Уйти в цифру

Егор Уланов

Уйти в цифру

Некоторое время назад мне удалось близко познакомиться с неким Александром Колуновым, который называл себя экзотической кличкой «Алекс Коул». Он происходил из семьи московских бизнесменов и был когда-то богат, но неудачи довели его до порога бедности. Чтобы скрыть от многочисленных друзей своё положение, он покинул Москву и поселился в посёлке «Уютный» поблизости от Бронниц.

Это очень странный посёлок – вокруг кедровые леса, мрачные и непроходимые, а вдоль дороги тянулось лысое поле в несколько километров. Там был огромный заброшенный дом, где когда-то стоял цыганский табор. Дом – как дворец из газосиликатного серого блока. Рядом с этим «опечатанным» особняком есть сокровенный перекрёсток и двухэтажный кирпичный коттедж с треугольной крышей. Алекс снял в нём подвальную студию. Тогда было в порядке вещей разделять загородные дома на несколько студий и сдавать каждую отдельно.

По воле случая мы встретились и вскоре сдружились. Коул был старше меня на десять лет и жил совершенным отшельником. Многое в его характере было любопытно. Я увидел, что он отлично образован и наделён недюжинными способностями, но вместе с этим тратит всё свободное время на «бесполезные вещи». Называя себя «XR-энтузиастом», целыми днями читал статьи про дополненные реальности, или записывал видео на «Ютуб» с десятью подписчиками, или копался в одних ему понятных строчках кода.

Будучи фрилансером, Алекс писал коды для VR/XR-стартапов. Но личными наработками делиться не хотел, поэтому нигде не задерживался и часто скатывался до презираемых задач вроде создания сайтов, фикса багов и прочей мелочёвки.

«Сейчас все в цифру уходят, поэтому даже какой-нибудь шаурме в ларьке уже хочется своё приложение», – часто повторял он, прихлёбывая чай или нечто покрепче. Он объяснил мне, что такое VR и XR – а именно, что когда ты в игре «Покемон» наводишь камеру на объект, а из него прыгает на экран Пикачу, то это примитивный XR – дополненная реальность. А VR – это виртуалка, когда ты надеваешь шлем и оказываешься в выдуманном месте. Этого мне, пожалуй, хватило1.

Но что его действительно завораживало – это технологии захвата движений. Вся узкая комната была у него завешена лампами, линзами и энкодерами, а в шкафу помимо одной вешалки с джинсами и рубашкой висело штук семь тканевых костюмов с разными датчиками, тензорезисторами, белыми и синими помпами. У Коула было немало книг, но он редко их открывал, и они валялись в углу неровной стопкой. Он предпочитал просиживать перед монитором сутками или гулять по близлежащим лесам в поисках необычных жуков, камней или веток.

Лето в тех краях весьма обычное. Но в тот день прошёл дождь, и было не жарко. Представьте себе, я пробрался сквозь весь неасфальтированный посёлок и остался даже вполне сух. Очень обрадовавшись, я зашёл во внутренний двор, где меня встретил Алекс, куриящий и потирающий глаза свои, давая им отдых. Он был небольшого роста худым мужчиной в наколках, лет 35, с заплетёнными русыми дредами. Коул улыбнулся до ушей, мы поздоровались и прошли в дом. Там по винтовой лестнице спустились в подвал с тремя дверьми, за одной из которых была его квартира, а две другие занимались иными жильцами.

Квартира была семнадцать квадратов, с кухней и микрохолодильником. В углу стояла двуспальная кровать, далее всё завалено книгами, и затем стол с двумя мониторами и множеством вебкамер, проводов и кронштейнов. Маленькое подвальное окно под потолком впускало в комнату пасмурное свечение.

У Алекса тогда был очередной приступ «бесполезных занятий». Он в сотый раз ковырял датчики, о чём я догадался по экрану. На нём была программа с изображением фигуры, как манекена. Я видел эту программу не единожды.

Алекс подошёл к столу, надел тканевый жилет на свою растянутую футболку и пару перчаток. Фигурка на экране начала в реальном времени повторять все его движения. Это и был захват локации тела, который он с интересом продолжал наблюдать, не обращая внимания на меня.

– Коул, ты же сам говорил, что эти технологии – прошлый век. Примитивный трекинг? – спросил я, усевшись на единственный стул в маленькой кухне.

– Если бы я знал, что ты придёшь, – выкрикнул Алекс, – я бы запустил кое-что покруче. А так разбирал старые механики. В них есть кое-что универсальное… просто восторг…

– Что универсальное?

– Долго объяснять. Я сделал новый датчик, вон посмотри на тумбочке. Он простенький, собрал из двух других и кое-что на «Али» докупил.

Я мельком взглянул на чёрную коробочку, закреплённую к эластичной резинке, и подобно истинному дилетанту тоном эксперта уточнил:

– Какие здесь датчики, инерциальные?

– Допустим, эта коробочка из чистого золота, – сказал Коул, как мне показалось, очень серьёзно, – допустим, в ней инновация, способная изменить мир на века. Грааль, за который корпорации заплатили бы миллиарды, а государства сражались бы в войнах. Как бы ты поступил?

Из раковины для посуды торчала грязная сковорода. Дверь в туалет, до которой я, будучи в кухне, мог дотянуться рукой, была приоткрыта, и шумел сливной бочок. Чёрная коробочка лежала на тумбе в куче табака, бумажек, лесных веток и ключей. Рядом с ней стоял розовый бонг.

– По крайней мере, не держал бы эту инновацию так небрежно… – отозвался я.

Алекс сел за столик, взял с тумбы бонг и предложил мне. Я жестом отказался. Он любил это дельце. Его немалые, но эпизодические заработки позволяли оплачивать жильё и скудно питаться несколько месяцев подряд. Их ему также доставало на такие вот невинные развлечения. Коул взял зажигалку, и далее густой клуб дыма разлетелся по комнате.

– Не беда, – промолвил он наконец, – обойдется, – он вытащил из кармана шорт такую же коробочку датчика, – эта всегда со мной. – И, взяв мышку, он свернул программу, а на втором экране показалась полноценная 3D-модель человека с лицом Алекса, обрисованным поразительно точно. Человек сидел посреди линейной системы координат в позе Коула, и малейшие черты его мимики отображались в нём.

Это был сложнейший мокап – объёмная 3D-модель, связанная с захватом движения собственным ПО2 Алекса, которое «трекало» (от слова «трекинг») с пяти камер, закреплённых по периметру комнаты.

Я это знал, так как пару раз уже видел эту модель. Присутствовал я также, когда Алекс навешивал мудрёные камеры и отстраивал погрешности, двигая их по миллиметру в течение пяти часов подряд. Теперь же он с интересом уставился во множество показателей и цифр. И пока друг был занят, я невольно замечал, что в прошлый раз, когда я видел 3D-модель, она была лишь приблизительно схожа с Алексом, как кукла из воска, но теперь она полностью повторяла черты его лица и тела, и эмоции от этого точно делались объёмнее.

– Что же, – сказал я, наглядевшись, – это действительно впечатляет. Признаюсь, понятия не имею, как у тебя получилось. Даже после стольких наших бесед не возьму в толк, как все эти камеры синхронно «трекают» положение тела в мельчайших подробностях. Да ещё и лицо! А ведь оно закрыто дредами, и на нём нет ни меток, ни точек, как это происходит даже на самых крутых студиях. Вроде бы камеры крепят на голову. А эта висит так далеко… – пальцем я указал на стену в двух метрах, где располагалась крупная линза.

– Камеры? – ухмыльнулся он. – Ах да, ну, возможно, и камеры, что уж… получилось… долго отстраивал… но, знаешь, сказать тебе по секрету: камеры – это прошлый век!

– Может, и так, – говорил ему, – но я не технарь и даже с этим не разобрался.

– А всё же ты не ответил, Егор. Что бы ты сделал, если бы эта чёрная штуковина чисто гипотетически была главным открытием 21-го века? Решением, дарующим нам что-то такое… такое… как атомная бомба или микроволновка.

– По-моему, бомба и микроволновка не совсем соотносятся, – указал я на бонг многозначительно, – но я бы запатентовал её… А если нет кэша, то попытался бы найти инвестора или продать. При этом, конечно, прототип нужно держать в строжайшем секрете.

– Говоришь, как торгаш, – отозвался он с некоторой досадой, – и это, наверное, правильно. Торговля и рынок – наши друзья. А главное – гласность и открытость. Чтобы об атомной бомбе знали все!

– Ну так как работает эта коробка? Она инерциальная, энкодерная или какая там? – стремясь вытянуть ясные подробности, перебирал я слова.

– Это вообще не инновация. Просто так, гипотетически…

– Не инновация, – повторил я, – значит, ты меня дурачишь. Сначала пообещал атомную бомбу, а потом увёл в абстрактные размышления.

– Интересно… Ведь вначале мне как и тебе подумалось, но, если поразмыслить, – это подходит не для всех. Эти патенты и инвесторы…

Он взял бонг и приложился ещё раз, как бы смущаясь и краснея.

– Эти патенты и инвесторы бесчеловечны. У них нет моральных принципов, понимаешь? Ты даёшь им товар – они его продают: всё остальное лишнее. А для того, чтобы что-то продать, нужно это продемонстрировать. Поэтому давать им атомную бомбу не совсем хочется, понимаешь?

– Логично… – удивился я его собранности, но, потеряв нить, решил не обрывать поток сознания.

– Дальше… Для того чтобы что-то продать, нужно ограничить к нему доступ: создать ценность в глазах потребителя. Правильно? Хотя если, скажем, эта прорывная инновация облегчит всем жизнь, как микроволновка, это ж хорошо… Просто тут такое дело, когда она будет в руках у каждого – это безопасно, но если она будет в руках ограниченного круга, то они станут богами и смогут управлять, подавлять, диктовать…

– Не понимаю, Алекс…

– Ну, смотри. Представь, что ты в 13-м веке, до печатного станка Гутенберга; у тебя есть обычный домашний принтер из 21-го века. Электричество и расходники за скобками, но ты в 13-м веке можешь печатать до 20 страниц в минуту. Окей?

– Допустим…

– Двадцать страниц в минуту – это 1200 в час: шесть книг по двести страниц. При этом один человек записывает книгу за три дня. И это просто переписать неразборчиво. Монахи переписывали месяцами и даже годами. Уловил экономию…

– Уловил.

– Такая машинка, – указал Алекс на принтер в углу, – в 13-м веке произведёт революцию. Проработай она хоть месяц, отпечатает 864 000 страниц, а именно 4320 экземпляров. Это покрыло бы потребность в книгах половины Европы того времени. Произошёл бы резкий скачок образования, науки, литературы… экономику вообще трудно рассчитать, ведь книги стали бы доступнее не в 15-м, а уже в 13-м веке. Быстрее развилось бы авторское право, а за ним патенты и промышленность и даже компьютерная индустрия… И всё это благодаря только одному принтеру!

– В таком случае мир бы не стал таким, как сейчас, – сказал я.

– Именно! Представь, что у тебя сейчас на руках принтер из 33-го века! Что весь мир может измениться настолько…

Алекс был очень взволнован и ждал от меня восхищения. Но я привык размышлять, опровергая:

– Это очень трудно вообразить, – холодно заметил я. – Допустим, у тебя есть принтер. Но ведь нет ноутбука или телефона, чтобы печатать! Да и сам принтер – совокупность научных открытий и техники, созданных в разное время. А разрыв в их создании может быть и в десятки лет. Плюс – совокупность деталей, которые получаются промышленным путём.

– Но это…

– Плюс материалы, которые ты оставил за скобками: бумага нужного качества, картриджи, чернила, электричество!.. Поэтому я не могу вообразить, как принтер со своим уровнем техники окажется в тринадцатом веке, да ещё и будет работать там целый месяц. И уж тем более не могу вообразить, как с помощью только одного принтера можно подавлять или управлять кем-то…

– Не можешь, – повторил Коул, которого наш спор почему-то привёл в дурное расположение духа.

– Слишком абстрактный пример, – сказал я.

Он с недовольным видом взял у меня черную коробку датчика и отложил, намереваясь, видимо, бросить её на пол. Вдруг Коул переменился: сперва залился краской, потом побледнел, как извёстка.

Некоторое время он разглядывал свой датчик. Потом пересел в другой конец комнаты на кровать. Там он уставился на скомканную бумагу, развернул и принялся что-то записывать в неё карандашом, сохраняя напряжённое молчание.

Я решил тоже молчать; как видно, он погружался в своё угрюмое настроение. Так он сидел некоторое время, и мои попытки развлечь его не имели успеха. Сам я хотел остаться у него в гостях, как бывало уже не раз, но, видя настроение хозяина, решил вернуться домой. Алекс не стал меня удерживать; однако, прощаясь, пожал мне руку сердечнее обыкновенного. В глазах у него было одиночество человека, которого не поняли.

Когда я вышел на улицу, размыслил, что по всем признакам и беспорядку в квартире – у Коула депрессия. Дело усугублялось отшельнической жизнью. Друзья его думали, что он улетел в Тай, поэтому с ними он не встречался и только иногда созванивался. А про родителей сам однажды сказал, что поссорился с ними.

Проходя мимо серого цыганского особняка по соседству, я разглядывал печати следственного комитета на воротах с замком. Вспоминал, как Алекс рассказывал, что соседи торговали наркотой и одним днём просто исчезли. Мысль о наркотиках расстроила меня. Коул крепко тусил в ранней молодости, сохранив свободное отношение к веществам, и я думал, что и это усугубляет его одиночество и отрешённость.

Но я просто шёл на остановку, не зная, что делать с этими мыслями, и поэтому решил их оставить. Редко и себе удаётся помочь в таком деле.

Я сел на такси и уехал в Бронницы.

По прошествии месяца, в течение которого я не имел сведений об Алексе, я получил от него странный звонок. Голос его был дрожащий, а речь спутанна.

Будучи на работе, я не сразу понял, а он несколько раз повторил: «Приезжай сегодня! Ты должен приехать».

На все мои вопросы он ответил, что ничего не случилось. Что ему нужно со мной просто поговорить. И я пообещал приехать сегодня.

Нечто в его словах вселяло тревогу. Что взбрело ему в голову? Какие новые идеи возникли в пучине его бесполезных занятий? Я опасался, что мой друг надломится от одиночества и неудач.

Когда я после работы подъехал к посёлку, были уже сумерки. На звонок Алекс привычно не отвечал, наверное, опять калибровал датчики или писал коды. Пройдя ряд домов, я невольно взглянул на серое пятно цыганского коттеджа. Мне показалось, что замок на воротах висел необычно, но я торопился и, миновав перекрёсток, прошёл к дому Алекса.

Во дворе меня встретили его соседи, которых я едва знал. Я поприветствовал семейную пару и прошёл внутрь. Дверь в его студию была закрыта. Я постучал. Мне не открыли. Я позвонил – тишина. Ни звонка, ни звука на той стороне.

Пришлось подниматься и обойти дом, дабы постучать в подвальное окно чуть выше фундамента.

«Эй, Алекс, открывай! Коул…» – повторял я, держа трубку на звонке. Окно было закрыто и зашторено.

Ничего не добившись, я снова спускался к двери. Походил взад-вперёд. Может, он в наушниках? Тогда я со всей силы начал долбить, и защёлка открылась сама собой.

Пройдя далее, я увидел, что его нет. Мне стало неловко так вламываться в чужой дом, но я решил подождать на стуле.

Я сел и начал придумывать оправдания, чтобы скрыть думы насчёт его депрессии. Пока я сидел, прошёл час. Его не было.

Алекс не мог уехать. Его вещи были здесь. И он мне звонил, звал меня. Сердце моё потяжелело.

Вновь я решил звонить. Гудки шли без ответа.

Как ошалевший, ходил я по комнате взад и вперёд, разглядывая всё вокруг. Экран горел, как будто Коул отошёл минуту назад. На рабочем столе было видно бренд давнего стартапа, который «по молодости» открыл Алекс и вложил в него все свои деньги. Помнится, бизнес почему-то угас. Потом его хотела купить крупная научная компания, с которой они сотрудничали, кажется, АО «Заслон». Но Алекс отказался.

Не найдя ничего подозрительного, я пошёл в соседнюю студию и постучал.

Открыл мужчина лет сорока с короткой стрижкой и чёрной бородавкой в усах. Он держал в руке бутылку пива, являя собой стандартного работягу. Я спросил про Алекса, и тот отвечал, что не видел его.

– А стены ведь тонкие, – не отступал я, – было слышно что-нибудь сегодня?

– Например? – утомлённо отвечал он.

– Что-нибудь странное…

– Нет, – бросил работяга и закрыл дверь перед носом.

Тогда я пошёл в другую дверь, и там не открыли.

Поднялся по лестнице и постучал в следующую. Открыла семейная пара; и я объяснил им, в чём дело. Они сказали, что видели Алекса вчера, когда он перетаскивал из-дома какие-то ящики, а потом он просто ушёл. Какие ящики и куда – они не знали.

– Просто выносил за забор, а там я не видела, – повторяла полная женщина, – но по виду они были тяжёлые.

Наконец хозяева сказали, что больше ничего не знают, и предложили мне уйти. А меж тем в этих выяснениях я не заметил, как наступила ночь.

Я вышел на воздух и вдруг решил, что Алекс пошёл гулять по лесу, собирая жуков, ветки и камни. Был конец августа, и стояли тёплые ночи. Тогда я быстро рванул за ограду и хотел уже бежать в сторону деревьев. Но, сообразив, что мне вряд ли удастся его найти в темноте, в большом непроходимом сосняке, я остолбенел.

Звякнула мысль вызвать такси, но вдруг я увидел в окне цыганского дома слабый отблеск. Мне стало любопытно, в доме после истории с наркотиками уже полгода никто не жил.

Цыгане ушли от следственного комитета за день до облавы, и бессильные сотрудники только и могли, что повесить замок на ворота и опечатать выходы. Теперь дом был пуст; и, по словам Алекса, когда его открыли, оказалось, что хозяева вывезли из него всё и внутри нет не то что обоев да труб, но и ни одного гвоздя.

Так я опасливо подобрался к высокому забору; действительно, замок был вскрыт. Неестественно криво висел он в воротах. Я толкнул их; зловещий звук встретил это усилие. Сам не зная зачем, я пробежал по пустому двору, усыпанному крупной галькой, и заглянул в окно. Едва различимый блик дрожал на стекле, словно золотой жук.

Вокруг был мрак, как и внутри. Давящий интерьер бетонного куба и скользкие тени, отброшенные от дальних домов. Всё это ускоряло мое дыхание. Но я прыгнул на кривую лестницу и потянул дверь.

– Открыто, – сказал я вслух, чтобы ободриться.

Голые стены и холод. Я сделал шаг, и крикнул:

– Эй, Алекс! Ну? Вот затея!

Хотелось говорить, чтобы рассеять пыльную тишину. Ноги сами пошли вперёд, минуя строительный мусор и картон. Со второго этажа тянулась тонкая струйка света. Действительно, я заметил открытый электрический счётчик и несколько проводов, уходящих под крышу.

Ступив на ветхую лестницу, я едва не вскрикнул. Ступень промялась под моим скромным весом. Отскочив, я снова закричал:

– Это не смешно, Алекс! Давай выходи…

И с чего я решил, что он там? Никаких данных для этого не было. Но загадка уже завладела моим разумом. Я не мог анализировать и полагался только на предчувствия. Ступени захрустели одна за другой, и вот я оказался на просторном этаже, где прямоугольник комнаты был отделён стеной и проходом, из которого исходило оранжевое свечение.

Тут я увидел стрелку, вырезанную из картона, которая указывала на светящийся проход. Подойдя ближе, я разглядел, что на ней нарисовано лого стартапа с рабочего стола Алекса.

Теперь задача, стоявшая передо мной, казалась проще некуда – пойти вправо в комнату. Но тело моё опало и, увы, я хотел убежать. Так, возможно, и следовало поступить.

Пять минут я стоял в тишине, а затем на цыпочках прошёл в залу.

Промышленный фонарь на стойке бил прямо в лицо, и, сморщившись, я с трудом удержался от слёз. Среди нескольких кронштейнов стоял ноутбук, а под потолком висело голое тело Алекса.

Провод на его шее стягивал синюю кожу, как фольгу. В средине комнаты валялась стремянка, а на стойках поблескивали несколько камер. Я бы выбежал прочь, если бы на экране у стены вдруг не загорелось видео и голос Алекса не произнёс: