Семейные узы

– Вы же должны были обсудить тот день. Найти причину, почему она на тебя напала.

– Ни к чему определённому мы не пришли.

– А где она сейчас?

Меня резко покидают силы. Я останавливаюсь, чтобы отдышаться, пока мир кружится расплывчатыми огнями. Дождь убавляет громкость, а затем вовсе превращается в белый шум.

Я выныриваю из этого состояния. Меня поддерживает Никита, но я отмахиваюсь, затем упираюсь руками в колени. Со стороны это выглядит, будто я сейчас сблюю. Никита явно думает о том же самом. Придя в себя, я выпрямляюсь и поправляю куртку.

– Ты нормально? Может, в аптеку зайдём, пока работает?

Я снова отмахиваюсь: всё в порядке. Просто мне пора уходить, и чтобы Никита тоже ушёл, я говорю:

– Моя сестра умерла год назад. Самоубийство. Зарезалась у себя дома.

Никита открывает рот, но ничего не может сказать. Я быстро прощаюсь и иду, но он меня догоняет.

– Можешь переночевать у меня. Или я к тебе в гости зайду. Отдохнём, поболтаем.

– Не в этот раз, дружище.

Я иду дальше. Он делает ещё несколько шагов со мной.

– Уверен, что хочешь сейчас оставаться один?

– Так нужно.

Теперь всё. Спасибо, Никита. Мне приятно знать, что я хотя бы мог воспользоваться твоей помощью.

Лифт привозит меня на предпоследний этаж. Я возвращаюсь домой.

В моей квартире ни звука. Порог – словно черта, отсекающая остальной мир. Несколько секунд я просто стою в прихожей, опираясь спиной на уже запертую дверь. Сегодня был очень долгий день.

Я не включаю свет и всё делаю на ощупь. Разувшись, иду в ванную и вслепую поворачиваю краны. Я живу здесь давно и идеально запомнил каждый угол, поверхность и предмет. Заканчиваю умываться и вытираю лицо. Теперь я увижу себя только утром.

Дома никогда не горит свет, а шторы всегда задёрнуты. Повсюду застоявшийся пыльный мрак, и я в нём как свой.

Не понимаю, чего меня дёрнуло рассказать парням о детстве. Легче на душе не стало. Это было неразумно, и чтобы понять причины, придётся покопаться внутри себя…

Лучше я поем.

Старая газовая плита рождает огонь и с ним мягкий свет. Кухня нуждается в ремонте, но зато тут припасено всё необходимое. Я разбиваю несколько яиц на сковороду. Ужин лёгкий и приготовится быстро. Можно пока нарезать ветчины и сыра.

Моя рука не находит ни одного ножа. Я замираю на мгновение, а потом вспоминаю, что все они в посудомойке. Ладно, обойдусь.

Иду в спальню – успею переодеться в домашнюю одежду. Я прохожу через коридор и гостиную всё равно что с закрытыми глазами. Свет мне только мешает.

Я останавливаюсь на пороге и оглядываю свою комнату, различая силуэты предметов. За сутки тут нечему было поменяться, но я всё равно внимательно исследую взглядом всё пространство от левой стены до правой. После сегодняшних разговоров в голове крутится много мыслей, в основном о сестре. Я представляю, как раньше она стояла здесь.

В этом доме она жила в начале и в конце жизни. После многих переездов, она вернулась в семейную крепость.

Сестра умерла в соседней комнате. Как сказали врачи, сперва она порезала руки, а после заколола себя ударом в яремную вену. Ужасная смерть, но все следы указывали, что она сама себе её выбрала. В тот день мы с ней виделись и много разговаривали.

Я продолжаю обыскивать взглядом комнату. Казалось бы, никого. Ни единого движения, даже легчайшего.

Но в углу кто-то стоит. Будто манекен. Я непроизвольно задерживаю дыхание и замираю так же, как мой ночной гость. Глаза не моргают, следят за высокой фигурой. Моё сердце бьётся чаще. Я в предвкушении.

Гость выходит из тени так медленно, словно мрак его не отпускает. Из-за зашторенных окон всё-таки пробивается блеклое свечение от уличного фонаря. Это она. Моя сестра тут, наконец-то. Я улыбаюсь ей.

Как долго я ждал её возвращения.

4

Общение между нами возобновилось спустя много лет – в родном доме. Мы оба вернулись туда помочь матери с переездом: отец скончался, и она больше не хотела там жить.

Сестра стала красивой женщиной. Я так её и не перерос. Без каблуков она выигрывала у меня несколько сантиметров. Волосы остались чёрными.

Встреча стала сюрпризом для нас обоих, и в этом, наверное, заключался план матери. Но я отнёсся к воссоединению равнодушно. Старался так относиться, ведь годами мечтал забыть лицо этого человека.

Семейная встреча проходила вяло. Я выбирал себе места, чтобы между мной и сестрой всегда находилась мать. Она служила мне высоким забором, через который я перебрасывал фразы, поддерживающие беседу. Но сестра осторожно ко мне заглядывала. Вещей у матери было много, и хоть разговор шёл только в одну сторону, темы продолжали меняться.

Меня раздражало, что она явно искала способ ко мне подступиться. Вела себя “как обычно”, будто в лучшие моменты детства, когда не терроризировала меня. Я не доверял её внезапному интересу ко моей жизни.

На следующий день мы снова встретились в семейном доме. Перед этим я провёл вечер, ночь и утро, только и думая о ней. Я разжигал свою злость, вспоминая, что со мной сделали.

К концу дня, несмотря на всю мою оборону, я оказался с ней в баре.

Её рвение пробило брешь. Как я ни старался, всё равно не мог противиться её добродушию. Она отнеслась ко мне по-родственному. Как… и должно быть. Мне стало стыдно, что я пытался от неё избавиться и держал на расстоянии, хотя она всеми силами старалась сблизиться. В баре я наконец-то перестал избегать её взгляда.

В тот вечер мы общались, как нормальные брат и сестра, будто никогда не расставались. Она больше не возвышалась надо мной, и с каждой встречей я подпускал её всё ближе.

Прошлое забывалось. Иногда я всерьёз задумывался, не сломалось ли что-то в моей памяти? Может, в действительности не было страха, не было покушения и ножа… Мне хотелось поверить, что всё это было плохим сном.

Мы с сестрой стали видеться регулярно. В моей жизни появилось что-то новое, чего никогда не было, и это наполняло жизнь новым смыслом. За следующий год мы будто восполнили всё то, что потеряли из-за расставания. Я был счастлив.

Лишь один раз во мне просочилась старая обида. Я припомнил сестре, как она меня пугала. Пытался прикрыть чувства шутками, но рассказал, насколько мне было страшно из-за неё.

Она извинилась. Мне было важно услышать, что она тоже помнит. Мы продолжали наши отношения, а не делали вид, что встречаемся впервые.

– Иногда желание напугать тебя возникало из ниоткуда. Это было как резкое чувство голода. Я становилась сама не своя, пыталась бороться с этим, но чаще уступала. Не знаю, что со мной творилось. Наверное, это один из тех подростковых инстинктов, которые никто не может объяснить, в том числе сами подростки.

– А помнишь, – сказал я, – как ты пыталась поранить меня ножом?

Я сказал «поранить», а не «убить», потому что к тому моменту уже не верил в это.

К моему удивлению, сестра покачала головой. Я напомнил, ожидая, что она всё-таки подхватит мой рассказ и опишет свою точку зрения.

Но сестра смотрела на меня глазами, полными ужаса. По её словам, в тот день она уезжала с родителями, а когда они втроём вернулись домой, то нашли меня под столом на кухне.

Сестра показала мне шрам на ладони.

– Я пыталась тебя успокоить, но ты ничего не соображал. Рядом лежал нож, я случайно на него напоролась. Потом нас обоих увезли в больницу.

Я утверждал, что сестра напала меня. Но выходит, её тогда вообще не было дома.

– Тебе поставили диагноз сомнамбулизм. Ты видел яркий сон и принял его за реальность. Родители решили ничего тебе не говорить – надеялись, что это был разовый случай.

– А почему ты не сказала?

– Я хотела, но ты избегал меня. Потом мы разъехались. Я правда подумала, что без меня тебе станет лучше и ты быстрее поправишься. Похоже, план сработал, раз теперь ты в порядке.

– Но это был не сон. Ты по-настоящему держала нож и пыталась меня убить.

Сестра клялась, что никогда подобного не делала. Каждый из нас непоколебимо верил в свою историю.

Так начался долгий разбор того дня, длившийся десятки встреч и бесконечную переписку в сети. Нам обоим было сложно поверить друг другу, но мы приняли за истину, что оба не сумасшедшие и говорим правду. Основная версия была такова: кто-то проник в наш дом, а потом скрылся.

Но это было невозможно. Когда напавшая на меня девушка испарилась, то почти сразу прибежала сестра. В другой одежде, кажется… На выходе из квартиры стояли родители, и никто бы не вышел оттуда. Спрятаться тоже было невозможно.

Мы долго держались за эту версию. Она была единственной, вписывающейся в объективный мир. Но, к сожалению, её опровергали объективные факты.

Нам вспомнилась смерть отца. Мама рассказывала, что в последние месяцы он часто кричал во сне. Его здоровье по непонятным причинам ухудшалось: он стал нервным, даже пугливым, и ничего не говорил матери. Он умер от остановки сердца. Мать горевала и не захотела больше жить одна в пустом доме. Она вспоминала, что по ночам не могла уснуть. Дом для неё стал словно чужим, и во время переезда она обронила фразу, что больше не чувствует себя в нём хозяйкой.

Но если не она – не мы, – то кто?

5

Сестра ничуть не изменилась с того дня из далёкого детства: стоит босиком, в домашних шортах и футболке. Чёрные волосы спускаются вниз до груди и полностью скрывают лицо. Моё сердце начинает болеть, будто в него затолкали камень. Я боялся больше никогда её не увидеть, но вот она.

В руке она сжимает нож. Я подхожу ближе и открываю дверцу шкафа. Незачем оттягивать момент, пришли ведь за мной.

– Ты убила мою сестру, тварь.

Никакого раскаяния. Она заносит над собой нож.

Порезы на руках, рана на шее – исключено, что сестра могла покончила с собой. Мы переехали сюда вместе, планируя отвоевать семейный дом у незваного поселенца. С уходом матери квартира в основном пустовала: редкие жильцы не задерживались дольше пары месяцев.

Нечто злое пыталось убить меня ещё в детстве, выбрав самого слабого члена семьи. Существо могло влиять на поведение людей и даже принимать чужой облик. Моя сестра сопротивлялась этому, но всё равно сделала много ужасных вещей. Это не её вина. Все худшие мысли и желания возникали у неё только дома, а за его пределами пропадали.

Мы искали способ изгнать существо. Но оно добралось до одного из нас раньше.

На год оно исчезло, а я остался один с невыносимой тоской. Горе во мне кипело, жгло, поднимало жар во всём теле, и казалось, я испаряюсь – сама жизнь испаряется, оставляя место только для ненависти и безумия.

Меня нужно было потушить, пока я не сгорел. Тогда я выключил в доме свет, надеясь, что это приманит безликого монстра. Ведь я не боюсь.

И вот оно. План сработал.

Это не моя сестра. Та хотела отбить обратно наш дом, нашу крепость, и за это погибла. Мне так плохо без неё. Каждый день я вспоминаю её голос. Пока мы были вместе те недолгие годы, она наполнила меня счастьем.

Пуля вылетает со взрывом и вспышкой. Сразу за ней вторая. От звона в ушах я ничего не слышу. Но гораздо хуже, я не вижу падающего тела, хотя моё зрение в порядке. В футболке двойницы два отверстия. Я всаживаю в неё остаток обоймы. Урон от пуль полностью игнорируется. Чудовище не падает.

Лезть за другим оружием бессмысленно. Я бросаю пистолет и выбегаю из комнаты, мгновенно задвигая толстый стальной засов. С обратной стороны в дверь тут же врезается существо, словно таран. Стальные петли вздрагивают и выдерживают несколько ударов, но их выбивают из стены.

Пол под чудовищем изрисован пентаграммами, знаками и символами различных культур и магических практик. Я как могу выговариваю заученные на разных языках заклинания. По всей гостиной вместо семейных фотографий развешаны кощунственные реликвии, от взгляда на которые при дневном свете захотелось бы отвернуться. Всё направлено на то, чтобы угадать слабые места чудовища и ударить по ним.

Двойнице плевать. Она проходит через все видимые и невидимые преграды, не обращая внимания ни на них, ни на мои слова. Остаётся последнее.

Я срываю с шеи серебряный крестик и показываю чудовищу.

Молниеносный удар чуть не отрезает мне пальцы. Крестик я выбрасываю. Что религия, что прочая мистика – я столкнулся с силой, которая ни во что не верит.

Меня зажимают в угол. Двойница движется медленно, но непрерывно, как механизм. Она снова заносит нож для удара.

Я уже держу лежащую на полу цепь и в нужный момент подтаскиваю тяжёлый медвежий капкан. Голая ступня двойницы касается пружины, стальные челюсти захлопываются, вгрызаясь заостренными зубами в кожу и ломая кости.

Чудовище не издаёт ни звука, оно даже не выпускает из рук нож, но, по крайней мере, падает на колени.

Я отскакиваю, не теряя времени. За спиной раздаётся металлический лязг: двойница кинулась за мной, но цепь, прикреплённая к батарее, выдержала. Это ненадолго. Поэтому свой первый удар я наношу как можно скорее – наотмашь, разворачиваясь всем корпусом.

Чудовище уже поднималось, но удар боевого молота врезается ей в плечо и сбивает с ног. Кости трещат и звенит цепь. На этот раз двойница роняет нож.

Боевой молот умеет колоть, рубить и крошить – всё это я собираюсь опробовать на паразите, захватившим мой дом. Я выбрал это оружие из-за его универсальности. Оно тяжёлое и требует большой силы и выносливости, но за год Никита хорошо меня натренировал.

Молот взлетает и обрушивается чудовищу на спину. С новым ударом острая пика проходит сквозь кожу в районе ключицы. Я отпрыгиваю в сторону, не позволяя себя схватить. Несмотря на увечья, двойница всё ещё вьётся у меня под ногами.

Я отрубаю ей кисть. В ушах барабанный бой, словно в теле бьются несколько сердец и все коллапсируют от нагрузки. Одежда промокла насквозь. Я едва дышу и ничего не слышу.

Сил всё меньше, но они есть. Я много упражнялся и привык к молоту. Его убийственная мощь обрушивается чудовищу на голову. Череп вдавливается и проваливается внутрь. Урон сравним с попаданием под колёса грузовика.

Я настолько искалечил тело двойницы, что на ней почти не осталось одежды. Мне приходится смотреть на голое тело сестры: сломанное, вывернутое и сегментированное. При этом в нём нет крови. На полу вообще никаких жидкостей, словно я изрубил пустую оболочку.

Чудовище слабо барахтается на полу, как умирающая на воздухе рыба.

Я отсекаю ей голову. Та дважды перекатывается и останавливается у шкафа. Лезвие застревает глубоко в паркете. Обеими руками я тяну молот за рукоять, пытаясь вытащить. На это требуется непозволительно много секунд. В спешке я замахиваюсь и ищу взглядом цель для нового удара.

Но он не требуется. Чудовище перестало двигаться. Прежде чем принять этот факт, я на всякий случай отрубаю ей ещё несколько частей тела. Оставшийся запас сил нужно поберечь для возможной обороны. Я отступаю, волоча тяжеленный молот.

Всё?

Передо мной лежит обезображенное тело сестры, хотя я убеждён, что это монстр, принявший её облик. Не исключено, что это тело Никиты или Стаса, а я просто их не узнаю. Безумие совсем меня ослепило? А мог я из-за помутнения напасть на случайного прохожего? Или я разгромил пустую гостиную, сражаясь с галлюцинацией.

Стоит доверять себе? А полагаться на глаза? Вдруг это не мои глаза… Что, если однажды ночью сестра вырвала их и заменила на кошачьи; сердце заменила на свиное; а руку на воровскую, как в той сказке про трёх фельдшеров? Я помню все сказки, которыми она пугала меня в детстве.

Кто я? Что я наделал?

Молот едва не выскальзывает из пальцев, но я вовремя его ловлю и крепче сжимаю рукоять. Не уверен, что смогу ещё раз им замахнуться, но расставаться с оружием не хочется. Бой барабанов утихает.

Я – это по-прежнему я: со своими глазами, рукой и сердцем. У меня слегка поехала крыша, но в целом я нормален. Это мир безумен и опасен, а не я, ведь в этом мире мне пришлось убивать неведомую тварь.