Шесть Иванов — шесть капитанов[сборник]

Чтобы не было несчастий с людьми, которые забывали держаться за перила, над городами и деревнями на высоких столбах устраивали сетки. Рассеянные люди падали-улетали в эти сетки. На Землю они опускались по лесенке.

А что творилось в домах! Стулья и столы, если они не были прибиты к полу, падали на потолок вместе с тарелками, ложками и вилками.

Как видишь, Мурашка, жить на Земле было ещё хуже, чем на твоей тыкве.

И люди сказали Земле: «Ты ведь добрая. Сделай, пожалуйста, чтобы мы не падали с тебя».

«Хорошо, — ответила Земля, — буду притягивать всё, что есть на мне. Как магнит притягивает гвоздики».

Притянула Земля, да так сильно, что люди не могли ноги переставлять по дорожке. Птицы прилипли к крышам, вершины деревьев пригнулись к полянам.

«А-я-яй! — закричали люди. — Очень сильно притягиваешь. Притягивай послабее…»

Земля притянула послабее, как притягивает сейчас.

И никто уже не падал с Земли.

Вторая сказка

Но не совсем хорошо было на Земле. И вот почему, Мураш Муравьёвич. Земля висела в космосе неподвижно, подобно твоей тыкве. И Солнце освещало всегда только одну сторону Земли. На одной стороне постоянно был день, а на другой — постоянно ночь.

На солнечной стороне зрели тыквы, помидоры, клубника, пели птицы, порхали бабочки, прыгали зайцы. На тёмной стороне даже трава не росла. И никто, кроме филинов и летучих мышей, там не жил. Иногда забегали туда кошки — кошки видят в темноте. Но они очень скоро возвращались на тёплые солнечные завалинки.

Когда на дневной стороне люди ложились спать, они завешивали окна плотными шторами — ведь не уснёшь, если свет брызжет в глаза. А некоторые уходили с матрасами и подушками спать на ночную сторону Земли. И часто просыпали там, опаздывали — кто на завод, кто в класс. Да в темноте набивали шишки и синяки.

Ещё раз попросили люди Землю: «Добрая Земля, не могла бы ты кружиться?»

И Земля закружилась перед Солнцем, как кружится девочка, показывая обновку маме. Солнце по очереди освещало то одну сторону Земли, то другую.

У нас, Мураш Муравьёвич, сейчас день. Значит, наша сторона Земли перед Солнцем. Видишь, вон оно какое яркое! А на другой стороне сейчас ночь, и там все спят — и люди и муравьи.

Третья сказка　

Ты говорил, что в твою тыкву попал камень и чуть не убил тебя. А ведь в Землю тоже попада́ло много камней. В космосе камни носятся целыми тучами.

Как-то Земля сказала людям: «Нужна мне рубашка, чтобы камни не так больно колотили в мои бока. Я вам дважды удружила. Теперь вы помогите мне. Придумайте что-нибудь».

За дело взялись стеклодувы. Они сделали Земле рубашку из стекла. Но только обновка была готова, как послышался звон — это посыпалось разбитое стекло. Камень-метеорит пробил в стекле дырку. Стекольщики начали вставлять новые стёкла. В одном месте вставят — в другом осколки звенят.

Приуныли мастера. Не делать же Земле рубашку из железа! Сквозь железо Солнце не увидишь.

«Попробую-ка я!» — сказал тогда продавец воздушных шаров и принялся выпускать воздух из баллонов. Около него собралась длинная очередь, но он не обращал внимания на покупателей и всё окутывал, окутывал Землю воздухом. Воздушная рубашка всем понравилась: сквозь неё видно Солнце, а метеориты застревают в ней и сгорают, будто спички.

Продавец шаров любил научные слова. Он назвал рубашку Земли, непохожую на рубашки людей, атмосферой. А после этого занялся привычным делом — стал продавать ребятам шары.

Одна-единственная

— Что же мне теперь делать? — заговорил Мурашка. — В муравейник не пускают, двери от меня запирают. Конечно же, тыква — не Земля. Осенью тыкву унесут в деревню и сварят с ней пшённую кашу. Семечки поджарят на сковородке. Зимой ребята будут щёлкать их… Ребятам хорошо, у них есть шубы, и валенки, и шапки. А я зимой закоченею, помру…

Мурашка всхлипнул, рыжей лапкой вытер глаза.

— Посмотри-ка, Мураш Муравьёвич, вверх, — негромко сказал Космонавт.

— Что смотреть, — буркнул Мурашка, — несчастный я муравей, — но вверх всё же посмотрел.

С ветки берёзы опускалась на шёлковой ниточке гусеница.

— Я думаю, у тебя есть возможность поправить свою ошибку, — прошептал Космонавт. — Запомни на всю жизнь только одно: людей и муравьёв много, а Земля одна-единственная. Ну, желаю тебе счастливой охоты!

Космонавт зашагал к своему автомобилю. А Мурашка кинулся бежать к тому месту, куда опускалась гусеница.

Когда Мурашка притащил добычу в муравейник, никто ни о чём не спросил его. Муравьи понимали, что хвастун уже наказан. Зато сам Мурашка, сдавая гусеницу в кладовку, сказал:

— Муравьёв и людей много. А Земля — одна…

И опять муравьи промолчали: они это знали давно.

Кленовый осенник

Многие из вас, верно, замечали, что в самый разгар лета, когда об осени никто и не вспоминает, вдруг появится на зелёной берёзе жёлтый лист. Если бы вы умели разгадывать тайны, вы не смотрели бы на жёлтый лист в июле равнодушно: он крошечная дверца в тайну. Я расскажу об этой тайне. Только одно условие: не старайтесь воспользоваться ею так, как воспользовался Кузьма-Полкапли ума.

О нём я вам тоже расскажу.

В последний день весны под тёплым дождиком, под весёлой радугой, под раскатами грома родился осенник. У каждого дерева, как бы велико оно ни было, у каждого кустика, как бы ни был он мал, в конце весны рождается по одному осеннику. Пока осенники растут и набираются сил, они никуда не отлучаются из зарослей травы. Это не потому, что они кого-то боятся: их не трогают ни лесные мыши, ни мохнатые гусеницы, ни птицы. Серенькие осенники так застенчивы и скромны, что даже майских жуков считают в тысячу раз важнее и интереснее себя.

Осенники сразу принимаются за работу. Начинают делать краски. Жёлтые краски делают из солнечных лучей, красные — из огненных отблесков молний, а из лунного сияния — краски бледные и нежные, как сама Луна. Только осенникам известен секрет приготовления этих красок. А возможно, нет у них никакого секрета, кроме секрета великого трудолюбия.

Ни один осенник за всю свою жизнь ни разу не сомкнёт глаз, не возьмёт в рот ни пищи, ни воды, боясь, что труд останется незавершённым. А жизнь у осенников совсем короткая — от конца весны до конца осени. Вполне вероятно, если бы спали они, пили, ели вдоволь, то жили бы дольше.

Осенник, о котором эта сказка, родился под клёном. Чтобы не спутать его с другими, давайте звать его кленовым. Вообще-то у осенников нет имён и фамилий. Для них невозможно придумать имена: ведь их понадобилось бы столько, сколько деревьев и кустов на земле.

Кленовый осенник работал, как все, круглые сутки и наполнял готовыми красками тюбики из полых стеблей осота. Чтобы убедиться, хороши ли краски, однажды он испробовал их, покрасив один зелёный лист в жёлтый цвет. Краска легла ровно на глянцевую поверхность, на тонкие ветвистые жилки. Это было в июле. Не зная тайны осенников, тогда, конечно, никто не обратил внимания на жёлтую звезду, вспыхнувшую вдруг среди тёмной и сочной зелени.

Недолго любовался своей работой осенник. Убедившись, что его краски — настоящие краски золотой осени, он без передышки стал наполнять ими тюбик за тюбиком. Громадное дерево, под которым он жил, в намеченное природой время должно было стать жёлтым, оранжевым, красным — похожим на кусок облака, плывущего ветреным вечером по небу. А стать оно могло таким, как вы уже догадались, только с помощью осенника.

Но пора познакомиться с человеком по имени Кузьма-Полкапли ума.

Кузьме было десять лет от роду. За это огромное по сравнению с жизнью осенника время он ничего не успел смастерить, ничем не порадовал родителей и товарищей. А разве были у него товарищи? Нет, пожалуй, не было. Друзья в чём-то главном одинаковы. Второго же такого лентяя, как Кузьма-Полкапли ума, не найти во всём городе.

Как-то Кузьма-Полкапли ума набил карманы пиджака мелкими камнями и пошёл в парк стрелять из рогатки птиц. Птицы знали рогаточника по коричневой кепке с пуговицей и разлетелись, как только увидели его. Злой Кузьма-Полкапли ума постреливал в стволы деревьев, как вдруг заметил осенника. Первым желанием рогаточника было подстрелить его. Он резинку уже натянул, но в последнее мгновение передумал, спрятался за деревом и стал следить за странным существом. А кленовый осенник — это был он, — ничего не подозревая, таскал и таскал свои тюбики с краской. Около того места, где они лежали, рабочие вырыли канаву для укладки труб. Осенник нашёл для красок другое местечко.

«Вот так чудо!» — подумал Кузьма-Полкапли ума и, когда осенник, закончив работу, присел передохнуть, бросился к нему. Осенник вовремя заметил опасность. Он метнулся в густую траву газона. Кузьма-Полкапли ума стал бить по траве своим пиджаком, стараясь накрыть осенника. И погиб бы трудолюбивый мастер, не раздайся свист и не схвати сторож парка озорника за руку.

— Да я тут ловил… — начал объяснять Кузьма-Полкапли ума, но, решив, что сторож всё равно не поверит, скорчил жалостливую гримасу и, получив помилование, пошёл домой, захватив с собой все краски осенника.

Кузьма-Полкапли ума не знал, что в засохших стеблях хранятся краски. Он обнаружил это случайно, расковыряв одну из трубок. Тут же ему захотелось что-нибудь нарисовать. Он подобрал голубиное перо и, орудуя им, как кистью, стал разрисовывать афишу, наклеенную на заборе. И странное дело, самый небрежный мазок превращался мгновенно в золотой кленовый лист. Скоро на месте скучной серой афиши была гора листьев — жёлтых, оранжевых, чуть зеленоватых посередине, огненно-красных по краям. Листья были так хороши, так похожи на настоящие, что хотелось брать их за длинные упругие черешки и собирать в большие радостные букеты.

— Это ты нарисовал, малыш? — услышал вдруг Кузьма-Полкапли ума голос. Он хотел задать стрекача, но, увидев над собой доброе лицо человека и его ласковые глаза, смотревшие из-под полей мягкой шляпы, остался на месте.

— Да, я… — неуверенно протянул Кузьма-Полкапли ума.

— У тебя же настоящий талант, мой милый! Но почему ты рисуешь на афишах? У тебя нет бумаги? Или ты просто хотел порадовать прохожих этой солнечной картиной?

— Хотел порадовать… — буркнул Кузьма-Полкапли ума и, почувствовав себя увереннее, добавил: — Мне не жалко, пусть смотрят.

Человек в мягкой шляпе — а это был старый художник — написал на блокнотном листочке свой адрес и велел обязательно прийти к нему со всеми рисунками, которые есть у Кузьмы.

Пока художник объяснял, как к нему лучше добраться, около осенней картины собралось много людей. Даже троллейбус, спешивший по графику от одной остановки к другой, водителю пришлось остановить: пассажиры, изумлённые красотой осенних листьев, попросили сделать это. Все вслух восхищались невиданным мастерством и жалели, что нельзя снять картину с забора и отнести в музей.

— Слышишь, что говорят люди? — улыбнулся старый художник. — Они не ошибаются. У тебя великое будущее, мальчик.

Кузьма-Полкапли ума целый день рисовал на больших листах бумаги осенние картины. Он и в школу не пошёл из-за этого. А когда к нему пришли ребята, чтобы отчитать его за прогул, встретил их с гордо поднятой головой. Школьники в другое время дали бы крепкую нахлобучку лодырю, а теперь молча стояли как зачарованные. Потом на цыпочках вышли они на лестницу. Один из них проговорил:

— Вот так Кузьма! Палата ума!

Слухи о художнике Кузьме разнеслись по всему городу. Даже из других мест стали приезжать люди, чтобы посмотреть на его картины.

Было решено в самом большом зале города открыть выставку картин Кузьмы.

Последние дни лета, когда весь город жил разговорами о необыкновенном художнике, кленовый осенник провёл в страшном смятении. Большего горя у него не могло быть, большей беды у него не могло случиться. Узнав, что пропали краски, он сразу же принялся делать новые. Но ведь невозможно сделать за несколько суток то, на что ушло целых три месяца. К тому же дни стали короче и небо часто заволакивали мглистые тучи, лили дожди — всё кругом было серым и тусклым.

И ещё боялся осенник, что снова появится мальчишка и снова начнёт бить пиджаком по траве, охотясь за ним. Не знал кленовый осенник, что Кузьма-Полкапли ума пуще всего на свете остерегался, как бы не узнали люди происхождения чудесных красок. Он обходил парк стороной и отговаривал других ходить туда.

Пришла первая осенняя ночь. Все осенники — сколько их было на земле — взяли краски и взобрались на свои кусты и деревья. Устроившись в трещинах коры, балансируя на тоненьких веточках, они красили листья. Вспыхнули багровым огнём кусты жимолости, на ряды лип словно опустилось жёлтое тончайшее полотно, фиолетовыми стали шары подстриженного боярышника, вереницы берёз по косогорам превратились в золотые паруса, плывущие в синие дали. От этого праздника красок людей охватывали восторг и неясная тревога.

Кленовый осенник тоже начал красить листья своего клёна. Но как мало красок было у него! Их хватило только на то, чтобы покрасить листья около самого ствола. И клён стал похож на огромную лампу: под высоким абажуром из зелёных листьев горел узкий огонь из листьев жёлтых. Скоро жёлтые листья опали с клёна, как и со всех деревьев. А зелёные, удивляя людей, держались до самых холодов. Только морозный ветер оторвал их от веток и засыпал снегом.

Кузьма-Полкапли ума не ходил в парк и не видел странного клёна. Об осеннике, у которого украл чудесные краски, он и думать забыл, а с нетерпением ждал, когда откроется выставка. Все картины в дорогих рамах уже висели на стенах зала. Около касс, где продавались билеты, толпилось каждый день множество людей.

В день открытия Кузьму первого с почётом провели на выставку. Он к тому времени научился с достоинством кланяться и держать себя так, как подобает знаменитому мастеру. Стоя в распахнутых дверях, Кузьма-Полкапли ума поклонился всем и движением руки, медленным и значительным, пригласил входить. Люди вошли. И возглас недоумения вырвался у всех… В дорогих рамах ничего не было. Листы бумаги валялись под ними на полу, потемневшие и скрученные. С ними случилось то, что неизбежно случается с осенними листьями. Такое уж свойство имеют краски, сделанные осенниками.

Капля

На мой плащ упала капля. Она прокатилась по рукаву от плеча до локтя и застряла в складке.

Дождь в это время кончился, засветило солнце. Солнце отразилось в капле, и от этого она сама стала казаться маленьким лучистым солнышком.

— Ну ладно, — сказал я капле, — хватит пускать мне в глаза такие яркие зайчики. Лучше бы… Лучше бы рассказала что-нибудь о себе. Где родилась, например…

Так я это сказал, в шутку. А капля вдруг совершенно серьёзно ответила:

— Я родилась в роднике. Видели родники в лесных оврагах?

Мне приходилось видеть родники в лесных оврагах. Но я помедлил с ответом, я ещё сомневался, капля ли это говорит: может, кто разыгрывает меня. Капля поняла моё молчание по-своему и стала рассказывать, какой он, родник, как бьётся на его дне водяная струйка — чистая, холодная. А струйка — это толпа капель. Капли дружные: куда одна покатится, туда и все бегут.

Рассказывая, капля звенела, сверкала. Мои сомнения рассеялись, и я задал ещё вопрос:

— А куда вы, капли, бежите?

— В море! — ответила капля. — Всем нам, как только мы появимся на свет, почему-то хочется держать на себе огромные корабли; конечно, одной капле это не под силу, но когда нас много, мы легко подымаем и корабль.

— Ну и как там, в море?

— Я знаю это только с чужих слов, — ответила капля. — Вряд ли будет интересно, если рассказывать с чужих слов. А сама я море видела с такой высоты, что оно казалось болотцем.