило почти единственным учебником в училищах для младших и старших возрастов.

В училищах для младшего возраста ученики осваивали тексты Пятикнижия на еврейском языке вместе с халдейским переводом, без толкования, предания и т. п.

В училищах старшего возраста преподавался писанный закон с необходимыми комментариями, толкованиями и преданиями, относящимися, как мы выше говорили, отчасти к внешней стороне Пятикнижием же установленных обрядов, отчасти к законам, определяющим права евреев и неевреев, и т. п.

С этого времени софер и фарисей, т. е. книжник и толкователь закона, занимают привилегированное положение в еврейской общине. Они захватывают в свои руки как административную, так и судебную власть, за ними почет и все выгоды обеспеченного материального положения. Несведущий же в законе третировался, по словам Талмуда, книжниками и фарисеями, как животное. Таким образом, школа разделила еврейскую общину на два класса: патрициев — талмуд-хахам и плебеев — ам-гаарец. Насколько различно положение того и другого, яснее всего видно из того места Талмуда, где сказано, что ам-гаарец можно безнаказанно убить даже в День отпущения грехов[88]. Теперь станет понятно, почему евреи ревностно посылали своих детей в школу, которая одна могла плебея сделать книжником и фарисеем.

Наконец, здесь следует обратить внимание еще на одну меру, которая не менее школы содействовала к обращению евреев к Иегове и его закону и к поддержке возбудившегося между ними патриотического чувства; мы говорим об установленных Сеймом молитвах.

Но прежде следует заметить, что до возникновения Сейма у евреев не было установленных молитв и в случае надобности, каждый молился о своей личной нужде своими собственными словами. С возникновением же Сейма и водворением в Иудее временного Царства Иеговы, Сейм установил единую молитву, с гласной и негласной частями, которую каждый еврей, где бы он ни находился, должен читать трижды ежедневно: утром, пополудни и вечером. Началом этой молитвы еврей, как мы выше говорили, гласно провозглашает Иегову единым Богом Израиля и тут же негласно, шепотом, настоящим своим царем. За этим провозглашением следует гласная часть молитвы, которую евреи читают вслух. Она гласит, что еврей всем сердцем, душой и добром должен быть предан Иегове и Его закону, что в награду за это Иегова пошлет благодатный дождь, плодородие и т. п. В противном же случае, если евреи обратятся к языческим богам, тогда дождя и урожая не будет и евреи совсем исчезнут из своей прекрасной земли. Не безынтересно вспомнить здесь, что, читая это увещание в пользу Иеговы и Его закона, евреи держат в руке привязанные к четырем углам платья и представляющие самую наглядную эмблему карательных мер кисти (цицит[89]) и, окончив приведенное место молитвы, говорящей о законе, целуют означенную эмблему и говорят:

«И при виде их (костей) вспомните о всех заповедях Божиих и исполните их и да не соблазнит вас сердце ваше» и т. п.

Негласная же часть молитвы, которую евреи тут же читают шепотом, состоит из 18 благословений, из коих большинство говорит о скорейшем освобождении обещанного величия Иерусалима, скипетра Давида и т. п., как например:

«Воззри на бедствия наши, заступись за нас и скоро освободи нас ради имени Твоего, ибо Ты могущественный Освободитель» и т. п.

«Огласи великою трубою наше освобождение, подними знамя для собрания изгнанников наших, собери нас вместе с четырех концов земли. Благословен Ты, Иегова, собирающий изгнанников народа своего, Израиля».

«Восстанови Судей наших по-прежнему, советников наших, как было прежде, удали от нас печаль и стон и царствуй Ты, о Боже, Сам над нами с любовью и милосердием и оправдай нас на суде».

«Возвратись по милости Твоей в град Твой Иерусалим и пребывай в нем по обещанию Твоему. Воссоздай его немедля в наши же дни зданием вечным и поторопись восстановить в нем трон Давида» и т. п.

«Да восцветет отрасль раба Твоего Давида и да возвысится роль Его при помощи Твоей, ибо ежедневно уповаем на спасение Твое» и т. п.[90]

Очевидно, что эту обязательную молитву евреи должны были читать втихомолку по той же причине, по которой они втихомолку читали обязательное провозглашение Иеговы своим истинным Царем, которым, как мы выше говорили, эта молитва начинается.

Чтение этих молитв сохранилось по сие время. Они читаются соборно в молитвенных домах и каждым евреем отдельно, где бы он ни находился: утром, пополудни и вечером и составляют самую главную часть еврейского богомоления.

Эти молитвы, заметим, составляют главный базис всего с течением времени сложившегося обширного еврейского молитвослова, в котором очень часто упоминается о союзе Бога с Авраамом и со всем Израилем на Синае, говорится, что евреи — народ избранный из всех народов земли, отрицается власть иноверческого Царя[91], читается проклятие всем народам, от которых евреи страдали[92], хула чужой вере[93], возбуждается надежда на скорое восстановление Иудейского царства, господства евреев над всеми народами земли[94] и т. п.

Преобладание политического содержания в ныне существующих еврейских молитвах так велико, что в сокращенном, например, молитвеннике г-на Воля (Вильна, 1870 г.), который вместе с русским переводом состоит лишь из 212 страниц, — более чем на ста страницах мы встречаем молитвы чисто политического содержания.

Все эти молитвы, которыми, можно сказать, сопровождается ныне каждый шаг еврейской жизни, говорят большей частью текстами Ветхого Завета и всегда языком его.

Возвращаясь к деятельности Сейма, мы должны сказать, что под влиянием изложенных нами карательных и нравственных мер еврейская жизнь пошла по пути к желаемой Сеймом цели. Суровая кара, ожидавшая с этого времени каждого еврея за нарушение закона Союза, не только отняла у евреев охоту приносить свои жертвы чужим богам и вступать в брак с иноверческими дочерьми, но и подчинила их многим другим придуманным для окончательного обособления евреев от иноверцев правилам, как, например, правилам о кошере и трефе, по которым еврею запрещается отведывать хлеб, вино и вообще блюдо, приготовленное иноверцем, и т. п. Но главнее всего то, что с этого времени, как ниже будет доказано, за сближение с иноверцами или за сочувствие иноверческой власти, которой он сочувствовал, и которая со дня возникновения Сейма в подобных случаях всегда, подобно Пилату, играла жалкую роль слепого орудия в руках представителей учреждений еврейской общины. Чтение же гласного и негласного законов в синагоге, изучение этих законов в школе и постоянное повторение знакомых нам гласных и негласных молитв укоренили среди евреев глубокое убеждение, с одной стороны, в высоких правах еврея, как сына «избранного народа», как союзника Бога, словом, как патриция мира, а с другой — в неправоспособности Богом отверженных и приговоренных к гибели язычников, превратили надежду евреев на восстановление Иудейского царства и трона Давида в главный догмат еврейской религии и провели этот догмат, так сказать, в плоть и кровь каждого еврея; наконец, наложили на жизнь евреев ту двусмысленную печать, при которой их отношения к язычникам скоро сделались настолько же вредными и невыносимыми для последних, насколько жизнь евреев вообще сделалась с того времени замкнутою, загадочною и неуловимою для каждого нееврея.

Но это направление к строго замкнутой в себе жизни встретило своих противников лишь в некоторых лицах из высшего слоя. К оппозиции принадлежал и сын первосвященника, Менасия, который, будучи женат на дочери персидского начальника и вельможи Санабалата, не хотел подчиниться постановлению Сейма относительно иноверческих женщин, в силу которого он должен был расстаться со своею женою. Противники нового порядка усиливали лагерь враждебных к иудеям самаритян (кутиим), которых оттолкнули от участия в постройке второго храма. Благодаря влиянию Санабалата, в Самарии, на упоминаемой в Пятикнижии горе Гаризим[95], в ущерб Иерусалимскому храму, был воздвигнут отдельный храм Иегове, в котором Менасия был первосвященником.

Хотя обе враждебные между собою стороны, т. е. иудеи и самаритяне, одинаково считали себя поклонниками Иеговы и последователями Его Закона, однако же они в политическом и религиозном отношениях представляли два различных элемента. Для иудеев обетованная земля была, так сказать, колыбелью их народной истории. Все реки, горы, долины, города, улицы, здания, одним словом все в этой стране являлось для иудеев живым памятником их народных героев, вождей, Царей и т. п., и названиями своими эти памятники нередко читали им историю подвигов славных народных деятелей. Поэтому они, весьма естественно, считали себя законными хозяевами страны. Исходя из этой точки зрения, для них с восстановлением нового порядка Иегова, как мы выше видели, был не только Богом, но и временным Царем, а Пятикнижие не только храмовым уставом, не только священною народною историею, но и священным документом, подтверждающим, что евреям принадлежит эта земля, и вместе с тем вещим словом, что рано или поздно они ее вырвут из рук злодеев, считающих ее ныне своею добычею. Таким образом, слово исторической части Пятикнижия служило здесь внутреннею связью народной политической жизни, доставляя богатую пищу политическим надеждам народа.

Самаритянство же имело совершенно иной характер. Партия самаритян состояла из смеси языческих племен, переселенных сюда Саламанасаром на место изгнанных им израильтян. Они не выдвигали на эту страну никаких наследственных прав, но, как граждане этой страны, обеспечивали свои права господствующею нееврейскою властью. Стремление к восстановлению трона Давида не могло встретить у них сочувствия. Напротив, самаритяне очень хорошо понимали, что под скипетром еврейского царя им, как непрошенным гостям, было бы здесь гораздо хуже. Они знали, что по еврейским законам им здесь, на обетованной земле, места совсем не будет. Этим и объясняется, что из всех книг Ветхого завета самаритяне приняли лишь Пятикнижие и Кн. Иисуса Навина, в которых по крайней мере нет прямой речи об Иерусалиме и о Давиде, о которых прочие книги Ветхого Завета говорят ясно. Не оставляя своих старых богов, самаритяне, однако же, приносили жертвы Иегове, к которому они были обращены нападением львов[96]. С этого времени Иегова был их Богом, но не Царем, а Пятикнижие имело для них значение храмового устава; историческая же часть его не могла для них быть тем внутренним политическим цементом, которым она под управлением Сейма стала для иудеев. С воздвижением храма Иегове в Самарии, духовенство которого состояло большей частью из отпавших от Иерусалима священников, между обоими храмами начинается ожесточенная борьба. Спор состоял здесь в следующем: Иерусалиму или Самарии быть центром культа Иеговы. Обе стороны были вооружены одним и тем же оружием, т. е. словом Пятикнижия, которое, по принятому обеими противными сторонами преданию, писано самим Моисеем до завоевания евреями обетованной земли. Но в свитках Пятикнижия, находящихся в руках евреев, тексты, напоминающие о будущем храме Иеговы: Второзаконие, гл. XII ст. 11, гл. XIV ст. 23, гл. XVI ст. 6 и гл. II и XXVI ст.2 гласят, что Иегова «изберет» еще место для этого храма. Основываясь на этих текстах, евреи утверждали, что местом этим впоследствии явился Иерусалим. В свитках же находившихся в руках священников самаритянского храма в означенных, говорящих о храме Иеговы текстах сказано, что Иегова «избрал» уже место для своего храма. В силу этих текстов и слова Второзакония, гл. XXVII ст. 12 — самаритянские священники утверждали, что местом для храма Иеговы может быть лишь избранная для этой цели самим Иеговою гора Гаризим. Конечно, в жестокой борьбе между обеими партиями, обе стороны взаимно обвиняли друг друга в фальсификации текстов Пятикнижия и, каждая из враждующих сторон, признавала подлинными тексты своих свитков. Хотя в этой вражде представители самаритянской общины всегда указывали правительству, что иерусалимский храм живит в народе политическую измену, однако же этим самаритяне не могли много навредить возникшему в Иерусалиме центру Царства Иеговы и задержать ход развития водворившегося в нем нового порядка. В Иудее с этого времени, как мы выше говорили, под властью Сейма относительно внешнего мира все жили для одного и один для всех, и этою силою евреи всегда находили средства склонить на свою сторону местных представителей власти. После двухсотлетней борьбы между обоими враждебными лагерями победа осталась на стороне евреев. Самаритянский храм был разрушен Иоанном Гирканом, и с падением этого храма самаритянская община окончила свою миссию в исторической жизни еврейского народа.

Господство Персии тоже не долго держалось в земле обетованной. С завоеванием всех соседних с Иудеей народов Александр Македонский явился и под стены Иерусалима (332 г.).

Равнодушно относясь к вопросу, кто из воюющих языческих царей останется властителем земли и чувствуя себя настолько окрепшими, чтобы во время борьбы между Персиею и Грециею мечом восстановить свою независимость, евреи устроили Александру встречу вполне подобающую смиренной общине, готовой покориться всякой власти, которая не помешала бы только служить Иегове.

Александр Македонский был встречен первосвященником, всем духовенством и народом в белом облачении, одеваемом лишь в день отпущения. Цель была достигнута. Озадаченный этою неожиданною встречею, Александр не только обеспечил неприкосновенность храма, но, подобно Киру, Дарию и прочим, тоже принес Иегове свои жертвы и еще даровал не только евреям Палестины, но и живущим на Востоке различные льготы, освободил евреев от подати за субботние годы и т. п.

С течением времени языческие цари, которые, как мы выше видели, всегда сочувственно относились к еврейской религии и сами посылали свои дары в храм Иеговы, оставили однако же свою политику религиозного индифферентизма относительно иудейства. Языческие цари впоследствии убедились, что под маскою религии евреи таят враждебные к иноверческой власти политические стремления, и, чтобы обеспечить над Иудеей свое господство, они прибегли к насильственному обращению евреев к языческим богам. При Антиохе Эпифане (175 г.) суббота, обрезание и храмовая служба были запрещены. Еще более: греческим правительством, гласит Талмуд, воспрещено было евреям даже упоминать имя Иеговы[97]. Но тогда иудейство достаточно уже окрепло, чтобы выступать открыто против иноверческой власти, и первое восстание под предводительством Матафии Асмонеа увенчалось сокрушением греческого ига (165 г. до н. э.). Иуда Маккавей, сын Матафии, после славной победы над сирянами, торжественно вступил в Иерусалим, выбросив из храма, поставленного в нем Антиохом Эпифаном, олимпийского Юпитера и восстановив храмовую службу, а Иоанн Гиркан, сын Симеона Маккавея, окончательно восстановил независимость Иудеи (145 г. до н. э.). Но этот давно ожидаемый счастливый переворот в политической жизни евреев был поводом к внутреннему раздору. Освободившие иудейскую землю от чужого ига Маккавеи забыли, однако же, о потомках старой династии Давида, и вместе с тиарой первосвященника Иоанн Гиркан оставил за собой и скипетр царский. О последствиях этого раздора будем говорить ниже. Здесь же вкратце скажем о влиянии введенного Сеймом порядка вещей на внутреннюю экономическую и бытовую жизнь евреев.

При оценке влияния нового порядка вещей на жизнь евреев мы прежде всего должны обратить внимание на законы о субботе. Выше мы видели, что за собирание щепок в субботу Пятикнижие приговаривает виновника к смерти[98]. В другом месте Пятикнижие воспрещает зажигать огонь в субботу[99]. Устное предание, держась в этом отношении направления приведенных двух писанных законов, пошло еще дальше. По устному закону не поднять в субботу щепку на улице, зажечь свечку, но носить в кармане носовой платок, пройти за город более 2000 шагов, подоить корову и т. п. сделалось уголовным преступлением, за которое преступник должен был поплатиться жизнью, или, по крайней мере, подвергнуться строгому наказанию. Подобные субботы не без причины вызвали тогда странный вопрос: «Суббота для человека или человек для субботы?». Являясь периодическим оцепенением жизни во всех ее проявлениях, абсолютная суббота, а за нею и праздники, гнали еврея не только от трудов, при которых человек имеет дело с безустанно действующей природой, за которой он должен неусыпно следить, повиноваться ее голосу, приходить ей на помощь и т. п., как, например, при земледелии, садоводстве, скотоводстве и т. п., но и от других серьезных занятий, зависящих более или менее от личной воли человека, как, например, от поденного труда, ремесла и т. п. С такой же силою гнали еврея от земледелия и субботние годы, которые являлись периодическою катастрофою для земледельцев.

Само собою разумеется, что эти праздники не могли послужить в пользу процветания земледелия и поощрить евреев к этому труду. Не менее гибельна была для еврейского земледелия податная система. С водворением нового порядка вещей евреи сделались, так сказать, двуданниками. С этого времени они должны были платить, во-первых, в пользу иноверческого царя и, во вторых, на содержание штата еврейских чиновников и в пользу храма, копившего золото не только на удовлетворение потребностей еврейской религии, но и на производившиеся в его ограде подпольные политические приготовления. В пользу иноверческой власти платили поголовную подать по системе прямых и косвенных налогов, которые взимались сборщиками, откупщиками, мытарями и т. п. Но эту подать евреи считали незаконною. Подосланные, например, синедрионом чиновники Ирода обращаются к Спасителю с вопросом: «Позволительно ли давать подать Кесарю или нет? Давать ли вам или не давать?» Известно, что этим путем синедрион старался поставить Христа в безвыходное положение; ответ не в пользу Кесаря предавал его римскому суду, а в пользу Кесаря — был изменою еврейскому закону и вооружал еврейскую толпу, которая действительно прежде встречала Христа восклицанием «Гошана-Бен-Давид» (Спаси, сын Давида), а после кричала — «распни Его». Считая подать в пользу иноверческой власти незаконною в принципе, сейм и подчиненные ему учреждения не могли не желать довести требуемые этою властью подати до возможного минимума. Вернейшим и самым прямым средством к достижению этой цели является утайка от иноверческой власти настоящего числа евреев. Обеспечение этого верного средства к уменьшению подати в пользу иноверческой власти послужил говорящий гласом свыше рассказ о том, что за исчисление евреев Царем Давидом Иегова послал на еврейский народ чуму, которой истреблено было 70 000 евреев[100]. На основании этого рассказа возник закон, который гласит: «Счисление евреев воспрещается даже для богоугодной цели»[101]. Молитва «Тахнун», которую евреи по сие время читают, закрыв рукою лицо и которая начинается словами: «Очень прискорбно мне, но пусть я впаду в руки Иеговы, — ибо велико Его милосердие, — только бы не впасть мне в руки человеческие»[102], с которыми Царь Давид по поводу означенного своего проступка обращается к Пророку Гаду, несомненно установлена была с целью внушить евреям убеждение в пользу необходимости по возможности укрываться от исчисления. С течением времени это убеждение так глубоко проникло в почву иудейства, что под владычеством Рима, когда народные силы евреев уже достаточно окрепли, римское правительство при переписи евреев встретило вооруженное сопротивление[103]. Все эти факты убеждают нас, что подать в пользу иноверческой власти встречала своих противников в самих представителях учреждений Царства Иегова, чрез которых она взималась, и в народе. Тут все общими усилиями старались уменьшить эту тягость. Но совершенно иною представляется подать в пользу храма. Она установлена была национальными законами и, в силу того важного обстоятельства, что храм был казною и для политических потребностей, этой подати сочувствовали не только духовенство, но и члены сейма, старейшины и т. п. Сборы были изобильны и мало того, что они способны были держать массу в нищете, они должны были еще окончательно отогнать евреев от земледелия, скотоводства, садоводства, чем они большей частью жили до первого падения царства.

Накожная болезнь, прикосновение к мертвому телу человека или околевшего животного, к женщине во время периода менструаций, даже к предметам, которых коснулся больной, умерший или женщина во время родов, периода менструаций и т. п., все это, наравне с различными вольными и невольными прегрешениями, требовало очистительных и искупительных жертв, которые приносили натурою: чистыми животными и птицами, мукою, вином, маслом и т. п. Сверх сего, духовенству принадлежали первенцы мужского пола скота и человека. За последнего родители должны были дать выкуп в размере 5 шекелей. Наконец, еврей должен был давать ежегодно десятины от полевых продуктов, садов, скота и прочего, раз в пользу храма, другой раз — на расходы во время пребывания в стенах Иерусалима, где каждый еврей обязательно должен был трижды ежегодно представляться Иегове не с пустыми руками, и, наконец, третий раз, через два года в третий, с евреев собирали десятину со всего в пользу нищих[104].

Тягостное экономическое положение народа самым рельефным образом выражается в следующей жалобе еврея на духовенство синедриону: «Я, мирянин, в поте лица кушаю хлеб свой. Сколько трудов я должен перенести, чтобы добыть хлеб, а десятинами и сборами, которыми мы обложены, и счета нет! Я должен пахать, сеять, жать, собирать, молотить, сушить, очищать; затем: молоть, квасить, мешать тесто, печь и утром уже торопиться к порогам домов священника и левита, чтобы принести им, кроме десятины, еще „хала“ (часть от каждого теста, лепешку), „бикурим“ (первый созревший плод), „бехорот“ (первородных детей и скот), „решит-гагез“ (шерсть от первой стрижки овец и баранов). А при убое скота должен доставить священнику „зероа“ (лопатку), „лехоним“ (челюсти) и „кеба“ (желудок). При всем этом нами однако же еще не довольны ни священники, ни левиты[105]». Как ни мрачна эта картина систематического обирательства, но народ покорно позволял эксплуатировать себя. Евреи сами даже, как говорится в приведенной жалобе, утром торопились к домам священников и левитов, чтобы уплатить им свою повинность. Другого выхода тут не было. Не забудем при этом, что духовенство имело в своих руках полицейскую медицину. В силу этого обстоятельства каждый священник мог запереть еврея, у которого замечены веред, сыпь или другая какая-либо накожная или внутренняя болезнь, на 7, 14 и более дней в собственном его доме, или в отдельной от семейства комнате, в которую ему издали подавали кушанье и сторонились от него вообще, как от зачумленного. По окончании же срока карантина, от усмотрения священника зависело приказать больному принести очистительную жертву и возратить ему свободу или же изгнать его навсегда в колонию нечистых, откуда редко кто возвращался.

Такую же власть дала духовенству полицейская медицина и над домами евреев. Заметив «язву» в стене того или другого дома, священник имел право велеть всем жильцам оставить дом и запереть его на известный срок. Затем он мог приказать сломать стену, в которой сидит «язва», заменить ее новою и дом опять запереть на срок. Если же «язва», по усмотрению священника, этим мерам не уступала, то он имел право велеть сломать весь дом и груз вывезти за город.

Имея в виду случаи необходимости в медицинской помощи со стороны духовенства, евреи аккуратно возили к ним требуемые с них жертвы и десятины и т. п., тем более что этим сборам, как мы выше говорили, сочувствовали и члены сейма, и старейшины. Впрочем, были случаи, что духовенство насильственно брало десятину и прочие сборы[106]. Но подобные случаи были редки.

Результатом значительного числа абсолютных субботних и праздничных дней[107], субботних годов и изложенной податной системы в пользу храма было то, что правнуки пастухов и пахарей, которые жили здесь до вавилонского плена, евреи второго храма постепенно бежали от земледелия и скотоводства к занятию, которому частые перерывы с наступлением праздников не так вредны и которые закон не обложил тяжелою данью в чью-либо пользу. Этим занятием явилась тогда торговля. Кроме того, торговля имела для евреев еще особенную соблазнительную силу. Выше мы видели, что по еврейскому закону имущество иноверца свободно и что закон этот признает подобное имущество собственностью того еврея, который раньше других успеет наложить на него свою хазаку (право владения), т. е. завладеет этим имуществом какими бы то ни было средствами. После разрыва всех связей, существующих между евреями и окружающими их язычниками, совершившегося в силу введенного сеймом знакомого нам порядка вещей в Иудее торговля осталась единственным фактором, посредством которого каждый еврей нередко даже при содействии местной еврейской власти, а всегда под ее покровительством, мог применять означенный закон на практике[108]. В силу этого порядка вещей евреи постепенно перешли от плуга и нивы к торгашеству, на толкучку. Под влиянием этого порядка вещей и виноградники еврейские потеряли свое вино, а истекавшая когда-то «млеком и медом» земля уже при втором храме постепенно превращалась в пустырь[109].

С восстановлением политической независимости Иудеи, Иоанн Гиркан покорил идумеев и присоединил к Иудее много городов от соседних народов. Ненависть и призрение к язычникам, затаенные до сих пор под двусмысленною личиною еврейских религиозных, административных и судебных учреждений, ныне торжественно выступили наружу, преображенные в меч и огонь. Храм самаритян был разорен, и не только жившим в еврейских городах, но и в завоеванных чужих городах иноверцам житья не стало. Всем покоренным племенам предоставлено было на выбор обрезание, а с ним вместе еврейская вера или смерть.

Оставлением за собою царской короны Иоанн Гиркан вооружил против себя захвативших в свои руки бразды правления в Царстве Иеговы книжников и фарисеев, с которыми он прежде жил в дружбе и во всем держался их учения.

Присвоение Гирканом царской власти шло против проповедуемого фарисеями догмата о восстановлении трона Давида. По этому поводу на пир, который Иоанн Гиркан дал фарисеям после разорения ненавистного фарисеям храма на горе Гарезим, один из книжников обращается к нему со словами: «Оставь ты царскую корону, ибо священство принадлежит только потомкам Аарона». Кроме сего фарисеи пустили еще в ход молву, будто мать Гиркана была в молодости в плену у язычников, что по законам еврейским лишало Иоанна Гиркана права и на тиару Аарона. Наконец эти выходки окончились жестоким избиением большого числа фарисеев. Иоанн Гиркан на старости лет бросил их учение и сделался последователем Цадока, которого держались гонимые прежде Гирканом самаритяне[110].

Изложенное обстоятельство произвело раскол в иудействе. Возникли 1) саддукеи, к которым принадлежал как царь-первосвященник, так и духовенство и 2) фарисеи, в числе которых были книжники и проникнутая их ученьем часть народа. Первые отрицали толкование закона и предание, а вместе с ними и приведенный догмат в пользу прав династии Давида, вторые же стояли за предание и догмат. Признавая власть Асмонеев как царей незаконною, последние по-прежнему всегда имели в своей среде наси (князя) из дома Давида, который считался главою их партии, а нередко и главою синедриона. Этот порядок вещей, который начинается с восстановлением политической независимости иудеев Маккавеями, продолжался и во время Иродов[111], до окончания эпохи Гаонов, о которых говорить будем ниже. Но ведя между собой ожесточенную борьбу из-за вопроса должно ли слово Пятикнижия быть принято в прямом смысле или с известным толкованием и стараясь перещеголять друг друга ревностью в исполнении обрядов Пятикнижия, служащих и тем и другим отчасти источником прямых материальных выгод, а отчасти выгодною вывескою благочестия, под личиною которой удобнее было обирать и угнетать народ, саддукейские служители храма и фарисейские чиновники образом своей жизни вообще, а в особенности отношениями своими к простому народу — ам-гаарецу, — которого книжная знать, как мы выше говорили, третировала как скот, шли в разрез с главною целью Пятикнижия, стремящегося к водворению между евреями справедливости, взаимной любви, сострадания, милосердия и т. п. Все эти высшие чувства, которые, под благотворимым влиянием Пятикнижия, исподволь стали пробуждаться в народной массе, были чужды корыстолюбивым и честолюбивым саддукеям и фарисеям, которых так живо характеризует слово, с которым Спаситель[112] обращается к народу, говоря: «что они (фарисеи и книжники) велят нам соблюсти — соблюдайте и делайте, по делам же их не поступайте: ибо они говорят, а сами не делают»[113]. Протестом крайне безнравственному направлению приведенных обеих сект, религия которых заключалась лишь в точном исполнении форм обрядов, явилась третья секта — ессеев. Любовь к Богу и ближнему — вот начала, которые секта эта положила в основание своей жизни. В среде ессеев явился наконец, по мнению многих, сам Бог, воплощенный в лице Иисуса Христа, чтобы упразднить все отделяющие евреев от иноверцев законы Ветхого Завета и на основании нравственных его начал, т. е. любви к Богу и к ближнему, заключить Новый Союз со всем человечеством[114].

В речи нашей о Христианской Церкви мы не будем касаться ее учения. Это не соответствует цели настоящего нашего труда. Для нас необходимо лишь уяснить себе, как иудейство отнеслось к Христианской Церкви при самом ее возникновении.

На вопрос как выглядело иудейство, враждебно относящееся ко всему иноверческому иноплеменному, на возникшее на его же почве христианство, т. е., признало ли еврейское законодательство последователей учения Христа полноправными евреями или отвело им место между бесправными язычниками, найдем ясный ответ в краткой выдержке из сочинения новейшего еврейского апологета г-на Вейса. «Учение Основателя Христианской Церкви и Апостола Павла, — говорит между прочим Вейс, — признано было опасным для старого закона евреев, поэтому, само собою разумеется, ученые первых поколений вынуждены были вооружаться против них и разными постановлениями, и указами устранять эту опасность, и оглашать, что новое учение против еврейской религии».

«Вследствии этого обстоятельства явились постановления, стесняющие и ограничивающие права христиан, из коих нам только часть известна. Эти постановления имеют целью отчасти уяснить евреям, как они должны смотреть на христиан, а отчасти оградить их от влияния нового учения. Из постановлений относительно ограничения прав христиан нам, как мы сейчас говорили, известна лишь малая часть, но из нее мы однако же видим, что они считаются нахрим — чужими, иноверцами. Скоро засим вышел указ, запрещающий вкушать от их убоя, налагающий запрещение на их хлеб и вино; книги их признаны книгами волшебников, а плоды их садов — оскверняющими[115], мясо же, находящееся в их руках, запрещено наравне с человеческим мясом».

«Запрещено также вступать с ними в брак»[116]. «Пятикнижие, написанное христианином, подлежит сожжению»[117].

«Евангелия и прочие христианские сочинения приговорены были к сожжению»[118].

Наконец, мы должны обратить здесь внимание на молитву «Бирхат Гаминим», посвященную исключительно христианам. Эта молитва нагляднейшим образом знакомит нас не только с убеждениями, но и с чувством, с которым представители еврейского народа встретили появившихся между ними христиан.

Молитва «Бирхат Гаминим» — это 19-е славословие, прибавленное в I веке христианской эры к упомянутой нами выше негласной молитве «Шемейна эерей», состоявшей тогда из 18 славословий, которую каждый еврей и каждый молитвенный дом обязаны читать трижды ежедневно с сосредоточенным вниманием и благоговением как молитву, составляющую главную часть еврейского богомоления.

Славословие это гласит: «Клеветникам да не будет надежды и да пропадут в миг все миниме (христиане)[119], да искоренятся сейчас все враги народа Твоего; искорени, сокруши и истреби мгновенно в наши дни всех возмутителей. Слава Тебе, Боже, сокрушающему врагов и покоряющему нечестивых»[120].

Впрочем, сама жизнь евреев в настоящее время служит верным подтверждением того. Что для евреев христианин есть тот же язычник и что все обязательные законы в отношении к последнему имеют свою силу и в отношении к первому. Возьмем пример: евреи во всем мире до сих пор воздерживаются от смешанных браков с христианами одинаково, как и с язычниками, и каждый бедный даже еврей скорее решится погубить свою дочь, чем позволит вступить в брак даже с богатым и знатным христианином, так как подобный брак имеет одинаковое значение с окончательным отступлением от еврейской веры. Английский вельможа Ц. Ц. Ирке, христианин, вступил в 1873 г. в брак с девицею Амалиею Ротшильд, дочерью Антона Ротшильда. Варшавский орган просвещенных уже евреев на польском языке[121] отзывается об этом браке следующим образом: «Союз этот есть наконец свершившийся факт. Дочь еврея, которая недавно вместе с сестрою издавала библейскую историю, хотя фактически не приняла христианства, от своей родной веры навсегда однако отступила. Между потомками старого Аншеля из Франкфурта это первый пример отпадения от веры».

Другой пример:

Парижский раввин Исидор, приглашенный в 1868 г. Наполеоном III к обеду по случаю совершеннолетия наследного принца, не отведал ни одного из блюд императорского стола[122].

Еще пример:

Всем известно, что с самого падения еврейского царства до настоящего дня у евреев везде существует свой суд (бет-дин), занимающийся разбирательством различных процессов, которыми изобилует еврейский меркантильный мир. В России и Польше бет-дин существует в каждом местечке еврейской оседлости, по крайней мере один, а в больших городах их бывает и несколько. Бывали случаи, и даже весьма часто, что и христиане обращались к бет-дину при столкновении с евреями. Нельзя не согласиться, что при тех тесных связях, в которых находятся евреи с христианами в этих странах в делах торговли, показание христианина в качестве свидетеля при том или другом разбирающемся у бет-дина процессе, возникающем даже между двумя евреями, могло бы часто оказать большие услуги бет-динскому правосудию. Однако же на практике не было ни одного примера, чтобы бет-дин когда и где-либо пригласил христианина в качестве свидетеля. Это объясняется тем, что христианин лишен этого права наравне с бесправным язычником, которых еврейский закон Хошен-Гамишот при подобном определении закона о свидетелях совершенно игнорирует.

Наконец, нельзя здесь обойти молчанием изложенных во 2-й части этой книги 103 кагальных актов, принадлежащих минскому кагалу и относящихся к концу прошлого и всему текущему столетию, в которых кагал, в силу приведенного выше еврейского закона, по которому имущество иноверца свободно, разновременно продает евреям хазака, т. е. права на эксплуатацию и окончательное завладение какими бы то ни было способами недвижимым имуществом лиц нееврейского населения г. Минска: домами, лавками, землями, монастырями и т. п.[123].

Таким образом ясно, что христиане были поставлены еврейским законодательством в один ряд с язычниками при самом появлении Христианской Церкви и что иудейство по сие время сохранило этот закон во всей неприкосновенности.

Глава VI

Падение Иудейского царства при Тите

Отношение евреев к язычникам во время падения Иерусалима при Тите

Отношение римлян к евреям во время падения Иерусалима и после него

Перемещение центра еврейской жизни из Иерусалима в Ямну

Восстание евреев под предводительством Бар-Кохебы и его последствия

Собрание устных преданий у евреев, или Составление Талмуда

Содержание Талмуда

Место, которое занимает Талмуд у евреев

Значение Талмуда и перемены, вызванные ним в жизни евреев

Во время возникновения христианства Иудейское царство опять клонится к падению. Союз с Римом, в котором прежде Асмонеи, а потом Ироды в борьбе как с внешним врагом, с Сириею, так и с внутренними партиями надеялись найти помощь, был для Иудеи гибельнее греческого и сирийского ига. Около 70 года после Рождества Христова Иудея окончательно превратилась в римскую провинцию, причем ее столица и храм Иеговы опять, как в дни Навухудоносора, представляли груду развалин. Но в роковую минуту, когда надежда на спасение столицы и храма была потеряна, иудейское национальное знамя однако же опять было спасено. На этот раз иудейство встречает своего спасителя в лице стоявшего во главе образовавших тогда замкнутую ассоциацию книжников и фарисеев раввина Йоханана бен Закая, которого иудейство не без основания ставит в один ряд с Эздрою и Моисеем.

Агитация в пользу династии Давида, поднятая фарисеями и книжниками против Иоанна Гиркана, не только не прекратилась, но еще более усилилась при господстве Иродов, которые были идумейского происхождения. Поэтому, когда во время осады Иерусалима Веспасианом все жители города без различия сословий и званий соединились в одну военную семью и решились не оставлять стен до последней минуты, причем выход из города был запрещен под страхом смертной казни, тогда глава и члены ученой ассоциации фарисеев и книжников, считавшие Маккавеев, а после и Иродов похитителями трона Давидова, надеясь выражением покорности Риму сохранить за страною ее автономию и впоследствии поставить во главе ее потомка Давида, решились выйти из города, чтобы вверить судьбу свою в руки врага. Несмотря на строгий караул зилотов, отчаяннейших защитников города, задуманная фарисеями цель была достигнута хитростью: стоявший во главе означенной партии раввин Йоханан Бен Закай притворился мертвым и ученая братия вынесла его из города через ворота, назначенные для выноса мертвых.

Понятно, что Веспасиан следил за движением междуусобных партий в Иерусалиме, и нет сомнения, что он прежде уже был знаком с направлением партии фарисеев. Поэтому появление главы и членов оной в лагере римских легионов не могло быть встречено Веспасианом как неожиданный случай, возбуждающий обыкновенно подозрение и недоверчивость. Веспасиан выразил свое благоволение ищущим его защиты. Приобретя расположение и доверие Веспасиана и считая напрасным хлопотать о пощаде столицы и храма, бен Закай просил лишь о неприкосновенности города Ямны, который он раньше, предвидя падение Иерусалима, избрал местом для училища и синедриона или великого бет-дина[124].

Отношение евреев к язычникам ныне не те, которые существовали при первом падении Иерусалима. Тогда, как мы выше уже указывали, евреи приносили жертвы языческим богам, вступали с язычниками в брак, разделяли с ними хлеб; у них были общие языческие обряды, обычаи, пороки и т. п. Ныне же все эти отношения исчезли без следа, и их место заняла неизмеримая вражда и ненависть, лежавшие теперь непреодолимой пропастью между евреями и остальным миром. Во время падения Иерусалима при Тите евреи исповедовали уже единобожие[125] и благодаря благотворному влиянию Пятикнижия были свободны от многих из тех грубых и отвратительных пороков, в которых до распространения христианства был погружен языческий мир. Разврат во всех его отвратительнейших формах: блудодеяние, мужеложество, избиение детей в утробе матери, жесточайшее обращение с рабами, с нищими т. п. свободно практиковалось тогда во всех слоях греческого и римского общества как обычаи нормальной и естественной жизни. Поэтому при втором падении Иерусалима язычники были презираемы освободившимися от этих пороков евреями не только как политические враги еврейского царства и поработители еврейского народа, но и как отверженные Богом варвары, одержимые самыми возмутительными пороками. Только вооруженные безграничной любовью к человеку, Апостолы, движимые высшими побуждениями, с небывалым в истории самоотвержением выходят из среды евреев и, не страшась никакой опасности, идут к означенным народам, чтобы исцелить их от сказанных нравственных недугов и вывести на путь, на котором они сделались бы участниками благодати нового закона любви и добродетели, принесенного Иисусом Христом для спасения человека. Евреи же, повторяем, презирали язычников как политических врагов, чуждались их как нравственно зачумленных варваров, поклоняющихся не Богу, а идолам, и наконец, в силу основных своих законов, о которых мы выше говорили, относились к ним как к отверженным Богом бесправным животным.

Весьма естественно, что язычники со своей стороны платили евреям взаимно глубоким презрением, ненавистью, нередко подвергали их страшным гонениям и избиению, преследовали их религию и т. п. Цицерон говорит: «Все народы имеют свои религиозные обряды, подобно нам; но религия евреев столь противна величию Империи, славе нашего имени и законам государства, что она внушает нам отвращение»[126].

Тацит говорит: «Евреи, взаимно поддерживая друг друга во всем, питают вместе с тем непримеримую ненависть к прочим народам»[127]. Другое место: «Укрепления Иерусалима были, казалось, воздвигнуты в предчувствии той ненависти, какую впоследствии нравы и обычаи евреев внушили соседним народам»[128]. «Римляне смотрели на евреев как на народ, презирающий все священное у других народов и позволяющий себе все непозволительное, верный и любящий только своих и дышащий ненавистью ко всему прочему человеческому роду, невоздающий чести Царю и Цезарям» и т. п.[129].

Теперь достаточно ясно, какими глазами римляне смотрели на евреев и какие чувства они к ним питали. Тем не менее просьба Бен Закая, о которой мы выше говорили, была исполнена, и Веспасиан, хотя и отнял у евреев политическую автономию, оставил в неприкосновенности учреждения еврейской общины для взимания с евреев податей на прежних началах и разрешив устроить в Ямне школу, дал еврейским представителям возможность опять взяться за дело спасения народной свободы, восстановления трона Давида и т. п. Как заступник народа, приобретший расположение Веспасиана, бен Закай занял здесь в школе, которая de facto имела у евреев значение синедриона, председательское место. Благодаря усердию бен Закая, Ямна скоро превратилась в центр народной жизни евреев, которому подчинялись все еврейские общины не только в обетованной земле, но и в других странах. Эксплуатируя доверие римского правительства в пользу спасения народного дела, бен Закай, приемник его Акиба и сотрудники и сподвижники их, члены ученой ассоциации шли к своей цели по стопам прежних представителей еврейских учреждений и плоды их подпольной деятельности на этот раз созрели скорее, чем под влиянием первого сейма, возникшего после возвращения евреев из Вавилона, в силу грамоты Артаксеркса.

Спустя около 50 лет после падения Иерусалима при Тите, сказанные плоды проявляются в поголовном восстании евреев во всех обитаемых ими местностях, в Сирии, Персии, Египте и, наконец, в Палестине под предводительством Бар-Кохебы (127–135 годы).

Но Бар-Кохеба, т. е. сын звезды, как именовали его евреи или как сам себя именовал отчаянный боец и защитник лежащего у ног Рима отечества, оказался звездою обманчивою — «Бар-Козебою» для евреев. Сын звезды, его ментор и пророк Акиба, а с ним вместе значительное число книжников и несколько сотен тысяч евреев погибли от меча врага. Вместо надежды вырвать святой град из рук Рима и опять поднять над ним знамя народной свободы евреям пришлось покориться суровой воле победителя Адриана. Убедившись, что у евреев все религиозные обряды, молитвы и законы возбуждают политические страсти и внушают евреям ненависть к иноверцам и иноверческим властям, миролюбивый вообще и расположенный прежде к евреям Адриан издал указ, в силу которого евреям воспрещено было: совершать обрезание, праздновать субботние дни, читать молитву Шема, привязывать ко лбу «Тефилин»[130], а строже всего воспрещено было заниматься изучением Пятикнижия. Кроме того, было приказано за рукоположение в члены ученой ассоциации предавать смерти и того, кто рукополагал, и нового члена, а город, в котором совершено рукоположение — сжечь.

Все эти жестокие меры считались однако же недостаточными.

Укоренившиеся в еврейской жизни народные предания о Иерусалиме вдохновляли евреев самою беспримерною и отчаянною смелостью, при которой горсть еврейских ополченцев задерживала, а нередко и разбивала целые римские легионы[131]. Ожесточенный этой смелостью Адриан хотел с корнем вырвать Иерусалим из сердца и вытравить из памяти еврейского народа. Для этой цели он под страхом смертной казни воспретил евреям даже по одиночке приближаться к развалинам столицы и затем велел построить на месте Иерусалима новый город с римским именем (Aelia Capitolina), с римским лицом: богами, храмами, театрами, цирками и т. п., с помощью которых время изгладило бы из памяти евреев народные предания, связанные с памятниками разрушенного Иерусалима[132].

Но эти по-видимому предсмертные судороги иудейства не сломили еще духа евреев. Народ, потерявший политическую самостоятельность, как человек в тяжкой болезни: даже при самом сильном потрясении организма, при самой очевидной опасности никогда не допускает невозможности исцеления и до последнего издыхания с энергиею отчаяния гонит прочь от себя черную мысль о смерти. В роковую минуту, когда победитель венчается лаврами, надежда, покровительница слабых и страждущих, принимая в свои объятия побежденного, всегда говорит ему в утешение, что еще не все потеряно, указывая при этом, что если даже в видимом мире ему все изменило, если здесь нет для него помощи, то такую непременно надо ожидать из той области, куда обращен его страдальческий взор.

У евреев надежда эта была тогда тем сильнее и живее, что она воспламенялась содержанием давно установленных и вошедших в употребление знакомых нам гласных и негласных ежедневных и праздничных, общественных и семейных молитв, рассказывающих, между прочим, о чудесном исходе из Египта, о возвращении евреев из Вавилона, а вместе с тем самыми живописными красками рисующих обещанное будущее величие Израиля, трона Давида, Иерусалима и т. п.

Под влиянием этих молитв евреи не только при падении Бар-Кохебы, но и по сей день еще не теряют надежды, что Тот, кто два раза величайшими чудесами возвратил их в землю обетованную, не оставит наследия иакова в руках иноверцев, не даст Израилю погибнуть в руках врага и т. п.

Впрочем, крайне стесненные меры, установленные против евреев Адрианом, не долго оставались в силе. Ангонин, которому тоже пришлось подавить одно кровавое восстание евреев, отменил однако же означенные стеснения, открыл евреям временный доступ в Иерусалим и т. п. А так как местные власти по прежнему везде оставляли евреям в неприкосновенности не только те учреждения, которые им представлялись удобным орудием для взимания с евреев податей, но и суд еврейский (бет-дин), то школа или Великий Суд, переместившись тогда в Ушу[133], опять очутились во главе еврейского народа и по-прежнему стали руководить и управлять всеми рассеянными ныне по разным странам еврейскими общинами, и само собою разумеется на основании везде сопутствовавшего отныне евреям Пятикнижия и относящихся к нему преданий.

Разница, которою деятельность позднейшего народного трибунала отличалась от деятельности сейма и синедриона минувших времен заключалась в том, что вместо закона о публичных карательных мерах приходилось вводить систему тайных мер к уничтожению евреев, виновных пред еврейскими законами, властями и т. п., так как с падением храма или еще лет около сорока раньше, римское правительство лишило синедрион права приговаривать евреев к смерти.

Об этой перемене Талмуд сообщает нам следующее: «Со дня падения храма, хотя синедрион был уничтожен и четыре года как смертные казни отменены, однако законная сила четырех родов смертной казни не прекратилась: кто подлежит убиению камнями, тот или с крыши упадет, или хищный зверь его загрызет; кто подлежит сожжению, тот погибнет от пожара или змей (эмблема коварства и хитрости) его поразит; кто подлежит убиению мечом, того (по ложному доносу) предадут в руки правительства (иноверческого) или разбойники нападут на него; а кого следует удавить, тот утонет или умрет от того, что у него сдавит горло[134].»

Нам желательно было бы умолчать о подобной постыдной черте в древней организации еврейской общины, если бы документы и факты, о которых будем говорить, ясно не доказывали, что приведенная зверская система самосуда, при которой правительственные учреждения и власти нередко являются славным орудием в руках евреев, преследующих антиправительственные цели, применяется и по сие время в подпольной деятельности еврейских учреждений.

Затем, ныне водворившей во главе иудейства трибунал под именем школы, или хабура, ученой ассоциации пришлось решить еще одну немаловажную задачу.

После падения Иерусалима евреи были разбросаны по разным отдельным странам. Распространение между ними устного закона, без которого слово Пятикнижия, как мы выше говорили, остается во многих случаях, так сказать, непонятным звуком, было весьма затруднительно. Для этого необходимо было иметь постоянно громадное число хорошо подготовленных книжников, на что у народного трибунала средств не хватало. В силу этого обстоятельства члены хабура, или школы, сочли необходимым сообщить евреям, рассеянным по разным странам, устное предание письменно. С течением времени этих писаных преданий и правил накопилось очень много, и, собранные вместе в конце V века, они составили Талмуд.

Все книги известные ныне под именем Талмуда, состоят из Мишны и Гемары.

Мишна — это свод устных законоположений, отчасти основанных на слове Пятикнижия и отчасти, как мы выше говорили, вытекающих из его смысла (Галахот).

В том виде, в каком Мишна находится ныне, она собрана и составлена раввином Иудою Святым в III веке.

Мишна имеет шесть разделов:

Зераим — излагает правила, касающиеся молитв, земледелия и податей в пользу духовенства (11 трактатов).

Меэд — говорит о субботе, праздниках и о податях в пользу храма (12 трактатов).

Нашим — излагает семейное право и правила, относящиеся к присягам и обетам (7 трактатов).

Незиким — гражданский и уголовный устав и разные поучения (10 трактатов).

Кодешим — излагает правила, относящиеся к храмовой службе, жертвоприношению и к правам духовенства (11 трактатов).

Тегарот — правила об очищении (12 трактатов).

Мишна написана на библейском языке с примесью слов халдейского, арабского, греческого и латинского языков.