Помоги проекту - поделись книгой:
Движение танков сопровождалось мощной артиллерийской поддержкой, буквально сметающей немецкую оборону с лица земли. Пресловутых двухсот орудий на километр фронта тут все же не было, но и при ста орудиях на тот же километр, жизнь среднестатистического немецкого солдата, оказавшегося на острие главного удара, была так же коротка и безрадостна.
Тем не менее немцы держались. Назначенный командовать группой армий «Украина», главный специалист по обороне фельдмаршал Модель крутился как мог, тасуя резервы, перебрасывая подкрепления с более спокойных участков фронта, контратакуя, а иногда наоборот оставляя позиции, дабы сохранить армию.
Не смотря на все численное преимущество в течение первой недели боев решительного успеха Ватутину добиться не удалось. За прошедшие полгода немцы, ожидающие тут наступления, успели зарыться в землю по самую макушку, настроить дотов, дзотов, растянуть километры колючей проволоки и забросать минами чуть ли не каждый свободный кусок земли. Вперед они идти совершенно точно не собирались, а вот обороняться предполагалось на все деньги. Каждый день стояния на этом рубеже позволял дополнительно укрепить строящийся по берегу Вислы «Восточный вал», на который у немецкого генштаба были большие надежды. Хотя бы потому, что на что-то другое надеяться уже смысла не было.
Исход сражения на этих рубежах решила домашняя заготовка Ватутина, брошенная на стол в самый подходящий для этого момент. 10 июня по наплавной гати выстроенной в обстановке полной секретности севернее города Овруч в тыл немцам была переброшена специально сформированная для этого легкотанковая бригада имеющая на вооружения только танки Т-50.
Эти относительно небольшие машины, напоминающие Т-34 в миниатюре, никогда в красной армии в отдельные части не сводились, а использовались в качестве разведывательных и дозорных машин. 15 тонн, 45-мм орудие, не слишком серьезная особенно как для 1946 года броня… Вот только более тяжелые машины по сложному заболоченному участку пройти были банально не в состоянии, поэтому пришлось использовать этих малышей.
Появление сотни танков у себя в тылу стало для Моделя настоящим громом среди ясного неба. И то, что эти танки сами по себе были мало на что способны, командующего группой армий совсем не утешало. Просто потому, что у самого Моделя танков в запасе практически не было, и соответственно ловить принявшиеся сходу громить тылы «пятидесятки» оказалось нечем.
А когда 12 июня в наступление перешли части 2-Украинского и Молдавского фронтов, вся тщательно выстраиваемая до этого немецкая оборона начала складываться как карточный домик. Уже 14 июня Винница, являвшаяся главным узлом обороны, была окружена и полностью отрезана, 15 июня советские войска вошли в Бердичев, 18 немцы были выбиты из Новоград-Волынского. 20 июня части Молдавского фронта освободили город Черновцы.
Предложенный еще Гитлером план городов-крепостей, которые должны были связать боем наступающие советские дивизии был отброшен Гальдером еще в январе, и ставка теперь делалась на подвижную оборону. Концепция развернулась на сто восемьдесят градусов, и теперь сохранение личного состава немецких дивизий было признано куда более важной задачей чем удержание того или иного куска земли. Чужой.
27 июня части 2-ого Украинского освободили Проскуров, отрезав от основных сил две выдвинутые на восток немецкие дивизии. Еще около пяти тысяч человек в итоге были взяты в плен в окруженной ранее Виннице. Глобально же, не смотря на посыпавшийся фронт, нельзя не отметить, что Модель сумел сохранить управляемость войсками и не допустить масштабных окружений. Его дивизии стояли, отступали, контратаковали, таяли под ударами советских танков, но именно в плен попадали крайне редко.
1-ого июля войска Молдавского фронта освободили Станисав. Попытка прорваться на ту сторону Карпат, предпринятая частями 62-ой армии, оказалась неудачной. Карпаты рассматривались немецким генштабом как важная линия обороны и были очень хорошо укреплены, взять такую позицию с наскока возможным не представлялось.
2-ого июля войска под командованием Ватутина взяли Ровно, а 5-ого июля — Луцк. До линии государственной границы оставалось всего 80 километров. Пройти их однако оказалось не так просто.
Пока советские войска давали на Западной Украине, немецкий генштаб, понимая, к чему все идет начал незаметно отводить войска с «Белорусского балкона». На первый взгляд там им мало что угрожало, поскольку правый фланг группы армий «Б» прикрывали малопроходимые болотистые леса Полесья, однако маневр с переброской танковой бригады по наведенной гати, ясно показал генералам в Берлине, что природные препятствия остановить накат красной армии не способны. В случае же удара в оголенный, по сути, фланг, вермахт рисковал потерять полмиллиона солдат удерживающих Западную и Центральную Белоруссию. Такой неприятности Германия могла и не пережить.
Так или иначе первые дивизии начали перебрасывать из полосы ответственности группы армий «Б» еще в первой декаде июня — Рейнхард протестовал, но в итоге сделать ничего не смог, южное направление трещало по швам, и там резервы были нужнее, — а в начале июля была получена команда на полное отступление.
Переброс дополнительных частей с Белорусского направления сумел затормозить темпы наступления красной армии. Ко Львову удалось выйти только 15 июля, а к границе танкисты 19 танковой дивизии пробились только 21-ого.
В целом результаты летнего наступления были расценены Ставкой как неудовлетворительные. Несмотря на то, что красная армия с боями освободила почти четыреста километров советской территории, решительного разгрома не получилось. Моделю удалось спасти костяк армии, и, по сравнению с зимним успехом, это наступление выглядело бледно.
Получив нагоняй из Москвы, командиры фронтов, уже подспудно начавшие конкурировать между собой за будущее звание «главного маршала победы», в начале августа попробовали организовать еще одно наступление, однако его результат оказался еще более скромным чем до этого.
За целый следующий месяц непрерывных боев советские войска смогли продвинуться на запад еще 150–200 километров. 25 августа был взят Люблин и на этом стало очевидно, что войска нуждаются в отдыхе, пополнении и подтягивании отставших тыловых частей. Попытка прорыва к Варшаве, которая бы поставила в угрожаемое положение всю группу армий «Б» провалилась. Манштейн — главный пожарный генерал вермахта — с набранными буквально поштучно танками удачно контратаковал части первой гвардейской танковой армии и остановил ее продвижение примерно в пятидесяти километрах от города.
Всего за три месяца непрерывных боев красная армия потеряла убитыми раненными и пропавшими без вести почти 600 тысяч человек. Были большие потери в танках и другой технике, которые вот так сходу возместить оказалось достаточно затруднительно. К концу августа личный состав передовых подразделений сократился на 50 %, а количество техники составляло не более 30 % от штатного расписания.
Потери вермахта оказались примерно сравнимыми. Порядка двухсот пятидесяти тысяч убитых, четырехсот тысяч раненных и ста двадцати тысяч пропавших без вести, из которых порядка семидесяти тысяч человек попали в итоге в советский плен.
Очередное тяжелое поражение вынудило Берлин начать эвакуацию войск из Северной Африки, где они до этого достаточно успешно отбивали удары американо-французского союза, а также вновь начать искать возможности для дипломатического решения сложившейся ситуации.
Подход советских войск к Варшаве стал триггером еще для одного события. Думая, что вермахт получил смертельное ранение и окончательно потерял способность к сопротивлению, собранные в Варшаве бойцы Армии Крайовой, курируемой из Лондона, подняли восстание в надежде добыть себе таким образом независимость. Получилось, однако, совсем иначе.
Интерлюдия 2
По обломкам кирпичной кладки пробежала полоса мелких фонтанчиков, выбивающих из спеченной когда-то глины мелкую пыль и бросая ее в глаза засевших за баррикадой людей. Ян перемогался, выглянул из-за укрытия и, выставив в щель дуло своего пистолета-пулемета — британский СТЕН всегда славился тем, что его можно собрать в любой мастерской чуть ли не на коленке, — дал в сторону укрывшегося дальше по улице противника короткую на три патрона очередь. Так, только чтобы продемонстрировать свое присутствие тут и отбить желание слишком уж наглеть.
— Мариуш, — не оборачиваясь крикнул Ян своему соседу справа, — как с патронами?
— Плохо, Ян, плохо, — последовал ответ. — Полтора магазина. Сорок патронов. Граната еще есть.
— Граната и меня есть, — тихо пробормотал Ян. Гранату, однако он мысленно уже оставлял для себя. Так чтобы наверняка, и хорошо бы забрать с собой кого-нибудь, попадать в плен к немцам после всего произошедшего желания не было совершенно. Ничего хорошего восставших в плену не ждало.
— Что там пулемет? — Ради пулемета Ян уже обернулся к возящемуся с железкой подчиненному. Один из немногих захваченных в самом начале восстания MG-42 был настоящим столпом обороны конкретно на этой позиции и его потеря могла кончиться для поляков плачевно.
— Нормально, — Войтек радостно улыбнулся и махнул рукой. — Просто нужно было почистить хорошенько, наша плевалка просто перетрудилась и требует заботы о себе.
— Хорошо, — кивнул десятник и инстинктивно втянул голову в плечи — звук крупнокалиберного снаряда, пролетающего над головой, сложно с чем-то спутать. На этот раз немецкий «чемодан» был отправлен не по их душу. Где-то в тылу хорошенько грюкнуло, на такие мелочи как подпрыгивающая от взрывов земля тут уже никто внимание не обращал. Привыкли, — а как все бодро начиналось…
Восстание в Варшаве, начавшееся 1 сентября — символично в день начала войны, подразумевалось, что отсюда стартует восстановление Польши как независимого государства — действительно по началу протекало достаточно удачно. Залогом этой удачи стал переход на сторону восставших отдельной польской легкопехотной бригады, пары чешских батальонов и кое-каких частей, сформированных из русских коллаборантов. Польское правительство в Лондоне и лично премьер-министр Черчилль гарантировали всем участникам восстания заступничество перед накатывающей с востока красной лавиной, которая, казалось, вот-вот сметет остатки немецкого сопротивления и вторгнется на территорию самой Германии. Слово британцев многим казалось достаточно веским аргументом, тем более что в ином случае ничего кроме виселицы их с приходом красных все равно не ожидало.
Переход относительно организованных частей на сторону восставших позволил последним с самого начала добиться немалых успехов. Они сумели захватить Варшавский коммутационный узел, оставив немцев на некоторое время без связи, взять под контроль кое-какие склады с оружием — в основном правда легким стрелковым еще старого польского производства — и даже взять штурмом резиденцию коменданта города, оставив разрозненные немецкие части в Варшаве на короткий промежуток времени без общего управления.
Обилие оружия — кроме захваченных немецких складов у подпольщиков оказалось немело английского вооружения неизвестными тропами попавшего в бывшую столицу независимой Польши — позволило в первые дни поднять дух восставших на небывалый уровень и даже привлечь в свои ряды не мало простых горожан, поверивших было в скорое освобождение. Население Варшавы к осени 1946 сократилось где-то до 650–700 тысяч человек и нет ничего удивительного, что общие силы восставших на пике удалось довести аж до 65 тысяч бойцов.
Тем не менее, в руках немцев остался железнодорожный узел, а попытка зацепиться за Прагу и вовсе полностью провалилась. Отступая на левый берег восставшие подорвали пару мостов, что в общем-то кроме морального удовлетворения им ничего принести не могло.
Ян осторожно высунулся из-за горы битого кирпича — более-менее надежная защита от стрелкового оружия, но появление у атакующих чего-то более тяжелого означало бы для обороняющих баррикаду достаточно быструю гибель, — с той стороны от позиции к позиции перебегали одетые в странную отличающуюся от традиционной немецкой «фельграу» форму.
— Мусульманский легион, — пробормотал Ян и сплюнул в отвращении на землю. Попытался сплюнуть: перемешанная с кирпичной пылью вязкая слюна вместо этого повисла соплей на подбородке. Ян просто вытер ее рукавом шинели и продолжил наблюдение. Раздался одиночный выстрел — очередной перебегающий «подкопченный» боец вермахта нелепо вскинул руки и упал на землю. — Отлично!
Настроение десятника враз приподнялось и даже ожидаемая атака уже не так сильно заставляла дрожать поджилки. В конце концов, они уже все давно считали себя покойниками, так что какая разница чуть раньше или чуть позже.
Немцы на начало восстания отреагировали максимально резко. К Варшаве были переброшены все расположенные в генерал-губернаторстве охранные части — СС хоть и расформировали, но грязную работу все равно кто-то делать должен был — набранные из швали со всей Европы. И не только Европы, двухлетнее пребывание немцев в Африке и на ближнем востоке сказалось и тут. За это время им удалось навербовать не много не мало почти полмиллиона местных, у которых зачастую просто не было другого варианта выжить. Альтернативой службе на Третий Рейх буквально за пайку была мучительная смерть от голода. Впрочем, нужно понимать какого качества это были подразделения, если туда набирали буквально всех. С другой стороны, какая разница, кого бросать на пулеметы, а заканчивающийся в Германии мобилизационный потенциал заставлял немецких генералов изворачиваться и находить резервы в неочевидных местах.
Однако идея с использованием поляков явно оказалась неудачной…
— Войтек, — еще спустя полчаса, когда ожидаемая атака так и не случилась, а Солнце уже уверенно перевалило на западную сторону небосклона, позвал Ян своего помощника, — смотайся в тыл узнай, будет ли сегодня горячая жратва или нам опять придется сухой корм точить?
— Понял, пан десятник, сделаю, — кивнул сообразительный парнишка и порысил дальше по улице. С каждым днем вероятность получения нормального — на сколько это вообще возможно — обеда падала буквальна на глазах.
Если в первые дни восстания на волне общего подъема бойцов кормили сами мирные жители, делясь с ними самым последним, то уже на пятый-шестой день все поменялось. Советы не торопились на помощь, а среди варшавян начали распространятся плохие слухи. Мол их всех бросили на убой и помощи ни с запада, ни с востока ожидать не стоит.
Если бы они знали истинную подоплеку, но вероятно попытались бы сделать ноги из обреченного города еще в самый первый день боев, но тогда все выглядело достаточно радужно.
Нежелание СССР идти на переговоры о послевоенном разделе «пирога» сильно беспокоило Вашингтон и Лондон. Еще больше беспокоилось французское правительство в Дакаре, — танки с красными звездами на Монмартре снились де Голлю в кошмарах каждую вторую ночь, — но их мнение вообще никого не интересовало. Отсюда ноги авантюрного плана и выросли, причем, не смотря на разлад между американцами и англичанами, именно в этом аспекте они проявили недюжинную солидарность. Янки совершенно не нравилось то, что их атомные бомбардировки Германии, а потом Японии в советской прессе — а с ее подачи и в некоторых других «нейтральных» странах — начали называть не иначе как варварскими. Особенно неприятным сюрпризом стал поворот в этом направлении общественного мнения в Южной Америке, страны которой традиционны выполняли роль заднескамеечников, поддерживающих Вашингтон на различных международных конференциях.
— Ничего поприличнее не было? — Спустя час после того как в тыл отправили молодого бойца, оттуда прибыл носильщик с кастрюлей каши. Каша оказалась недосоленной, переваренной и наличие в ней мяса сугубо в гомеопатических количествах, исправить эти недостатки было не способно.
— Жри не болтай, — окрысился работник кухни, которого нелестные отзывы об их стряпне уже порядком достали. — Скоро и этого не будет.
— Все так плохо? — Оторвался от своей плошки Ян.
— Плохо, — кивнул кашевар, с подозрением поглядывая наверх. Небо опять затянуло свинцовыми осенними тучами, намекающими на возможный дождь. Дождь быстро стал для восставших противником не хуже немецких пуль. В отсутствии нормальных укрытий и топлива для костров люди начали массово болеть, а недостаток питания и медикаментов не позволял нормально вылечиться. О том, что будет, если вся эта канитель не закончится с приходом холодов, было страшно даже думать. — Скоро друг друга жрать начнем.
Идея восстания заключалась в том, чтобы поставить правительство Советского Союза на «растяжку»: либо признавать Лондонское правительство, либо начинать с ним активно воевать. И если первое виделось маловероятным, тем более, что у Москвы уже имелось в кармане свое правительство, прорезавшееся буквально на следующий день после взятия Люблина, то вариант с открытым противостоянием и штурмом восставшей Варшавы советскими войсками выглядел на бумаге достаточно перспективным. Понятное дело, что столицу поляки удержать не смогут, но в идеологической плоскости это вполне можно было обернуть против самого СССР.
Для этого АКовцев заранее накачали английским оружием и настроили на начало восстания в момент, когда вермахт уже начнет убегать, а красная армия еще не успеет прийти. Самих поляков, о том, что им отведена роль жертвенного агнца, нужного дабы развернуть общественное мнение против Москвы, естественно не предупреждали. Их убедили, — впрочем сделать это, учитывая уровень компетентности лидеров этой нации, было достаточно просто — в том, что Москва на открытый конфликт с союзниками не пойдет, и Сталину придется так или иначе договариваться.
Вот только именно с моментом начала восстания вышла очевидная промашка. Советские танки были еще достаточно далеко от города, и вопрос о том, что же именно подвигло Комаровского дать приказ о всеобщем выступлении так не вовремя, еще долго впоследствии занимал историков.
Версий тут было несколько. Сами поляки говорили о том, что триггером стала попытка немцев разоружить очевидно ненадежную польскую бригаду. Мол без ее участия шансов в любом случае потом не было бы, так что всякий смысл тянуть дальше время на этом просто терялся. Тут, однако была проблема в том, что кроме отдельных весьма нечетких упоминаний о возможном разоружении бригады, данных о подобных намерениях немецкого командования особо не было.
Зато была полуконсипрологическая теория о внедренном в штаб АК провокаторе, который в нужный момент либо сам подал сигнал о начале восстания, либо передал Комаровскому неверные сведения, сподвигшие генерала на такой опрометчивый шаг. Тут доказательств, понятное дело, тоже не находилось.
Была еще версия о банальной ошибке и версия о какой-то подковерной грызне уже внутри АК. Мол кто-то хотел «слить» засевших в Варшаве и считавших себя слишком самостоятельными от лондонского правительства генералов.
В одном сходились историки — акция изначально пошла не так, как задумывалась, ведь в момент выступления восставших советские танки были еще только в 60–70 километрах от столицы, что даже в самом оптимистичном раскладе означало 3–4 дня пути. Ну а все восстание изначально должно было стать молниеносной акцией, длящейся день-два. Какими бы оптимистами поляки не были — а они, выставляя к Москве требование отдать отторгнутые в 1939 году территории и плюс претендуя на Силезию и Восточную Пруссию с Кенгсбергом, были очень большим оптимистами — сражаться одной только легкой необученной пехотой против немецких регулярных частей АКовцы точно не собирались.
Пикантности тут добавлял факт того что сам Тадеуш «Бур» Коморовский и еще несколько человек из его штаба неожиданно пропали в середине октября. Причем ни трупов их никто не видел, ни среди пленных они в итоге не всплыли, и вот это обстоятельство навевает интересные мысли насчет возможной двойной подоплеки данных событий.
— Прячься! — То, что немцы начали обстреливать именно их квартал, Ян понял не сразу. Первый снаряд упал где-то в глубине, вызвав, судя по звуку, обрушение какой-то постройки, но такое бывало и раньше. Иногда немецкие «чемоданы» падали хаотично, на кого Бог пошлет, но вот прилет второго, третьего и четвертого снаряда мгновенно расставил все точки над «і». — Да не высовывайся тебе говорю.
Ян ухватил за шкирку молодого Войтека, который с дуру решил было выглянуть из отрытой на бывшей клумбе щели, и навалился сверху, придавливая пятнадцатилетнего пацана к земле.
— Аааа!!! — Закричал кто-то, вставляя свой голос в общую какофонию звуков. То ли задело, то ли нервы сдали…
— На позиции! Быстрее! — Едва короткий налет — ну как короткий даже пять минут под таким огнем сами по себе казались вечностью — прекратился десятник принялся вытаскивать своих подчиненных из укрытий и направлять в сторону баррикады, — сейчас попрут!
Ландшафт вокруг кирпичного укрепления всего за несколько минут изменился разительно. Обрушилась последняя трёхэтажка, которая подобно памятнику восставшим последнюю неделю светила пустыми окнами, и где раньше сидел один из немногих умевших сносно обращаться с винтовкой бойцов Яна. Крышу с нее сорвало еще раньше, а вот теперь обрушились и перекрытия. Стоять осталась только фасадная стена и то только до второго этажа.
Добавилось новых воронок, а в баррикаде появился немаленький такой пролом. Танк не пройдет, но для пехоты дорога была вполне открыта. Ко всему прочему в воздухе висел плотный туман из поднятой взрывами пыли и порохового дыма, так что глаза мгновенно начинали слезиться и потянуло чихать. Где-то в отдалении уже начали раздаваться отдельные выстрелы, потом рванул длинной очередью пулемет. Все говорило о том, что это не просто отдельный обстрел, а начало полноценной атаки.
Ян стряхнул пыль со своего СТЕНа, плюхнулся на обустроенную позицию и выглянул наружу: на том конце улице в его сторону разворачивалась какая-то самоходка. Учитывая, что из всех противотанковых средств у защитников были только бутылки с зажигательной смесью, ничего хорошего полякам это не сулило.
Поводив дулом из стороны в сторону, бронированная машина плюнула огнем: баррикада вновь содрогнулась и во все стороны начали разлетаться куски кирпича. Кто-то опять заорал от боли. С той стороны к орудию присоединилась пара пулеметов, работая по вершине баррикады на подавление. Ян осторожно высунулся и дал короткую очередь в сторону немцев. За ним начали стрелять и другие бойцы десятка. Те, которые еще могли это делать.
В ответ на очередь из пистолета-пулемета — кого-то он вроде бы даже сумел задеть — на его позицию обрушился буквально ливень свинца, мгновенно заставив забыть о какой-то попытке оказать реальное сопротивление. Силы были слишком не равны.
— Отходим на следующую линию, — спустя несколько минут активного боя скомандовал Ян. Этот маневр — отступление в смысле — восставшим давался лучше всего. Немцам для того чтобы протащить свою самоходку дальше по улице как минимум придется разобрать баррикаду. А там глядишь и подкрепление из глубины квартала подойдет.
Ян подхватил оружие и пригибая голову бросился по диагонали к специально оставленному проходу между домами. Повернулся и выпустил в сторону противника длинную очередь на весь магазин, пытаясь хоть как-то прикрыть отход своих бойцов. Получилось откровенно жалко. Да и отступать уже было-то некому по большому счету. Из пятнадцати человек бывших под рукой десятника еще часом ранее команду на отход смогли выполнить лишь пятеро, считая самого Яна. Остальные либо погибли при обстреле, либо были скошены пулями штурмующей баррикаду пехоты. И то, что немцы — а вернее арабы из мусульманского легиона — тоже теряли своих на установленных перед укреплением минах, поляка совсем не радовало.
Что же касается самого восстания, то активные боевые действия в Варшаве продолжались чуть ли не всю осень. К середине сентября немцы смогли закрепить фронт на востоке и даже немного оттеснить советские войска в сторону Люблина, после чего не торопясь начали перемалывать силы восставших. К городу были переброшены два дивизиона уцелевших еще с начала войны тяжелых осадных 355мм гаубиц и кое-какая другая осадная артиллерия, которая со времен осады линии Мажино в 1940–1941 годах простаивала без дела, и эти орудия принялись просто стирать с лица земли квартал за кварталом без оглядки на возможные жертвы со стороны мирных жителей. Учитывая, что с бомбардировочной авиацией люфтваффе дела обстояли не слишком хорошо, — плюс советская авиация, не смотря на ярко выраженную антикоммунистическую направленность восстания регулярно дежурила в районе Варшавы, перехватывала немецкие бомбардировщики, сама бомбила немецкие позиции и даже активно сбрасывала восставшим оружие и боеприпасы — осадная артиллерия стала, по сути, ее таким себе заменителем.
— Тра-та-та-та-клац! — Сказал пистолет пулемет, намекая на то, что пора поменять магазин. Пара мусульман, лезущая через верх баррикады удачно подставились под выстрел, и Ян не стал мешкать. Пустой магазин полетел на землю, а дело пошел последний, в котором было всего семнадцать патронов. Еще сегодня утром поляк переснаряжал его, в тайне надеясь, что за ночь количество патронов увеличится, но чуда не произошло. И вот теперь пришло время пустить в ход последний резерв.
Меж тем прямо на гребень баррикады с другой стороны успел вползти немецкий пулеметчик. Он резво приладил свою машину для убийств и принялся поливать длинными очередями каждое кажущееся ему подозрительным место. Против такого аргумента пистолет-пулемет уже не плясал совершенно. Желая выиграть себе время, Ян рванул кольцо гранаты и быстро высунувшись из-за угла кинул ее в сторону напирающих мусульман, после чего пригнувшись рванул вглубь созданного из частей разрушенных строений лабиринта.
Начиная с 20-х чисел сентября кольцо вокруг удерживаемого восставшими центра города потихоньку начало сжиматься. Сначала 24 числа в ходе локального наступления восставших выбили с берега Вислы, что тут же поставило точку во всех разговорах о возможной советской помощи. Левый берег реки был высоким и обрывистым и пытаться переправиться через широкую водную преграду в городских условиях, когда противник держит противоположный берег означало нарваться на огромные потери, на что Ставка в любом случае уже не пошла бы. Это означало, что в самом лучшем случае советы будут пытаться форсировать реку — которую, нужно напомнить, вермахт целый год перед этим укреплял, строя защитные сооружения и активно закапываясь в землю — либо выше, либо ниже по течению и только потом пробиваться к городу. Шансов восставшим такой расклад не оставлял даже теоретических.
Командующий группой войск, выделенной для подавления восстания, бывший ССовец, генерал-полковник фон дем Бах, понимая, что прямой штурм его откровенно говоря третьесортные части, набранные в основном из отрядов охраны тыла и имеющие всего два десятка танков в распоряжении, просто не потянут, принял за основу тактику медленного удушения. Так под прикрытием пехоты на прямую наводку выводились 15 см гаубицы, которые просто сносили укрепления поляков, после чего все переходили к следующему рубежу. Таким образом уходило много времени, боеприпасов, но соотношение потерь перекашивало просто чудовищным образом в пользу немцев.
В немецком генштабе в какой-то момент даже рассматривали возможность использования химического оружия, для выкуривания восставших из всех нор. Это сулило быструю и бескровную победу, однако в итоге от этой идеи отказались. Новое правительство Германии старалось максимально полно отмежеваться от деяний Гитлера и подставляться использованием химоружия не пожелало.
К 17 октября в руках восставших оставался только старый центр города общей площадью примерно в полтора квадратных километра. При этом целых строений на этой территории из-за непрекращающегося ни днем ни ночью артиллерийского обстрела — невозможность нормально спать к концу восстания превратила защитников города в натуральных живых мертвецов — практически не осталось. Только различного размера груды битого кирпича и камня. Учитывая приход холодов и начало дождей, а также заканчивающийся запас продовольствия, положение восставших выглядело более чем плачевно.
Тут нужно отметить, что никакого резона для немецкого генштаба форсировать штурм этой «крепости» просто не было. От обеих железнодорожных веток, по которым шло снабжение через Варшавский узел фронтовых частей поляков отбросили еще в конце сентября, а запертые в разрушенном центре города они в общем-то мало кому мешали.
Переговоры о сдаче начались уже во второй декаде ноября. К этому моменту советские части уже полностью заняли Прагу — не ту которою в Чехии, а ту которая правобережный район Варшавы — однако восставшим это уже помочь не могло.
Всего в плен сдалось около 20 тысяч восставших из которых 70 % были простыми жителями Варшавы, доведенными войной до отчаяния и попытавшимися что-то изменить, взяв в руки оружие. Потери непосредственно АК составили всего около 10 тысяч человек убитыми пленными и пропавшими без вести.
Общие военные потери восставших таким образом составили примерно 45 тысяч человек против 15 тысяч убитых и раненных немцев. Потери же среди мирного населения и вовсе тяжело поддаются подсчетам. Никакой статистики по учету населения Варшавы в послевоенное время найдено не было, и точно сказать, сколько людей жило в бывшей столице Польши даже перед боями, видится достаточно сложной задачей. Сначала бои за Варшаву в 1939 году, потом восстание в гетто в 1943, плюс массовые репрессии и высылка поляков на работы и в концентрационные лагеря… Большинство историков в итоге дают общее население Варшавы перед восстанием в 650–750 тысяч человек. Перепись же, проведенная советскими войсками в январе 1947 года поле освобождения города, дала всего 31 тысячу уцелевших жителей на левом берегу Вислы. Хотя тут нужно еще учитывать тяжелые бои за город, который немецкий генштаб пытался удержать до последнего.
Таким образом вероятнее всего общие потери мирного населения за эти три с половиной месяца непрерывных боев составили от 200 до 300 тысяч человек из которых убитыми от 170 до 200 тысяч. Сам город был полностью уничтожен. Разрушения городской застройки составили к концу 1946 года примерно 80 %.
Это обстоятельство послужило причиной того, что послевоенной столицей освобожденной Польши стал Краков.
Глава 7
— Подъем, подъем! — Голос дежурного ворвался в сон майора мерзким скрипом несмазанных дверных петель. Ирвинг с трудом открыл глаза и сел на нарах свесив ноги с высоты своего второго этажа. Не смотря на летнюю, весьма теплую погоду бараки были каким-то совершенно магическим образом построены так, что в них постоянно гуляли коварные сквозняки. Если летом это грозило в худшем случае насморком, то зимой количество больных вырастало по экспоненте.
— Это вам не дом отдыха… — Проморгавшись буркнул себе под нос майор и, спрыгнув с нар, споро пошуровал в сторону умывальников. Пока еще была возможность умыться и справить нужду без особой толкучки. Как не крути, десяти раковин на более чем двести человек населяющих барак было недостаточно, а немцы последнее время были нервными, если замешкаться, можно было и прикладом в зубы отхватить. Чего естественно английскому летчику совсем не хотелось.
После короткого утреннего туалета военнопленных вывели наружу для первой дневной поверки. Несмотря на то, что бегали пленные британцы совсем не часто, бдительность охрана совершено не теряла и службу свою несла как нужно.
— Майор Ирвинг, — с жутким немецким акцентом произнес дежурный его фамилию.
— Здесь! — Тут же отозвался летчик и выйдя из строя перешел к тем, чье наличие в лагере уже было подтверждено. Дальше пленным предстоял скудный завтрак и распределение на работы.
Когда майор Ирвинг только попал в плен, это было в самом конце 1944 года, изначально его направили в офицерский лагерь близ Дуйсбурга. Его контингент практически на сто процентов состоял из военнопленных офицеров, разговаривающих на английском языке. Британцы, американцы, канадцы, австралийцы. В основном пилоты сбитых над Германией самолетов.
Изначально, не смотря на опасения майора за свое будущее, после проведения двух весьма неприятных недель в пересыльном дулаге — по сути просто кусок территории, обнесенный колючей проволокой и ограняемый пулеметчиками на вышках, что в условиях зимы было как минимум не слишком комфортно — майор попал именно в офицерский лагерь, где условия содержания были более чем приличными.
Барак разделенный на отдельные комнаты по четыре человека, вполне добротное питание, куча свободного времени, возможность писать письма домой и получать оттуда посылки с продуктами и всякой мелочью. Плюс офицеров никто не заставлял работать, а главным врагом неудачно приземлившихся на немецкой земле пилотов была, по большом счету, только скука.
Даже редких бегунков — тех, кому сидеть в лагере было слишком тесно, и они пытались совершить побег, чаще всего подкапываясь под ограждение — крайне редко за такие попытки серьезно наказывали. Чаще всего их, ввернув пару зуботычин, просто возвращали назад, хоть надо признать были случаи и перевода в концлагеря и даже расстрелов в случае сопротивления или нападения на кого-нибудь из немцев.
В целом, первые полгода жизнь майора Ирвинга в немецком плену была вполне комфортной. Учитывая, что за предыдущие четыре года войны он в отпуске был всего пару месяцев, такое вынужденное ничегонеделание воспринималось где-то даже с удовлетворением.
Но все изменилось в конце лета 1945 года.
После того как два немецких города сгорели в атомном огне — и после ответного визита люфтваффе в Лондон — режим содержания англоговорящих пленных резко изменился, а Ирвинг почувствовал это изменение буквально на своей шкуре. Уже в конце сентября 1945 года офицерский лагерь был расформирован, а пленные переброшены в общий лагерь для военнопленных под Магдебург. Тут уже о хорошем к себе отношении можно было забыть. Нет, майор в принципе немцев где-то даже понимал, вот только ему самому от этого легче не было.
Первое, на что обратил внимание Ирвинг, новом лагере жратва была на два порядка хуже, а порции меньше. Тут, впрочем, одновременно сказывалось и общее бедственное положение Германии, где и коренное население к этому времени стало порой недоедать.
Пришлось быстро забыть о мясе, сладком и других излишествах. Теперь его стандартное меню состояло из отвратительно сваренной каши и овощных супов, где воды было куда больше чем собственно супового содержимого. Капуста, картофель, брюква — вот и все не слишком богатое пищевое разнообразие.
Были запрещены письма и получение посылок из дома, а вместо праздного времяпровождения теперь их каждый день вместе с рядовым составом, не делая никаких различий, гоняли на тяжелые работы.
Исчезли из жизни пленных британцев и такие излишества как горячая вода, которую им раз в два дня в прошлом лагере позволяли набрать для помывки, книги, организованный театральный кружок тоже канул в лету.
Но хуже всего то, как изменилось к британцам, особенно к пилотам, которых среди пленных офицеров было большинство, само отношение немецких надсмотрщиков. Если до этого оно было в высшей степени джентельменское, то теперь буквально в каждом взгляде, бросаемом на пленных, читалась ничем не замутненная ненависть. Сотни тысяч ни в чем не повинных женщин и детей, сожжённых заживо в разрушенных атомном огнем городах, навсегда перечеркнули любую возможность к снисхождению.
— Пятая секция в полном составе сегодня на разгрузку вагонов, — после достаточно скудного завтрака их вновь вытроили на плацу и принялись распределять на работы.
Поделиться книгой: