Зачем мне оставаться здесь

Алёна Зорина-Кинклер

Зачем мне оставаться здесь

Когда ночь закончилась, и Нинка встала с кровати, за окном было уже совсем не то, что она видела вчера, когда ложилась спать. Высокие дома-муравейники укрылись снегом, на плотно закрытых деревянных окнах ночной мороз вырезал узоры, а крайний лист на дереве, стоявшем у подъезда, держался из последних сил. Наступила зима. Настоящая московская зима – пока еще не слякотная, такая живящая и радующая, по-матерински нежно шепчущая на ухо о теплом утреннем какао и бутерброде с докторской колбасой на завтрак.

Нинке сегодня ничего не снилось, впрочем, как вчера и позавчера. Зимой сны почему-то покидали её, а в памяти оставались лишь размытые образы летнего утра, запаха свежей клубники и блинов. В холодное время года всегда кажется, будто бы лета и не было, будто бы засахаренная клубника рождается сразу в банках с вареньем, а не на грядке. А зимой это «кажется» перерастает в полную уверенность – лета не существует!

Сегодня особенный день – день рождения Ленки и первый день первых за учебный год каникул, когда необязательно просыпаться в семь тридцать утра от теплой бабушкиной руки, гладящей по голове, а выспаться – и проспать до целых девяти часов, как и полагается в такой важный день. А затем медленно открыть глаза, потянуться, не спеша встать, заправить кровать и посмотреть в окно. И увидеть там ее – зиму. А потом, конечно, начать торопиться. Быстро почистить зубы, выпить какао, съесть бутерброд и вперед – к Ленке, которая давно сидит перед окном и ждет ее – Нинку, по ощущениям, уже целое, не заканчивающееся серое утро.

Родители Ленки люди строгие – и самое частое слово, которое можно услышать в их доме по вечерам и утрам: «режим». Ленка должна вставать и ложиться в одно и то же время, будь то каникулы, выходные у бабушки или ее собственный день рождения, как сегодня.

Сегодня она встала так же, как и обычно, в семь утра под будильник и волшебное слово «режим», уже успела съесть праздничный завтрак, любовно приготовленный мамой, умыться, надеть красивое голубое платье в цветочек и под мамины причитания натянуть под него кусающиеся колготки. Холодно ведь, а вдруг простудится…

А потом она села у окошка ждать единственную и от этого горячо любимую подругу: рыжую, развеселую, дружелюбную Нинку с двумя тоненькими косичками и веснушчатыми красными щеками.

Тем временем Нинка быстро позавтракала, достала из шкафа зимние сапоги, укуталась и уже собиралась выходить, как вдруг ее окликнула бабушка:

– Нино! Нинок! Куда ты собралась? – спросила она, внятно говорящая по-русски, но всё еще сохранившая легкую нотку грузинского акцента скорее специально, чем по случайности и неумению.

***

Она переехала в Москву из Грузии после войны, «сдуру», как говорила сейчас. Молодой красивый парень – настоящий грузин из Тифлиса вскружил голову, а затем отправился на войну, защищать не то что бы свою родину. И дошел до Берлина и вернулся обратно, только не в Тифлис, а в Москву. И решил остаться здесь жить, потому что на самом деле всегда мечтал с самого детства. Ещё ребенком он был для того времени странным – всё время сидел дома и читал. Книг тогда было, конечно, мало, но что находил – проглатывал за день, а потом еще несколько раз перечитывал. Мечтал стать профессором, преподавать в университете, и все, что вокруг происходило – войны, восстания, репрессии – совсем не замечал.

Вот и во взрослом возрасте, вернувшись с войны, сделал вид, что забыл все, что там видел и зажил, как многие в то время, по-обычному. Нашел квартиру, перевез туда Эку, бабушку Нинки, отучился в университете, стал преподавать, пока Эка год за годом рожала детей, стирала, убирала и болезненно тосковала по родине – по Грузии, по Тифлису, по своему дому в трущобах и туалету на улице. Но мужа любила страшно, детей своих тоже, да и негоже это – грузинской женщине разводиться. Поэтому по ночам плакала, а утром вставала и продолжала крутиться как белка в колесе.

Муж умер рано, от сердечного приступа, не выдержал воспоминаний, которые так отчаянно пытался забыть. А она осталась одна с пятью детьми. Ане, маме Нинки, было тогда пять. Отца она совсем не помнит и за всю свою жизнь ни разу в Грузии так и не побывала, посему считает себя полностью русской, несмотря на невероятное в своей простоте изящество, что присуще лишь южным женщинам.

Да и Нинка, проведшая детство с папой, коренным москвичом, насчет своей национальности и не задумывается – куда ей до всех этих взрослых слов.

***

И бабушке своей на чистом русском, немного замявшись, так и ответила:

– К Ленке, у неё сегодня день рожденья.

Бабушка Ленку почему-то не любила.

Что-то, что за всю свою большую жизнь Эка так и не смогла (а, может, и не захотела) осознать, не нравилось ей в русских девочках, девушках и женщинах, как говорят – от мала до велика. Не было в них южных кровей, южных страсти и целеустремленности. Все они казались ей одинаковыми – белесыми, молчаливыми, невзрачными, сливающимися долгой зимой с серыми небом и снегом.

Нинка эту бабушкину неприязнь хоть и чувствовала, но разделить не могла.

– Ну, иди, – в этой кротости узнавалось недовольство.

И Нинка ушла, тихонько прикрыв за собой дверь, чтобы не разразить случайно в бабушке еще большее недовольство громкими звуками.

На улице стоял настоящий мороз, поэтому она быстрым шагом дошла до остановки, пытаясь удержать в себе квартирное тепло. Трамвай долго ждать не пришлось, и уже через две минуты холодного ожидания на остановке она снова оказалась в тепле. В трамвае было пусто. Все, кому нужно, уже доехали до работы и даже успели выпить там кофе, а кому не нужно – сидели по домам. Было холодно.

Нинка принялась пересаживаться с место на место, пытаясь выбрать наиболее удобное – ведь ехать долго, минут 50, а то и целый час. Выбрав, наконец, самое лучшее – у окошка в конце, она села, вытащила из рюкзака открытку, ручку и своим круглым почерком написала:

«Ленка! Ты моя лучшая подруга, спасибо тебе за это. А ещё за вкусные булочки с маком и твою деревню рядом с озером. С Днём рождения!

Нина».

***

Когда все гости собрались, уселись по местам и были готовы слушать, Ленка подняла бокал и сказала имениннице Нинке, которой исполнялось сегодня 18:

–– Дорогая моя подруга! Я очень счастлива, что ты у нас есть, а мы есть у тебя. Хочется пожелать тебе, конечно, только одного: чтобы то, что хочешь, сбывалась. А то, чего не хочешь – не случалось. С Днём рождения!

После того, как все, кроме Нинки, опустошили свои бокалы, Ленка подошла к ней и нежно обняла. Она знала, что подруга не очень-то жалует подобные проявления любви, но раз в году можно!

Нинкины рыжие волосы уже не висели косичками, а были небрежно собраны в хвост, веснушки так же веселились на красных щеках, а выразительные карие глаза смотрели чуть укоризненно. Обняв подругу, Ленка почувствовала приятный запах свежевымытых густых волос.

После Ленки тост говорила, чуть не расплакавшись от волнения, мама Нинки. А затем по очереди остальные гости – девочки из класса, мальчики из художественной школы и более взрослые ребята, которых, как сказала бы покойная бабушка Эка, Нинка нашла «черт знает где».

Морозный январский вечер плавно перетекал в морозную январскую ночь. На улице было тепло, мелко накрапывал дождь, которому изначально предназначалась роль снега, но что-то пошло не так. Старая луна выглядывала из-за тучи, карауля заблудших путников в столь поздний час.

На следующий день Нинка встала поздно.

Немного охмелевшая, вчерашним вечером, пошла она гулять по темным дворам в самый разгар праздника, никому об этом не сообщив. Одним движением надела пальто и выпорхнула из квартиры. Гости спохватились почти сразу – побежали искать. Нашли быстро, минут через пять, сидевшую на скамейке у подъезда соседнего дома поникшую Нинку. Стали расспрашивать, что случилось, но она упорно молчала. Тогда ее отвели домой и уложили спать. На чистую, только что заправленную матерью, постель.

Встав ближе к двенадцати часам дня, она медленно поплелась на кухню, чтобы заварить себе кофе. Сегодня ей уже 18 лет. А за окном все та же зима, что и год назад, и три, и шесть.

За ночь подморозило, дождь превратился в снег, и все вокруг стало пушисто-белым. И солнце щерилось. И люди куда-то спешили. И на кухне ждала мама. Для разговора.

– Доброе утро, Нина.

– Доброе утро, мам! – Нина взяла в руки кружку с горячим кофе, отхлебнула и поморщилась. Обожглась.

– Расскажи, Ниночка, про вчерашний вечер. Я ведь много ночью об этом думала, а еще почему-то бабушку Эку вспоминала, отца твоего тоже. Много мыслей было. Разволновалась и всё – сна ни в одном глазу, – выпалила мама.

Она говорила так быстро, словно боялась не успеть сказать. В детстве мама её, Нинкина бабушка Эка, стыдила детей за лишние слова, учила гордому молчанию. А слова о чувствах были у неё почему-то всегда лишними.

Сама Нинка пошла в бабушку. Подобные чрезмерно, по ее мнению, волнительные и наполненные бессмысленными словами диалоги, всегда раздражали. Мамина слабость была ей противна. И с возрастом скрывать это ей удавалось всё хуже. Поэтому ответила:

– Всё в порядке, я просто гуляла. А теперь мне пора скорее поесть и выходить – сегодня мы с Ленкой и Пашей идём в музей, – сделав еще один глоток кофе, Нинка вышагала с кухни, взмахнув своими растрепанными крепким сном волосами, не дав маме отреагировать. Или, по крайней мере, не успев эту реакцию заметить.

***

Нина. Ниночка. Нинок. Нино. Она росла очень быстро. Из смешливой затейницы с каждым годом превращалась в более молчаливую девушку Нину.

В детстве ей нравилось бегать и кататься на велосипеде, хотя она постоянно падала и расцарапывала себе коленки.

Любила всех и каждого. Со свойственной детям открытостью жила обычной детской жизнью, ела в гостях у Ленки булочки с маком и ездила летом к ней в гости на дачу.

А потом умерла бабушка. Мама начала плакать каждую ночь и увядать с каждым днем. А папа, который некогда проводил с Нинкой всё своё свободное время, стал постепенно из её жизни исчезать, пока не испарился вдруг окончательно.

Положил свои многочисленные белые рубашки в большой, доставшийся от дедушки чемодан, сверху – «Доктора Живаго» Б.Пастернака – любимый роман. Закрыл чемодан, поцеловал Нинку в горбинку на носу и ушёл.

Это повлияло на неё сильнее, чем смерть бабушки. Она так и не смогла простить отца. Честно пыталась, когда подросла, но что- то глубоко сидящее внутри – боль от предательства – мешало.

Понять – поняла. Ведь сама презирала маму за слабость и слезы, из-за которых, как думала её тогда ещё подростковая голова, отец и ушёл. Но принять – это было выше ее сил. С тех пор папу тихо ненавидела, хотя иногда и вспоминала, уже лежа в полусне, как он читал ей на ночь сказки, даже когда она уже умела читать сама или как она приносила ему из детского сада печенье, оставшееся с полдника. Сама не ела – а папе несла, аккуратно завернув в платочек! Очень хотелось его порадовать.

***

После музея Паша, Ленка и Нинка решили зайти в кафе. На улице снова шел дождь, и выпавший ночью белый снег превратился в серую слякоть, чем-то напоминающую крем-мороженое.

Пройдя по набережной и нырнув в переулок, ребята зашли в свое любимое кафе, посещение которого после музея было уже некоей традицией. Свет в этом кафе был всегда немного приглушенным, места мало, и люди сидели за круглыми деревянными столами очень близко друг к другу, из-за чего создавалось ощущение свершения таинства. Возможно, поэтому ребята это место и полюбили – всегда приятно почувствовать единение.

Сегодня разговор зашел о поступлении – Паша с Ленкой грезили Московским университетом, мечтали стать искусствоведами. Нинка же никакой уверенности в том, чем хочет заниматься в жизни, не имела. Из-за этого ощущала себя с некогда близкими друзьями неполноценно, но о сомнениях своих не говорила, а просто со временем всё больше от друзей отдалялась.

Это ощущение неуверенности зародилось в ней с началом учебного года. На уроках стало вдруг скучно, тянуло на улицу, а с наступлением зимы в библиотеки. Там она читала всё подряд, в основном детскую литературу. Опытные психологи, послушав её, предположили бы, что она находится в своей детской травме, связанной со смертью бабушки и уходом отца. И оттого очень боится взрослеть. И чем это взросление ближе, тем тяжелее ей в реальности находиться.

Наверное, в глубине души она это понимала.

Смотрела иногда на Ленку, увлеченно обсуждающую с Пашкой их будущую жизнь.

–– Паш, я знаю, мы когда поступим, через годик сможем вместе жить! Как здорово будет, а?

А чуть более сдержанный Пашка отвечал:

–– Будем-будем! И книги читать будем, и рисовать будем, и болтать по ночам.

Было видно, что ребята взрослой жизни хоть и побаиваются, но находят в ней много радости, предвкушают, романтизируют.

Как это свойственно людям в период между подростковым возрастом и молодостью.

Сегодня, в кафе, Ленка как всегда восторженно что-то рассказывала о И.Репине, чья картины сегодня смотрели, а Паша, со свойственной ему именно в Ленке заинтересованностью, слушал. Нинка же даже не пыталась сделать вид, что ей интересно. Она сидела и смотрела в окно – наблюдала за людьми, идущими домой, которые держат в руках пакеты, жен, мужей и детей. И внутри от этой картины что-то щемило. Это была боль, которая возникает на месте важного, но глубоко запрятанного чувства.

– Нина, ты слушаешь? – прервала её размышления Ленка.

– Нет, честно говоря, не слушаю совсем. Неинтересно мне это.

Нинка была прямолинейна и часто легко ненароком обижала Ленку.

– Ну, раз неинтересно, зачем ты тогда здесь сидишь? Могла бы пойти домой, – съязвила подруга.

– Наверное, ты права, – ответила Нинка. Взяла с вешалки свое пальто и пошла к выходу. У двери вдруг остановилась, подошла к столу и достала из кошелька деньги.

– За мой кофе.

***

Снова ребята увиделись в школе, через неделю, когда закончились зимние каникулы. Этот день выдался по-настоящему морозным, снег хрустел и рассыпался под ногами, не закрытые шапкой уши замерзали и краснели, а щеки превращались в спелые помидоры.

После уроков Ленка, как ни в чем не бывало, подошла к Нинке и пригласила к себе в гости. Недолго думая, та согласилась.

У Ленки дома жизнь была совсем другой – непривычной, но очень уютной. Мама и папа чаще всего пропадали на работе, поэтому можно было позволить себе заниматься всем, чем захочется. Ещё в детстве они наряжались в мамину одежду – Ленка красила тонкие губы красной помадой, отчего те казались ещё тоньше, а Нинка надевала толстые стеклянные бусы, и в дополнении к ним браслет. Краситься она не любила.

По мере взросления подобные развлечения закончились, на смену им пришли другие: по дороге они всегда заходили в магазин, покупали различные продукты – ингредиенты для какого-нибудь блюда и готовили, а после садились в гостиной и смотрели фильм или читали друг другу вслух. Несмотря на разницу в характерах, с каждым годом проступающую чётче, они были тесно связаны тонкой нитью дружеской любви.

Именно поэтому Нинка так легко согласилась прийти в гости на этот раз. Не было в ней обиды или злости на Ленку, потому что та за все годы дружбы стала настолько родной, что ссоры перестали восприниматься ими обеими как что-то страшное. Это часть жизни. И они хорошо это понимали, несмотря на свой юный возраст. Им крупно повезло.

***

Через четыре месяца, когда весна уже уверенно наступала и все деревья в округе покрылись почками, а солнце чаще выглядывало из-за туч, к Нинке вернулись сны. Их зимовка была окончена и длинные снежные ночи, которые она проводила в глубоком и темном царстве без каких-либо картинок и образов – тоже.

Сегодня она проснулась с улыбкой на лице и тихонько, чтобы подольше понежиться в утренней дрёме, приоткрыла глаза. За окном светило солнце, полосками пробиваясь сквозь свеже выстиранные шторы, а через приоткрытую форточку доносились привычные звуки играющих на площадке детей.

Это был первый настоящий весенний день – день после ночи со сном.

***

В объятиях Морфея, когда тот приоткрывал свою дверь Нинке в начале весны, она часто видела один и тот же повторяющийся сюжет.

Незнакомый ей город. На улицах вместо привычного асфальта брусчатка. Холмистая местность. Двухэтажные домики из камня со странными балконами – их перила обвиты виноградной лозой. Вдали виднеются верхушки кипариса. По улицам туда-сюда снуют загорелые люди вперемешку с бездомными собаками, а солнце стоит в высоком безоблачном небе и кажется, что негде от него спрятаться.

Нинка гуляет по улицам этого города и всё пытается что-то найти, но что ищет – не знает. И тогда, изнурившись от пламенного солнца и незнакомой местности, она заходит в первый попавшийся домик с открытой дверью – и попадает сразу в столовую. Там накрытый цветочной скатертью стол, а на нем богатства – хинкали, лобио, хачапури, пахлава, сулугуни, розовые помидоры и вкуснейший лимонад из настоящих лимонов. Вокруг стола сидят незнакомые ей люди, во главе – мужчина с бородой и большим носом, а по правую руку от него молодая женщина, очень похожая на бабушку Эку. Они едят и пьют, смеются и разговаривают, но Нинку не замечают. Тогда она потихоньку садится в самый угол и пытается поесть тоже, но как только берет еду в руки, та сразу же исчезает, рассыпается на глазах. А хозяева и их гости тем временем разговаривают и смеются все громче, так, что Нинке становится не по себе – кажется, что бегает вокруг нее этот звук и круги его становятся меньше, а сам он – ближе. В конце концов, не выдерживая напряжения, она просыпается в холодном поту.

***

Сегодня ночью ей снова приснились те же улицы, то же небо и то же яркое солнце, только вот не было этого страшного дома, зато была бабушка, такая, какой Нинка запомнила ее в гробу – в своих лучших одеждах нежно-зеленого цвета и эмалированных бусах.

Они вместе гуляли по городу, и бабушка рассказывала ей разные истории о своем детстве и юношестве здесь, среди этих двухэтажных домов-бараков. Казалось, что во сне она живее и искреннее, чем когда-либо при жизни. Солнце падало на её лицо и обычно карие глаза превращались в темно-зеленые, а седые волосы отдавали рыжиной. Так гуляли они до самого заката, затем бабушка сказала:

«Я на минутку».

Зашла за угол и исчезла, а Нинка проснулась.

***

С этого дня странный город стал сниться Нинке почти каждую неделю. Иногда бабушка сопровождала её по его улицам, а иногда она одна гуляла вдоль каменных домов и кипарисов. И эти сны, наполненные любовью и чистотой, были для нее особенно важны сейчас – они спасали от тяжелых мыслей о грядущем поступлении.

А Москва с каждым днём преображалась – постепенно зацветали деревья, распускались цветы, день становился длиннее, а ночь короче, и люди меняли свои плотные черные одежды на менее плотные и более светлые. Но для Нинки эти дни слились в один большой. Она не замечала природы вокруг и счастливых людей, не радовалась весеннему чаю, пришедшему на смену зимнему кофе. Мама её настроение замечала, волновалась, не спала ночами и все расспрашивала, пыталась узнать, что случилось. Но Нинка на эти вопросы отвечать не могла и не хотела.

Однажды, теплым майским вечером после дождя, она шла к метро из очередной библиотеки по Маросейке, вдыхая запах мокрого асфальта и березы. На горизонте распластался красивый закат, и Нинка решила его нарисовать. Она достала бумагу и пастель, которые всегда носила с собой, на случай, если захочет рисовать. Присела на подоконник одного из старых двухэтажных домов Китай-города и принялась за рисование. Оно заняло все ее внимание, и потому Пашу, подошедшего сбоку, она заметила не сразу.

– Привет, – приветливо сказал он, наклонившись над ее рисунком.

– Привет, – отозвалась удивленная Нинка, совершенно не ожидавшая увидеть здесь кого-либо из знакомых.

– У тебя, видимо, и правда талант, – задумчиво протянул Паша, взглянув на ее рисунок.