Эшелон сумрака

Она упрямо и хмуро посмотрела на шкафы склада и распахнула верхние створки, отчего на неё упала целая стопка белья.

— Регинка! — поймала она ткани, — хорошо, что ушла, иначе я бы тебе! — она зашипела, зло выругалась и всунула одной из девушек всю стопку разом, начав перебирать её сама, — так, это велико, это мало… или? — она предвзято оглядела поджимающую плечи меня и ткнула мне в грудь, кажется, платьем, — ах, да! Поезд. После идут отделения для высших слуг, затем кухня, столовая и гостиная господина.

Она придирчиво разглядывала каждое серое платьице, высматривая частые дыры и грязь.

— Его спальня и кабинет находятся ровно посередине поезда, — задумчивое от женщины, — но вы туда не попадете никогда и слава богу, потому что… — она нашла какое-то странное чёрное пятно и принюхалась, — потому что сразу за ними идут вагоны с офицерским составом, а за ними солдатские — они то нам и нужны. Мы занимаемся готовкой, уборкой и стиркой для личного состава батальона лорда.

Нам всем были розданы верхние платья, настала очередь рубашек и передников.

— Таак, — упёрла руки в бока она, после скосила взгляд на всё ещё держащую стопку девушку и забрала у неё ношу, чтобы впихнуть её обратно ещё более неопрятным образом, — за своей одеждой ухаживает каждый сам! — ревностный взгляд на кивающих нас, — увижу грязь или дыры — выпорю, — мы закивали ещё быстрее, — военных не много, но они очень требовательные и сами при этом разгильдяистые. Потому вы трое пока туда не пойдете — Эшелон не попадает под действия имперских законов, а вы… — поджатые губы, — совсем ещё девочки, — она выдохнула, — отправлю вас на кухню. Нечего вам сидеть в прачечной.

Она кивнула, выудила из другого шкафа передники, чепчики и рубахи и раздала их нам.

— За сменой придёте через неделю, — очередной внимательный взгляд, — волосы лучше остричь, а обувь оставьте свою. На следующей остановке выдам вам по медяку, сможете купить новую.

Я от такой перспективы даже улыбнулась. Сама? Мне уже дадут деньги, и я смогу купить себе что-то сама? А ещё мы пойдем на самый настоящий рынок! Интересно, насколько большим он будет? Может я даже смогу увидеть перевозной цирк, как тогда рассказывала сестра!

От мыслей о ней на душе стало холодно.

— Койки выберете сами, из свободных, — Мери вновь рванула вперед, сноровисто отодвигая тяжёлые двери между вагонами, — одной я уже сказала, повторю другим — в мужском вагоне не заседаем! За ваши гуляния отвечаете вы сами, меня они не касаются! И ещё, — резкий разворот и придирчивый взгляд на каждую, — с детём вас держать не буду тем более. Как и военный состав. Все они подписывали контракты, поступая на Эшелона — женщин здесь не любят. Появляться в казармах запрещено. Как и в воинской столовой. Разносом занимаются мужчины. Поняли?

Мы даже переглянулись от такой странности, однако кивнули под её нетерпящим взглядом и вновь рванули за её несущейся походкой.

— А… а почему? — нерешительно спросила одна из девушек, когда мы добежали до очередной вагонной двери и переступили уже привычный шаткий настил над соединением вагонов.

Ответили на наше жаждущее ожидание просто:

— По кочану! Надоели вы мне со своими вопросами! Каждый раз. Одна за другой! Откуда мне знать, скажи мне, горе ты редкостное?! Мне отдали приказ, я делаю. Кому-то может быть дело до твоего интереса? Иди, вон, у девок вопросы спрашивай. Они и горазды слухи пускать! А я что?! Не спрашивай меня, оголтелая!

После такого напора никто больше и слова говорить не хотел, потому, когда мы зашли в очередной вагон, молчание шло за нами в равной нам задумчивости.

— Кухня, — объявила женщина, — здесь вы будете работать ближайший год, если не выведете меня из себя, как эти… Веста! Матерь господня, хватит дымить! Ты закоптила мне всю кухню! Чтоб тебя бог наказал!

На её крики к нам из самого обычного для поезда окна вынырнула женщина, взглядом оценила каждую из нас, потушила самокрутку о толстую створку и хрипло заявила:

— Не ори. Я тебе не твоя служанка. Привела новых помощниц? — очередной привязчивый взгляд, после которого она хмыкнула неприязненно, — самых дохлых выбирала? Как они мне кастрюли носить будут?

Мери дернула щекой, сузила глаза и очень громко выдохнула, не желая, кажется, связываться с поварихой. А это была именно она — в меру упитанная, хмурая и желтозубая до такой степени, что с них можно было бы собирать на краску. У неё были густые седые брови, но совершенно чёрная кудрявая голова без проседи. На вид я дала бы ей не больше сорока, однако лицо по какой-то причине казалось мне моложе общего внешнего вида, словно она постарела частями.

— Справятся, — поджала губы Мери, — не справятся, отправлю к прачкам, ясно?

Мы опасливо закивали, понимая, что кухня точно будет приятнее вечной стирки в ледяной воде. Мы их, к слову, видели — проходили мимо до того, как попали в вагон со шкафами. Приятного в стёртых мозолистых пальцах было мало.

— Как скажешь, — женщина аккуратно поместила окурок в пепельную тарелку и продолжила, — мне дела нет, лишь бы справлялись.

В отличие от Мери она казалась мне живой. В ней были яркие отличительные черты, а в главной не находилось даже цвета глаз — они были блеклыми и пустыми. Мне казались такими все, кто особенно яро поклонялся богу. Словно мелкий коричневый шарик на шее — знак Всезнающего мог забрать у тебя душу, а не впустить в неё свет, как было обещано.

Я была неправильной верующей: за тело я иногда боялась даже больше, чем за душу. По моим же скромным знаниям, она у меня имелась. Может не живее, чем у них всех, но я иногда чувствовала её. Особенно в моменты, когда захватывало дух от видов или же от интереса к чему-нибудь необычному. А необычного в моей жизни стало намного больше после того как… я сбежала.

— Следи за ними, Веста — вторглась в мои мысли Мери, — выбрала самых юных — эти курицы заклюют их, дай им только возможность.

— Следить? — удивленно вскинула лицо к ней повариха, — зачем же ты их взяла, раз за ними следить надо? Неужто сама будешь в чулане с ними спать, а?

Она громко и хрипло рассмеялась и похромала к большой чугунной печи посередине. Главная на её смех ещё больше обозлилась, махнула в её сторону рукой и вышла из кухни, оставив нас троих жаться к стенке в нерешительности.

— А… а чего нам то делать? — спросила та же девушка, что до этого интересовалась запретом.

— Чего-чего! Сядьте вон в угол, — Веста даже не взглянула на неё, подкидывая в находящееся с другой стороны от нас жерло печи дрова, — видели же, что остановка была?! Вояки изволили отобедать в городе. Мы теперь только на ужине — я и поварят пустила отдыхать, а вы? Чего приперлись то?

Отвечать никто ей не стал, этого и не требовалось. Мы сейчас были на попечении самих себя, всё ещё придерживая у груди новые для нас, но поношенные для других серые платьица с рубашками.

— Может переоденемся? — прошептала та самая девушка, будто думая мои мысли, — тут даже глаз меньше.

Мы вновь переглянулись и пожали плечами, а после и в самом деле начали переодеваться.

— Я Нюра, кстати, — представилась она, без смущения расстегивая подол своего платья, — тоже приехали из деревни? Я вот из Йондраш — это село такое. Самое большое во всей округе.

С моим платьем всё было несколько проще — крючков у него не было совсем, потому оно снималось напрямик через голову. Я не была маленькой для названного возраста, для своего да, из-за чего и носила детское платье по щиколотку. Мне было комфортнее в нём, чем в том, которое приходилось надевать дома. Это я вообще забрала из старого шкафа сестры — его сшила ещё мама, а я хотела чувствовать её частичку рядом, когда буду далеко от… неё.

— Ого, что это? — девушка мазнула пальцем по моему плечу, не закрытому нижней рубахой, отчего я резко дернулась и села на лавку, прикрываясь руками и старым платьем, — и тебя папка бил? Меня тоже! — она махнула рукой и продолжила как ни в чём не бывало, — за каждую дурость порол. А я всё равно сбежала! Сбежала, вон, из дома полгода назад, замуж хотела. А этот индюк дурью маялся! Вот я и ушла от него, пока меня папка не нашёл. Мы же в одном селе жили. А кому я теперь замуж нужна? Слухи то быстро летят.

Я кивнула в ответ. И даже не потому, что её можно было назвать болтушкой, скорее от того, что я была бы рада быть наказанной папкой за собственную дурость. И я не сбежала бы из дома на её месте.

— А тебя видно сильнее лупили! — вернулась к первой теме она, — у меня таких шрамов нет, как у тебя. А ты чего молчишь? — она отвернулась ко второй девушке, теряя из виду меня.

Я в это время успела сменить рубашку и надеть новое платье на крючках у груди. Говорят, что богатые на этом месте носят пуговицы. Хотела бы и я иметь пуговицы, хоть одну. Повесила бы на веревочку на шею и был бы почти как кулон Всевидящего. Такой же красивый.

— Хватит болтать, трепушки! — хрипло разразилась Веста, — выгоню к прачкам, будете много болтать!

Она ссыпала в большой чан крупу и похромала к такому же, только с водой. Я аккуратно сложила дорогую для памяти одежду и прижала к груди руками, чтобы не дай бог не потерять.

— Вы для чего сюда шли? — шёпотом продолжила Нюра, — я вот очень хочу себе молодого мужа офицера. Только представьте, как я буду рядом с ним идти и… эх!

— Офицера? — не сдержала смешка вторая, — эк ты замахнулась! Кто тебя такую замуж возьмёт? Да и сказала же госпожа, не лезть к воякам, иначе останешься брюхатая и на остановке! Ничему тебя жизнь не учит!

Они пересеклись недовольными взглядами и уставились по разные стороны, чтобы не видеть друг друга.

— А ты что думаешь? — вновь обратилась ко мне Нюра, — пошла бы замуж за какого-нибудь солдата, а?

— Значит ей солдата, а тебе офицера подавай? — рассмеялась вторая, — высоко же ты себя несёшь!

— Тебя не спросила, — буркнула девушка, отвернувшись и от меня, — дурные вы обе — что не спроси, всё плохо!

— Трещётки! — завопила повариха, — а ну быстро сюда! Скидывайте барахло на лавку и ко мне, помогать!

Говорить второй раз не требовалось. Началась моя первая работа.

Глава 2

Все оказалось сложнее, чем я предполагала. Начать, наверное, стоило с того, что поварят у Весты было аж шесть, и приходили он почему-то именно со стороны солдатской столовой. А ещё: я никогда в жизни не чистила столько картошки и других овощей. Заканчивали работу мы в девять вечера, когда батальон уходил спать, и никто не мог неожиданно забрести к нам поужинать. Руки болели от мозолей, спина ныла, а ноги гудели, но я всё равно была рада новому месту и новым знакомствам. Большую часть времени мы посмеивались от беззлобного ворчания поварихи, иногда даже обменивались историями и шутили. А ещё наблюдали за видами. Вернее, я одна.

Я ощущала свободу, находясь в закрытом железном коробе.

Наверное, в этом и был смысл жизни отдельно и одновременно вместе со всеми — ощущать себя частью чего-то большого, неизмеримо важного и нужного, словно каждый мой шаг был предопределён и значим. Словно я сама была значимой для кого-то.

Первая ночь в поезде была такой же веселой и богатой на разговоры. Выбрать место мне, конечно же, не дали, указав на срединную кровать и тонкое покрывало на ней, которое будет служить мне одеялом всё время, что я пробуду здесь.

Но я была рада и этому, мечтательно слушая приглушенные разговоры девушек, раз за разом проводя пальцами по холодной металлической пружине в углу кровати над головой и мечтая о том, что вскоре я увижу что-то несоизмеримо волшебное, прекрасное и небывалое.

Я старалась начинать с этого каждый свой день, будь он хмурым и дождливым, или же солнечным и ярким. Ведь если каждый я не буду верить в хорошее и ждать чего-то этого от грядущего дня, то всё скорее всего пойдёт насмарку!

— Нет, насчёт мужчин здесь точно всё плохо, — нараспев отвечала Нюре одна из женщин, кажется прачка, — ихние законы совсем не такие, как у всех. Что ни день, то дурость!

— Кто ж идет сюда мужа искать?! — усмехнулась вторая, — вояки здесь странные, обозлённые, все в своего главного, — она сбавила тон, — поговаривают, он совсем женщин… того.

Я даже оторвала своё внимание от излюбленной пружины, будто мой взгляд помог бы мне слушать внимательнее.

— Чего…того?! — Нюра села, подалась вперёд и вперила горящий взгляд к говорившей прачке, — чего?

На неё махнули рукой и отвернулись к стенке, она и вторая новенькая девушка переглянулись в недоумении. Они уже успели подружиться за сегодняшний день, а я… в их разговоры не втянулась — никто из них не понимал моего рвения смотреть в окно, говоря, что это скучно.

В него мне конечно же смотреть никто не позволил, хотя по большей части я хотела попасть на поезд именно для того, чтобы видеть куда мы едем и мечтать под мерный стук колёс. Путешествия и мечты в моём сознании ходили рука об руку и были связаны друг с другом, как солнце и небо. В реальности же всё оказалось несколько труднее и тяжелее, чем было в мечтах — нам объяснили про ранний подъем до зари, потому что на заре вставали солдаты, про быстрое приготовление завтрака, помощь при разносе или точнее подаче тарелок разносчикам сквозь узкое окошко между кухней и столовой, затем наш завтрак и приготовление обеда. После этого делался длинный перерыв в двадцать минут, в который мы могли пообедать сами или сбегать по поручениям поварихи, и вновь подача. Ужин повторял чаще всего завтрак, потому мы дополняли его чем-нибудь вроде выпечки и делали заготовки на следующее утро.

По большей части всё было не так утомительно, как тогда, когда я была дома, однако существовали некоторые моменты, как с той же чисткой овощей, которые всё же казались тяжёлыми. Но даже так здесь имелось множество плюсов, не сравнимых ни с чем, что я видела до этого.

Например, большой выбор еды, который мы готовили — даже вчера с обеда оставалось несколько странных блюд, которые я видела впервые. Солдат кормили очень хорошо, а что оставалось после них, было наше, а потому… столько мяса я не видела никогда в жизни! А то, что его можно есть без каких-либо добавок, вообще казалось небывалым. За половину первого дня я успела попробовать кучу всего, от чего Веста и её поварята воротили нос. Морская рыба, необычные овощи, название которых я узнавала, пробуя их на вкус и…

— Так что там с господином? — Нюра даже с кровати спустилась, чтобы нагло ткнуть женщину в плечо и привлечь к себе внимание, — чего замолчала то?

К ней повернулись и оглядели с долей злости.

— Головы решила лишиться?! — зашипела женщина, — за слухи знаешь, что бывает?!

Девушка вжала голову в плечи и опасливо отшагнула назад:

— Т…так я того… не сплетни это совсем! — встрепенулась она, словно и отказываясь от своего прежнего напора, — н…но что там с господином? — последняя её фраза была произнесена шёпотом.

Прачка выдохнула, бросила хмурый взгляд на всех нас, ожидающих её ответа, а после просипела:

— Ненавидит он женщин, потому и не хочет видеть даже служанок-девушек.

Она резко отвернулась обратно, как бы говоря, что больше её спрашивать ни о чем не стоит. Нюра в этот раз приставать не стала и лишь поджала губы и вернулась к кровати, на которую залезла с обиженным видом и заговорщицким блеском в глазах.

— А может он не женщин вовсе любит, а… — её лицо полыхало, — вот у нас в деревне был один мужик… — начала было она, но её перебил стройный хор «Ой!», который она проигнорировала и продолжила, — и у него была коза, так он…

— Хватит! — дверь распахнулась с тяжёлым грохотом, — быстро все спать! Иначе вас утром не добудишься! — Мери быстро дошагала в центр комнаты и дёрнула за шнурок, отчего во всём вагоне стало темно.

Послышались её шаги обратно к двери, и из мужского вагона к нам забрезжил свет, до того момента, пока дверь не захлопнулась, а мы не остались одни.

— Говорить можно, но только пока Мери не зашла, — пояснила та самая прачка, — она наказывает за каждую оплошность и лишнее слово, а нас потом из-за тебя выгонят!

Нюра её словам вняла, пусть и не особо сильно:

— Так этот… лорд, он… по мужикам, али как? — она почти шептала, однако все слышали её притаённое дыхание.

— Тьфу на тебя! — вновь зашуршала кровать прачка, — дура.

На минуту повисло молчание, нарушенное все той же.

— Я уснуть не могу. Шага, — обратилась она ко второй новенькой, — ты говорила, что ты из столицы. Какая там жизнь? Лучше, чем у нас?

— Везде нормально, — неохотно ответила девушка, — точно теплее, чем здесь. Но всяко плохо, если ты живешь в бедняках. Я бы и не пошла сюда, плати там столько же много. Пришлось даже на бумагу с почтой разориться!

У второй был голос намного приятнее, чем у Нюры, пусть я и успела заметить её не такой свежий внешний вид. Мне сначала показалось, что она старше всех здесь — только после того, как пригляделась, поняла, что мы одного возраста, а она была просто очень измученной.

— Почту? Откуда у тебя такие деньжищи? Я так сюда попала, без ваших дурацких приглашений. Просто шла, возьмут — и хорошо. Нет — и ещё лучше, — хвастливо ответила ей первая, — что проку от ваших бумажек? Одни только траты.

Я была с ней не согласна. Ещё в детстве узнала цену книг, на которые хотелось потратить сбережения. У меня была только одна — о целебных травах, и досталась она мне от бабушки, чудом обойдя загребущие руки сестры. Верится мне, что она смогла бы продать её за очень большие деньги. Хоть и выглядела она, как листы с записями, и не была похожа на те, что я видела в лавке этого города, однако несла в себе очень много ценности. По ней я научилась читать, писать и говорить так, как делала это сейчас.

Порой такие ценные вещи доходили в стоимости до целого состояния. Я даже слышала о тех, которые стоили больше моего старого дома. Потому я и смогла добраться настолько далеко — я продала свою единственную ценность, обменяв её на отправку меня на тот перрон. Наверное, это было глупо, но я не хотела печалиться — от мамы мне осталось платье, лежащее сейчас под моим тонким матрасом, набитым соломой. Как по мне, крайне надежный схрон, если учесть, что платье ценности материальной не имеет вовсе.

— А где ты работала там, в столице? — задумчиво спросила Нюра, — такие деньги получать можно… — она рассмеялась, — разве что в доходном доме, али в дорогущем замке какого-то господина!

Шага отвечать ей не спешила, будто бы девушка попала в самую точку со своими размышлениями. Если так, то я ей не позавидовала бы — сестра как-то говорила, что отправь она меня в доходный дом, то получила бы кучу денег, а не дыру в кармане от моего лишнего рта. Её муж тогда объяснил мне, что это такое, и что там происходит.

Ощущения от описываемых им вещей у меня были странные: будто мир пошатнулся, открыв голубое небо, как коробку и показав чёрную ночную муть. Я постаралась забыть его слова в ту же ночь, но смогла только под утро — новое вновь яркое утро без жестокости и зла вокруг.

— Уснула что ли? — не поняла ничего Нюра, — ну и хрен с тобой! А ты? Забыла, как тебя кличут… ммм Лу, кажется? А полное имя как? Даже и не запомнить! Кто тебя так назвал? Поди папка дурак был?

— Луана, — ответила я, — меня так назвала мама.

— Дурость! — с завистью хмыкнула она, — только мозги пудрить всем! Зачем такое сложное?

Я пожала плечами, но вовремя вспомнила, что мы в темноте, а потому вновь нерешительно мазнула пальцем по пружине.

— Я из Вармунта. Это на севере, — повторила я уже принятую даже сердцем ложь, — папа был обычным крестьянином, а мама дочерью самого богатого графа во всём городе. Они встретились случайно и сразу полюбили друг друга. Потом сбежали, у них родилась я. Мама хотела оставить хоть что-то из своей прошлой жизни и назвала меня необычно, потому что когда их двоих нашли, то папу отправили в тюрьму, маму забрали домой, а я… я сбежала сюда.

Палец скользнул по холодной пружине, вспотев и став немного неприятным.

— Вот это да… — прошипела девушка, — ты и в самом деле графская внучка?

— Угу, — подтвердила я.

— Ничего себе, — прошипела она, — да ты врёшь! Как такое может быть?! Чтобы такая, как ты, пошла работать сюда! И как ты сбежала?

Пружина немного нагрелась от моих резких движений.

— Моя фамилия Шадт, — убедительно заявила я, — можешь проверить и узнать, есть ли у графа с такой фамилией из Вармунта внучка. Разве стала бы я тебе лгать? В этом даже смысла нет.