Волны на стене. Часть вторая. Тринадцатилетние

В комнате темно. Дверь очерчена рамкой желтого света. Различимы силуэты мебели: комод, табуретка, книжные шкафы, торшер. Растрёпанные букеты искусственных цветов в вазах.

Окно наглухо закрыто снаружи тяжёлыми, плотными ставнями. От того, что оно плотно закрыто, Полине кажется, что в этой комнате вовсе нет окна.

Закрытое ставнями окно давит, как подушка на лице. «Зачем замуровываться на ночь?» – размышляет Полина в первую ночь в доме Анн-Мари. Все кругом чужое, незнакомое, пугающее. Полине не нравится ни дом, ни семья Анн-Мари. Хотя и мама, и папа, и бабушка, и сестры Анн-Мари отнеслись к гостье дружелюбно. За ужином бабушка называла Полину «la petite russe princess» и умилялась, что совершенно не понимает Полинин французский, так тихо разговаривает скромная русская девочка.

Полина злится. Она чувствует себя замурованной не только в этой комнате без окна, а в своей жизни – кругом одни ставни – звонки будильника, школьное расписание, запреты, «не отходи далеко от группы», живи в чужом доме с чужими людьми, «рисуй волны», а стена непробиваемая, хоть головой бейся, и с разбегу, и со всей дури врезаешься в «ты мне не нравишься, Полина!».

Свет в коридоре погас – исчезла желтая рамка с двери. Наступила темнота, в которой растворилось все: и силуэты мебели, и Полина.

Пустота, в которую провалилась девочка, была бездонной и без сновидений.

Полина вдруг проснулась и приподнялась на кровати. Снова легла. Окно по-прежнему было плотно закрыто ставнями и кругом было по-прежнему темно.

Тихо-тихо что-то шуршало возле кровати. «Звонят…» – догадалась девочка и, порывшись в сумке, выудила дрожащий телефон в ознобе виброзвонка. На часах высвечивалось "02.48".

– Алло.

– Ты чего не отвечаешь? Полчаса дозваниваемся! У меня телефон хоть и ожил, но он не бессмертен, – кричала Глаша. – Впусти нас в дом! Холодно ночевать на улице. В этой деревне все закрыто. С вокзала нас выгнали.

В полусонном замедленном состоянии Полина переспросила:

– Впустить вас в дом?

– Да!

– В чужой дом … Как я вас впущу… Как я объясню, кто вы…

– Выгляни в окно. Мы под фонарем стоим. И мерзнем!

– Я не могу открыть окно. Здесь слишком замысловатые ставни…

– Полина, спускайся. Скорее – мы ждём, – протараторила Глаша и отключилась.

Полина оделась, не включая свет: «Что я творю… Как мне выйти на улицу и никого не разбудить?»

Полина медленно опустила ручку двери своей комнаты. Щелчок. Звук эхом раздался по дому!

Замирая от волнения, Полина прокралась к лестнице. Половицы заскрипели. Оглушительным слышался их скрип. Наконец, лестница. Не заскрипела – каменная. Полина почти не дышала и держалась одним пальцем за перила.

Второй этаж. Снова скрипучий пол. Полина сделала два больших шага, и вновь оказалась на лестнице. «Даже думать не хочу, что будет, если меня застукают. Что я, интересно, скажу? Что я лунатик. Черт! Чуть не засмеялась. Представляю, если бы я сейчас во весь голос засмеялась!»

Первый этаж. Тут только Полина поняла, что она ни разу не выходила из этого дома и не знает, как открыть входные двери. «Надо хотя бы попробовать. Как я объясню свое поведение?»

Первая дверь открывалась в обе стороны, туго и тихо. Несколько ступеней вниз: расставленная обувь, Полина узнала свои сапожки и, надевая их, порадовалась, что они без застежек.

Долго разглядывала и ощупывала замки на второй двери: один повернуть, второй отодвинуть.

Глаша вновь названивала.

Сердце Полины стучало от волнения.

Гулкий щелчок от поворота замка. Полина замерла. Выждала, прислушалась.

Тихо.

Входная дверь осталась приоткрытой, держась на выдвинутой задвижке.

Наконец, маленький дворик с высокими силуэтами кипарисов, будто ночных стражей. Прохлада поздней осенней ночи остудила раскрасневшиеся щеки.

Дрожащими руками она открыла калитку в воротах и зажмурилась от яркого света фонаря.

– Где тебя носит? – возмутилась Глаша, переступала с ноги на ногу в тонкой кофте Полины. Кира сидел на корточках, прислонившись к стене дома, уткнувшись лицом в колени.

Полина осторожно прикрыла калитку и прижала палец к губам, прося Глашу говорить тише.

– Глаша, я не понимаю: вы собираетесь здесь жить? – растерянно спросила Полина.

– У тебя есть своя комната?

Полина кивнула.

– Не переживай! Будем ориентироваться по обстановке, – заверила ее Глаша и, открыв калитку, уверенно направилась к дому.

Полина вновь ощутила мурашки по спине от ужаса, когда они втроем поднимались на третий этаж в ее комнату. Ей чудилось, что вот-вот включится свет и отовсюду выскочат папа, мама, бабушка и Анн-Мари с сестрами.

Но на счастье ребят домочадцы спали крепко и не слышали, как незваные гости пробрались в их дом, как по очереди сходили в душ отогреться и отмыться, как долго рассказывали о своих злоключениях по пути в Нанси и шуршали шоколадными батончиками.

– Как успехи с возвращением Лисофанже? – наконец вспомнила Глаша.

Полина потупила глаза от вопроса и пожала плечами.

– Ты рисовала волны?

– Нет, – тихо промямлила Полина.

– Так рисуй! Давай, Полина, не сдавайся. У тебя получится, я уверена!

– Нет, – покачала поникшей головой Полина.

– Получится. Рисуй! – Глаша по-дружески хлопнула Полину по плечу. Полина встрепенулась от ее прикосновения, вскочила на ноги, подошла к стене и уткнулась в нее головой.

– Я больше не могу… Я больше не могу рисовать эти дурацкие волны. Я не могу! – чуть ли не закричала Полина, но осеклась, испугавшись наделать шум.

Кира перестал жевать шоколадку и уставился на Полину. Глаша тоже встала и, повозившись с механизмом за шторами, с грохотом открыла ставни. Комнату залил тусклый свет растущей луны.

– Что бы ты сделала со своей жизнью, если бы была смелее? – вдруг спросила Глаша.

Полина не отвечала и продолжала утыкаться лбом в стену. Она не любила подобные вопросы. Глаша это знала.

– Что бы ты сделала, если бы была смелее? – повторила Глаша. Полина молчала.

– Помнишь у тебя был кораблик в бутылке? – не унималась Глаша.

Полина помнила резной кораблик в маленькой бутылочке.

– Помнишь, как ты недоумевала, как же так – кораблик заперт!

Полина нехотя кивнула.

– А потом разбила бутылку и отпустила кораблик?

– Глаша, хватит, – попросила Полина.

– Так вот ты и есть этот кораблик в бутылке! – не останавливалась Глаша. – Повторяю вопрос: что б ты сделала, если б была смелее?

Полина долго молчала в ответ, тихонько постукивала лбом о стену и раскачивалась. Слезы текли крупными каплями по щекам и капали на босые ноги. Полину разрывало от ужасного состояния выбора. А разве можно вырваться из рамок собственной жизни, убежать, скрыться, чтобы не видеть Михеева, чтобы не ходить строем с классом на экскурсии?

Полина развернулась от стены и уставилась в открытое окно:

– А разве можно?

– Нужно.

– А если я ошибусь.

– Ошибка – это сложное абстрактное понятие, как выразился бы Доктор Бо, – хмыкнула Глаша себе под нос.

Наступило молчание. Полина кусала губы и силилась признаться самой себе в том, чего она хочет.

– Я хочу уехать в Париж, – наконец с трудом выговорила она. – Одна.

– Возьмешь Кирин рюкзак. Этот ему не нравится. Скучает по старому, – говорила Глаша, запихивая в красный рюкзак необходимые для поездки вещи: паспорт Полины, оставшиеся шоколадки, бутылку воды, зарядку для телефона, деньги, которые остались у них с Кирой, и шапку.

Полина сидела на подоконнике и кивала, не веря самой себе, что решилась ехать одна в большой и радостный Париж.

Кира дернул Глашу за рукав и недовольно зашептал на ухо:

– Нельзя ее отпускать. Это же Полина. Как она поедет в Париж одна?

– А почему бы и нет? – ничуть не сомневаясь, ответила Глаша.

Глава 11. В доме Анн-Мари

Глашу с Кирой разбудили стук в дверь и певучий женский голос:

– On se reveille, Pauline! Bonne journee! (Пора вставать, Полина! Доброе утро! прим.автора)

Кира спал на полу, потому что ночью Глаша вытолкала его с кровати: зато Кира забрал себе одеяло и, укутавшись в него словно гусеница, уснул.

От стука в дверь Кира моментально проснулся и заполз под кровать, а Глаша грубо рявкнула в ответ, что уже встает.

Когда разбуженная хмурая Глаша вышла из комнаты, то увидела рядом с перилами столик с аквариумом. В нем плавали одинокий карась и водоросли. Шевелились в аквариуме только пузыри из трубки, покачивавшие карася.

Постучав по аквариуму и разбудив карася, Глаша заглянула в ванную умыться, кое-как собрала нечесанные волосы в хвост и съехала по перилам вниз.

Из комнаты с двуспальной кроватью вышел высокий мужчина в сером брючном костюме с радостным выражением лица. Мужчина при виде Глаши расплылся в улыбке, пожелал ей доброго утра и поинтересовался, как она спала. Глаша хмуро кивнула в ответ: хорошо ли она спала ничтожные четыре часа, пока назойливым стуком в дверь их с Кирой не разбудили. Спала хорошо, но продрать глаза до сих пор не удалось.

– Comme ci comme ca, (Так себе. прим. автора), – буркнула под нос девочка.

Мужчина, продолжая улыбаться, вежливо пригласил Глашу к завтраку.

Они спустились на первый этаж и очутились в большой столовой с камином, с сервантами, уставленными хрусталем и фарфором, с большим овальным столом.

За столом уже собралась большая семья: улыбающаяся во весь рот женщина без одного зуба на видном месте, одуванчиковолосая поджарая старушка, глазастая девочка лет семи с косичками и две похожие друг на друга девушки. Одна из которых со слов Полины должна была быть Анн-Мари, а вторая ее старшей сестрой Лиз-Мари. Но кто из них, кто – Глаша не поняла.

Хором раздались пожелания доброго утра и вопросы, хорошо ли она спала. Глаша кивала. При виде накрытого стола настроение ее улучшилось.

Ее посадили на плетеный стул с мягкой подушкой. Обе мадам наперебой предлагали кофе, сок, молоко, чай, тосты с конфитюром, шоколадную пасту, кукурузные хлопья.

«Чудненько!» – Глаша густо мазала тост шоколадом, наливала сок, с горкой сыпала в тарелку хлопья и топила их в молоке. Но не могла наесться.

Беззубая мадам радостно и удивленно смотрела на то, как с аппетитом Глаша уплетает завтрак, и предложила еще сок, когда опустел графин.

Девочка отвлеклась и покачала головой:

– Нет, спасибо. Не нужно сок, – вежливо отказалась она, – принесите лучше яичницу. С колбасой или беконом. А лучше и с тем, и с другим, и с сыром. И не забудьте про хлеб! – вдогонку напомнила гостья.

«Странная девочка, – думала Мадам без Зуба, – еще вчера она была скромна и приветлива, едва притронулась к ужину, а сегодня уже так освоилась…» Но еще больше удивилась Мадам, когда, доев яичницу, девочка сгребла со стола оставшиеся куски бекона, тосты, конфитюр, йогурты и большую бутылку молока и, еле удерживая все в руках, направилась в свою комнату со словами:

– По утрам мне нужно хорошенько подкрепиться.

Из-под кровати доносилось мирное сопение, и Глаша оставила завтрак на комоде и только решила прилечь, как вновь раздался стук в дверь и звонкий детский голосок сообщил, что семья зовет ее на прогулку по городу.

Глаша нехотя спустилась вниз. В холле собралась семья и обувалась.

– Что, Анн-Мари, тоже не выспалась? – понимающе спросила Глаша украдкой зевнувшую девушку.

– Это не Анн-Мари, – поправила Глашу Мадам без Зуба и подняла всклокоченные брови, – это Лиз-Мари. У Анн-Мари разболелась голова, и она останется дома.

Мадам уставилась на Глашу в замешательстве. Ее круглые глаза округлились еще сильнее, настолько ее поразило, что Глаша за три дня не запомнила, как выглядит ее средняя дочь.

– Я так и имела ввиду – Лиз-Мари, Анн-Мари, – поправилась Глаша, махнув рукой и примирительно улыбаясь. Мадам только покачала головой и направилась к выходу.

– Я их тоже путаю, – втихаря подмигнула Глаше бабушка.

Непривычно было примерить на себя обыкновенную семью, которой у Глаши никогда не было. В просторной многоместной машине они отправились в центр города и прогулялись по мощеным булыжниками узким улочкам. Глашу взяла за руку младшая сестра по имени Изабель-Мари, а сокращенно Из-Мари.

После короткой прогулки они оказались на фермерском рынке, где под командованием Мадам без Зуба выбирали тыквы, баклажаны, лук-порей, томаты, специи и всякую-всячину, о которой Глаша и не догадывалась. Глаша с удовольствием участвовала, выбирала, пробовала.