И не ошибся.
— Мистер Лебедев, мы шли на завтрак и решили с мистером Тейлором зайти к Вам, чтобы прояснить один небольшой нюанс.
— Товарищи, вы все свободны, — обернувшись к нам, сказал мидовец и, посмотрев на меня, добавил: — Васин, ты не уходи. Подожди меня, пожалуйста, в коридоре. Мне с тобой потом нужно будет быстро переговорить.
Я пожал плечами и вместе со всеми вышел в коридор. Мы поздоровались с иностранцами.
— Доброе утро, Александер! — улыбнулся помощник посла. — Как вы себя чувствуете?
— Спасибо. Хорошо, — пожал я протянутую руку. — А Вы как?
— Тоже хорошо. Несмотря на погоду за окном, жизнь продолжается.
— Полностью с вами согласен, — вздохнул я и пожал руку что-то хотевшему мне сказать Тейлору. — После поговорим.
— Окей, — кивнул продюсер.
Сбив настрой неугомонного продюсера, собрался отойти в сторону, но первый помощник посла меня остановил.
— Мистер Александер, я обещал, что не буду Вам докучать. Но не могли бы Вы мне оказать небольшую услугу?
Все присутствующие быстренько навострили ушки.
Я улыбнулся в ответ и доброжелательно поинтересовался:
— О чём идёт речь?
— Пустяки, — вновь улыбнулся тот. — Не могли бы вы написать несколько слов на память моим дочерям на обороте одной из Ваших пластинок? Вы моих девочек видели. Они Ваши поклонницы.
Лебедев с Кравцовым моментально расслабились, в который уже раз за сегодня облегчённо вздохнув.
— Конечно. Не вопрос. Где писать и кому?
— Давайте мы подойдём к вам после завтрака. Сейчас мы с мистером Тейлором направляемся в ресторан. Мои дочки чуть задержались и вскоре нас догонят. Не хотите присоединиться?
— Нет. Спасибо. Я уже отпотчевал.
— Хорошо. Тогда, Вы не будете против, если мы перекусим и через час к Вам зайдём?
— Договорились.
— Отлично!
Помощник посла, Тейлор и двое сопровождающих лиц из МИД прошли в апартаменты мидовца и стали рассаживаться.
— Васин, никуда не уходи. Подожди меня здесь, — напомнил Лебедев и, показав кивком Кравцову, чтобы тот тоже остался в каюте и закрыл дверь.
Капитан корабля с Минаевым ушли, а я остался стоять в коридоре один.
Прислонился лбом к стене, на которой висел светильник и закрыл глаза.
— Ну, блин, и дела, — прошептал я, стараясь вновь и вновь ответить на вопросы: «Как такое могло произойти? И что теперь мне делать?»
Ну, собственно, на первый вопрос ответить было просто, ибо я частично помнил, как, где и когда это всё происходило — в ФРГ, на студии, в вагончике, в автобусе, в автомобиле, на креслах, кроватях, в ванных и ещё где-то...
Поэтому ответ на этот вопрос был. А вот на второй — что делать?..
Впрочем, был ответ и на второй. Ответил я на него сразу, как только услышал новость от Марты.
Страшно ли мне было на него отвечать? Страшно ли мне было принимать это судьбоносное решение? Конечно, да. Страшно. Очень-очень страшно. Но я прекрасно знал, как тяжело расти без отца. Знал, как мне всегда хотелось, чтобы отец у меня был, как и у многих других. Знал, как я завидовал всю жизнь тем, кто мог сказать своему близкому человеку слово «папа». Я всё это прекрасно знал и помнил, а потому, я просто не мог поступить иначе! Не имел права! Ибо как мне сказал один из замов в Минкульт:
«Ты, Васин — не животное! Ты, Васин — человек!»
Я полностью был согласен с данным тезисом, а значит, и поступить я собирался по-людски.
Раз ребёнок должен появиться на свет, раз я причастен к его появлению, то у этого ребёнка должен быть отец. И хошь не хошь, а этим отцом оказался я. Я принимаю свою судьбу! Поэтому на повестке вопрос стоит лишь один: как мне теперь всё правильно разрулить и сделать так, чтобы всё было ровно и красиво?
Погружённый в свои мысли не заметил, как ко мне кто-то подошёл. Когда заметил, то было уже слишком поздно!
— Это он, Тина! Это он! — раздался визг откуда-то справа, и на меня набросилась симпатичная девушка двадцати лет — старшая дочь помощника посла.
— Это он, Лара! Он! — раздался ещё один визг. И новое, более молодое тело, младшей восемнадцатилетней дочери американского посланника, обвилось вокруг моей шеи.
И началась вакханалия.
— Александр! Александр! — кричали девушки, целуя меня и визжа.
— Александр! Мы тебя любим! А-а!! — вопила старшая дочь.
— Васиин! А-А! Васиин! Я тебя всегда любила!! Я не верю что это ты!! А-А! — визжала младшая.
— А-а! — обалдел выбежавший из каюты на крики дочурок испуганный папаша.
— А-а-а?! — поддержал его ошарашенный Тейлор.
— Э-э, — задумчиво произнёс Кравцов, почёсывая себе лысую макушку.
— Васин! Ты совсем охренел?! Тебя на минуту нельзя оставить! Маньяк чёртов! — на прозвучавшем неожиданно русском заорал громче всех Лебедев.
— Упс, — только и сказал милый мальчик Саша, в ответ невинно хлопая ресницами, и ощущая как одна из дочерей, лезет ему руками под майку, а другая...
Глава 4
Лебедев освободился через десять минут. Как оказалось он обсуждал с американцами сложившуюся вокруг меня ситуацию.
— Как мы и договорились ничего конкретного я им не сказал, — поведал мидовец проводив иностранных граждан и попросил меня идти к себе, а не шляться по кораблю.
Я не стал спорить и смиренно пошёл получать причитающийся разнос. Естественно, моего появления ждали. И естественно, как только я переступил порог каюты, этот самый разнос и начался.
Вдоволь наругавшись, где-то через пятнадцать минут монолога, мама решила перейти к конструктиву и попросила правдиво рассказать, как всё было.
Задача была из простых, ибо всех «ужасов» того путешествия я ей рассказать просто не мог — стеснялся. Да и не к чему ей было знать все нюансы тех «событий». Поэтому пришлось ограничиться лёгкой версией произошедшего — познакомился с красивой девчонкой, поцеловался и вот так случилось.
— Вот так всегда и случается! Получилось у него! — произнесла мама, очевидно решив, что время для диалога прошло, и вновь перешла к прерванному монологу и слезам.
Проговорили, если это можно так назвать, мы с ней ещё около получаса. Всё это время я её успокаивал и напирал на то, что всё образуется. Она же плакала, ругала себя, что не досмотрела и плакала вновь. Я старался успокаивать, как мог, и всё время твердил, что вполне возможно это провокация или шутка.
В конечном итоге и я, и она устали твердить одно и тоже, и я предложил оставить вопрос открытым до вечера.
— Почему до вечера? — с надеждой спросила мама, вытирая слёзы.
— А потому, что товарищ Лебедев сказал: «Москве виднее, что делать надо! Поэтому ждем, когда связь наладится». А к вечеру она наверняка восстановится.
Если честно, я в тот момент такого оптимизма не испытывал, но решил свои мысли не обнародовать, дав возможность моему начальству верить в своё начальство.
Маме такого моего объяснения тоже вполне хватило. И ничего необычного в этом нет. В этом времени практически все люди всегда верят, что Москве виднее. Впрочем, отчасти, и в светлом будущем так тоже многие считают, забывая народные мудрости типа: «На Бога надейся, а сам не плошай!» или «Спасение утопающих, дело рук самих утопающих».
Как говорится: «Это не есть хорошо». Такая святая вера, что кто-то из высшего руководства всё знает, всё видит, и во всём разберётся, не всегда оправдана и оправдывает надежды. Поэтому, я особо не обольщался.
Да, прекрасно понимаю, что это, так называемое, «ЧП», Москвой, без сомнения, будет взято под контроль. Это факт. Я слишком ценный «фрукт», чтобы начальство пускало всё на самотёк. Поэтому, хочу я этого или нет, с фактом того, что они вмешаются, и будут навязывать свою точку зрения, я спорить не могу. А могу и обязан я сделать только одно — направить всё это разбирательство по нужному мне пути. И путь этот я уже наметил.
Если, действительно, окажется что всё это не шутка, то от ребёнка я отказываться не буду. Если нет возможности прервать беременность, то пусть рожает и насчёт денег не парится. Буду регулярно их навещать и о судьбе ребенка, если что, позабочусь. Точка. Тем более что с деньгами, которые есть у меня, мне это сделать не составит труда. Я десяток детей поднять на ноги смогу, если не сотню или даже тысячу... Не вопрос. Деньги и на жизнь и на образование найдутся. Так что всё будет хорошо.
Приняв решение и взвалив на свои хрупкие плечи столь огромный, гигантский и неподъёмный груз ответственности, мне, как бы странно это не звучало, стало намного легче. Мир вновь стал ясен и понятен. Путь был хоть и извилист, но вполне возможен, и я стал уверен, что пройти его я смогу достойно. С этого момента эту проблему я посчитал фактически решённой, а потому никаких причин для горя и печали я больше не видел.
Наполнившись оптимизмом, я собрался поведать об этом маме. Но не успел. В дверь постучали.
— Меня нет, — быстро прошептал я и, вскочив, спрятался за угол платяного шкафа.
Мама вытирала слёзы носовым платком, посмотрела на висящие на стене зеркало, поправила причёску и открыла дверь.
— Здравствуйте! — произнёс девичий голос из коридора.
— Здравствуйте. Я немного занята, по этому...
— Извините, я Вас не отвлеку надолго, Вера Сергеевна.
— Вы меня знаете?
— Да. Вы мама Саши.
— Гм...
— Вера Сергеевна, ещё раз извините, пожалуйста, я просто хотела спросить: Вы не знаете, где Саша?
— Нет. Не знаю. А зачем он Вам? И почему Вы в слезах? Что у Вас случилось?
— Это не важно, — хлюпнула носом посетительница. — Скажите, где Саша? Мне с ним срочно нужно поговорить!
— По поводу чего?
— Это личное...
— Ах, личное, — подозрительно прошептала мама и, чуть покосившись в мою сторону, пошла на хитрость: — Понимаете ли... Простите, как Вас зовут?
— Извините, я не представилась. Меня зовут Маша.
— Маша, а откуда вы знаете моего сына?
— Мы с Сашей учимся в одной группе в институте. И, — девушка явно сдерживала истерику, — и дружим с ним.
— Дружите?
— Да. Давно дружим, — раздался девичий всхлип.
— Поняла. Так вот, Маша. Я не знаю, где сейчас находится мой сын, но, если Вы мне расскажите всю правду — всю! Вы слышите меня?! Всю!! До малейших подробностей, то я попробую Вам помочь в его поисках.
— Правду?
— Да! Правду и только правду! — сказала мама и неожиданно потребовала: — Признавайтесь, у вас с Сашей роман?
— Это неважно... — всхлипнула одногруппница.
— Что значит «неважно»?! Роман или нет?! — продолжала настаивать родительница.
— Простите, Вера Сергеевна, я Вам на этот вопрос ответить не могу. Это секрет, — наконец зарыдала Маша и, резко отстранившись, проговорила: — Извините! До свидания! — вероятно, убежала по коридору.
— Что значит, не могу?! Девушка, вернитесь! — крикнула мама ей в след и бросилась за ней. — Стойте! Девушка, стойте!
— Этой-то что надо? — выдохнул я, выйдя из своего убежища. Потёр ладонями лицо и присел на диван. — Уже жалею, что поддался на уговоры Давида.
О том, чтобы я предложил небольшую роль и взял в поездку Машу Демакратичковскую, меня просил лично Давид Эдуардович Хачикян.
«Саша, аказав эту нэ балъшую услугу её папэ, ты с ным савсэм помэриться сможэшь».
В тот день я, собственно, пояснил «липовому» учителю, что с её папой — режиссёром, я и не ссорился никогда.
«Это у него маленько с головой проблемы, вот он ко мне и привязывается», — было моим аргументом.
Давид соглашался, но, тем не менее, не прекращал просить. И я, в конечном итоге, поддался на уговоры и согласился, тем более Давид был прав — взять одногруппницу в поездку, и тем самым оказать услугу её папе, мне, действительно, ничего не стоило. И я, абсолютно не ожидая никаких проблем, предложил одну из эпизодических ролей Маше. Утвердили её на роль практически мгновенно, что было неудивительно — папа её в режиссёрских кругах был известен и уважаем.
— Интересно, что у неё случилось? — хмыкнул я, закрыв глаза в ожидании возвращения мамы.
Бесконечный день всё никак не собирался заканчиваться. Да что там заканчиваться, ещё и двенадцати дня не было, а я уже устал от всех этих «сантабарбар».
Мама вернулась через пять минут и ожидаемо устроила мне допрос с пристрастием.
— А ну быстро говори, что у тебя с этой Машей и почему она плачет?