Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ

о_О — крайняя степень удивления.

Интернет-речь характеризуется:

1. Традиционной для современных языков тенденцией к аббревиации:

• аббревиатуры: кмк (как мне кажется), имхо (in my humble opinion),

• сокращение слов: чел (человек), щас (сейчас);

2. Использованием молодежного жаргона (кинуть, оттянуться, бросить кости);

3. Употреблением иноязычной лексики: френды, респек, пис (мир) всем, загуглить, сабжануть. Как мы видим, заимствования активно осваиваются, создаются новые формы от заимствованного слова путём префиксации и суффиксации.

Есть свой пласт специальной компьютерной фразеологии: кинуть на мыло, писать в личку. Активно используются также общеупотребительные фразеологизмы и прецеденты.

В Интернете появляется много новых, эмоционально заряженных слов. Вот некоторые из них:

— Колорады — лица, носящие гвардейскую (георгиевскую) ленточку в качестве идентификации. Авторство принадлежит украинским националистам.

— Колорадская лента — современное название гвардейской (георгиевской) ленточки в Западной и Центральной Украине.

— Полосатые насекомые, насекомые.

Отрицательная коннотация. В последние дни фиксируется изменение на положительную в определенных кругах: Я — колорад!

— Майдауны, майдуны, майданутые (слово фиксируется с 2005 года, но сейчас частотность использования значительно возросла).

Майдауны — приверженцы Евромайдана, с пеной у рта отстаивающие единственно правильные европейские ценности, к которым стремится Украина

— Титушки — проплаченные януковичские (ранее) и путинские (сейчас) провокаторы, устраивающие провокации в среде героев Майдана или приравненных к ним лиц.

— Правосеки (часто в паре с гомосеки) — члены «Правого сектора», ловят титушек и противостоят колорадам.

— Ленинопад — массовое свержение статуй В. И. Ленина на Украине.

— Киселёв-ТВ, киселёвщина — российская пропаганда.

Немало и новых прецедентов активно используется в интернет-языке:

— Унитаз золотой, золотой батон Януковича — обозначение размера хищений государственной собственности;

— Небесная Сотня — павшие герои Майдана, расстрелянные беркутятами;

— Беркутята — бойцы спецподразделения «Беркут»;

— Хто не скаче, той москаль! — один из главнейших методов и лозунгов Евромайдана, позволяющий быстро идентифицировать настоящих патриотов Соборной Державы и эффективно отделить их от титушек и колорадов;

— Вежливые люди, они же зелёные человечки — воины неизвестной принадлежности в инопланетной экипировке, которые никому не хамят и всем улыбаются;

— Крымчанка, дочь офицера;

— Йолка, или йолка Тимошенко — стоявший на Майдане остов новогодней ёлки, который был обклеен различными патриотическими плакатами;

— Печеньки Госдепа, они же Печеньки Нуланд — кондитерские изделия, которые раздавала протестующим из корзинки на Майдане заместитель госсекретаря США по Евразии и Восточной Европе Виктория Нуланд.

Также актуализируются многие слова и выражения, давно вышедшие из употребления.

— Бандеровцы — приверженцы идеологии Стефана Бандеры, которые стоят за Соборную Державу.

— Хунта — нелегитимная власть в Киеве, пришедшая к рычагам управления страной вооружённым путём, свергнув законного президента Януковича. Ранее слово долго не употреблялось в повседневной лексике — не менее 25–30 лет. Самая известная хунта в истории была чилийская (А. Пиночет).

— Новороссия — историческое название южных и юго-восточных областей Украины, вошедших в УССР в начале 1920-х, для разбавления прогрессивным пролетарским элементом отсталых малороссийских селян.

Широко используются звукоподражательные слова: чмоки-чмоки, ням-ням, бэу (рвотный позыв), бгг (смех).

Создаются даже специальные подъязыки Интернета. Наиболее известный олбанский. Чаще всего отдельные слова этого языка используются в комментариях к тексту. В основе множества мемов также лежит этот язык (в частности, слово превед).

Основная особенность олбанского йизыга — это нарушение орфографических норм. Но, что удивительно, чтобы овладеть этой «анти-нормой», надо прежде всего иметь представление о самой норме. Так, например, надо писать чя-щя вместо ча-ща. Йа — вместо начальной я. Многие эти языковые образования уже стали штампами, активно использующимися на разных площадках, в том числе и в Живом Журнале.

Вот некоторые слова олбанского языка с переводом на русский:

— Превед — здравствуйте;

— Пачом холва — сколько стоит;

— Выпей йаду — лучше умри, неумное существо;

— Ниасилил, многа букафф — слишком длинный текст, не смог прочитать;

— Ржунимагу — ваш юмор меня покорил;

— Аффтар, пешы исчо — мне нравится ваш текст, с нетерпением буду ждать следующий;

— Кросавчег — умный, красивый мужчина в полном расцвете сил.

Кроме этого, в Интернете активно используют ненормативную лексику. 64 % интернет-пользователей отвечают, что они используют, пусть даже в измененном виде, такую лексику: ни х*я себе; нах!; 3,14 здец.

Пунктуация очень свободная, а нередко и вовсе игнорируется пользователем. Сложные предложения используются реже, чем простые. Широко распространены неполные предложения, активно используется инверсия.

Набор предложений и слов заглавными буквами воспринимается аудиторией крайне отрицательно: «Чего кричишь?!»

Среди множества изменений текстового целого, к которым привело появление интернет-общения, можно отметить вещественную реализацию диалогичности, той диалогичности, о которой писал ещё Бахтин: «Язык живет только в диалогическом общении пользующихся им. Диалогическое общение есть подлинная сфера жизни языка. Вся жизнь языка, в любой области его употребления (бытовой, деловой, художественной и других) пронизана диалогическими отношениями» (Бахтин 1979: 212).

Любой текст — это сочетание разных текстовых структур, в нем обычно имплицитно представлена диалогичность. В интернет-тексте эта диалогичность дана не только имплицитно, она нередко явно реализована посредством разных прямых вопросов, обращённых к читателю, и далее в полной мере проявляется в комментариях читателей. Комментарии — это продолжение текстового целого, важное продолжение, и это одно из главных отличий электронного текста от текста, воспроизведенного на бумаге.

Диалог в комментариях часто оказывается важнее самой информации в тексте, очень часто читатели обращаются к тексту только потому, что под ним много комментариев. Дискуссия после материала показывает, что тема востребована и интересна.

«Механизм взаимоотношения текста и аудитории основывается на напряженном взаимоборстве. Слушатель постоянно стремится определённым образом идентифицировать текст со своей памятью. Текст же в свою очередь постоянно врывается в память и трансформирует её. Диалог этот имеет напряжённодраматический характер и в предельном своём воплощении тяготеет к взрыву» (Лотман 2002: 174–175).

Взрыв этот в пространстве Интернета имеет вполне вещественное воплощение и носит имя холивар (от англ. holy war, священная война). Холивар — жаркая, не всегда корректная дискуссия по теме, заявленной в тексте.

Свобода самовыражения личности в Интернете, анонимность пишущего, ориентированность на непосредственный диалог являются не только положительными факторами, позволяющими пишущему раскрывать свой творческий потенциал, но также снимают многие общепринятые для публичного общения ограничения, такие, например, как этические и этикетные.

Тогда мы имеем дело с вербальной агрессией или с созданием так называемой «смеховой» ситуации в коммуникации, когда речевое поведение одного из коммуникантов выходит за границы «приличий», но не несёт в себе интенция оскорбления.

Можно сказать, что Интернет — это особый мир и, чтобы выжить в нем, мы должны стать «особыми» людьми, освоить правила присутствия в этом пространстве.

Для создателей интернет-текста необходимы базовые лингвистические навыки, владение материалом по теме статьи, языковая и интерактивная компетентность.

Литература

Барт Р. Мифологии. — М., 1996.

Бахтин М. М. Проблема речевых жанров // Бахтин М. М.

Эстетика словесного творчества. — М., 1979. — С. 212.

Голубицкий Сергей. От Лузлов к Чёрной тетраде: печальная эволюция форумных активистов. URL: http://computerra. ru/9447

Копнина Г. А. Речевое манипулирование. — М., 2014.

Лотман Ю. М. История и типология русской культуры. — СПб., 2002.

Я. Л. Скворцов (Московский государственный институт международных отношений)

К вопросу о культуре русской речи

Казалось бы, последние три-пять лет стало грех жаловаться на невнимание государства и общества в целом к проблемам русского языка, ведь усилия по сохранению чистоты родной речи, повышению грамотности населения предпринимаются постоянно: это и ставший традиционным тотальный диктант, ежегодно проводимый как в России, так и во многих странах мира (судя по оценкам организаторов, круг участников акции неуклонно расширяется), и проведение тематических годов русского языка, русской литературы. Только за последние несколько лет были созданы правительственный совет по русскому языку, создающий за рубежом целую сеть центров «Институт Пушкина», и Общество русской словесности, возглавляемое Предстоятелем Русской Православной Церкви (а это — только федеральный уровень; есть и инициативы «на местах»). Целый ряд отечественных издательств занялись проектами по созданию современных словарей — словарей XXI века, а в структуру ЕГЭ по русскому языку вернули сочинение…

Но несмотря ни на что, и лингвисты, и учителя, и в целом неравнодушные граждане продолжают бить тревогу по поводу состояния современного русского языка, уровня культуры речи. Роль СМИ — как «охранная», духовно-просветительская, так и популяризирующая или даже «насаждающая» жаргонную, просторечную лексику — становится одной из наиболее популярных тем вокруг данной ситуации. Попыткой разобраться в том, что же у нас происходит с русским языком, стала и нынешняя научно-практическая конференция факультета журналистики МГУ «Учимся говорить по-русски. Проблемы современного языка в электронных СМИ».

Замечу, что означенная дискуссия давно вышла за рамки строго профессионального «разбора полетов». Подобно тому, как курение подразделяется на активное и пассивное, так и журналистика уже перестала являть собой закрытый клуб, ограниченный стенами одной «курилки». Производимый профессиональными журналистами контент, задаваемые направления общественного дискурса неизбежно переходят и в иные, немедийные плоскости обсуждения. Посему весьма распространенный тезис про «телевизор не смотрю, газет не читаю» ни в коей мере не выводит занимающего столь категоричную позицию субъекта за рамки задаваемого медиа информационного поля.

Стоит ли повторять, что появление так называемых «новых медиа», не только создающих собственные смыслы, но и ретранслирующих темы и сюжеты медиа «традиционных», лишь усиливает и углубляет эту тенденцию глобального проникновения СМИ в жизнь современного общества. Проникновения как сюжетного, так и языкового, лексического.

«Невозможно не осознавать влияния СМИ, особенно электронных — радио и телевидения, на формирование современного образа жизни и на язык. По данным исследований, в последние десятилетия 70–80 процентов массовой социальной информации потребители получают по каналам радио- и телевещания и лишь 20–30 процентов — через печатные и периодические издания. Электронные СМИ на рубеже XX и XXI веков получили возможность во всех возрастных слоях миллионных масс людей формировать языковые нормы. Многие исследователи и журналисты оценивают это формирование как негативное. Но самое худшее — загрязненность современного языка огромным числом необоснованных заимствований, иностранных слов и фраз-паразитов. Речь становится все менее осмысленной. Волнует и то, что большинство людей употребляет некий минимальный набор фраз, штампов, утверждений, которые механически заимствуются из СМИ и бездумно повторяются» (Клочкова 2016: 78).

Заметим, что указанное повторение, ретрансляция могут происходить как бездумно, так и вполне осознанно. Равно как и заимствования являться могут не только неуместными, т. е. не приносящими в лексическое пространство ничего нового по сравнению с исконными словами, так и вполне оправданными, закономерными.

«Уместными следует считать заимствования, которые заполняют абсолютные лексические лакуны, чаще всего в специальных терминологических системах ‹…› Возможно, что первое вхождение в новую лингвистическую среду «ненужных» заимствований является результатом речевой небрежности или недостаточного знакомства говорящего с лексическими ресурсами родного языка. Если информация по какой-либо теме была получена человеком на иностранном языке, то и впоследствии говорить на эту тему проще на иностранном, чем на родном языке. Говорящий, как правило, выбирает кратчайший путь от мысли к слову, а быстро подобрать точный эквивалент для обозначения предмета или явления из имеющихся в родном языке ресурсов не всегда удается. Так иностранное слово проникает в русский язык и в первое время кажется излишним, так как дублирует то, что уже прижилось. Со временем заимствование, пусть и кажущееся неудачным, но тем не менее закрепившееся в речевом употреблении, изменяет значимость до того имевшегося в языке своего эквивалента, занимает собственную семантико-стилистическую нишу, пополняя таким образом синонимические и словообразовательные ресурсы теперь уже русского языка ‹…› Язык, будучи саморегулирующейся системой, сопротивляется дублетности» (Никольская 2014: 103–104).

Открывая своему читателю новые горизонты знаний, журналисты зачастую не затрудняют себя поиском эквивалентов в родном языке. Множество примеров сказанному можно отыскать, в частности, в деловой журналистике 90-х годов прошлого века, когда возникали целые сектора новой экономики (рынок недвижимости, валютного оборота и в целом рынок финансовых услуг, сервиса и проч.)

Следует признать, что, несмотря ни на какие потрясения, СМИ остаются достаточно авторитетным институтом современного общества. Как следствие, манера поведения, язык представителей медийных персон (далеко не только журналистов) остается объектом постоянного внимания огромной, без преувеличения многомиллионной аудитории. А зачастую — и примером для подражания.

Сказанное в полной мере относится и к языку СМИ, и к характеру задаваемого медиа общественного дискурса. Так вульгаризация, стилистическое и лексическое «снижение» языка журналистов неизбежно приводит к снижению стиля и огрублению обиходно-разговорной речи аудитории.

Не следует забывать, что социальные сдвиги нашего времени, связанные с условиями переходного периода, продолжающимися изменениями в структуре общественно-политического строя «и состава активных участников коммуникации, приводят к известному расшатыванию традиционных литературных норм. Это выражается прежде всего в росте разного рода ошибок и вариантов, возникающих под влиянием нелитературного просторечия, территориальных и социальных диалектов и полудиалектов, в обилии новых (и не всегда оправданных) иностранных слов и терминов и, наконец, в стилистическом снижении современной устной и письменной речи, в заметной вульгаризации бытовой сферы общения, с настойчивыми попытками «олитературивания» грязного матерного слова» (Скворцов 1996: 5).

Таким образом, одна из актуальных практических задач в деле сохранения чистоты языка заключается в четком лексикографическом отделении «зерен от плевел». В частности, путем создания авторитетных словарей — сопоставимых по масштабности и авторитету с толковыми словарями В. И. Даля, С. И. Ожегова — как закрепляющих объективно происходящие в языковой среде преобразования, так и ограждающие язык от чуждых, засоряющих его «неологизмов», способствующих преодолевать «речевую смуту».

Ответ на вопрос «а судья кто?» — подлинно авторитетные академические институты, научные коллективы, работающие под началом авторитетных лексикографов, являющих собой образец владения живым литературным языком. И без СМИ здесь никак не обойтись, поскольку именно телевидение обеспечило в свое время широчайшую популярность через «Беседы о русской культуре» Ю. М. Лотману, а программа всесоюзного радио «В мире слов» на протяжении не одного десятилетия популяризировала правильную русскую речь среди своей без преувеличения многомиллионной аудитории.

Достойные внимания медийные начинания есть и сейчас. Достаточно упомянуть радийный проект «Говорим по-русски» Марины Королёвой и «Ликвидацию безграмотности с Лидией Малыгиной», занимающуюся этим непростым делом на пространстве социальных сетей.

Возвращаясь к «тяжелой артиллерии», заметим, что лексикографы уже пришли к необходимости включения в состав новых словарей «лексики сниженного просторечия, олитературенного пласта жаргонной, арготической и диалектической по происхождению лексики, получившей широкое распространение в языке современной художественной литературы, в публицистике и в повседневной речи образованной части общества. Независимо от своего генетического происхождения, вся эта лексика и фразеология в живом употреблении наших дней оторвалась от своих источников и корней, стилистически нейтрализовалась и представляет собой важный выразительный пласт разговорной литературной речи, постоянно пополняющий активные запасы экспрессивных лексических и фразеологических средств современного бытового общения и литературно-художественного творчества» (Скворцов, Благова 2014: 107).

Языковая норма, как известно, — это то, как принято говорить и писать в данном обществе в данный период. «Никто не может ввести в обиход какое-нибудь слово или, наоборот, что-то запретить в языке, изъять из него. Нормы складываются постепенно, сами по себе, в языковой практике людей, обладающих высокой речевой культурой: писателей, ученых, журналистов ‹…› Словари и грамматики лишь отражают то, что независимо от лингвистов сложилось в литературном языке. Это очень хорошо понимал А. С. Пушкин, который еще в 1883 г. писал: «Грамматика не предписывает законов языку, но изъясняет и утверждает его обычаи» (Штудинер 2016: 555).

И еще из «тяжелой артиллерии»: говоря о словарях, о новых толковых словарях русской речи, словарях XXI века, напоследок остановимся на уникальном проекте — новом типе толкового словаря русского языка — словаре толково-объяснительном.

По мнению его автора, профессора Л. И. Скворцова (19342014), необходимость создания нового типа толкового словаря русского языка выявляют достижения современной лингвистики и обширной лексикографической практики.

По задумке речь идет о словаре объемом до 95 тысяч единиц с современным толкованием слов и выражений, а также с их объяснениями исторического, этимологического и предметно-энциклопедического характера.

Толково-объяснительный словарь представляет собой новый тип толкового словаря современного русского литературного языка, совмещающий в своем составе наряду с собственно лингвистическими данными и историко-энциклопедические, терминологические, предметно-бытовые знания и сведения внеязыкового характера.

Надо сказать, что замысел подобного словаря возник в результате многолетней работы по редактированию и дополнению новыми словарными статьями знаменитого однотомного «Словаря русского языка» С. И. Ожегова (1952 г.). Выработанные автором принципы однотомного словаря-справочника определили его популярность и авторитетность в повседневном употреблении, обеспечили его долголетие на протяжении всей второй половины ХХ века.

Напомним кратко эти принципы. Первый — это краткость, выражающаяся и в сокращенном объеме, и в краткости толкования, а также в преимущественном отсутствии иллюстрации объяснения. Второй принцип — популярность, выражающаяся в предельно упрощенном толковании научных терминов, описаниях технических устройств; малоинформативных сведениях из области церковного быта и религии в целом, а также социологии, философии, этнографии и многих иных сфер общественной жизни. И третий принцип — нормативность. «Словарь Ожегова воплощал принцип строгой нормативности, преследующей достаточно узкое (но вполне оправданное обстоятельствами времени создания) понимание «правильности» и вариативности»; уход от детальной и последовательной классификации представленной лексики в функционально-стилистическом, жанровом, историко-хронологическом и многих других аспектах.

Безусловно, такой словарь был необходим в 40-60-е годы. Тогда нужно было справочное пособие по культуре русской речи как повседневное и авторитетное подспорье в трудных и сомнительных случаях: в школьно-вузовской, редакционно-издательской и бытовой практике. Однако уже к 70-80-м годам ХХ века стало совершенно понятно (и не только специалистам-филологам), что этот словарь в его устоявшемся «классическом» виде не отвечает современным требованиям научно-технического прогресса, отстает от достижений лингвистики и лексикографической практики. Так возникла и оформилась в общих чертах идея однотомного нормативно-стилистического, толково-объяснительного словаря нового типа, который можно было бы условно назвать «Ожегов — XXI век» (Скворцов, Благова 2014: 105–106).

Научно модифицируя принципы, сформулированные в свое время С. И. Ожеговым, Л. И. Скворцов также опирается на краткость, популярность и строгую нормативность. Однако принципиальное отличие заключается в том, что в новом словаре практически каждое толкование будет сопровождаться иллюстрированным языковым материалом (словосочетаниями, типичными речениями, репликами, пословицами и поговорками); другими словами, Л. И. Скворцов решил отойти от модели «словотолка», «лексикона» в старом значении этих слов, поставив перед собой цель создать подлинный «словарь языка», передающий структуру в возможных словосочетаниях и их вариациях.

Такая же «распространительность», по мнению автора, характерна для толкования значений, их оттенков, что приближает информативную содержательность нового словаря к семантической информативности большого и среднего толковых словарей. «Если учесть то обстоятельство, что предлагаемый словарь сохраняет и развивает принцип полугнездовой подачи материала, то он становится реальным справочником сочетаемостных (дистрибутивных) и словообразовательных (деривационных) возможностей современного русского литературного языка» (Там же: 106).

Что касается принципа популярности, то создаваемый словарь решительно отходит от упрощенного описания словарем С. И. Ожегова целых серий лексического материала русского языка наших дней. Сказанное относится к таким серийным лексическим группам, как названия народов России и мира, к наименованиям старых и новых видов спорта, химических элементов, терминов науки и техники. В частности, в статьях описывающих научные и технические термины, используются данные энциклопедических и специальных словарей, обеспечивающие точность и строгость в передаче профессиональной специфики этой лексической сферы. В историко-энциклопедических дополнениях к словарным статьям этого типа читатель найдет сведения предметно-бытового и собственно науковедческого характера.

И наконец, строгая нормативность. «Это важнейший принцип в новом словаре связан с широким спектром показа функционально-стилистических, социолингвистических, жанровых и др. характеристик практически при подавляющем большинстве представленных в нем словарных статей. Перечень жанрово-стилистических и социологических помет словаря составляет около 30 единиц (самый обширный среди современных толковых и собственно нормативных словарей русского языка). Нормативные рекомендации в Толково-объяснительном словаре внимательно и последовательно выверены по наиболее авторитетным в настоящее время лексикографическим источникам с учетом собственного опыта автора в работе над «Большим толковым словарем правильной русской речи», вышедшим несколькими изданиями и представляющим собой обобщение нормативно-лексикографической практики последних десятилетий» (Там же: 107).

Автор принимает доводы коллег — ведущих представителей отечественной научной лексикографии, которые обосновывают необходимость включения в современные толковые словари русского языка стилистически сниженной экспрессивной лексики (тем более «в силу известного лексикографического пуризма предшествующих десятилетий она крайне осторожно в них допускалась и не приветствовалась»):

«Как бы ни относились лингвисты к «низкой лексике» с позиции чистоты норм литературного языка и культуры речи, ее удельный вес в разговорной речи и ряде письменных жанров так велик, а ее социальная база так широка, что делать вид, что этих явлений не существует, и не описывать их в словаре национального языка уже нельзя» (История русской лексикографии 1998: 589).

В Толково-объяснительный словарь не будут включены грубо-просторечные слова и узкая профессионально-жаргонная лексика «как противоречащие толковому словарю нормативного типа» (Там же: 108).

Сейчас завершается работа над первым томом словаря: в процессе работы пришлось отказаться от идеи словаря однотомного. Кроме того, по ряду соображений был снят подзаголовок «Ожегов — XXI век». Но сути проекта эти обстоятельства не меняют. Суть заключена в другом изречении автора словаря (увы, пока остающегося недописанным): «Давайте же поймем наконец, что дело не в отдельных словечках и не в языке в целом (ведь язык — «всего лишь» зеркало эпохи, зеркало наших отношений). Дело в нас самих. В тех этических, моральных, культурных утратах, которые мы уже понесли и еще можем понести, если забудем о постоянном самовоспитании личности, о достоинстве Человека, о нравственной высоте и чистоте нашего общества. Падение уровня общей культуры приводит неминуемо к падению слова» (Скворцов 2007: 53).

Литература

История русской лексикографии. — СПб., 1998.

Клочкова Н. В. Русский язык и средства массовой информации. Новая экономика и региональная наука // Научный журнал Владимирского филиала ФГОБУ ВО «Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации». — 2016. — № 5.

Никольская Т.Е. Закрепленность в словарях как фактор освоения заимствованной лексики // Язык, культура, история. Сборник статей к 80-летию профессора Л. И. Скворцова. — М., 2014.

Скворцов Л. И. Культура русской речи. — М., 1996.

Скворцов Л. И. Экология слова, или Поговорим о культуре русской речи. — М., 2007.