«Добрый воин, что с тобой? Кровь из ран струится!.. Где и с кем кровавый бой? Кто на Русь стремится? Счастью кто грозит сих стран И царю-надежде? Расскажи… Но кровь из ран Дай унять нам прежде». — Ах! счастливым тишиной, Други! вам безвестно, Что давно горит войной Край наш повсеместно! Лютый враг вломился к нам С грозными полками: Гром пред ним, и по стопам Кровь течет реками! Всюду ужас, смерть и страх! Свежие могилы! Запылал в моих глазах Родины край милый! Пусты хижины стоят, Брошены чертоги, Громы всех равно разят, Небеса всем строги! Ах, я зрел и отчий дом, В пепел обращенный; Враг везде бросал свой гром — В град и в храм священный! Там — о страшный сердцу час! Мне легко ль то было? — На груди моей погас Взор супруги милой! Той, кем был мне красен свет, Нет на свете боле: Месть врагам! был мой обет, И летел я в поле. Где слились Москвы струи И струи Колочи, В битвах там прошли три дни И без сна три ночи. Жадно кровь пила земля; Мы не уступали И широкие поля Трупами устлали. И теперь кровавый пар Над полями дремлет, И теперь еще пожар Те поля объемлет… Но звучит, я слышу, дол: Вот гремят бойницы! Ах! то враг к стенам пошел Древния столицы! Полетим!! — «Пожди хоть час, Отдохни доколе…» — Нет! я слышу трубный глас, Глас, зовущий в поле!.. Можно ль боль мне помнить ран И остаться с вами, Если всем грозит тиран Рабством и цепями!.. Вон пожар — и дым столпом!! Даль зажглася битвой: Сладко пасть в руках с мечом И в устах с молитвой! Дети мирной тишины! Нам ли до покоя? Всех за честь родной страны Кличет голос боя! Будь ты вождь, Бог браней, им Наш обет: отмщенье! — Так сказал — и все за ним Дружно на сраженье! Между 1812 и 1816 
Х. В. Фабер дю Фор. На Бородинском поле 17 сентября 1812 года
Песнь русского воина при виде горящей Москвы
Темнеет бурна ночь, темнеет, И ветр шумит, и гром ревет; Москва в пожарах пламенеет, И русский воин песнь поет: «Горит, горит царей столица; Над ней в кровавых тучах гром И гнева Божьего десница… И бури огненны кругом. О Кремль! Твои святые стены И башни горды на стенах, Дворцы и храмы позлащенны Падут, уничиженны, в прах!.. И все, что древность освятила, По ветрам с дымом улетит! И град обширный, как могила Иль дебрь пустынна, замолчит!.. А гордый враг, оставя степи И груды пепла вкруг Москвы, Возвысит грозно меч и цепи И двигнет рать к брегам Невы… Нет, нет! Не будет пить он воды Из славных невских берегов: Восстали рати и народы, И трон царя стрежет любовь! Друзья, бодрей! Уж близко мщенье: Уж вождь, любимец наш седой, Устроил мудро войск движенье И в тыл врагам грозит бедой! А мы, друзья, к Творцу молитвы: О, дай Всесильный нам Творец, Чтоб дивной сей народов битвы Венчали славою конец!» Вещал — и очи всех подъяты, С оружьем длани к небесам: Блеск молний пробежал трикраты По ясным саблям и штыкам! Между 1812 и 1816 Сетования русской девы
Ветер тихий, ветер тихий, Тиховейный сын весны, Ты зачем так долго медлишь В милой родине моей? Напитайся, ветер тихий, Ароматом здешних мест И лети, лети в чужбину Под шатры в военный стан. Быстротечный, быстротечный, Сладководный шумный Днепр! Говорят, свои ты волны К морю синему несешь… Что до моря? — Не напоишь Ты бездонной глубины; Потеки, река родная, К другу сердца в чуждый край. Там на знойном битвы поле Жаждет воин молодой: Окропи уста и раны Сладкой родины водой!.. Месяц светлый, месяц светлый! Что на бедную глядишь? — Не осушит луч холодный Слез горючих на очах… Ах, спеши туда, где милый, И златым своим лучом Заблистай ему светлее, Поиграй с его мечом!.. Но, увы! напрасно дева О любезном слезы льет: Он давно за Рейном шумным Беспробудным сном почил! Воин храбрый, воин храбрый, Не видать тебе луны, Ни красы родного солнца, Ни полей родной страны… О тебе дойдет лишь слава В милый сердцу русский край, Что на битвах ты, как русский, Храбр и страшен был врагам. Много пало, много пало Там, в зареинских полях; Но блажен, кто умер славно: Он бессмертен будет век!.. Между 1812 и 1816 Прощание
Покажись, луна златая, И пролей свой свет: Здесь невеста молодая Друга сердца ждет! «Милый, — молвит, — обещался Побывать ко мне, — Чу! в долине шум раздался: Скачет на коне. Знать, то он, моя то радость! Близок счастья час! В сердце льется, льется сладость… Слышу дружний глас! Он ли то, мой обрученной, Кем душа живет? Нет, не он, — в броне военной Кто-то строй ведет. Что ж ты, сердце, так застыло В пламенной груди? Ах! то он, то друг мой милый! Милый, погоди! Погоди! Ужель за славой Под грозу мечей Ты летишь на бой кровавый, Свет моих очей?» — Нет! не славы тщетной виды Нас влекут в поля: Терпит смертные обиды Русская земля! Время грозное военно: Всюду звук громов; Все, что в мире нам священно, Гибнет от врагов. Нет, теперь зажечь не можно Брачные свечи: Мне туда стремиться должно, Где звенят мечи! Там с врагом мы крови чашу Будем братски пить, И вражду там станет нашу Бог и меч судить! Может, бледный труп прикроет Черный вран крылом, Иль могилу мне изроет Верный друг мечом. Все равно — мне наслажденьем Больше жизнь не льстит, Коль отчизне покореньем Дерзкий враг грозит. Если ж спор счастливой битвой Скоро мы решим, — Жди меня, мой друг, с молитвой: Буду век твоим! Между 1812 и 1816 
Н. Матвеев. Вдова генерала Тучкова на Бородинском поле
Авангардная песнь
На голос: В чистом поле под шатрами.
Скоро зов послышим к бою И пойдем опять вперед; Милорадович с собою Нас к победам поведет! Над дунайскими брегами Слава дел его гремит; Где ни встретится с врагами, Вступит в бой — врагов разит. Вязьма, Красный, Ней разбитый Будут век греметь у нас; Лавром меч его обвитый Бухарест от бедствий спас. Чтоб лететь в огни, в сраженье, И стяжать побед венец, Дай одно лишь мановенье, Вождь полков и вождь сердец! Друг солдат! служить с тобою Все желанием горят; И, к трудам готовясь, к бою, Общим гласом говорят: «Милорадович где с нами, Лавр повсюду там цветет; С верой, с ним и со штыками Русский строй весь свет пройдет!..» Авангардная песнь
Друзья! Враги грозят нам боем, Уж села ближние в огне, Уж Милорадович пред строем Летает вихрем на коне. Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Зарделся блеск зари в лазури; Как миг, исчезла ночи тень! Гремит предвестник бранной бури, Мы будем биться целый день. Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Друзья! Не ново нам с зарями Бесстрашно в жаркий бой ходить, Стоять весь день богатырями И кровь врагов, как воду, лить! Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Пыль вьется, двинет враг с полками, Но с нами вождь сердец — герой! Он биться нам велит штыками, Штыками крепок русский строй! Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Здесь Милорадович пред строем, Над нами Бог, победа с ним; Друзья, мы вихрем за героем Вперед… умрем иль победим! Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Хор:
Идем, идем, друзья, на бой! Герой! нам смерть сладка с тобой. Между 1812 и 1816 
Граф Михаил Андреевич Милорадович. Литография
Приветствие Тихому Дону старого казака Грома Булатова, возвратившегося в станицу отцов своих после побед, одержанных на святой Руси в славной Отечественной войне 1812 года
Здравствуй, тихой Дон, священный! Дом мой! Родина моя! Смолкнул гром в Руси военный И опять лечу к вам я! Чтоб принудить, нету силы, — Жить меня в других странах; С колыбели до могилы Рай донцов на сих брегах. Нет! Врагов мы не пустили Посмотреть на синий Дон! За Москву мы им отмстили, За царя, за свой закон!.. Скорбно все в России было, Гром и бури вкруг Москвы; Все в пожарах, все уныло!.. «Где же, дети Дона, вы? Что в полях вас русских мало?» — «Бремя лет, седин и ран На Дону вас задержало!» — Так гласит наш атаман! «Все сюда! Россия страждет…» Всполохнулся тихой Дон; Всякой воин биться жаждет За царя, за свой закон! Скоро мы коней седлаем, Богу вверив чад и жен, И тебя мы оставляем, Друг народа! Тихой Дон! Скоро, бодро мы явились Там, где надо быть полкам; Все смотрели и дивились Старым храбрым казакам. Лишь пришли, тотчас с Платовым Все пустились за врагом; Вождь-отец с уменьем новым Всюду смерть бросал и гром! Враг дрожал — свои дивились, Царь к нам ласково писал; Мы вождем своим гордились, Графом царь его назвал. Титлом, славой днесь сияет, И полезен он вдвойне: На Дону покой вселяет, Громы мещет на войне. С королями и царями Стал знаком наш вождь Платов; Чрез него и за морями Славят имя казаков! И в потомстве не забудут Дона тихие реки, Вечно в мире славны будут Дон, Платов и казаки! В Шлезии 1813 года 
Н. Самокиш. Казак на плацу. Конец XIX века
Графу М. А. Милорадовичу в день именин его 8 ноября 1818 года (при подарке чаши)
Герой, прославленный войною, Но в мире и войне равно любимый мною, Прими мой скудный дар и с ним Мои усердные желанья: Да будет жребием твоим Признательность граждан, народа восклицанья, За твой правдивый суд, за славные дела Да пробежит о них из края в край хвала. Но счастье не в молве — под шумом громкой славы. Бесценный мир души и тихие забавы И нектар сладостный надежды пей Из чаши сей. Давно ли Красного поля В сей день под сечею горели, И оснеженная краснелася земля, Непобедимые бледнели? Давно ль сыны чужой земли, В слезах твои лобзая длани, Баярдом Севера тебя назвали?.. О чудных прошлых днях священной россам брани, Герой, воспоминанья пей Из чаши сей. Но не одним мечом в гремящих битвах славный, Ты доблестен на поприще ином: И Задунайскому в делах правленья равный, Неумолимо мещешь гром На злобных и душой коварных. С такой же быстротой, как в поле, гнал врагов, Успел ты граждан благородных Найти усердие и чистую любовь!.. Ты принял в бедности сердечное участье, И с правосудием даруешь людям счастье… Но радость всем даря, почто ж печален сам? Чего недостает еще тебе к блаженству? Дивимся вкуса совершенству, Идут в твой дом, как в некий храм!.. Есть много почестей и славы. Истощены тебе дары, И всякий день тебя забавы Зовут на новые пиры, А горесть дух твой утесняет. Какой тебя тревожит рок? Увы, ничто не утешает, Кто в мире сердцем одинок! Но успокой души волненье, И грусти тайной утоленье С любовью счастливой не пей Из чашки сей. 1818 Тост в память донского героя
О други! Плато́ва могила сокрыла, И в день сей протек уже год С тех пор, как не стало донского светила, — И грустен придонский народ… Он храбро с донцами в кровавую сечу — И громы и гибель враждебным полкам!.. И весело в битве к победе навстречу Скакал по гремящим полям! Пред ним трепетали дунайские воды И берег Секваны дрожал; Донцам и Платову дивились народы, И мир его славным назвал! Но, други, Платова могила сокрыла, И в день сей протек уже год С тех пор, как не стало донского светила, — И грустен придонский народ… И грусть по герое мы чувствуя нову В день, памятный нашим сердцам, Напеним фиялы: бессмертье Платову И честь знаменитым донцам! Общий голос:
…Бессмертье Платову! И честь знаменитым донцам! 3 января 1819 Суворовский генерал[74]
Италия!.. Суворов… и герои… Горят на Требии кровопролитны бои! И там, где Аннибал водил на Рим полки Из африканской Карфагены, С нагайкой и с копьем донские казаки И с берегов далекой Лены Воюют меткие сибирские стрелки: Все Павла Первого солдаты, Идут — и бьют французов в гроб… Кого поцеловал Суворов в лоб? И говорит: «Ты мой крылатый!» Гористо!.. ночь темна и не видать ни зги: Везде беда сам-друг с преградой, Скользят над пропастью неверные шаги И старых гренадер с отрядом Кто этот воин молодой?.. . Светает!.. ясно в вышине! И вот река и мост в огне, И за рекой французски рати… Но он, охотник наш до смелых предприятий, Чрез мост, сквозь пламя, — на коне! За ним и апшеронцы следом. Вперед!.. Но враг внизу, а тут стеной гора, И на спину весь полк! и вниз летит — ура! И возвращается к Суворову с победой… . Валахия… и славные дела! В монастырях звонят в колокола: Купцы, и греки, и бояры Везут в ущелья гор пожитки и товары… Луна бежит на христианский крест! Не полагаются на городские стены Боятся турок и измены: Я узнаю тебя, смятенный Бухарест!.. Не плачь, прекрасная девица, Богатого бояра дочь! Еще в Дунай не погрузится ночь, А уж твоя воспразднует столица… И вот он здесь, сам вождь передовой! И турок бесится — и стыд скрывает свой… На чьей груди нет больше места? Что ж дать ему? — Сказать: «Спаситель Бухареста!» . Под Красным городом краснеются поля: Французской кровию намокнула земля… Что там чуть видится, как детские игрушки?.. «Они!.. Бей сбор!.. вставай!.. Мерлин, где ваши пушки? Конвой назад, вперед стрелки! Ребята павловцы! вон видите ль колонну? Я вам ее дарю… Вперед! — в штыки!..» Уж Ней не доведет полков к Наполеону. Напрасно по лесам послал искать дорог… Все тут легли… и тут их тлели кости! Зачем вы к нам пришли, непрошенные гости? Лиха у нас зима! велик наш русский Бог! Но кто средь натиска и крепкого удара В жару войны не ведал мести жара? Кто и врагов от гибели берег, Кому француз дал прозвище Баярда?.. Се Милорадович, друг жизни боевой, Гроза врагов… и благодетель мой! 1825 Ответ графа Остермана
Под Витебском, в 12-м году, Когда француз на всем ходу, Послушный во́ждю-великану, Остановился… бой кипит, кипит… И от полков передовых летит Гонец усталый к Остерману: «Французы ломятся… их сомкнутая рать Идет стеной… все гибнет… нас немного: Что делать, граф?..» И граф: «Что делать? — вскрикнул строго, — Стоять и умирать!..» 1826 
Д. Доу. Портрет Александра Ивановича Остермана-Толстого. 1825
Смерть Фигнера
Опыт народной поэзии
I Уж солнце скрылось за леса. Пойдем и сядем здесь, любезный…евич! Ты закрути свои два длинные уса! И ты, как сказочный Иван-царевич, Слыхал, видал большие чудеса!.. Но я один и вижу, как в картине, Живой, картинный твой рассказ, Как бились вы насмерть над Эльбой на плотине, Где Фигнер-партизан, как молния, угас… О, Фигнер был великий воин, И не простой… он был колдун!.. При нем француз был вечно беспокоен… Как невидимка, как летун, Везде неузнанный лазутчик, То вдруг французам он попутчик, То гость у них: как немец, как поляк; Он едет вечером к французам на бивак И карты козыряет с ними, Поет и пьет… и распростился он, Как будто с братьями родными… Но у́сталых в пиру еще обдержит сон, А он, тишком с своей командой зоркой, Прокравшись из леса под горкой, Как тут!.. «Пардон!» Им нет пардона: И, не истратив ни патрона, Берет две трети эскадрона… И вот опять на месте стал, Как будто и не он!.. . . II Он широко шагал! И часто, после шибкой драки, Его летучие биваки Сияли где-нибудь в глуши: В болоте топком, в чаще леса, На гребне дикого утеса… И вот Орловский сам картину с них пиши! Храпят у коновязи кони, Звенят над кормом удила. «Никто не смей снимать седла! Кругом француз!.. Мы тут как рыба в тоне; Дремли без сна и будь готов!» Так он приказывал… И, лежа вкруг котлов, Курят табак усатые гусары, И зорко вдаль глядит казак… И он своим рассказывает так: «Я бился с турком, мне знакомы янычары; Тогда служил я с пушкою пешком. — Готовы лестницы? — сказал Каменской. А было то под грозным Рущуком. — Но ров не вымеряй… Тут с хитростию женской Потребно мужество… И кто из удальцов. Украдкой проползет и вымеряет ров? — Он все сказал. И я пустился… Темнело в поле и в садах, Муллы сзывали на молитву, И турки, говоря про битву, Табак курили на валах… Фитиль над пушкою дымился, Дремал усталый часовой… Я подошел… перекрестился… И лот на снуре весовой Тихонько с берега скатился… Я вымерил и возвратился. И храбрый русский генерал Спасибо русское за подвиг мне сказал, И я в душе ношу спасибо это. Хозяин мудрый правит светом: Товарищи, наш Бог велик! Он от погибели спасает неминучей». Так он рассказывал… и красный луч зари Уже проглядывал вдали за синей тучей… Тогда в Саксонии вели войну цари, И против них Наполеон могучий, Как темная гроза, над Эльбою стоял, И в перемирие он битвы замышлял… III …Чу, кто там проскакал Близ городка красивого Дессау? Конечно, к Верлицу? Да, Верлиц — сад на славу! Я сам в нем был, и он меня пленял… «Смотрите, и не пьян, а по колено море: Вот партизан прямой! В груди заслышав горе, В веселый сад он мчится погулять! А может, и не в сад… Как знать? Уж перемирию конец… опять тревоги: Французской конницей заставлены дороги, В саксонских городах везде француз!.. Наш партизан лихой! Уж подлинно не трус. И он без устали… всю ночь считает звезды! Сам поверяет цепь и ставит сам разъезды… При нем никто не смей зевать!» Но кто взмутил песок зыбучий? Что там синеется? Как издали узнать?.. Быть может, лес, быть может, тучи… Ах, нет, то к Верлицу валит французов рать… IV «Бей сбор! Муштучь! Труби! Вся партия к походу! Француз объехал нас дугой И жмет к реке. Друзья, назад нам — прямо в воду! Вперед — на штык, на смертный бой! Но я, друзья, за вас в надежде, Что слово смерть не испугает вас: Не все ль равно, что годом прежде, Что позже десятью возьмет могила нас!.. Слушай! стоять! не суетиться! Патрон и мужество беречь! Стрелкам по соснам разместиться: Ни слова… ни дохнуть, в тиши стеречь! Драгуны могут, спешась, лечь… А вы, мои залетные гусары, Бодри коней и сноровляй удары! Ни вы меня, ни я друзей не выдавал! Дай сабле поцелуй, и бьемся наповал!» V Шумит… вдали песок дымится: Француз сквозь частый бор проник. Палят!.. Вот конница и пеших крик; Уланы польские… и все на нас валится, Как лес!.. «Молись — и на коня! Сюда, на узкую плотину: Одна сменяй другую половину. И все смотрите на меня!.. Уж я с женой в душе простился, Сказал последний мой завет: Я знал, когда на свет родился, Что ведь должно ж оставить свет…» Сказал… пошел… и закипело… VI Ну……евич! Это дело Из самых славных русских дел… Уж бой давно, давно горел: Дрались в лесу и на поречье, Постлался трупом узкий путь, И русская трещала грудь. Никто не думал об увечье: Прочь руку — сабля уж в другой! Ни фершалов, ни перевязки!.. Признаться, разве только сказки Расскажут о борьбе такой… VII «Но где ж союзники? Ко времени б и месту Теперь им быть!.. На них надежда уж плоха! Дерись… година нам лиха!» Так два отчаянных, влюбленных жениха До смерти режутся за милую невесту… Что зашумел громчее лес? Еще звончей и ближе топот… Берут французы перевес! У наших слышен тайный ропот… То не боязнь, но злей… то шепот: «Что не видать его в огне?» Доселе, в бурке, на коне, Он все был тут, в глазах маячил, Он сам, он первый рубку начал… VIII Взошла, как и всегда, луна И в ясной Эльбе потонула; Какая мертвая, глухая тишина!.. Но разве днем не эта сторона Кипела адом? Да! И вот уснула! И враг и друг — в непробудимый сон!.. О берег, берег Эльбы дальной! Что мне сказать жене печальной? Где он, герой? Куда ж девался он? Никто не знает, неизвестно! Его искали повсеместно: На поле битвы, по лесам; Но он остался в ненайденных, Ни между тел, ни между пленных. Его безвестен жребий нам!.. Лишь ты, любезный…..евич, Порою, вспомянув о нем, Мне говоришь: «Он был прямым богатырем И чудом… как Бова, Додонский королевич!..» Ты помнишь, как тебе твердил я: «Говори (Как вместе мы запрошлым жили летом), Рассказывай мне, друг, о человеке этом: Я рад прослушать до зари!» И проводили мы в рассказах дни и ночи. Тогда каким огнем твои пылали очи! Летели мимо нас вечерние часы, Слеза в очах твоих светилась И тихо из очей катилась На длинные усы!.. 1826 Партизан Сеславин
Он в юности своей весь отдался наукам, Дышал мечтой о жизни боевой; И чтением он ум обогащая свой, И душу приучал к волшебным славы звукам… Но вдруг… Двенадцатый, с его войною, год! Пожар! Отечество горит — и весь народ К оружью от сохи… И косы на защиту… Кто там на дереве сидит И, пепельной золой покрыту, Москву святую сторожит? Кто так искусно нам дает правдивы вести? Он храбр и прям, как меч! Ни трусости, ни лести!.. Вот Вильна, польский град, французами кипит! Двадцатиградусный мороз трещит! И русские сердца трещат от правой мести! Кто ж воин сей с отвагою такой, В крови, с подвязанной рукой, С дружиной ломится в вороты? Вот груды золота в разбитых сундуках: Пусть гинет золото в снегах, Ему важнее есть заботы, Чтоб славу скользкую держать в своих руках… Героям древности он благородством равен, Душой прямой россияни́н, О нем вещал бы нам и предок-славянин: «Се — славен!» 1827 Партизан Давыдов
Усач. Умом, пером остер он, как француз, Но саблею французам страшен, Он не дает топтать врагам нежатых пашен И, закрутив гусарский ус, Вот потонул в густых лесах с отрядом — И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом, То, вынырнув опять, следо?м Идет за шумными французскими полками И ловит их, как рыб, без невода, руками. Его постель — земля, а лес дремучий — дом! И часто он, с толпой башкир и с казаками, И с кучей мужиков, и конных русских баб, В мужицком армяке, хотя душой не раб, Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы, И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан. Но милым он дарит, в своих куплетах, розы. Давыдов! Это ты, поэт и партизан!.. 1827 Достопамятные поцелуи
Француз жестоко напирал, А наши не давали поля; Уже близка была постыдная неволя; Уж город Дрогобуж пылал. На благочестие грозилося бесчестье… Церквам и утвари готовился позор; К нам злей татарина француз вломился в двор — И русский дворянин, отдав огню поместье, Мужик избу; и все — пока пройдет гроза, — Пошли скитальцами, куда глядят глаза… И мещанин — я видел в Дрогобуже — Жену с грудным вперед услал, Иконы древние волнам Днепра отдал; И, в новом домике своем, бедняк, он тужит: «О, по грехам нас наказует Бог! Он уражен безверьем и лукавством… И вот злодей идет с своим самоуправством». И с словом сим, скропя слезами свой порог, Бедняк, припав, целует И пол и каждую ступень крыльца… Но вот палят! Француз дерется и штурмует! И изгнанник, моля о помощи Творца, Бежит искать жену и дряхлого отца. 1827 Черта при сдаче Москвы
Гремит уж день, гремит другой, все громче И с каждым разом днем слышней и ближе, ближе Незримая гроза! — Вдали дымится… Не видно черных туч, на небе тихо, И ветр к сырой земле дубрав не клонит, А некий шум и гул в лесах все ходит И что-то в глубине долин вздыхает… Везде бледнеет жизнь, и смерть и страхи Скитаются кругом Москвы священной. И вот гонец гонца опережает! Кутузов сам с своею сединой Является в столице опустелой, Народ хотел ему вскричать ура! Но замер глас в устах оцепенелых — И возгласилося одно увы![75] 1827 <Две сцены>
<I.> Канун 6 августа 1812 года
Деревенский мальчик и его дедушка. М а л ь ч и к (выходя из леса) Где, дедушка! так небо горит, краснеется, как кровь? Д е д Там бьются, там Смоленск! М а л ь ч и к Горит!.. А нивы с хлебом Куда ж девалися? Д е д Дитя! Толпы врагов, Толпы французов их пожгли, измяли: Они, как вихорь набежали Оттоле, из-за польских рек, Как саранча: от них зерна не стало; В ручьях воды для конницы их мало!.. Везде огонь! настал последний век! М а л ь ч и к Но кто ж стоит за город наш родимый? Д е д Вчера у Красного с несметной силой враг На Неверовского налег… неустрашимый Чуть шел, торгуяся за каждый шаг; И встрел врагов Оленин со стрелками. Хитрец хотел схватить наш град руками: Но скоро Дохтуров от Рудни подоспел, И князь Багратион привел большие войски, И с табором казачьим налетел Боец Платов; и у ворот Покровских И у Молоховских уж дан отпор врагам: Я видел, разъезжал Барклай и Коновницын; Чу! Вот опять палят: вот молния с бойницы!.. М а л ь ч и к А Превятая где ж? Д е д Звонят в колокола: Знать, понесли Ее икону: Пречистая! спаси наш край от зла И вымоли нам, грешным, оборону! М а л ь ч и к О! сколько плача и тревог! Ах, дедушка, что будет с нами? Что с ними, с страшными врагами? Д е д Молись! Их покарает Бог! <II.> 5 ноября 1812 года
Утро. Мальчик (вооруженный) и дед. М а л ь ч и к Знобит! сильней вчерашнего мороз! Но мы вчера разведались с французом! Мы заманили их в засаду — и обоз Растормошили весь с богатым грузом. Д е д А пленников куда девали вы? М а л ь ч и к Куда? Один пробит, другой без головы. А как они прощения просили: Иной рыдал, тот с криком руки вверх!.. Однако ж наши всех Кого зарезали, кого долбней добили! Д е д А на Хмости? М а л ь ч и к Я слышал, вся река Загружена обозом и конями… Д е д А ведь она довольно глубока!.. М а л ь ч и к (оборачиваясь) Что это, дедушка, там на горе, над нами, Бредут, шатаются два словно мертвеца. На них живого нет лица, Трясутся, в рубище, грызут конину! Д е д Так вся их армия… из ней же половину Оставили волкам и вранам на расклев… М а л ь ч и к Так вот несметное соборище врагов! Как страшно шли они на нас с грозою! Недоставало им больших дорог: Теперь их будто кто погнал лозою… Ах, дедушка!.. Д е д Молись: их покарал уж Бог!.. 1827 Подвиг Сипягина
Кто сей и в правилах и в нраве твердый, Холодный за пером, запальчивый в войне, Летит в огонь и дым горящей Бишефсверды Под буркой, на донском коне?.. Узка дорога, две колонны Французские стоят, И смельчака, без обороны, Схватить живьем хотят… Но он, перекрестясь, с огнем своей отваги, Сквозь град картечь, сквозь пулей дождь Махнул — и невредим!.. Кто ж он, сей вождь?.. Он, по пословице, своей храбрее шпаги: Я узнаю тебя — Сипягин! 1827 
Д. Доу. Портрет Николая Мартьяновича Сипягина
Раненый воин у подмосковных поселян
Отрывок
Уж третий день гремит все боле, Все ближе день за днем; И с каждым часом все слышнее Тревога и гроза. Дымится даль, долины стонут, Кругом трепещет жизнь, И все тоской и страхом полно У древних стен Москвы. В лесах, в стране уединенной, Давно забывший мир, Отшельник древний слышит бурю И смотрит в небеса. К нему, оставя плуг и косу, Стеклись толпы селян, И мнят, в очах святого мужа Свой жребий прочитать. «Отколь предвестные явленья — Невидимой грозы: Под небом ясно, в поле тихо, А гром кругом гремит? Молвы и страх по селам ходят, Забыт и хлеб и сон; И смотрят все, как страшно рдеет Край неба по ночам». Так старцу мирные вещают, И всяк спешит открыть, Что небо, и земля, и души Полны предвестьем бед: «Уж третью ночь». — «Мы сами слышим». — «В лесах унылый вой, И псы не спят по ближним селам, И в трепете стада. В лесу густом лучи сверкают, Как длинный ряд свечей: То волки гладные, скликаясь, Все на полночь идут»[76]. — «Им вслед орлы и жадных вранов Стада из дальних стран, Как будто чуя глас призывный На некий сытый пир». — «Скажи нам, муж угодный небу! Какой оно бедой Спокойным угрожает селам И жатвам наших нив? — Ужель столпы, явленья ночи, Горящи в небесах, Сойдут пожарами на землю И нас в грехах пожгут? Ужель…» И речи не скончали, А в чаще вдруг мелькнул Коня ведущий ратник юный С пониклою главой. И вот он, в думу погруженный, Ему подпора меч! И добрый конь с тяжелой язвой Чуть идет — следом кровь. Померкла сталь на ратном шлеме, Стальной нагрудник смят; И меч лучи свои утратил, И рана на челе. И капли слез и алой крови На лилиях ланит. Осанистый, согбен печалью Как вихрем клен младой. — Все говорило, что из сечи Исторгшись роковой, Искал убежища сей витязь. — Отшельника узрев, Он стал и, взор возведши к небу: «Хвала тебе Творец! Я в сей дичи умру спокойно!» И, к старцу обратясь: «Прими меня, пустынный житель! Под свой смиренный кров. Прими — я видел спор народов: Я был в Бородине. Прочь, прочь ужасные виденья Пожаров и убийств: Увы! Родных и ближних гибель Легко ли пережить?» — Сказал и, бледный, поникает Без чувств на мягкий луг, И жизни ход едва приметен В биенье томных жил. Но старец, умудренный в тайнах, Недуги врачевать, Умел сбирать в пустыне травы С молитвой в должный час. И ранний цвет полей воскресших, Сокровище весны, И сок растений запоздалых До дней осенних бурь. И вот, сосуд уже наполнен Целительным питьем; И только лишь края сосуда Коснулись бледных уст, Мгновенно воин пробудился И скоро — жизни весть — В ланитах выглянул румянец; Заискрилось в очах. И, сном и пищей подкрепленный, Когда уж день погас, И в поле молчаливо стало, Моленьем поселян И старцем преклонен, — садится Гость юный у костра И начал краткой, беглой речью О битвах свой рассказ. Хотел он мирным поселянам, Чтоб местью их зажечь, Пересказать, как начиналась Великая борьба, Как рати двадцати народов С могучим их вождем Вошли — и вспыхнул бой за боем За честь, — на жизнь и смерть! — «Еще с явленьем дней весенних, — Так воин говорил, — На западном краю России Послышалась гроза. Высоко поднялося пламя И, в дым облечено, Еще как будто колебалось, Все больше становясь. Враги сдвигалися, как тучи, Готовя смерь и гром; Но россы, как орлов станицы, Туда с весельем слух, Где в мраке рокотали громы, И быстро смелый взор На блески молний в грозных тучах: Сердца просились в бой! Но не дал боя царь наш мудрый, А подал тайный знак — И рати в отступ: враг забылся И думал: мы бежим! Но мы бежали, поражая, И у Смоленских стен, Узнал француз, как стоек русский! Тут был — к Москве порог. И он переступил, и нагло Ломился к нам на двор! Уж Русь отхвачена по Вязьму И Гжатск, — Бородино. Бородино есть на Колоче[77] И Войня, Стонец там; И встарь там, видно, колотились, Была война, был стон! И мы там… чу! палят! уж близко! Друзья! Француз в глазах! Прочь плуг и косу! Серп — на пику! Сам на конь — и на бой!..» 1828 К XII-му году
Дванадесятый год! Могу ль тебя забыть! Огнем и кровию написана картина Войны за право: быть или не быть! Бородино, великих дел долина, На памятных листах времен блистаешь ты: Твой воздух — дым, твой лес — из стали Был в страшный день. Там пышно расцветали Геройских подвигов цветы Вождя, пленителя могущей Эривани, Который собрал лавр и золотые дани, Восток Полночи покоря, Молебен пел под тенью Арарата, И знамя русского царя Возвеял на челе священного Эвфрата. 1829 1812 год
(Отрывок из рассказа) Посвящено людям XII-го года
Дошла ль в пустыни ваши весть, Как Русь боролась с Исполином? Старик-отец вел распри с сыном: Кому скорей на славну месть Идти? — И, жребьем недовольны, Хватая пику и топор, Бежали оба в полк напольный; Или в борах, в трущобах гор С пришельцем бешено сражались. От запада к нам бури мчались; Великий вождь Наполеон К нам двадцать вел с собой народов. В минувшем нет таких походов: Восстал от моря к морю стон От топа конных, пеших строев; Их длинная, густая рать Всю Русь хотела затоптать; Но снежная страна героев Высоко подняла чело В заре огнистой прежних боев: Кипело каждое село Толпами воинов брадатых: «Куда ты, нехристь?.. Нас не тронь!» Все во?пили, спустя огонь Съедать и грады, и палаты, И созиданья древних лет. Тогда померкнул дневный свет От курева пожаров рьяных, И в небесах, в лучах багряных, Всплыла погибель; мнилось, кровь С них капала… И, хитрый воин, Он скликнул вдруг своих орлов И грянул на Смоленск… Достоин Похвал и песней этот бой: Мы заслоняли тут собой Порог Москвы — в Россию двери; Тут русские дрались как звери, Как ангелы! — Своих голов Мы не щадили за икону Владычицы. Внимая звону Душе родных колоколов, В пожаре тающих, мы прямо В огонь метались, и упрямо Стояли под дождем гранат, Под визгом ядер: все стонало, Гремело, рушилось, пылало; Казалось, выхлынул весь ад: Дома и храмы догорали, Калились камни… И трещали Порою волосы у нас От зноя!.. Но сломил он нас: Он был сильней!.. Смоленск курился, Мы дали тыл. Ток слез из глаз На пепел родины скатился… Великих жертв великий час, России славные годины: Везде врагу лихой отпор; Коса, дреколье и топор Громили чуждые дружины. Огонь свой праздник пировал: Рекой шумел по зрелым жатвам, На селы змеем налетал. Наш Бог внимал мольбам и клятвам, Но враг еще… одолевал!.. На Бородинские вершины Седой орел с детьми засел, И там схватились исполины, И воздух рделся и горел. Кто вам опишет эту сечу, Тот гром орудий, стон долин? — Со всей Европой эту встречу Мог русский выдержать один! И он не отстоял отчизны, Но поле битвы отстоял, И весь в крови, — без укоризны — К Москве священной отступал! Москва пустела, сиротела, Везли богатства за Оку; И вспыхнул Кремль, — Москва горела И нагнала на Русь тоску. Но стихли вдруг враги и грозы — Переменилася игра: К нам мчался Дон, к нам шли морозы — У них упала с глаз кора! Необозримое пространство И тысячи пустынных верст Смирили их порыв и чванство, И показался Божий перст. О, как душа заговорила! Народность наша поднялась: И страшная России сила Проснулась, взвихрилась, взвилась: То конь степной, когда, с натуги, На бурном треснули подпруги, В зубах хрустели удила, И всадник выбит из седла! Живая молния, он, вольный, — Над мордой дым, в глазах огонь — Летит в свой океан напольный; Он весь гроза — его не тронь!.. Не трогать было вам народа, Чужеязычны наглецы! Кому не дорога свобода?.. И наши смурые жнецы, Дав селам весть и Богу клятву, На страшную пустились жатву… Они — как месть страны родной — У вас, непризванные гости. Под броней медной и стальной Дощупались, где ваши кости! Беда грабителям! — Беда Их конным вьюкам, тучным ношам: Кулак, топор и борода Пошли следить по их порошам… И чей там меч, чей конь и штык И шлем покинут волосатый? Чей там прощальный с жизнью клик? Над кем наш Геркулес брадатый — Свиреп, могуч, лукав и дик — Стоит с увесистой дубиной?.. Скелеты страшною дружиной, Шатаяся, бредут с трудом, Без славы, без одежд, без хлеба, Под оловянной высью неба, В железном воздухе седом! Питомцы берегов Лоары И дети виноградных стран Тут осушили чашу кары: Клевал им очи русский вран На берегах Москвы и Нары; И русский волк и русский пес Остатки плоти их разнес. — И вновь раздвинулась Россия! Пред ней неслись разгром и плен И Дона полчища лихие… И галл и двадесять племен От взорванных Кремлевских стен, Отхлынув бурною рекою, Помчались по своим следам!.. И с оснеженной головою Кутузов вел нас по снегам; И все опять по Неман с бою Он взял — и сдал Россию нам Прославленной, неразделенной. И минул год — год незабвенный! Наш Александр Благословенный Перед Парижем уж стоял И за Москву ему прощал! 1839 
Л. Ругендас. Пожар Москвы 15 сентября 1812 года. Первая половина XIX века
Славное погребение
Битва на поле гремела — битвы такой не бывало: День и взошел и погас в туче нависнувшей дыма; Медные пушки, дрожа, раскалялись от выстрелов частых, Стоном стонала земля; от пальбы же ружейной весь воздух Бурей сдавался сплошной… Там, по холмам Бородинским, Юноша нес на плечах тело, пробитое пулей: Свежая кровь по мундиру алой тянулась дорожкой. — Друг! ты куда же несешь благородную ношу? — В ответ он: — Братцы! товарищ убит! Я местечка ищу для могилы, — Видите ль, взад и вперед колесистые бегают пушки, Кони копытом клеймят поле; боюсь я: собрата Конница ль, пушки ль сомнут… не доищешься после и членов! Грустно подумать и то, что, как поле затихнет от битвы, Жадный орел налетит — расклевать его ясные очи, Очи, в которые мать и сестра так любили глядеться!.. Вот почему я квартиры тихой ищу постояльцу! — Ладно! — сказали сквозь слез усачи-гренадеры и стали, Крест сотворивши, копать, на сторонке, могилу штыками… Только что кончили труд, закипела беда за бедою: Буря за бурей пошла… и метелью и градом картечи, Черепом бомб и гранат занесло, завалило могилу!.. 1841 Наполеон в русской избе
Обманутый своею целью, Не сбывшейся в минувшем, видя сон, Один под русскою метелью Сидит в избе Наполеон! И сколько дум, и сколько предприятий Кружились смутно пред вождем, Когда в снегах, среди разбитых ратей Сидел пред русским он огнем: Печь нашу сделали камином, Кругом все был наш снег да мрак, Наш ветер выл над исполином, И гикал в поле наш казак! И вот как думал он о ратях, об отчизне, К нему явилась <?> мысль одна: «Как скользок и лукав путь жизни, И как нам слава неверна!» 2 апреля 1854 
И. Теребенев. Наполеонова пляска. 1813
И. Теребенев. Французские мародеры, испугавшиеся козы. 1813
Письма к другу
Часть I
Письмо первое
К другу
Исполняю желание твое, любезный друг! Вот разные статьи и отрывки мои, напечатанные в разных повреме́нных изданиях. Я собрал, однако ж, только те, которые имели счастие обратить на себя особенное внимание просвещенных читателей; прочие могут покойно дремать в глубоком мраке забвения! Но прежде отсылки статей сих к тебе я их пересмотрю: убавлю, добавлю и, сколько время и обстоятельства дозволят, обработаю. Я постараюсь притом рассказать тебе, по какому случаю, когда и где написана какая статья, и вот что, как я думаю, наполня промежутки, составит некоторую связь между разными отрывками. Вот один из важнейших по содержанию своему: «О необходимости иметь историю Отечественной 1812 года войны», — начнем с него.
Частые разговоры о войне Отечественной, о славе имени и оружия русского, о духе народа, о мужестве войск были поводом к рассуждениям о необходимости истории. О подвигах, совершенных за Днепром и Окою, рассуждали мы на берегах Эльбы и Рейна! Слава России гремела в устах чуждых народов, звуки похвал их отзывались в сердцах наших, но долго ль существует слава дел, не запечатленных на скрижалях истории? При общем согласии в необходимости оной были, однако, разные толки, как писать ее.
После рассуждений с просвещенными товарищами размышлял я и сам с собою о важном предмете сем. Много счастливых мыслей приходило мне в часы трудных переходов и при кратковременном отдыхе у полевых огней. Из многих удержал я в памяти только некоторые и, пользуясь быстро мелькавшими минутами досуга, изливал их по временам на бумагу. Вот каким образом составилось рассуждение, которое здесь помещаю.
О необходимости иметь историю Отечественной войны 1812 года
Начало отрывка сего написано было еще в Силезии до перемирия; окончание же в Москве после всеобщего мира.
Скоро, может быть, умолкнут громы брани, обсохнут поля от пролитой крови, истлеют тысячи трупов. Пожженные области начнут возникать из пепла, и раны страждущего человечества уврачуются благодатным целением мира. Война сия пройдет мимо, как гневная туча, метавшая молнии на мирные села. Скоро исчезнет ужас, но вслед за ним пробудится любопытство. Люди захотят узнать все подробности сей единственной брани народов. Всякий мыслящий ум пожелает иметь средства составить полную картину всех необычайных происшествий, мелькавших с блеском молний в густом мраке всего великого периода[78]. Современники, может быть, и будут довольствоваться одними только изустными преданиями и простыми записками; но потомки с громким ропотом на беспечность нашу потребуют истории… «Дайте нам, — скажут они, — ясное понятие о том времени, когда грозные тучи ходили в небесах Европы, когда повсюду гремело оружие и звучали цепи; когда кровь и слезы обливали смятенную землю; когда тряслись престолы и трепетали цари!» Так будут говорить вообще все народы Европы. Но русские захотят особенно иметь живое изображение того времени, когда внезапный гром войны пробудил дух великого народа; когда народ сей, предпочитая всем благам в мире честь и свободу, с благородным равнодушием смотрел на разорение областей, на пожары городов своих и с беспримерным мужеством пожинал лавры на пепле и снегах своего Отечества. Ужели незабвенные подвиги государя, вождей и народа в сей священной войне умрут для потомства. Нет! Перо истории должно во всей целости передать их бессмертию.
Одна история торжествует над тленностью и разрушением.
Поникает величие держав; меркнет блеск славы; молва звучит и затихает. Роды и поколения людей преходят, как тени, по краткому пути жизни. Что ж остается за ними в мире? — Дела!
Кто хранит их для позднейших столетий? История! О ты, могущая противница времен и случаев, вмещая деяния всех народов и бытия всех веков, история! уготовь лучшие из скрижалей твоих для изображения славы моего Отечества и подвигов народа русского! — Смотри, какую пламенную душу показал народ сей, рожденный в хладных пределах севера.
