К вопросу о циклотации

Я почесал в затылке.

— Знаете, говоря честно — нет. Хотя они что-то мне напоминают, эти ваши эволюции. Не могу только припомнить — что.

Он горестно покивал.

— Да. Понимаю вас. Этого и следовало ожидать.

Он замолчал и глубоко задумался. Я тоже молчал, глядя на него. Я все пытался понять, что это значит, кто он такой и что мне с ним делать, если это сумасшедший. Все-таки больше всего он был похож на сумасшедшего.

— Это и есть циклотация, — сказал он наконец тихо. — Не сама циклотация, но кинематический ритм, для циклотации здесь нет материала, и поэтому выход мал. Да вы и не заметили бы его. Выход происходит в другом темпе времени… Скажите, а слово «циклотация»… Впрочем, я говорю чушь.

— Вы хотите спросить, знакомо ли мне слово «циклотация»?

— Да… Но это чушь. Откуда вам его знать? Это я сказал пустяк.

— Я должен вам сказать, что… «цикл» — это распространенное слово, и поэтому…

— Нет, нет, не будем об этом. Это пустяк… Еще один вопрос. Последний. Самый последний. Вы астроном, да?

Я кивнул.

— Правильно я понимаю, что вас интересуют физические процессы, происходящие в масштабах весьма больших сравнительно с планетной единицей длины?

— В общем, да.

— Строение звезд, строение звездных систем?..

— Да… галактики. Метагалактика… космогония, космология…

— Так. Тогда вопрос. Только честно. Вы… Вас… Вот вас лично это действительно увлекает? Вас эти проблемы действительно побуждают к деятельности?

— В общем, да. Несомненно. Все это чрезвычайно увлекательно.

— Увлекательно… А вы никогда не спрашивали себя: зачем? Зачем это вам, собственно, надо? Почему просто не существовать — питаться, размножаться, оберегать себя и потомство?

Теперь он говорил совершенно спокойно и рассудительно. Такой вопрос, по-моему, рано или поздно приходит в голову практически любому человеку. Мне он тоже приходил. И много раз мне приходилось спорить на эту тему. Я сказал:

— Все это не просто. Дело, вероятно, в том, что человек основательно отличается от животных. Ему органически присуща потребность в избыточной информации: инстинкт познания. Вопрос «зачем» не имеет смысла. Познание — это необходимость. Это свойство мощной нервной организации. Это не зависит от нашего «я». Это нам присуще так же, как собаке — отличный нюх, а птице — отличное зрение… Я, наверное, недостаточно четко выражаюсь?

— Нет. Достаточно. Я понимаю. К сожалению, я все отлично понимаю. — Он, помрачнев, откинулся на спинку стула. — Я понимаю главное: как-то, почему-то, каким-то страшным попущением вы стали носителями разума.

— Кто — мы?

— Вы. Все.

— А вы?

— Я — другое дело, — сказал он устало. — Я, собственно, преступник. А точнее — я просто неудачник. Я не сумел. Может быть, ошиблась машина. Может быть, какая-то логическая прореха. Все это выяснится. Все это выяснится очень скоро… только, пожалуй, слишком поздно…

— Простите, — сказал я, решившись, — а что, собственно, произошло? Что это с вами?

Он печально рассматривал меня своими красивыми серыми глазами. Не могло быть у сумасшедшего таких глаз. Стоило ему стать таким — спокойным и печальным, как я начинал ему верить. Это от меня не зависело.

— Да, естественно, — сказал он. — Вы хотите понять. Вы — не циклотатор, вам хочется разобраться во всем. — Он подался вперед и положил ладонь на мою руку. — Человек, — сказал он. — Хорошо! Если бы не точка останова, все было бы великолепно. Это была бы счастливая ошибка. Но!..

Я ждал. Он убрал руку и продолжал:

— Коротко говоря, все вы были задуманы как циклотаторы. Это такие машины, вы не поймете… Два миллиарда ваших лет назад я забросил сюда кое-какое оборудование и поселился на берегу горячего океана. Я разрабатывал тогда новый вид циклотации, более экономичный и требующий минимальных сроков. Я был совершенно уверен в себе, все было отлично. Двое суток — наших суток — я непрерывно работал. Потом меня буквально на час вызвали в лабораторию. Это было пятьдесят миллионов ваших лет назад. И за какой-то час… — Он покачал головой. — В чем-то я просчитался. Может быть, недостаточно учел геологическую эволюцию, циклотаторы не получились. — Он вдруг остановился. — Скажите, возможно, вы случайно знаете, хотя вы не специалист… Но все-таки, в вашем организме, внутри; нет ли чего-нибудь такого, что вызывало бы недоумение, казалось бы нецелесообразным. Вы понимаете?

Я пожал плечами, стараясь сохранить непринужденность. Прежде всего спокойствие и вежливость. Все хорошо, все культурно: два интеллигентных молодых человека рассуждают на абстрактные темы.

— Право, я не знаю, — сказал я. — Есть рудиментарные органы, атавизмы. Например, аппендикс, отросток слепой кишки. Совершенно никчемная вещь. Или, скажем, гланды. Хотя гланды, кажется, это какой-то фильтр…

— Аппендикс, — повторил он. — Что ж, возможно. Правда, я не совсем понимаю… Покажите, где он у вас.

Я показал. Он задумчиво смотрел на мой живот.

— Конечно, следовало бы посмотреть… (Эге, подумал я, подобравшись. Начинается.) Но судя по всему… Может быть, в этом все дело. Впрочем, какая теперь разница! Циклотаторы не получились. Из псевдозародышей выросло нечто непредсказанное, эволюция отклонилась от программы и дала человека…

— Что ж, — вставил я. — И прекрасно.

— Да, — он печально вздохнул. — Это было бы прекрасно, если бы я не спрограммировал точку останова. Ведь циклотаторы — это прикладные механизмы. Пока циклотация идет — они нужны, когда циклотация заканчивается, включается останов и… — Он замолчал.

Я тоже молчал, думая, как бы перевести разговор на другую тему. На западном склоне появилась отара. Впереди отары, опираясь на длинную полированную палку, шел Магомет: — покурить и выпить чаю. Я плохо представлял себе, как он будет реагировать на странные высказывания моего незнакомца. Мне не хотелось осложнений. Магомет — человек простой, добрый, но диковатый.

— Лучше бы вообще ничего не получилось, — сказал незнакомец. — Циклотаторы бы не сработали, эксперимент бы провалился, и пусть его… А получилось, что я вызвал к существованию разумную жизнь и сам же спрограммировал ее уничтожение в предельно короткие сроки… Какие-нибудь десять-двадцать тысяч локальных лет.

— Н-да, — сказал я неопределенно. Магомет приближался.

— В разгар развития, — сказал незнакомец. — Когда кажется, что вся вселенная в твоих руках… — его опять передернуло.

Магомет помахал мне издали палкой. Я помахал в ответ.

— Ну что ж, я пойду, — сказал незнакомец. — Простите меня. Я, конечно, попытаюсь что-нибудь сделать…

— Ну что вы, — сказал я рассеянно. — Не стоит беспокоиться. Как-нибудь обойдется.

Он усмехнулся.

— До свидания, — сказал он.

— Будьте здоровы, — сказал я.

Я ожидал, что он встанет и пойдет. Но произошло нечто удивительное. Почище фокуса с туфлями. Повторяю, я ожидал, что он поднимется, раскланяется и пойдет себе своей дорогой. Но он вдруг как-то провис в стуле, руки упали, глаза стали стеклянными, плечи опустились. Я с ужасом смотрел на него. Это был уже не человек, это был труп — белый, холодный, жуткий… Он медленно кренился набок, и я уже вскочил, чтобы его подхватить, как вдруг он снова ожил, встряхнулся и сказал смущенно:

— Простите, чуть облик не забыл. До свидания еще раз.

Он поднялся и, поклонившись, пошел по дорожке, которую мы наездили за месяц и обложили камешками, чтобы не заблудиться, возвращаясь в лагерь в тумане. Я смотрел ему вслед.

Я часто вспоминал этот разговор. На дежурстве ночью, когда небо затянуто облаками и надо следить за ними и пользоваться каждым часом прояснения, я забирался в наш газик, устраивался поудобнее на сиденье и думал, думал, думал, глядя, как ветер несет над палатками клочья серого, светлого в темноте тумана.

Должен признаться, я убежден, что это был не сумасшедший фокусник. Не так уж много на свете фокусников, а уж встретить сумасшедшего фокусника, да еще в этих местах, да еще такого искусника… По-видимому, самое рационалистическое объяснение оказывается не самым вероятным. С другой стороны, я очень люблю фантастику и много читал о пришельцах из других миров. А когда прочтешь сорок рассказов, где описаны сорок вариантов встреч с гонцами иных цивилизаций, в конце концов свыкаешься с мыслью, что это вполне возможно. И вообще дело не в том, кто был мой незнакомец. Можно рассматривать оба варианта по очереди, как это делают в математике, если не удается доказать ложность или справедливость каких-либо утверждений. Пусть например он был просто сумасшедшим. Тогда, конечно, не следует делать далеко идущих выводов из нашего разговора. Однако подумать о том, что он говорил, все равно интересно. И тем более это интересно, если он был пришельцем, чуждым Земле существом, использовавшим человеческую внешность как видимую оболочку.

Как бы то ни было, я усматриваю тут две основные проблемы. Может ли случиться так, что мы с вами — потомки искусственных существ? И не только мы с вами, но и вся живая природа вокруг? И — фантазировать так фантазировать — не может ли быть и вся Солнечная система искусственным сооружением? В конце концов науке до сих пор не удалось толком объяснить, как она возникла. И вторая проблема. Как относиться к тому возможному факту, что нас изготовили лишь на некоторый срок, и мы развалимся со временем, как приходят в негодность изготавливаемые нами автомобили, брюки, дома? Аналогия эта, правда, не совсем удачная. Брюки и автомобили приходят в негодность от естественных причин, а тут речь идет об автоматическом запрограммированном самораспаде. Как если бы мы умели создавать такие строительные аппараты, которые, возведя стены и перекрытия дома, крышу стелили бы, используя материал собственных деталей.

Мое мнение по этим проблемам вот какое. Во-первых, все это вполне возможно. Мы сами постепенно подбираемся к решению таких задач, как создание искусственного живого белка и могучих кибернетических устройств. Не пройдет и ста лет, как белковые кибернетические машины сделаются самой обыденной вещью, лишь бы оказалось, что они экономичны и удобны в обращении. С другой стороны, по-моему, все, что человек может себе представить, уже существовало или существует сейчас. Существует, наверное, и такое, что находится принципиально вне человеческих представлений, по крайней мере пока.

Вселенная бесконечна не только в Пространстве и Времени, но и в разнообразии своем.

Мне могут приклеить ярлык: «идеалист»! Ведь этак можно, мол, доказать и существование господа бога. Раз представляю, мол, бога, значит, он существует. Я на это отвечу: «Ой ли? Представляете ли? Если, по-вашему, это нечто, управляющее бытием, то это просто законы природы, и ничего с этими законами природы не произойдет дурного от того, что вы их назовете богом или паровозом, а не объективной закономерностью. А если под богом вы понимаете смирного мужчину, бредущего по морю, яко по суху, то необычные поступки этого человека можно объяснить тем, что он очень изобретателен и знает гораздо больше нас с вами, столько, сколько мы будем знать лет через сто, а может быть, и раньше».

Я заговорил о боге неслучайно. Наверняка найдется гражданин, который с примитивной едкостью заявит: «Ах, так вы верите в возможность искусственного создания нашей Земли и нас с вами? Интересно у вас это получается! Библия, выходит, по-вашему, права, а материализм вы, молодой человек, коту под хвост отправляете?» Между прочим, хотя сам этот гражданин в бога не верит, рефлекс его на искусственное происхождение чисто автоматический. Больше всего на свете он боится, как бы такое предположение не привело его сограждан в объятия православной, мусульманской или иных церквей. Есть у нас такие граждане, рассматривающие достижения науки с точки зрения юродивых, истовых бабок и князей всех религий. Когда их слушали, то запрещали красное смещение, космологию, кибернетику, экспериментальную биологию и многое другое. Потому что при желании все на свете, а особенно принципиально новое и не столь доступное, как дважды два четыре, можно объяснить божественным волеизъявлением. И никак эти граждане не могут понять, что всякая такая идея возвышает реального человека и ослабляет позиции гипотетического бога, ибо поднимает человека до уровня бога — всемогущего и всевластного, так что богу места просто не остается. И я думаю, всё, даже самое сверхфантастическое, возвышает человека и зачеркивает бога, потому что придумано человеком, на основе созданного человеком и в конечном счете пойдет на пользу человека. Так что искусственное происхождение человека — идея вполне допустимая, трудно только ее доказать, а если человек возник естественным путем, то и невозможно.

Легко себе представить и еще одно осложнение: многим ужасно не хотелось бы иметь искусственных предков. Не знаю, почему. Вероятно, это отрыжка тех времен, когда человеку казалась кощунственной мысль о родстве с обезьяной. Я, например, не вижу особенной разницы: ведем мы свое происхождение от комочка живой слизи, которая возникла в первобытном океане естественным путем, или этот комочек забросили в горячую воду чьи-то умелые, знающие руки (или даже щупальца). Щупальца мне даже интереснее, ведь это обещало бы, что и я смогу сделать когда-нибудь то же самое. А из естественного происхождения такой вывод прямо не следует. Однако спорить с бывшими ревностными противниками обезьяньего происхождения совсем уже невозможно, потому что аргументация их не логическая, а эмоциональная: не может быть, потому что мне это не нравится. И вообще не может быть. Чтобы я позволил, чтобы меня кто-нибудь вылепил!? Да ни за что! Не желаю.

В общем, я не вижу ничего невозможного в том, что мой незнакомец действительно сотни миллионов веков назад поставил некий эксперимент на нашей планете, и в результате неожиданно для экспериментатора на Земле возникла живая природа и в частности мы с вами.

Хуже, если он и в самом деле запрограммировал точку останова. Действительно, ни с того ни с сего погибнуть в зените могущества — это для человечества как-то… Но! Прежде всего, коль скоро уж он один раз ошибся, то может ошибиться и второй раз, и программа точки останова не сработает так же, как не сработала программа, управляющая циклотацией. Далее. Впереди у нас, судя по его словам, еще не менее десяти тысяч лет. Можно легко предположить, что за этот срок мы уж как-нибудь научимся справляться и с точками останова, и с другими, более реальными неприятностями. Человек вообще производит впечатление довольно жизнеспособного вида.

А потом, вы знаете, я несколько раз перебирал в памяти весь наш разговор. Не знаю, заметили ли вы… Помните, он говорил что-то о том, будто мы как-то изменили наше Солнце, сгустили его, как он выразился. Для него, видимо, сгустить Солнце — не проблема. Он заметил, что Солнце не то, что было в его время, и решил, что мы изменили его по своему произволу. Но мы-то с вами знаем, что мы Солнце не сгущали. В последний раз он был у нас пятьдесят миллионов лет назад. Как астроном я могу поручиться, что за это время наше Солнце сколько-нибудь существенно не менялось. Так что, по-моему, он, бедняга, зря волновался. Произошли мы естественным путем, а он попал не на ту планету, где проводил эксперимент. Ошибся планетой, вернее, звездой. Вы знаете, это бывает. Я астроном, мне такие случаи известны. Думаю, что теперь он уже во всем разобрался и успокоился. Все ошибаются. И чем грандиознее масштабы, тем больше ошибка. Мы-то с вами это знаем.

1963 год

Приложение 1

Увы, почти ничего не помню про рассказ «К вопросу о циклотации». Там был, кажется, пришелец из будущего, и судьба его была печальна. И еще, кажется, он принес герою рассказа, нашему современнику, трагическую весть об изначальной обреченности человечества. В генах человечества, оказывается, заложена — еще при создании вида Homo sapiens sapiens прародителями нашими, учеными некоей сверхцивилизации — биологическая бомба, рассчитанная на «автоматический останов» в энном поколении… Что-то в этом роде. Сохранилось в архиве начало одного из черновиков. Чистовик пропал бесследно. Странно, не правда ли? Загадочная какая-то история. Тем более что, судя по письмам, этот рассказ посылался летом 1964-го в «Уральский следопыт»! был даже там, вроде бы, принят благосклонно. Но был ли он там опубликован? По-моему, нет. Ей-богу, странная история.

[Б. Стругаций. «Комментарии к пройденному» — СПб: Амфора, 2003. — с. 122]

Приложение 2

В год пятидесятилетия Аркадия Натановича Стругацкого довелось в очередной раз побывать дома у мэтра. Мне очень хотелось иметь подлинник рукописи братьев — я всегда был поклонником их великолепных произведений. И вот попросил Аркадия Натановича что-либо «со свово плеча» скинуть, ясное дело — что-то, в дело не пошедшее.

Он молча поднялся, подступил к антресоли и увяз в огромном хлынувшем потоке бумаги (ну, это описано в «Хромой судьбе»). Бормоча тихонько себе под нос, он перебирал, откладывал и совал обратно пачки, папки и листки, с некоторым недоумением даже рассматривая кое-что, видимо, подзабытое за давностью лет.

«Ага!» — сказал он и вытащил мне «Песчаную горячку», «Первые люди на первом плоту» и ее — вот эту самую рукопись.

Я попросил, чтобы, если можно — с правкой от руки авторской, хоть пару строчек или слов. Так что я получил от великого АН прямо из рук в руки до сих пор так и не опубликованную нигде рукопись рассказа «К вопросу о циклотации».

«Песчаная горячка» опубликована; первоиздание «Первых людей» было в качестве затравки к буримэ в журнале «Костер», а «Циклотацию» я не видел в печати нигде и очень гордился (коллекционер и фанатик «Стругачей»!), что у меня есть то, чего нет уже, кажется, даже и у самих Стругацких…

И, как выяснилось, не ошибся.

На обороте «Песчаной горячки» рукой Славика (пардон Вячеслава Михайловича) Рыбакова написаны расчеты носимого запаса амуниции и оборудования на указанный срок экспедиции, вот (давно это было…).

Аркадий Натанович был добряк необыкновенный, многие даже злоупотребляли этим его качеством. Вот и я позволил себе…

Были и другие случаи. Несколько раз, бывая у АН (дома и в домах творчества) захватывал с собой магнитофон, и постепенно мэтр «привык» к нему, включенному на запись, и разговаривал уже совершенно непринужденно (жаль, качество — советское, увы, звук не ахти как хорош).

Борис Натанович записался гораздо лучше (они читают одну и ту же сцену из «Улитки» — так называемую «облаву» — «машинка сбежала»).

Фотографировать приходилось в условиях такого света, что профи не стал бы даже расчехлять камеру… Но «эксклюзив» абсолютный (2–3 фото я дал в наш фэнзин «Шалтай»). Впрочем, есть совершенно отличный по всем параметрам цветной слайд Аркадия «во всей красе и славе его» — в 50-летие на балконе своего верхнего 17-го этажа («но зато ни одна зараза над головой не топает!»), широкоформатный, 6x9, и очень удачный по настроению Аркадия.

«Весь» БН у меня — только черно-белый, увы…

На «Волгаконе-1» в 91-м как-то до всех дошло, что я — «Сталкер № 1» нашей страны, все остальные коллекционеры пошли уже за мной. У меня еще и до того была эта кличка — «Сталкер»…

Борис Заикин («Сталкер»), Волгоград, январь 2007 г.

От редакции

Теперь вы, уважаемые читатели, знаете историю этого рассказа. Мы выражаем свою признательность Борису Заикину, сохранившему рукопись «К вопросу о циклотации», благодаря которому рассказ наконец-то вышел в свет.