Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Синяя соляная тропа - Джоанн Харрис на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Вождь клана Серых Тюленей с тяжелым сердцем приняла новости о сыне, но постепенно смирилась с его страшной участью. Для нее он был потерян, навсегда отрезан от родного дома, лишен родного языка и возможности вернуться в море.

Некоторые друзья юноши еще таили в сердце надежду, что его можно будет спасти, если найти шкуру, но гордая мать не слушала их мольбы, лишь скалилась в ответ и холодно отвечала, что запрещает им и близко подплывать к островам.

– Он теперь из Народа, и подходить к нему опасно, – говорила она. – Он не узнает старых друзей и, может, даже нападет на вас.

Шелки слушались ее – все, кроме давней подруги ее сына, которой больно было видеть, что его бросили сородичи. Она каждый день подплывала к берегу и высматривала его из воды, надеясь увидеть хоть на секунду. Сбросить шкуру и принять человеческий облик сейчас было бы слишком холодно, поэтому она наблюдала за пляжем издалека.

К сожалению, для нее все люди были на одно лицо. Все они ходили в теплых мешковатых пальто, меховых шапках и сапогах из тюленьей кожи, и сложно было их различить. Так же и для Народа все тюлени выглядели одинаково, и даже если бы юная шелки различила друга, он все равно не узнал бы ее.

На острове наступила зима – словно большое темное облако заковало в лед и землю, и море, и сердца жителей этого места. Солнце опустилось за горизонт и больше не поднималось, и все знали, что не увидят его до самой весны. Воцарилась вечная ночь, и небо светлело лишь на пару часов до рассвета, который дразнил людей алыми и золотыми полосками, обещая разогнать мрак, но быстро оборачивался тьмою. Племя шелки зима не тревожила, ведь серые тюлени, следуя за солнцем, уплывали по теплому течению на юг и кормились там сельдью, макрелью, каракатицами, пока не приходило время вернуться вместе с солнцем на острова. Люди из Народа же оставались в своих поселениях и смиренно терпели хмурые дни, наблюдая за тем, как на вершинах гор собирается снег, а лед, словно паутина, расползается по берегам.

Флора Маккрэканн думала, что свадьба посреди зимы порадует людей. Она уже подготовила приданое: вышила свои инициалы шелковой нитью вишневого цвета на дюжине простыней и наволочек и сложила в кедровый сундук, стоявший в ее спальне, вместе с четырьмя обычными сорочками и шестью ночными, нижним бельем и двумя дюжинами носовых платков. В том же сундуке она спрятала тюленью шкуру четыре месяца назад, а серебряный ключик носила на шее на цепочке: Флора не могла позволить будущему мужу обнаружить шкуру.

Конечно, шелки был уже не тем загадочным юношей, с которым она качалась на волнах. Он лишился своей дикой природы, а с нею – и радости. Вел себя скромно, неуверенно, с уважением относился к родителям своей невесты и старался привыкнуть к местным традициям. Ходил в церковь, помогал по дому, брал пример с других мужчин. Однако вместе с памятью его покинули чувства к Флоре, угасла искра страсти – остались только благодарность, чувство долга, легкая симпатия.

Отчасти девушка грустила по веселому юноше, который остался в прошлом, но покорность и смиренность шелки играли ей на руку. Все-таки страсть непредсказуема и управлять ею невозможно, а пока тюленья шкура спрятана в сундуке, шелки не будет перечить Флоре и продолжит трудиться на благо их молодой семьи. Скоро она родит ему сына, и все девушки будут им завидовать.

На островах девушки ценились мало. За ними ухаживали, их пытались очаровать, но стоило им выйти замуж – и они становились рабынями своих супругов: готовили для них, прибирались, трудились, растили детей. Флора не хотела такой жизни, и ее привлекала мысль о том, чтобы наслаждаться супружеством с безропотным рабом. Признаться, порой ей становилось немного стыдно за то, что она натворила, но Флора говорила себе, что шелки вынудил ее пойти на такие меры. Если бы она ничего не сделала, он просто оставил бы ее одну с ребенком. Да и разве может он всерьез страдать, если все равно не помнит, что потерял?

– Я сделала ему одолжение, – убеждала себя Флора. – Спасла его, в каком-то смысле. В клане шелки он был никем, диким зверем, не знающим ни Бога, ни культуры, ни благопристойности. Это все равно что объездить лошадь или научить волчонка бегать с собаками.

И чем чаще она себе так говорила, тем тише звучала ее совесть, и Флора начала даже верить, что поступила благородно и бескорыстно.

По мере того как приближалась свадьба и росло дитя в ее лоне, Флора Маккрэканн становилась все более довольна собою и своими планами на будущее. Мать вязала одежку для внука и готовилась к церемонии, а отец, все еще не подозревающий о том, что зять его из клана шелки, считал дни до выхода в море, ибо то была его тайная любовь, а охота – единственная радость.

Глава вторая

Наконец наступил день свадьбы – в канун зимнего солнцестояния. Местный священник объявил дату благоприятной для проведения церемонии. Приглашены были все жители острова, и праздник должен был продлиться от рассвета до заката, но солнце не всходило зимой.

Поэтому пировали с часа отлива до прилива, а потом до следующего отлива. Сначала подали закуски и роскошные основные блюда: квашеную сельдь, пирог с каракатицей, мясо тюленя, запеченное в морской соли, фрикасе из мяса кита, скальных устриц и морских ежей, приготовленных прямо в панцире. Затем вынесли десерт: великолепный торт в форме китобойного судна с раздутыми парусами, с такелажем из белой глазури и мачтой из зеленого дудника, росшего на острове. Желая разогнать тьму, люди зажгли тысячи свечей, и они заливали светом всю церковь от алтаря до нефа. Невеста надела платье и шапку, сшитые из шкур бельков – детенышей тюленей, нежных и белых, как первый снег.

Шелки провел этот день в мучениях и полной растерянности. Казалось, все здесь причиняло ему душевную боль и приводило в уныние. Его тошнило от собственного наряда из шкур белых волков с материка, но наряд невесты был в сто раз хуже. А еще хуже то, что он не понимал, почему так остро реагирует на одежду и еду, к которым все остальные относятся совершенно спокойно. Он даже не притронулся к большинству блюд, приготовленных на праздник, и лишь утолил голод парочкой устриц и морских ежей. Отчего-то сырая еда не вызывала у него того же отвращения, что приготовленная. Голова у него гудела от боли, а все тело ломило, хотя он не пил вина.

Китобой заметил, что его зятю не по себе, и сказал:

– Не переживай, терпеть осталось немного. Мне тоже не по вкусу все эти празднества. Нам с тобой куда лучше на море, чем на суше. Ничего, скоро отправимся в плавание, будем охотиться на тюленей и моржей.

Он увидел, как шелки встревожился, и со смехом добавил:

– Э, был я когда-то совсем как ты, юным да глупым. Только море меня изменило. Сделало из меня настоящего мужчину. И из тебя сделает, вот увидишь. Я уж за этим прослежу!

Он налил себе еще эля, а шелки опустил взгляд, едва сдержавшись, чтобы не поежиться от поднявшегося в его душе ужаса.

Мать Флоры, как и отец, пребывала в прекрасном настроении. Она хохотала и танцевала, задрав юбки, словно дикая ведьма на шабаше, а эля пила больше всех, даже больше своего мужа. На ее шее блестели серебряные украшения, а лицо все ярче заливала краска, и она громко пела:

Трижды «ура» жениху и невесте!Морскому народу трижды «ура»!И трижды «ура» сундуку из кедра:Всему, что в приданое дева брала.

Никто не прислушивался к словам ее песни – никто, кроме старушки, прибывшей с материка. Ее не звали, не приглашали и не заметили в пестрой толпе.

Однако именно она рассказала невесте про шелки и теперь, слушая песню своей дочери, поняла кое-что очень важное.

Бабушка Флоры посмотрела на мрачного жениха с убранными назад волосами, на невесту в накидке из тюленьей кожи, с волосами цвета красного золота, виднеющимися из-под небольшой шапки и обрамляющими лицо, словно корона, и увидела под свадебным платьем из шкур бельков тайный блеск серебряной цепочки с ключом, который немедленно узнала.

Старая, как сами шхеры, старуха с трудом поднялась со скамьи и подошла к молодоженам. Шелки на мгновение взглянул в ее глаза – темные, сияющие, полные древнего задора, и они напомнили ему о ком-то, но он не мог понять, о ком именно. Сердце его сжалось от странной тоски. По потерянному другу ли, по родимым ли местам – этого он не знал.

– Какая красивая пара, – сказала бабушка. – Даже король и королева Зеленого рая, куда уходят лучшие моряки, с вами не сравнились бы.

– Я сама сшила одежду на свадьбу, – сказала Флора с ясной улыбкой, хотя в душе она слегка побаивалась бабушку и переживала, что та проговорится о чем не следует ее жениху.

– Да, ты всегда ловко управлялась с иглой. Ну, а теперь принеси старухе вина из кувшина. Все-таки издалека к тебе приехала. С этим ты тоже ловко управишься.


Флора нехотя пошла за вином, оставив бабушку наедине с шелки. На секунду их глаза встретились: его темные, как море в шторм, и ее темные, как сердца Народа.

– Скажите, мы знакомы? – спросил юноша.

– Сомневаюсь, – ответила старушка. – Хотя, возможно, я отчасти виновата в том, что с тобой случилось. Если так, мне искренне жаль. Удача в любви – это не всегда то же, что удача в браке. Знала бы я это много лет назад, так не спешила бы сеять во внучке семена своих знаний. Теперь они проросли, но вкус их, боюсь, будет горек.

– Не понимаю, – пробормотал шелки.

– Разумеется, – отозвалась старушка, – но некогда я знала мужчину твоего племени, путника с синей соляной тропы. Он был красив и потерян, как ты, и тоже с невестой. Призвали его слезы, соль морская, и серебром он скован был. Призвание нашел в предательстве и крови, спасение он в кедре отыскал.

Шелки понял лишь то, что она знала кого-то похожего на него, и с надеждой воззрился на свою собеседницу.

– Он не говорил, с каких земель прибыл? Не называл своего клана?

Старушка покачала головой.

– То было очень давно, и с возрастом все забывается, но ты вот что заруби себе на носу, юноша: не зря это называют брачными узами.

Тут вернулась невеста с глиняным кувшином и строго на нее посмотрела.

– Моя бабушка любит рассказывать всякие сказки. Историй в голове у нее больше, нежели ума. Ты не слушай ее пустые россказни. Лучше потанцуй со мной. Мы ведь с тобой самая счастливая пара на островах!

С этими словами Флора увлекла шелки за собой, оставив старушку наедине с ее мыслями – глубокими, как океан, и холодными, как середина зимы.

Глава третья

Шли недели, и зима все крепче сжимала острова в своем белом кулаке. Сугробы доходили до окон домов, и люди Народа почти не выходили на улицу. Рыбачить теперь можно было только в проруби, и рыбацкие лодки хранились в сухом доке, чтобы не треснули под давлением льда.

Долгая зимняя ночь унесла вот уже тридцать темных дней. Звезды мерцали в полдень, а северное сияние опускало свой зеленый занавес над морем. Тюлени уплыли кормиться на юг, птицы улетели вслед за солнцем. А наш юный шелки остался на острове, дрожа от холода под слоями одежды, с немеющими пальцами, вечно стиснутыми зубами, голодный, несчастный, лишившийся сна. Хотя очаг в доме китобоя дарил тепло и уют, жизнь в нем казалась юноше невыносимой, и он часто выходил в обманчивый синий рассвет, несмотря на холод, и шагал по сугробам к пляжу, где ветер кричал над морем, словно разгневанная женщина.

Шелки мог проводить на улице долгие часы. Он дрожал на морозе, но чувствовал себя там отчего-то спокойнее, чем в четырех стенах. Порой на глаза ему наворачивались слезы, если он видел хищную птицу скопу, парящую в небе, или медузу-корнерот, выброшенную на замерзший берег. Было пару раз и такое, что ему мерещился серый тюлень в волнах, но все они должны были уплыть в теплые края, и юноше казалось, что ему это почудилось.

Флора же сидела дома, шила детскую одежку из шкур бельков, убитых ее отцом на прошлой охоте. Страсть, что привела девушку в объятия шелки, постепенно угасала, сменяясь новым чувством. Теперь все мысли ее были о ребенке, и даже в первую брачную ночь, когда юноша робко предложил ей заняться любовью, она немедленно его отвергла со словами, что это будет вредно для растущего в ней малыша. На самом деле это была не вся правда, но Флора не хотела говорить ему, что он слишком сильно изменился и столь трепетный подход не разжигает в ней искры желания. Хоть Койгрих Макгилл вполне годился в мужья, он лишился дикой, необузданной энергии безымянного шелки. И вот они лежали рядом, уже не любовники, а скорее друзья, и если юноша стенал во сне, Флора успокаивала его как ребенка, шептала на ухо, что все будет хорошо. А себе говорила, что новая жизнь до сих пор для него непривычна, но скоро он приспособится к ней и успокоится.

К тому же она впервые в жизни чувствовала себя по-настоящему счастливой. До рождения ребенка оставалась еще половина срока, и Флора не сомневалась, что родится сын. Она ощущала его присутствие, его голод и нетерпение. Уже знала, что кожа у него будет смуглая, а глаза темно-карие, как у отца. Уже прониклась к нему глубокой любовью, такой, какой раньше никогда не испытывала, затмевающей собою все остальные чувства. Прежде хладнокровная, гордая девушка открыла в себе непривычную мягкость и сама дивилась этой перемене.

– Интересно, – гадала она, – кем станет мой сын? Моряком? Солдатом? Китобоем?

Все это казалось недостойным сына Флоры Макгилл. Ее дитя будет рождено для великих дел. Для далеких путешествий, долгой жизни, невероятных приключений. Иначе почему ее обуревали эти чувства? Иначе зачем она пошла бы к морю много месяцев назад, чтобы поймать шелки?

Глава четвертая

Китобой Джон Маккрэканн искренне старался достучаться до своего зятя, но шелки тяжело было подавить неприязнь к отцу Флоры. Возможно, из-за того страшного ореола рома и смерти, что вечно окутывал бывалого моряка. Или, быть может, из-за его увлеченных речей об охоте.

– Как только лед растает, сразу выйдем в море, – говорил он. – Скоро ты поймешь, что нет ничего достойнее и благороднее жизни на китобойном судне. Соленые брызги, ревущие волны, предсмертные муки горбатого кита, кровавая вода, бурлящая, как в котле, теплый багряный дождь…

– Что же в этом достойного и благородного? – спросил у него шелки, тщетно пытаясь скрыть свое отвращение.

Китобой рассмеялся.

– Понимаю, тебе пока что не по себе, но в такой жизни есть красота, надо лишь к ней привыкнуть. Красота, опасность и свобода – свобода, какой раньше ты не ведал. И противник наш не прост, водит нас в отчаянном танце средь мрачных шхер. Встречал я тюленей чуть ли не крупнее человека, с зубами как у волка, диких и горячих, яростно встающих на защиту молодняка.

– Пожалуй, и вы бы так себя вели на их месте, – осмелился сказать шелки.

В ответ китобой снова зашелся хохотом.

– Так ведь они же звери, дикие звери! Около года назад у Сул-Скерри я своими глазами видел, как самка тюленя разорвала взрослого мужчину, будто тряпичную куклу. А есть твари и пострашнее, чем тюлени… – Тут он заговорил тише, и в голосе его послышались грозные нотки. – На шхерах живут шелки. Днем обычные тюлени, по ночам они принимают человеческий облик и ходят средь нас, а мы того и не ведаем. Некоторые говорят, то все сказки да легенды, но я точно знаю: они существуют. Соблазняют наших женщин, извращают мужчин. Это проклятые твари, жестокие, не знающие Бога.

Шелки внимательно слушал рассказ о своем племени. Конечно, он не помнил жизни в клане Серых Тюленей, но сердце подсказывало ему, что китобой прав и шелки в самом деле существуют. Его одолела внезапная грусть, смешанная со странным восторгом от мыслей об этих чудесных созданиях, диких и свободных, как волны.

– Тогда как вы понимаете, кого убили на охоте – обычного тюленя или шелки?

– Тут нельзя знать наверняка, – ответил китобой. – Иногда, правда, замечаешь что-то в глазах. Тогда лучше напасть первым, и как можно быстрее. Эти звери сдерут с тебя шкуру, оглянуться не успеешь. И что я потом скажу Флоре, если не уберегу ее муженька?

Он снова рассмеялся, но его зять промолчал. Ночью шелки снилось, как он плавает в море, не чувствуя холода, сильный и свободный. А подле него – серый тюлень, прекрасный и мерцающий под лучами солнца. И тюлень поет волшебным голосом, заполняющим сосущую пустоту в душе. Во сне все его слова были понятны юноше:

В соленых полях среди волн океанаБлуждаем мы, некогда знавшие власть.Нам снег обжигает старые раны,Мы были цари, как могли мы так пасть?В коже чужой и в одеждах чужихПо синей тропе соляной мы идем,Тропе до Сул-Скерри в землях морских,Беспечно и весело где мы живем.

Глава пятая

Время шло, зима была уже на исходе, и солнце вернулось на острова. Скоро снег начал таять, а ледяная корка на море – трескаться. Наконец китобой объявил, что доброе судно «Кракен» может отправляться в трехмесячное плавание у шхер.

– Тюлени возвращаются на север жирные, готовые плодиться, и шкуры у них блестящие, плотные. Такие уйдут по хорошей цене, – объяснил он и строго посмотрел на зятя. – Если хочешь построить свой дом и обеспечивать семью, выходи в море вместе со мной. Ты быстро заработаешь на шкурах, масле, китовых усах и моржовой кости.

Шелки понимал, что китобой прав, но Флора не разделяла энтузиазма своего отца. Однажды вечером он услышал, как она спорит с родителями, думая, что муж ее спит.

– Зачем ему так скоро выходить в море? Не лучше ли подождать, пока родится младенец?

– Он должен стать настоящим мужчиной и вносить свой вклад в семью, – отвечал ей отец. – Иначе как он будет заботиться о вас с сыном?

– Неужели нет другой работы, которая больше ему подходит? – взмолилась Флора.

– Твой отец зарабатывает морской охотой, и тем же жил твой дед, – строго вмешалась ее мать. – Почему твой муж не может пойти по их стопам?

– Потому что он мой, – сказала Флора, и мать рассмеялась.

– Пусть сам выбирает, чем ему заниматься. Ты не можешь вечно держать его взаперти.

* * *

«Это точно», – мысленно согласился с тещей шелки. И хотя ему вовсе не хотелось жить на охотничьем корабле, он слышал зов моря, а жизнь с родителями Флоры казалась ему невыносимой. Живот его жены становился все больше, и ребенок должен был родиться уже к маю. К этому времени он как раз вернулся бы с заработанным золотом. «Ты мог бы и сбежать за это время», – подсказал ему скрипучий голос в голове, и хотя шелки не уверен был, кому он принадлежит, голос этот вызывал у него уважение и доверие. Правда, он не понимал, зачем ему сбегать, ведь он не пленник и с ним любимая женщина с его ребенком во чреве. Прошлое для него подернуто туманом, но ведь неизвестно, каким оно было. И что за человек бросает жену с ребенком из-за неясных снов?

– Что тебе снится? – спросила Флора как-то ночью, когда шелки лежал с широко распахнутыми глазами, дрожа в темноте, но боясь заснуть.

– Я вижу море, – ответил он. – Я там не один и как будто не я.

Флора нахмурилась.

– С кем же ты?

– Не знаю, – сказал шелки. – Мы с ней плаваем вместе, не боясь охотников. В этих снах я понимаю язык океана, он зовет меня, и голос его так печален, что у меня сжимается сердце.

– Сердце? Твое сердце принадлежит мне и нашему ребенку.

– Знаю, но во сне…

– Хватит об этом, – резко оборвала его Флора и, отвернувшись, сделала вид, будто заснула. Остаток ночи они провели в тишине.

* * *

В ночь Волчьей луны, как называют полную луну в январе, шелки вместе с Джоном Маккрэканном и другими моряками начали готовиться к путешествию на «Кракене». Это был корабль в шестьдесят футов длиной, с двумя китобойными шлюпками и командой в двадцать одного человека, включая китобоя. Кабины капитана и его старшего помощника располагались на главной палубе, а шелки поселили вместе с остальными внизу, в глубинах этого морского великана.

Шелки с удивлением отметил, что в команде все любят и уважают китобоя. Всем не терпелось познакомиться с его новоиспеченным зятем, и любопытные моряки быстро окружили юношу. Все хотели пожать ему руку, угостить напитком, завязать с ним дружбу. Китобой упоминал о том, что на борту у него все друзья, но все же шелки не ожидал такой теплой встречи. Впервые к нему пришла сладкая мысль, что это путешествие будет вовсе не таким страшным и тяжким, как он ожидал.

Они вышли из гавани на рассвете в холодное февральское утро и отправились на север, в туманные охотничьи края. Китобой сказал капитану, что сам займется обучением своего зятя, поэтому юноша не отходил от него ни на шаг. Шелки быстро понял, что находится здесь на особом положении, в первую очередь благодаря его связи с Джоном Маккрэканном. Его уважали больше остальных новичков, щедро кормили и вместо одного выдали ему сразу два одеяла. Правда, и ожидания от него были высокими. Шелки понимал, что в нем видят ценное приобретение, которое принесет пользу всей команде. Сам он сомневался, что оправдает эти ожидания, ведь его воротило от одной мысли о том, чтобы убить кита, но тесть был полон уверенности, что сделает из юноши настоящего мужчину. Так доброе судно «Кракен» продолжало свой путь на север, и хотя шелки скучал по простому и привычному быту, он чувствовал себя сейчас счастливее, чем во все пять месяцев своей новой жизни, хоть и не мог понять, отчего.

Далекий северный архипелаг растянулся на три сотни миль. В нем было семнадцать крупных островов, сбитых в три основные группы, и ближайший находился милях в тридцати от материка. Еще дальше на север лежали шхеры – блеклые каменистые островки, на которых жили лишь морские птицы, тюлени и шелки.

У всех островков были имена, но шелки в них не нуждались и потому редко ими пользовались, тем более что им претило понятие собственности, которое они предполагали. Ведь шелки ничем не владели. Это Народ любил называть все, что считал своим: дороги, города и деревни, даже каменные насыпи. Реки, озера, моря и все, что в них обитало. Таким образом люди убеждали себя, что все на свете принадлежит им.

Разумеется, шелки не знал ничего, кроме названия того места, куда они направлялись, и для него «Сул-Скерри» был всего лишь бессмысленным набором букв. При этом стоило «Кракену» покинуть родные берега и выйти в открытое море, как в шелки проснулось ощущение ностальгии и странной тоски.

«Я был здесь раньше, – думал он, стоя на палубе. – Плавал по этой морской тропе – в те времена, когда еще помнил о себе все».

Эта мысль придала ему сил. Он чувствовал, что память еще можно вернуть, что она покоится в глубинах его разума подобно затонувшему кораблю на дне океана, со сломанными мачтами, поросшими темными склизкими водорослями: радужным фукусом, сахаристой ламинарией и хордой нитевидной. Ах, если бы он только мог окунуться в эти зеленые воды прошлого! К сожалению, у него никак не получалось вывести свои воспоминания на поверхность океана памяти, а «Кракен» как ни в чем не бывало продолжал рассекать морские просторы.

Жизнь на корабле была непростой, каюты тесными, а работа тяжелой и изматывающей, пеньковые веревки стирали ладони шелки до крови. Несмотря на это, в море ему спалось намного лучше, чем на суше. Он видел прекрасные сны об изумрудных водорослях, покачивающихся в воде, о мерцающих косяках сельди. Пока другие страдали от морской болезни, шелки, наоборот, чувствовал себя на корабле увереннее и бодрее. Вся команда жаловалась на скудный рацион, а шелки предпочитал вяленую рыбу и сухари наваристым мясным бульонам, которые заботливо готовила его любящая жена.

– Да у тебя талант, – сказал китобой. – На борту стоишь так же твердо, как на земле. Держись меня, повторяй за мной – и скоро наберешься опыта.

К тому времени они провели шесть дней в море, и возможностей для охоты пока не представилось. Однако на седьмой день смотровой заметил у правого борта черных дельфинов – гринд, и капитан тут же отдал приказ спустить китобойные шлюпки и наконец-то открыть охоту.



Поделиться книгой:

На главную
Назад