Рыжинка

Феррен невесело усмехнулся, неотрывно рассматривая своё отражение в кубке.

— Окромя Рыжинки, угадал, ага. Тут-то бард не солгал, в море она ушла. Хотелось бы верить, что пеною стала, но, думаю, рыбы да какие морские чудища её, утопленницу, просто-напросто пожрали, а кости и по сей день лежат где-то тамо на дне самом.

Все снова помолчали. Зал почти опустел, помимо них сидели ещё пара человек на лавках, да бард всё надирался и надирался, запихивая служанкам в декольте звонкие монетки. Теновор впервые видел такого щедрого поэта.

— А как же сестра? — тупо спросил Хьюго, моргая, как телёнок. — Как же братья её, отец? Не понимаю. Сестра что ль не любила эту… э-э-э… рыжую?

— Рыжинку, — насупился Давон.

— Когда на горизонте маячит видный жених, — улыбался одними губами Феррен, — и сёстры родные друг другу глотки перегрызут.

— Ох уж эти девки! Никогда я их не пойму. То ли дело мы, мужики…

— Вот и будешь вечно с мужиками якшаться, девок распугивать, — пробурчал Адам, поворачивая голову на другую сторону.

— Молчал бы, пьянь поганая!..

— Нет, правда, а что сестра её? — обратился к Давону Теновор. — Неужто не жаль ей было Рыжинку?

Давон гоготнул.

— А как же, жаль. Она её с собой во дворец забрать хотела, сестра всё-таки, что не говори. Уговаривала. Вещи её даже сама уложила. Но в ночь перед отъездом, когда в деревне и в городе все надрались в честь королевского отпрыска, Рыжинка ушла, и никто её больше не видел. Следы вели к морю, терялись у самой кромки воды. Не надобны ей были ни шелка заморские, ни титулы дворянские, ни покои королевские. Разве что покои королевича, да сердце его, но они уже были заняты другой. По-разному они с сестрицей-стервицей принца полюбили, ой, по-разному. Старшая поплакала, поплакала над ней, да перестала. А братья и отец… ни один не вернулся с войны. Токмо жители деревенские Рыжинку щас помнят, да мальчишка, дружбан её малой.

С другого конца зала послышались характерные звуки рвоты: барда вытошнило на собственную лютню. Хозяин таверны, ругаясь себе под нос, поволок его по лестнице наверх, перекинув через плечо как пушинку. Усталая служанка с громким вздохом встала перед блевотиной на колени и принялась без энтузиазма тереть пол.

— Что ж, у нас тут в графине осталось вино по глотку на каждого, — первым заговорил Феррен бодрым голосом, — если Адам не будет пить…

— Буду, буду, — приподнялся Адам на локтях.

— Ладно, по половине глотка на каждого.

Феррен привстал и с ювелирной точностью налил каждому по ровной порции вина. Теновор приметил заткнутый за поясом юношеского стана кинжал.

— За Рыжинку! — поднял свой кубок Феррен. — За дев, умеющих любить. И за тех, кто об этом помнит.

Они с Давоном слишком долго и слишком серьёзно смотрели друг другу в глаза, но заметил это, похоже, только Теновор. Все чокнулись, проговорив: «Будем!», и осушили кубки и кружки.

— Эх, маловато… — посетовал Адам.

Хьюго поддел его под плечи и помог выйти из-за скамьи.

— Пошли, синька, пошли. Спать пора!

— Да, пора. — Давон тоже встал, а за ним поднялись и Феррен с Теновором.

Как раз вернулся хозяин таверны. Брезгливо оттирая с плеча рвоту барда, он принял их благодарности и их деньги, последнее — с вымученной улыбкой на красном лице. Он предложил Теновору проводить его до «каморки, кою только годовалый младенец комнатою назвал бы», но Теновор уверил его, что уж точно не заблудится, и принял ключ.

Когда они поднимались по лестнице, помогая Адаму, волочащему за собой ноги, Хьюго спросил:

— А герб-то какой у того короля был? Ну, тот, что на персте принца оказался выигр… выгравирован? А?

Они дотащили Адама до площадки первого этажа и уже наполовину преодолели второй лестничный пролёт, когда Давон нехотя ответил:

— Слушать внимательнее надо было. Русалка на камне сидящая…

Хьюго ахнул.

— Это что же? Наших святейших короля Эрика и королевы Марибеллы герб?

— Только тридцать лет назад нашу святейшую, прекраснейшую и справедливейшую королеву звали просто Мари, — добавил Давон.

— Так это… это что получается… и правда взаправду было?

Феррен рассмеялся серебристым, поистине волшебным смехом.

— А я всё ждал, когда же до него дойдёт.

Они помогли уложить посапывающего Адама на его койку, а потом отвели хлопающего глазами Хьюго на соседнюю. Бородатый лысый детина заснул, как только его голова коснулась подушки.

— Не иначе как пена морская приснится, — усмехнулся Феррен.

Они постояли немного, слушая тишину.

Давон проводил Теновора до коридора.

— Ну, до утра, дружище. Завтра свидимся.

— Утром я уже отправлюсь в дорогу.

— Во как, ага. Ну, значит, простимся тут.

Они крепко обнялись. Давон похлопал Теновора по спине:

— Ну, бывай. Ещё встретимся. Ещё встретимся.

Теновор поднялся на третий этаж, но вдруг зашагал назад, склонился через перила и крикнул вниз:

— Давон?

— Ась?

Тот ещё не ушёл. Видно, ждал, когда услышит, как за Теновором закроется дверь.

— А как звали мальчишку, друга Рыжинки? Ты говорил о нём, помнишь? Он герольда привёл в деревню.

Давон вытер пот под носом и бегло глянул на Теновора, тут же отведя взгляд:

— Что тридцать лет назад, что сейчас его кличут Давоном.

Половицы скрипнули, дверь за ним захлопнулась.

Теновор постоял немного, переминаясь с ноги на ногу, достал ключик, отворил дверь в свою комнатушку и согнулся почти пополам, чтобы втиснуться внутрь.

Все его вещи были на месте.

Он снял верхнюю одежду и лёг на кровать, которая только и помещалась в тесной каморке. Простыни были свежими и пахли мылом. Наверно, та девочка, что его встречала, поменяла.

Веки его смыкались.

Да, единственным правилом их с Давоном дружбы, то, на чём она зиждилась, было полное равнодушие обоих к чужому прошлому и чужим делам. Не мешать. Не задавать вопросов. Теновор понял, что он только что нарушил это правило.

Но он об этом не жалел.