Душа Пандоры

В тут и там прорезавших пространство вспышках света, Деми разглядела и других крылатых. Они бродили по полю боя, ликующе вскрикивая, когда смерть сражала кого-то, налетали на павшего, словно стервятники, били друг друга когтями и крыльями, сражаясь за умирающих, чтобы жадно опустошить их и забрать куда-то обескровленные тела.

— Г-гарпии? — запинаясь, спросила Деми.

Этот образ — крылатый, жестокий и неистовый — подсказала ей своенравная память.

— Керы, — мрачно обронил Харон.

Теперь она вспомнила и их. Лучше бы, правда, не вспоминала.

По легендам, в кер перерождались души умерших насильственной смертью. Кто знает, отчего так произошло. Может, их кончина была слишком жестокой? Повисла на душе, обременяя ее тяжелым грузом, не позволяя воспарить ввысь и обрести покой. Вот отчего, воплотившись в крылатых демонов, керы продолжали приносить людям страдания и сеять смерть. Столь же кровавую, как та, что когда-то настигла их самих. Вечный круговорот жестокости и боли…

Увидев кер однажды, Деми при всем желании не сможет их забыть. Они и вовсе снились бы ей в кошмарах… если бы только она могла помнить собственные сны.

— Куда они уносят тела? — сдавленно спросила она.

— Когда-то они относили их к вратам Царства Мертвых. Сейчас же души они отдают не Аиду, союзнику Зевса, а самому Аресу. А вот тела оставляют себе. Людская кровь — то, что питает их, то, что придает им сил.

— Чтобы снова пировать на поле битвы, — произнесла она с содроганием.

Они были всюду. Деми видела эти странные крылья, разрезающие воздух, мелькающие среди людей и еще более уродливых и жутких, чем сами керы, тварей. Видела, как керы взмывают ввысь с новыми жертвами в когтях.

Крики боли и ярости, мольбы и предсмертной агонии, треск молний и раскаты грома заполонили окружающее пространство. Ненависть, жажда крови и страх… Легкие переполнились запахом крови и пепла. Согнувшись пополам, Деми хватала ртом воздух.

— Забери меня отсюда, — дрожа всем телом, крикнула она.

Не видела Харона, но почувствовала его прикосновение. А после — короткий, мучительный полет вникуда. Оказавшись перед Никиасом и Ариадной, на настоящей, твердой земле, Деми неловко упала на колени. Ослабевшие ноги больше ее не держали.

— Зачем? — хрипло выдавила она.

Никиас знал, кому этот вопрос адресован. Наклонившись к ней, вкрадчиво произнес:

— Потому что все это — твоя вина.

Деми ничего уже не понимала. Даже если допустить существование Эллады, где все еще жили боги, которых люди всего мира — ее мира — воспринимали не более, чем миф… Она — обычная девушка, разве только с исключительной болезнью.

Она не могла развязать между богами войну.

Ариадна подошла к Деми, протянула руку, чтобы помочь подняться. Оттеснив ее плечом, чтобы не позволить это сделать, Никиас наклонился еще ближе, к самому уху обомлевшей Деми. Из потока незнакомых слов она неведомым образом сумела понять только «смерть», «нет» и «прощение». Но и услышанного оказалось достаточно, чтобы похолодеть.

— Я не понимаю.

Никиас скривился.

— Ну конечно, ты не понимаешь.

В его голосе звучала неприкрытая ненависть, хотя он тщательно подбирал слова, чтобы Деми поняла их смысл.

— Это ты открыла сосуд, выпустив на Элладу все беды мира и, испугавшись, захлопнула крышку, оставив надежду внутри. Ты подарила Аресу шанс на победу. Благодаря тебе он стал так силен. Благодаря тебе решил восстать против Зевса и отобрать у него трон Олимпа. Все, что ты видела в Эфире, вся эта война, что длится века и тысячелетия — это твоих рук дело, Пандора.

[1] Панатинаикос — стадион, на котором в 1896 году были проведены первые в современной истории Олимпийские игры.

[2] Агора — городская площадь Афин, в древности — центр спортивной, художественной, деловой, общественной, духовной и политической жизни города.

[3] Хронос — изначальный бог времени в древнегреческой мифологии.

Глава четвертая. Имя души

Долгое, долгое молчание. Разные оттенки глухого беззвучия, давящей на уши тишины.

После их с Хароном возвращения из Эфира, после памятных слов Никиаса никто больше не говорил. Его голос, однако, до сих пор звучал в голове Деми, словно песня, которую повторяли снова и снова, исключительно для нее. Слова, пропитанные ненавистью и ядом, оставили следы в ее сознании. Нет, не следы — шрамы.

Харон перенес их в какую-то комнату. Никиас, велев ждать, почти сразу же исчез за дверью. Казалось, он просто не мог находиться в одной комнате с Деми, хотя истинные его чувства разгадать было невозможно — их надежно скрывала маска. Он будто намеренно поворачивался к ней именно этой, пугающе-черной стороной.

Деми надоело молчать. Она пресытилась зреющим в ней ужасом, что с каждым мгновением становился лишь сильней. И до наступления вечера — если только время в обоих мирах двигалось с одинаковой скоростью — времени оставалось все меньше. Она должна была узнать все. Немедленно.

— Я — Пандора.

— Да, — после секундной паузы отозвалась Ариадна. — Очередное ее воплощение.

Но она никак не могла быть той самой Пандорой, по глупому любопытству открывшей ларец, что заключил в себе все беды мира и одинокую надежду.

— Это какая-то ошибка, — упрямо заявила Деми. — Я обычная…

Она стушевалась. Ариадна смотрела участливо, что придавало сил.

— Не знаю, за кого вы меня принимаете, но я — Деметрия Ламбракис…

— Неважно, какое имя тебе дали. Важно лишь имя твоей души.

— Имя души? — растерянно переспросила она.

— Как и я, как большинство смертных, живущих в Элладе, ты — инкарнат. В отличие от богов, ты, конечно, смертна, но душа продолжает жить и после смерти тела… Разве Изначальному миру об этом неведомо?

— Подожди, — мучительным тоном выдавила Деми. — Мне нужно… Просто остановись.

Ариадна, глядя на нее своим ясным, понимающим взглядом, послушно сомкнула губы — чуть более нарочито, чем требовалось, чтобы просто замолчать.

— Почему тот парень в маске… Никиас… говорил про какой-то сосуд?

— Пифос, — уточнила Ариадна. — Тот, который ты открыла.

— А мы говорим «ящик Пандоры», — пробормотала Деми.

Мысленно обругала себя — разве это сейчас важно? Отчего ее внимание заострилось на таком пустяке? И вдруг поняла: рассудку, который грозил расколоться на части, нужны эти детали — малозначительные на масштабном полотне происходящего. Потому что если взглянуть всей этой сумасшедшей правде в глаза, легко и самой стать сумасшедшей.

— Вероятно, кому-то из ваших умельцев перевод с древнегреческого на современный оказался не под силу, — с усмешкой заметил Харон.

Снова повисла тишина. И если перевозчик душ в коконе молчания чувствовал себя комфортно, а Ариадна покусывала губы, из-под пушистых светлых ресниц поглядывая на Деми, то сама она места себе не находила. Тряхнув головой, через окно взглянула на небо. Молнии были заметны сквозь пелену туч, а вот монстры, которыми кишел Эфир, к счастью — нет.

— Гром и молнии… Это ведь оружие Зевса?

— Верно. То, что ты видела там — его воплощение, — сказал Харон. — Так близко, как тогда, к богу ты никогда больше не будешь.

У Деми по спине пробежали мурашки. Она стояла на одном поле боя с Зевсом, пускай даже не видя его…

— Выходит, он сражается с собственным сыном, — медленно произнесла она. — И, по совместительству, с богом войны… А вы…

— Мы, разумеется, на стороне Зевса, — обронила Ариадна, опережая ее вопрос. — Мы бы сражались, но у нас своя цель. Своя… миссия.

— Какая? — устало выдохнула Деми.

— Найти Пандору.

— Это я уже поняла, но… зачем?

Харон и Ариадна обменялись недоуменными взглядами. Может, ответ был очевиден для них, но только не для Деми. Слишком много чуждости, странностей… и алого безумия за неполный день.

— Найти пифос. Открыть его. Выпустить то, что осталось на дне. Что спустя века ожиданий люди называют просто надеждой.

— И что же это?

— То, что переломит ход истории, ход войны. Элпис — дух, само воплощение надежды. Свет, несущий в себе невиданную доселе, сильнейшую в мире магию. Способный разогнать любую тьму, уничтожить вырвавшиеся из пифоса болезни, несчастья и беды, изгнать в Тартар созданных Аресом химер и воцарить на Алой Элладе долгожданный, выстраданный мир.

— Откуда вы знаете о том, что внутри осталась надежда?

— От Кассандры, — с благоговением выдохнула Ариадна. — Это она велела нам однажды отыскать тебя.

— Пророчицы из Трои? — изумилась Деми. — Но разве она не известна тем, что ее предсказаниям никто не верит?

— Не верили, — с явным неодобрением поправил Харон, прохаживаясь мимо открытых окон. — Поверили, когда сбылись ее слова о нападении Ареса и о надвигающейся на Элладу беде.

— Кассандра будет рада узнать, что мы тебя нашли. Так же, как и я, она проживала десятки своих жизней с одной-единственной целью — найти Пандору.

Деми изумленно воззрилась на Ариадну.

— Десятки жизней? — эхом отозвалась она.

— Тебе известно, что такое метемпсихоз[1]? — спросил Харон таким тоном, будто Деми была обязана утвердительно закивать.

Она покачала головой, вызвав хмурую (еще более хмурую, чем прежде) гримасу на лице перевозчика душ и его неодобрительно поджатые губы.

— Брось, — мягко рассмеялась Ариадна, — это древнегреческий термин. Не все обязаны его знать. Деметрия, тебе…

— Деми, просто Деми, — вырвалось у нее.

Так называли бы ее друзья, если амнезия позволила бы их иметь. Ариадна была для нее незнакомкой, но располагала к себе с первых мгновений.

— Деми, — улыбнулась та. — Тебе наверняка известно иное понятие — реинкарнация. Перевоплощение душ.

Она с облегчением кивнула.

— Так вот инкарнаты — это обитающие в царстве Аида души, что получили воплощение. Одним досталась лишь новая жизнь, другим же боги подарили память об их прошлых инкарнациях или дар, что принадлежал им при жизни.

— И ты, Деме… Деми… Ты — инкарнат. Твое тело, быть может, и принадлежит обычной греческой девушке Изначального мира, но твоя душа — это душа Пандоры. Ты — ее инкарнация. Знаю, это непросто принять, но…

Деми долго молчала. Закрыла глаза, чтобы хоть на мгновение отрешиться от мира. Чужого мира, что был для нее ожившей Древней Грецией, а назывался Алой Элладой. Но, беги, не беги, а некоторые воспоминания способны настигнуть тебя где угодно… даже если ты страдаешь амнезией.

Химеры — так, кажется, орды монстров назвали Харон и Ариадна.

Керы, что уносили в когтях мертвых.

И, конечно, небо, алое, словно кровь. Небо, что полнилось кровью.

Мысль обожгла кислотой: во всем этом ее вина. Ее, той самой легкомысленной Пандоры. Паника подступила к горлу, да так стремительно, что перекрыла воздух. Подавшись вперед, Деми пила его маленькими глотками. Не помогало — в грудь словно вдавили бетонную плиту.

— Харон, — донеслось до нее обеспокоенное.

Ариадна, конечно.

Пока Деми пыталась выиграть борьбу за кислород у собственных легких, панической атакой сжатых в тиски, Ариадна успокаивающе гладила ее по волосам. Спустя всего минуту короткого, прерывистого дыхания в руки Деми ткнули стакан, полный холодной воды. Мелкими глотками она осушила его до дна. Резко вскинула голову, возвращая стакан Харону.

— Вы хотите сказать, что из-за меня гибнут люди, которые сейчас сражаются там, наверху? На войне между Аресом и Зевсом?

— Именно об этом я и говорил, — проронил перевозчик душ, глядя на нее из-под насупленных бровей.

— Харон… — устало попросила Ариадна. — Ей и без того сейчас тяжело.

— Предпочитаешь замалчивать правду?

Медленно выдохнув, Деми обхватила голову ладонью, чувствуя, как кто-то отчаянно бьет невидимыми молоточками по ее виску. Выходит, это правда… Ее инкарнация, ее душа, заключенная в сосуд другого тела, века назад открыла злосчастный пифос и выпустила в мир несчастья и беды.

Мысли рассыпались. Все произошедшее и происходящее слишком странно, слишком жутко, слишком противоестественно.

Просто слишком.

«Я — Пандора». Нужно было время, чтобы принять эту мысль. Нет, не так.

Чтобы смириться.

— И ты каждую свою жизнь, раз за разом, тратила на то, чтобы найти Пандору?

«Чтобы найти… меня?»

Вина подступила к горлу волной горечи. Ариадна, с легкостью распознав чувства Деми, осторожно тронула ее рукой.

— Но это честь для меня — искать ту, что способна остановить нескончаемую войну.