Вилла Мавританка. Пьеса

ФРЕДЕРИК. Ну что же, это очень по-женски.

УИЛЬЯМ. Я прожил с Сири десять лет, и все эти годы были годами мук. Она была вроде делового партнера, который не выполняет условия контракта. Я ей все время объяснял, что мне часто надо путешествовать в поисках новых впечатлений, так как с нею я новых впечатлений не получаю. Но она не понимала этого.

ФРЕДЕРИК. Не надо говорить женщине такие вещи. Оскорбленное тщеславие способно привести женщину в бешенство. Большая часть мужчин требует от женщин достоинств, которых сами не имеют. Терпение в браке есть главная добродетель. Долгие годы супружеской жизни также убедили меня, что ради мира в семье последнее слово следует оставлять за женой.

УИЛЬЯМ. А как она транжирила деньги! Меня просто поражала ее расточительность. Она всегда считала, что тратить деньги на самое необходимое — это очень скучно, приятно тратить деньги на всякую роскошь. Она относится к тому типу женщин, для которых иметь тридцать пар туфель — значит жить в нищете. Она имела обыкновение использовать наш дом в Челси для показа различных образцов мебели и однажды продала даже мой письменный стол. Святая святых любого писателя! Я не переношу подобной бесцеремонности.

ФРЕДЕРИК. Ты ищешь в людях только дурное. Мне кажется, ты вообще не любишь женщин.

УИЛЬЯМ. А за что их любить. Они в совершенстве владеют искусством пустой болтовни, которая у них именуется светской беседой. И очень любят обсуждать свои личные дела со всяким, кто согласится их слушать. Существа с изъяном. Не зря в Библии сказано: «Всякая хитрость ничтожна по сравнению с хитростью женщины».

ФРЕДЕРИК (шумно встает из-за стола и бросает приборы). Ну хватит, я не намерен слушать эти гадости о женщинах. (Собирается уходить.)

УИЛЬЯМ (более примирительно). Вы с женой придете на ужин вечером?

ФРЕДЕРИК (раздраженно.) Не знаю, посмотрим.

Фредерик уходит, забывая на столе свои очки. Уильям нервно ходит по комнате. Он выглядит раздосадованным. Звонит в колокольчик. Входит Эрнест.

УИЛЬЯМ. Эрнест, позовите, пожалуйста, Джеральда.

ЭРНЕСТ. Хорошо, сэр.

Входит Джеральд. Вид у него потрепанный. Одет небрежно. Голова немного повернута направо (последствия травмы шеи). Уильям старается обнять его, но Джеральд отстраняется.

ДЖЕРАЛЬД. Ты меня звал?

УИЛЬЯМ. Да, как ты себя чувствуешь, дорогой? Шея всё еще болит?

ДЖЕРАЛЬД. Сейчас гораздо лучше. Всё хорошо.

УИЛЬЯМ. Ты какой-то грустный с утра.

ДЖЕРАЛЬД (раздраженно). Я устал быть твоим секретарем. Я достоин гораздо большего. Мне надоело мириться с ролью прислужника и находиться в тени твоей знаменитости. Я терпеть не могу быть в услужении, а работу, которую я для тебя выполняю, считаю недостойной себя.

УИЛЬЯМ (улыбаясь). Да, я не спорю. Но пока я не нашел достойного применения (говорит с сарказмом) твоим многочисленным талантам, поработай у меня еще моим секретарем, пожалуйста. Какие у меня сегодня встречи, милый?

ДЖЕРАЛЬД. Не называй меня милым.

УИЛЬЯМ. Хорошо, извини.

ДЖЕРАЛЬД. В двенадцать сорок пять у тебя фотосьемка с Сесилом Битоном. Вы вчера с ним об этом договаривались.

УИЛЬЯМ. Да, помню. Хотя у меня нет никакого желания фотографироваться. Надеюсь, это будет недолго.

ДЖЕРАЛЬД. Далее, в тринадцать пятнадцать обед с Гербертом Уэллсом.

УИЛЬЯМ. Мой дорогой друг. Я буду рад его видеть.

ДЖЕРАЛЬД. После дневного отдыха, в шестнадцать ноль-ноль приедет Мари Лоренсен. Она хотела взглянуть, как поживают ее картины.

УИЛЬЯМ. Странно. Почему только она хочет это сделать?! Ни Матисс, ни Пикассо не хотят взглянуть на свои картины.

ДЖЕРАЛЬД. Я подготовил о ней небольшую справку для тебя.

Передает Уильяму листок бумаги.

УИЛЬЯМ. Это очень любезно с твоей стороны. (Садится в кресло. Читает вслух.) Модная портретистка, стиль ар-деко, женские портреты, эскизы костюмов, книжная графика. Любимый художник — Боттичелли. В этом году награждена орденом Почетного легиона. (Комментирует.) Французы раздают орден Почетного легиона направо и налево.

ДЖЕРАЛЬД. В двадцать часов ужин в саду, гонг к переодеванию в девятнадцать тридцать.

УИЛЬЯМ. Спасибо. У меня к тебе будет еще одна просьба.

ДЖЕРАЛЬД. Слушаю.

УИЛЬЯМ. Развлеки гостей после обеда. Пригласи Сесила и Оливию. Организуй прогулку на яхте, поиграйте в теннис, угости их своими знаменитыми коктейлями. Ну ты понял. Можете Уэллса с собой прихватить.

ДЖЕРАЛЬД. Этого неразборчивого ловеласа?

УИЛЬЯМ. Не говори так о моем друге.

ДЖЕРАЛЬД (нехотя). Ну хорошо, я позабочусь о них.

УИЛЬЯМ (игриво). Только не вздумай приставать к блондинке, я буду ревновать.

ДЖЕРАЛЬД (говорит в зал). Нет проблем, она меня не интересует. Сесил поинтереснее будет.

УИЛЬЯМ. И не напивайся, пожалуйста, сегодня вечером. Будет неудобно перед гостями. Последний раз ты напился до чертиков. Ты теперь ближе к бутылке, чем ко мне. А я не могу тратить годы жизни на то, чтобы быть сиделкой и сторожем при запойном пьянице.

ДЖЕРАЛЬД. Об этом можешь не беспокоиться.

УИЛЬЯМ. Надеюсь на это.

Подходит ближе к Джеральду и берет его за руку.

УИЛЬЯМ (нежно). Ты меня совсем забыл. В гости не приходишь. Твоя страсть ко мне исчезла?

ДЖЕРАЛЬД. Я еще не совсем здоров, да и дел всяких много с изданием твоих книг. Тем не менее ты мне еще не безразличен.

Неожиданно входит Фредерик и смотрит на них с явным раздражением.

ФРЕДЕРИК. Я забыл здесь свои очки.

Джеральд сразу уходит.

ФРЕДЕРИК (гневно). Я тебя прошу, прекрати эти безобразия. Ты помнишь эту ужасную историю с Оскаром Уайльдом? Твой Джеральд пьяница, наркоман, развратник и бездельник. Хотя и обаятельный.

УИЛЬЯМ. Что я такого сделал? Я только взял его за руку.

ФРЕДЕРИК. Прекрати. Ты отлично понимаешь, что я имел в виду. Сейчас английское законодательство в этом плане самое строгое в Европе.

УИЛЬЯМ. Знаешь, в жизни есть две хорошие вещи. Это свобода мысли и свобода действий. Во Франции ты пользуешься свободой действий, а в Германии — свободой мысли. Но в Англии вы лишены и того и другого. Вы придавлены грузом условностей, вы не можете вести себя как хотите. Англия — страна обязанностей, которые мне не хочется выполнять, и ответственности, которая меня тяготит. Чтобы почувствовать себя свободным, мне нужно было отдалиться от родины, хотя бы на ширину Ла-Манша.

ФРЕДЕРИК. Вот почему ты уехал из Англии…

УИЛЬЯМ. Мне кажется, что человек может делать всё, что ему нравится, если это не доставляет проблем и неприятности другим.

ФРЕДЕРИК (уже более спокойно). И всё-таки прошу тебя, будь крайне осторожен.

УИЛЬЯМ. Я буду осторожнее. Я хочу поменяться, но не могу. Я всегда думал, что я на три четверти нормальный, а на одну четверть не такой, как все. А оказалось всё наоборот. Может, вы с женой все-таки поужинаете с нами вечером?

ФРЕДЕРИК. Сейчас уже точно нет. Вдруг там еще будут эти… Мы с женой немедленно уезжаем. И, пожалуйста, не общайся с моим сыном Робином. Он к тебе тянется, а ты на него плохо влияешь.

Фредерик уходит. Входит Эрнест.

ЭРНЕСТ. Сэр, во сколько вам подать сухой мартини?

УИЛЬЯМ. Эрнест, вы отлично знаете, что я всегда работаю до двенадцати сорока пяти. Каждый день, без выходных и праздников. Это мое кредо (смотрит в зал). И не забудь, что мартини должен быть обязательно холодным. Сегодня очень жарко.

Уильям уходит вверх по зеленой лестнице в свой кабинет.) Играет музыка 30-х годов.

Гаснет свет.

Сцена 3

Та же комната, часы показывают 12.45. Уильям выходит из своего кабинета на лестницу. Он одет в белые парусиновые брюки, замшевые ботинки, блейзер, на шее платок. Спускается с лестницы. Входит Эрнест с подносом. На нем бокал с мартини. Уильям подходит к Эрнесту, берет бокал и делает большой глоток. Ставит бокал обратно на поднос.

УИЛЬЯМ. Мартини прохладный, а не холодный, Эрнест. Будьте внимательнее к таким вещам.

ЭРНЕСТ. Прошу прощения, сэр. Сегодня жарко, и холодильнику не хватает мощности. Вас ожидает мистер Сесил Битон.

УИЛЬЯМ. Хорошо, пусть войдет.

Эрнест уходит. Входит Сесил Битон с большой камерой на ножках и сумкой. Вместе с ним Оливия. Битон одет экстравагантно, на нем широкополая шляпа, летний плащ и длинный шарф. Оливия одета в элегантное летнее короткое платье.

УИЛЬЯМ. А я думал, что вы будете один, Сесил.

СЕСИЛ. Я подумал, что вы будете не против, если Оливия тоже побудет с нами. Она подержит лампу и, при необходимости, поможет передвинуть мебель. Ну и ее женский взгляд не помешает.

ОЛИВИЯ. Здравствуйте, мистер Моэм.

УИЛЬЯМ. А что, нужно будет двигать мебель для фотографий? Здравствуйте, Оливия.

СЕСИЛ. Возможно, так сказать, для ракурса.

Сесил настраивает камеру и достает из сумки лампу. Ставит аппарат на треножник. Оливия с интересом ходит по комнате и трогает книги. Уильям за ней наблюдает.

УИЛЬЯМ (Оливии). Не надо здесь ничего трогать. (Затем обращается к Сесилу.) А для каких журналов вы снимаете?

СЕСИЛ. Я работаю с журналами «Вог», «Вэнити Фэир», «Татлер». Я снимал Марлен Дитрих, Жана Кокто, Коко Шанель.

УИЛЬЯМ. Я знал, что вы культовый фотограф. Хотя я ненавижу слово «культовый». Хуже него, по-моему, только «элитный». Если речь не идет о чае, конечно.