ВРЕМЯ ДЛЯ РАЗВИТИЯ

7) переделы эти могут происходить, таким образом, лишь насильственным путём, в порядке проверки могущества тех или иных империалистических групп силой;

8) это обстоятельство не может не вести к усиленным конфликтам и к грандиозным войнам между империалистическими группами;

9) такое положение неизбежно ведёт ко взаимному ослаблению империалистов и создаёт возможность прорыва империалистического фронта в отдельных странах;

10) возможность прорыва империалистического фронта в отдельных странах не может не создавать благоприятных условий для победы социализма в одной стране.

Чем определяется обострение неравномерности и решающее значение неравномерного развития в условиях империализма?

Двумя главными обстоятельствами: во-первых, тем, что раздел мира между империалистическими группами закончен, «свободных» земель нет больше в природе и передел поделённого путём империалистических войн является абсолютной необходимостью для достижения экономического «равновесия»;

во-вторых, тем, что небывалое раньше колоссальное развитие техники, в широком смысле этого слова, облегчает одним империалистическим группам перегонять и опережать другие империалистические группы в борьбе за завоевание рынков, в борьбе за захват источников сырья и т. д.

Но эти обстоятельства развились и дошли до высшей точки лишь в период развитого империализма. Да иначе оно и не могло быть, ибо только в период империализма мог закончиться передел мира, а колоссальные технические возможности появились лишь в период развитого империализма.»

Владимир Ульянов (Ленин) и Иосиф Джугашвили (Сталин)

Так было в прошлый раз, когда мир был в похожей ситуации. Неравномерность развития капитализма сохранилась. В какой форме она приведёт к созданию новой формы организации труда в нашу эпоху — история нам покажет. Мы же можем порассуждать на эту тему со знанием современных обстоятельств.

Например, американский инвестор и автор Рэй Далио пишет в сентябре 2020 года:

«… в фактор, влияющий на большинство людей в большинстве государств на протяжении времён, превратилась борьба за производство, получение и распределение материальных благ и власти. Безусловно, борьба велась также на почве других вещей, и наиболее важными представляются идеология и религия. Я видел, как происходят эти схватки, не отступая от неизменных и универсальных направлений на всем историческом пути. Наблюдал я и то, какое огромное влияние оказывали данные противоречия на все аспекты человеческих жизней, начиная с процессов, происходящих в налогообложении, экономике, а также с того, как граждане вели себя по отношению друг к другу в ходе периодов подъёма и депрессий, мира и войны. Довелось мне, к тому же, заметить, как данные периоды разворачивались по принципу цикличности, подобно морскому приливу и отливу»[31].

Таким образом, он подчёркивает, как ведущие факторы истории классовую борьбу, борьбу за экономическую и иную власть и противоречия, ими разрешаемые. Таким образом столетие спустя американский инвестор встал на ленинско-сталинские позиции рассмотрения империализма и его противоречий. Примечательно, что ещё в работе того же автора 2018 года «Большие долговые кризисы» он видел лишь кредитные циклы и их разрешение через распределение плохих долгов между различными субъектами… с соответствующей борьбой и ошибками.

Труд, должным образом организованный (делать все необходимое, не делать ничего лишнего), способен стать источником инновационного, прогрессивного развития общества. Это даёт шанс для иного способа развития, кроме постоянных циклов «новый мировой порядок — процветание — долговой пузырь — пропасть по уровню благосостояния — лопается пузырь — эмиссия денег и кредита — революции и войны — реструктуризация долга и политики — новый мировой порядок»[32]. Для этого необходимы субъекты, стремящиеся к общеэкономическому максимуму, способные его создать и компенсировать свои затраты за его счёт. Переходной формой к таким субъектам хозяйствования способны стать достаточно крупные монополии, оптимизирующие свою собственную деятельность, у которых экономический эффект за счёт внутренней оптимизации (работа в рамках крупной компании на внутреннего потребителя, чья экономия затрат оправдает затраты на проект) во многих случаях превышает эффект от работы на рынок. То есть ещё не общеэкономический объём оптимизации, но сопоставимый с ним по масштабу.

Абзацем выше мы говорили о новом общественном институте, который должен начать замещать собой рынок труда. В этой части работы ещё рано подробно его определять, но уже понятно, что должно стать его зародышем.

Если первые случаи экономического развития за счёт стремления к общеэкономическому максимуму должны начаться в монополиях (как технологических, так и в госсекторах), а первыми проектами могут стать проекты, направленные на внутрикорпоративных потребителей, то институтами этих изменений должны стать корпоративные образовательные системы, включающие в себя корпоративные университеты и акселераторы инновационных проектов. Эта мысль будет подробно развита в третьей главе.

3. Современные монополии против собственных интересов

Означает ли сказанное, что такие переходные формы гарантированно появятся эволюционным путём и выиграют в конкурентной борьбе? Нет. Рыночная среда хотя теоретически и позволяет достичь появления глобальной монополии, однако постоянная борьба между предпринимателями, выражающаяся в том числе в борьбе между финансовым капиталом (то есть банковским, который управляет промышленным капиталом и заинтересован в его развитии) и спекулянтами (структурами, занятыми паразитическим перераспределением стоимости, но не управлением производственным капиталом и созданием прибавочной стоимости), постоянно откладывает этот момент. Уже более столетия. То есть надежды на стихийное, неорганизованные развитие себя не оправдывают.

Такие спекулятивные механизмы, как кредитные и инвестиционные рейтинги, модели управления стоимостью бизнеса, модели управления рисками на биржевых торгах, были адекватны эпохе роста ныне устаревающих отраслей и их рынков, в том числе за счёт кредитного стимулирования конечного спроса. В настоящий момент потенциал их использования исчерпан полностью и, по-видимому, в мировом масштабе. Дальнейшее подчинение производства спекулятивным механизмам приводит к торможению развития производства. Зачем производить прибавочную стоимость, если её можно перераспределить через эмиссию ничем не обеспеченной валюты?

Также не стоит игнорировать стремление замаскировать крупнейших реальных бенефициаров этих структур (такое стремление, безусловно, также связано с их нацеленностью на перераспределение, а не производство богатства). Выше мы говорили, что международные технологические монополии обеспечивают своё господство на рынках патентной системой и при этом прячут себя от любопытных взглядов в мозаике юридических лиц, в системе взаимного капитального участия. Но ведь столь же склонны к маскировке и реальные бенефициары монополий, известных как государственные сектора экономик — и это очень частое явление. В результате оба вида монополий вместо того, чтобы по максимуму использовать потенциал своих внутренних проектов, маскируются под конгломераты компаний и предприятий, с разделением учёта и юридической ответственности. Плата за это — блокировка возможности осуществлять проекты, оптимизирующие работу реально единого, но формально разрозненного комплекса. Ведь для предложения и реализации проектов, повышающих эффективность работы монополии, нужен очень глубокий уровень понимания большого количества аспектов её функционирования. А мозаичность структур, эти монополии слагающих, совершенно не способствует сборке таких проектов. Устаревшая форма организации тормозит инновационный процесс. Вместо того, чтобы реально повышать производительность, переводят рабочие места в страны с дешёвой рабочей силой. Завышают цены, пользуясь монопольным положением — и тем самым создают условия для появления малых производств с продукцией пониженного качества (зато и пониженной ценой), наводняя рынок браком. Ну и агентская проблема лишь растёт — злоупотребления со стороны топ-менеджеров, добавляющих в число поставщиков не нужные экономически, но аффилированные предприятия, недобросовестно спекулирующих на бирже с использованием инсайда и т. п. — становятся возможными именно благодаря отсутствию взгляда на современный монопольный хозяйственный комплекс как целое.

4. Предвосхищение современных монополий классиками

Но разве появление такого вида монополий, который мы имеем сейчас — потенциально способных зарабатывать не только за счёт удушения конкуренции (что плохо), но и за счёт повышения собственной эффективности с использованием самих себя как области внедрения инноваций (а этот способ, как следует из теоремы Аганбегяна-Багриновского, приводит к большей общественной пользе) — не был предсказан заранее в политэкономической литературе? Был, и довольно давно. В политэкономии их появление было обосновано в рамках понятия государственно-монополистического капитализма.

Экономическую основу этой социально-экономической формы в развитых странах составляют высококонцентрированная промышленность, высокоцентрализованный капитал — частномонополистический и государственный.

Капитал — самовозрастающая стоимость.

Ещё в девятнадцатом столетии было предвидено наступление такой эпохи, когда средства производства и коммуникаций (информационных и логистических) не смогут быть управляемы акционерными обществами, когда их огосударствление станет экономически неизбежным.

К. Маркс писал, что очевидна взаимосвязь таких явлений, как «…государство, внешняя торговля, мировой рынок»[33]. Анализ деятельности акционерного общества привёл Маркса к выводу, что «в известных сферах оно ведёт к установлению монополии и потому требует государственного вмешательства»[34].

Ф. Энгельс писал, что «…государство как официальный представитель капиталистического общества вынуждено взять на себя руководство указанными средствами производства и сообщения»[35].

Фридрих Энгельс, Карл Маркс

В. И. Ленин ввёл сам термин «государственно-капиталистический монополизм», причём он уже жил в самом начале его реального возникновения, в период до Первой Мировой Войны. Он констатировал существование государственных монополий и определил их роль[36]. Позднее Ленин показал процесс перерастания монополистического капитализма в государственно- монополистический: «… начала огосударствления капиталистического производства, соединения гигантской силы капитализма с гигантской силой государства в один механизм, ставящий десятки миллионов людей в одну организацию государственного капитализма»[37]. Там же Ленин подчёркивал, что характерная черта государственно-монополистического капитализма — сращивание монополий с государством.

Государственно-монополистический капитализм — форма монополистического капитализма, для которой характерно соединение силы капиталистических монополий с силой государства.

И сейчас мы фиксируем господство монополизма в мировой экономике, разделяем монополии на транснациональные технологические и государственные сектора экономик. И что при этом они внешне формально маскируются под обособленные частные предприятия. Вместе все это есть государственно-монополистический капитализм.

Чего не успели сделать вышеприведённые классики научного социализма — это определить критерий эффективности для таких систем. Выше мы объясняли, что стоимостной анализ — в том числе тот, который был разработан в политэкономии капитализма в виде трудовой теории стоимости — не даёт таких возможностей. По свидетельству В. Я. Ельмеева, в черновиках последнего периода работы Ленина сохранились схемы воспроизводства, основанные не на накоплении капитала, то есть на стоимостном анализе, а на учёте и экономии рабочего времени[38].

Ленин за работой

По сути, это уже переход к анализу в трудовых потребительностоимостных категориях. Это было предвосхищение той теории, аппарат которой способен выявлять неочевидные при старых подходах преимущества современных монополий как субъектов развития. Так что теоретические основы для разработки нового подхода

к оценке эффективности инновационных проектов заложены давно.

5. Следствие для воспроизводства и развития всех членов общества

Тем не менее этим подходом (анализ возможностей по экономии труда в экономике в целом) ещё не пользуются. Но выпадение из поля зрения целого класса инновационных проектов — не единственная плата за формальную хозяйственную обособленность (напоминаю: проблемой мы видим то, что развитие происходит в рамках и на основе государственно-монополистического капитализма, а выбор проектов для внедрения обосновывается таким образом, словно мы имеем дело с конкурентной рыночной средой хозяйственно обособленных производителей. Безответственость управленцев — прямое следствие этой слепоты). Ещё и трудовые ресурсы теряют условия для воспроизводства. И речь сейчас не только о средствах для демографического воспроизводства (расходы на детей и пенсионеров), но ещё и о воспроизводстве квалификации трудящихся. Со всеми постоянными изменениями в содержании этой квалификации.

Труд является основой производства. Если растёт доля производства на заказ, это логически означает, что в трудовых ресурсах этот процесс пошёл ещё раньше (действительно, во всех странах, где происходила индустриализация, не обошлось без создания массовой системы среднего образования и расширения высшего. Тогда нужно было организовать труд как массовый стандартизированный. Сейчас же становится нужен ещё и массовый творческий — и это требует новой системы воспроизводства труда). Иными словами, для инновационного развития производства нужно развитие каждого труженика (а не только талантов). Имеет место развитие каждого труженика или нет, определяется формой общества. Вообще, форма общества является условием производства, так как «производство осуществляется в её рамках и посредством неё»[39]. Прогрессивная форма обеспечивает перераспределение труда в обществе в направлении развития всех членов общества.

Прогрессивная общественная форма — та, которая обеспечивает перераспределение труда в обществе в направлении развития всех членов общества.

Отсталая форма общества перераспределяет труд в пользу удовлетворения потребностей, в том числе ложных, направляющих человека на праздное существование. Они могут (и распространяются) вплоть до создания и распространения средств саморазрушения человека. Также она порождает мальтузианство у элиты, как реакцию на иллюзию «ненужных работников». У пролетариев в этой же ситуации же возрождается очередная версия луддитства.

Мальтузианство — страх исчерпания ресурсов будущих поколений при стихийном развитии экономики. Призывает к ограничению потребления. Современное проявление мальтузианства — устойчивое развитие (комплекс мер, нацеленных на удовлетворение текущих потребностей человека при сохранении окружающей среды и ресурсов, то есть без ущерба для возможности будущих поколений удовлетворять свои собственные потребности).

В наши дни эти опасения вновь проявились — руководитель НИЦ «Курчатовский институт» М. В. Ковальчук рассказал об этом, рассуждая о «служебном человеке»[40]. Это выведение новой «породы» людей — с ограниченным сознанием, управляемым размножением, дешёвым массовым суррогатным питанием.

Они должны быть легко и по типовым методикам управляемы — и ради этого под нож идут культурные институты, такие как семья, патриотизм, стремление к развитию и прочие ценности, доставшиеся нам в наследие от предков.

Мы не будем здесь рассуждать на эту тему, но отметим следующее: для любого злодейского плана нужны условия его реализации. В данном же случае мы видим, что имеет место явление (разложение общества), которое бывало много раз и раньше в истории. И оно скорее является симптомом несоответствия общественной формы уровню развития производительных сил. Это и есть то самое условие производства. Ведь привести в согласие эти два момента (уровень развития производительных сил и уровень производственных отношений) можно не только за счёт прогресса в форме отношений. Можно и за счёт регресса в обоих составляющих, но с разной скоростью. График ниже иллюстрирует постепенное выпадение профессий средней квалификации с 1997 по 2012 годы. Это и есть разложение общества, распределяющего труд через рынок рабочей силы:

В нашу эпоху успех прогрессивной формы зависит от планомерного развития монополий и их взаимодействия с обществом. Взаимодействие с обществом состоит в выборе и реализации проектов социально-экономического развития. Выбор должен осуществляться на основе критерия социальной экономии труда (если проект преобразует систему так, что все необходимое производится меньшими трудозатратами в обществе в целом, он эффективен).

Социальная экономия труда — превращение рабочего времени по обществу в целом в свободное, при планомерном росте удовлетворения материальных потребностей.

Монополии должны планировать своё развитие и информировать общество о планах таким образом, чтобы люди могли включаться в развитие общества со школьной скамьи, готовясь к своему будущему труду. При этом труд физический и простой должен вытесняться свободным развитием, опирающимся на многообразие человеческих способностей (подробнее — в параграфе 2 главы 3). Это — формула прогрессивных социально-экономических преобразований для нашего времени. Поскольку потенциал роста производства за счёт освоения старых рынков и товарных трудовых отношений в целом — исчерпан, а проблемы с развитием хозяйства переходят и в социальные проблемы. И дело не только в смене старого технологического уклада новым, но и в том, что «на заказ» в XXI веке будут производиться не только материальные блага, но и работники, и это совершенно новые социальные роли, совершенно другой уровень требований к образованию и реальному использованию результатов научно-технического прогресса.

6. Причина, приводящая к задержкам в планомерном развитии монополий

Что же не даёт современным монополиям стать локомотивом прогресса не только в технике, но и во всех сферах? Как сказал бы В. И. Ленин, мешают силы и традиции старого общества. В дни, когда пишутся эти строки (осень 2020), вышел доклад Антимонопольного комитета США о расследовании доминирующего положения большой технологической четвёрки цифровых монополий — Amazon, Apple, Facebook и Google. Расследование длилось 16 месяцев, породившие доклад более чем на 400 страниц. В нем авторы предлагают разделить эти монополии — либо с помощью структурного разделения (как было сделано с AT&T в 1984 году, когда после разделения активы компании сократились почти на 80 процентов), либо путём ограничения их действий на рынках. В частности, комитет предложил считать любую сделку на рынке слияний или поглощений с участием этих компаний антиконкурентной. Вот что комитет имеет против цифровых монополий[41]:

Facebook — монополия на рынке онлайн-рекламы. Вопросы у комитета вызывает покупка Instagram в 2012 году за $1 млрд. По данным комиссии, Facebook был напуган стремительным ростом сервиса и таким образом захотел устранить конкурента. Подтверждением этому служит отчёт от 2019 года, подготовленный одним из сотрудников, который описал, как должен позиционировать себя Instagram, чтобы не конкурировать с FB.

Amazon — монополия на рыке онлайн-продаж, которая контролирует продавцов на своей площадке и подавляет конкурентов. В отчёте также говорится, что рыночная оценка Amazon на рынке онлайн-коммерции вероятно занижена на 40 %. В документе говорится, что она достигает более 50 %. Также в документе говорится, что Amazon достигла своего господства отчасти благодаря приобретению конкурирующих сайтов вроде Diapers. com и Zappos.

Apple — монополия на рынке дистрибуции приложений на iOS. В отчёте говорится, что Apple использует свой магазин приложений, чтобы подавлять и избавляться от конкурирующих сервисов. Также утверждается, что Apple эксплуатирует разработчиков, похищая их данные и взимая космическую комиссию с каждой покупки (30 %).

Google — монополия на рынке поисковиков и онлайн-рекламы. В документе говорится, что компания отслеживала данные в реальном времени по всем существующим рынкам, на которых она присутствовала. Кроме того, Google, компания часто создавала дополнительные программы, чтобы отслеживать действия конкурентов (вроде Android Lockbox). Также в документе утверждается, что Google достигла доминирующего положения путём предустановки своего браузера на Android-устройства, присвоение контента, произведённого третьими лицами (типа отзывов Yelp) и понижая конкурентов в поиске.

Как видим, отслеживается вовсе не достаточность или недостаточность сотрудничества цифровых монополий с государствами в части развития образовательных систем, в части влияния их работы на повышение эффективности труда (то есть его экономии) в масштабах общества в целом, в части влияния на рост доступности результатов научно-технического прогресса. Отслеживается исключительно сохранение возможности конкуренции. Но ведь есть же с 2011 года исследования, показавшие всю иллюзорность попыток при помощи формального хозяйственного раздробления предотвратить концентрацию почти всей экономической власти в руках ограниченных групп (мы упоминали выше исследования Bruce Upbin. The 147 Companies That Control Everything и Brendan Coffey. The Four Companies That Control the 147 Companies That Own Everything). Значит, антимонопольная политика в наше время — странный рудимент прошлого, причём, когда конкуренция действительно была драйвером развития, эта политика ещё не была придумана. Сейчас же она не содействует ни прогрессу, ни свободе конкуренции. Скорее она стала таким же средством спекулятивного перераспределения, как игра на фондовой бирже, торговые санкции и контрсанкции, кредитные и инвестиционные рейтинги.

Можно констатировать, что потенциал монополизма как драйвера социально-экономического развития совершенно не осознается и не используется. Монополистическое развитие, опирающееся на концентрацию ресурсов и интеллекта, мимикрирует под конкурентное, её воспринимают «как мышь, рождённую в подполье»[42].

В результате многие потребительные стоимости — например, здравоохранение и образование — все больше имитируются, чем реально воспроизводятся. В результате во всех передовых отраслях имеет место стабильная нехватка высококвалифицированной рабочей силы. Компании прибегают к практике «кадрового пылесоса», рекрутируя требуемых специалистов в тех странах, где есть образование, но нет мест для его применения. Конечно же, это всегда временный источник. Субъекты экономики взаимодействуют друг с другом, формально имитируя работу рыночного механизма — и получают дефицит именно тех кадров, которые нужны передовым отраслям, и при этом множество работников для отраслей отмирающих. Зато мало распространена практика более содержательных взаимодействий, таких как совместные проекты, планомерное развитие отраслей и экономик, формирование хозяйственных экосистем.

7. Развитие производства требует развития труда

В наши дни обращение к инновационной силе общественного труда (способности превышения результатов над трудозатратами)[43] позволит находить лучшие условия для получения экономического эффекта, развивать современные монополии на основе внутренних инновационных проектов. Однако это означает необходимость планомерного развития не только монополий, но и само общество должно осознать себя как монополию по воспроизводству трудящихся. Значит, что мы должны опираться не на развитие рынка рабочей силы («вложения в человеческий капитал» и т. п.), а на развитие планомерности в экономике в целом. Нужны долгосрочные планы развития монополий, их взаимодействие друг с другом и с государственным планированием воспроизводства квалифицированных кадров. То есть увязка в единую систему монополистических планов развития не только друг с другом, но и с планами государства в области образования, здравоохранения, демографии.

Рост производства на заказ (в монополиях) проявляет новое в труде и его результате. Товарный труд (продаваемый на рынке рабочей силы), безразличен к своему конкретному потребителю. Труд в массовом производстве на заказ основан на специальной подготовке, специальном обучении. Он в реальности включает в себя не только рабочее, но и ранее потраченное на эту подготовку свободное время. Он снова стал целесообразной деятельностью по созданию материальных благ. И эта целесообразность производит трудовую потребительную стоимость — совокупную экономию труда.

Труд, являющийся лишь поставщиком товара «рабочая сила», в таких условиях используется как основа локальных экономических эффектов и приходит в состояние истощения (вплоть до люмпенизации), а не воспроизводства. Он максимально подвержен разрушительному действию так называемой «проблемы отчуждения», открытой Карлом Марксом в ходе анализа последствий замены ручного труда машинным.

Отчуждения проблема — выявлена Карлом Марксом при анализе образования прибавочной стоимости. Отчуждение работника от продукта своего труда, от потребителя. Наиболее характерна для машинного труда (работа на конвейере). Приводит, во-первых, к эксплуатации работника капиталистом (экспроприации прибавочной стоимости), во-вторых, к уничтожению творческой составляющей труда.

Кадр из фильма «Новые времена» — трагикомедия Чарли Чаплина [1936]

Капитал также ограничивается в возможностях развития — ему не хватает компетентных работников, он связан патентной политикой технологических гигантов, а сами эти гиганты не используют возможности для социально-экономического развития (поскольку ориентированы лишь на рентабельность — в главе 2 мы покажем, что она является лишь частным случаем эффективности и стремление к ней обрекает на ухудшение положения монополии в долгосрочном плане). Развитие же планомерности (производство на заказ) в воспроизводстве и организации общественного труда разрешит это противоречие. Монополии и общество должны сотрудничать, готовя будущих тружеников ещё со школы и сделав пожизненное обучение стандартом для современного человека.

Пока что же монополии не берут на себя ответственности за воспроизводство труда, общество не осознает себя как монополия по воспроизводству эффективного труда. Расширенное воспроизводство труда не становится опорой развития, а значит развитие ставится в зависимость лишь от интересов расширенного воспроизводства капитала.

Мы объяснили, что это вызвано применением устаревших методов отбора проектов социально-экономического развития (мы не разделяем социальные и экономические проекты — это всегда две стороны одной медали). Это — следствие противоречие монополистического производства. Ведомственного, бюрократического отношения к взаимодействию с обществом по поводу воспроизводства эффективного труда. Когда труд воспроизводится лишь как разновидность капитала (человеческий капитал), и отношения выстраиваются по стоимостным критериям. То есть критериям воспроизводства капитала, как самовозрастающей стоимости.

Человеческий капитал — ложная категория, переносящая на трудовые ресурсы общества (поставляющим время производству, делая его рабочим временем) законы движения капитала (который торгует правами на результаты ранее отработанного времени). Живому объекту присваиваются атрибуты абстрактной сущности (капитала), вместо обогащающего движения от абстрактной идеи капитала к конкретным живым людям, их времени и его планомерной организации. Тупиковая ветвь мысли.

Рассмотрим, какая тенденция в итоге порождается постановкой планов развития в зависимость лишь от расширенного воспроизводства капитала, и как она влияет на развитие.

§ 2. Тенденция, противоположная внедрению инноваций

1. Главная ошибка XX века в разрешении противоречий монополизма

Рассматриваемые процессы развиваются уже около столетия, и мы считаем, что за это время накоплен солидный багаж неправильных ответов на противоречие монополистического развития как передовой экономической формы.

Джон Мэйнард Кейнс

Кейнсианство «открыло государство» как регулятор разрешения противоречий, прежде всего — за счёт использования системы госзаказов. При этом заказы прежде всего призваны не устранять перекосы в развитии, а смягчать их последствия — например, нагружать безработных т. н. «общественными работами». Наделяя государство ответственностью за достижение интересов всего общества (под которыми Кейнс понимал полную занятость. То есть, в том числе, неэффективный труд. Мы же ставим как цель — эффективный труд всего общества), для их обеспечения он сосредоточился на агрегированных макроэкономических показателях (занятость, накопления) и достижении их желательных значений. Причём государственное вмешательство в экономику с целью этих поправочных воздействий понимается исключительно как краткосрочная политика[44]. Это в том числе означает, что проблематика оптимального использования ресурсов вообще и государственных ресурсов в частности отходит на второй план[45]. То есть, задачу оптимизации работы крупнейших монополий — в том числе госсекторов — вообще-то не собираются даже ставить. Никто не рассматривает это как неиспользуемый резерв роста производительности. Вместо этого — простое «симптоматическое лечение». А как может быть иначе, если речь изначально идёт лишь о краткосрочной политике исправления перекосов, то есть фактически пожарных мерах при кризисах?

Монетаристские теории в их различных версиях позже, по сути, просто заменили один вид «симптоматического лечения» другим — методами денежно-кредитной политики, заклеймив кейнсианство как покушение на идею саморегулируемого системой цен рынка. Теории эти уже так надёжно себя дискредитировали (нет ни одного примера их успешно го применения на практике после 1957 года — года появления первой значительной работы Милтона Фридмана), что упомянуть их имеет смысл только как пример не какой-то новой, а той же самой ошибки в организации экономического развития, что и кейнсианство: игнорирование проблематики оптимального использования ресурсов общества в целом.

Мы не выделяем сейчас другие школы, возникшие в период торжества монополистического развития (развития государственного монополистического капитализма) — институционализм (Т. Веблен, У. Митчелл, М. Вебер, Р. Коуз, Д. Бьюкенен, Д. Мюрдаль, Г. Беккер) — его вместе с кейнсианством можно отнести к «эластичному» виду государственного регулирования (эластичный тип означает способность государственного регулирования сужать и расширять регулирующее воздействие в соответствии с цикличностью экономики)[46], школу неоклассического синтеза (П. Самуэльсон, В. Леонтьев, Дж. Хикс, Р. Солоу), неолиберализм (Л. Мизес, Л. Хайек, В. Ойкен, Л. Эрхардт), теории экономического цикла (Н. Д. Кондратьев, Й. Шумпетер) и теории экономического роста (Р. Харрод, Е. Домар) — эти 4 школы группируются вместе с монетаризмом в ситуативно-косвенный тип госрегулирования (государство рассматривается как внешний фактор, поэтому его воздействие — это всегда вмешательство, нарушающее естественное состояние экономики. Поэтому допустимо лишь косвенное воздействие, а регулирование допустимо лишь в экстренных случаях)[47]. Отметим лишь, что описанный изъян кейнсианства распространяется также на институционализм как на собрата по группе эластичного госрегулирования, а изъяны монетаризма характерны для всей группы школ, придерживающихся ситуативно-косвенного подхода к госрегулированию. Обе эти группы школ относятся к стоимостной парадигме в оценке инновационных проектов, максимизирующей экономию затрат только у производителя. На практике это делается через использование критерия чистого дисконтированного денежного дохода.

Экономический рост — движение к ценовому равновесию по Л. Вальрасу.

«…Трудовая же теория потребительной стоимости позволяет представить общественное воспроизводство процессом развития, именно развития, а не только роста как движения к равновесию»[48]. Рост производительности экономит рабочее время, эта экономия при условии её использования на свободное развитие превращается в свободное время, а в своём единстве эти два движения делают труд, оптимально распределяемый для реализации общественных потребностей, источником развития. И это в XXI веке делает иные вышеупомянутые подходы несовременными, устаревшими для целей организации развития экономики.

Критерий эффективности экономического развития — превращение рабочего времени в свободное при повышении материальной обеспеченности каждого члена общества.

Перечисленные группы научных школ явно или неявно полагают, что государство и государственный сектор экономики не являются частью экономики. Или являются не вполне. Монополизм как метод экономического развития они также не видят. Поэтому нам они кажутся неубедительными, тем более что понятие государственно-монополистического капитализма вызрело и введено в научный оборот Лениным ещё столетие назад.

Тем не менее, в наши дни президент США Дональд Трамп и вслед за ним его бескомпромиссный враг-преемник Джозеф Байден реализуют именно их, руками Федеральной резервной системы — частно-государственного банковского института, заставляя её заливать обострение кризиса в 2020‑х годах эмиссионными деньгами не в интересах улучшения распределения труда, а в интересах американских монополистов в их противостоянии со всеми остальными монополистами, давая им возможность спекулятивными методами и прямым давлением отбирать лучшие активы. Война с компанией Хуавей, принуждение к продаже сервиса Тик-Ток — яркие примеры. Подмена всеобщего планомерного развития использованием возможностей государства для «тушения пожаров», а теперь ещё и рейдерства — главная и постоянная ошибка XX и XX веков в т. н. «экономически развитых странах». Сейчас мы объясним, почему это тормозит инновации.

2. Вектор общественных интересов

Инновации изменяют общество через совершенствование условий производства (техники, квалификации людей, организационных форм). Мы можем назвать развитием экономики совершенствование взаимодействия инноваций в технике, в образовании и новых организационных форм. Следствием этого является общественная экономия труда не только за счёт внедрения более производительной техники, но и за счёт развития каждого члена общества, что приводит к снижению спроса на архаичные потребительные стоимости и росту спроса на современные. Очевидно, что нельзя проектировать развитие техники, не делая того же самого по отношению к образовательной системе и организационному развитию. Но ведь такие задачи возможно ставить только если существует долгосрочное планирование на уровне всего общества (или по крайней мере его крупных частей — монополий). Планы технологического развития должны определять долгосрочные планы исследований (в передовых отраслях — на десятилетия вперёд), а также долгосрочные планы подготовки кадров. Организационные формы должны обеспечивать оптимизацию самого процесса интеграции этих разных сфер. А общественный интерес, если мы хотим инновационного развития, выражается вовсе не в полной занятости (как полагал Кейнс), понимаемой как максимизация рабочего времени, а в максимизации превращения рабочего времени в свободное, которое является ресурсом для образования людей и развития передовых организационных форм. Вот что должно быть критерием для всех действий государства в экономике, а не занятость, не накопления и не инфляция (последняя кстати при таком подходе вообще сменится стабильным снижением цен, об этом — в главе 2).

Вообще, взгляд на государство как на субъекта, оказывающего лишь краткосрочное корректирующее воздействие кейнсианскими или монетаристскими методами, заставляет задать вопрос — что это за экономика такая, которую нужно все время исправлять? Почему нельзя наконец исправить и направить по пути устойчивого развития? Почему общество в лице государства должно постоянно исправлять последствия частных злоупотреблений?

Ответ прост: это экономика, которую никто и не собирается поддерживать на пути развития. Хоть устойчивого, хоть неустойчивого. То есть на пути улучшения взаимодействия технических инноваций, образования и новых организационных форм (такое определение экономического развития мы дали выше). Все перечисленные школы, и отнесённые выше к эластичному виду госрегулирования, и к ситуационно-косвенному его виду, пользуются стремлением к достижению старого доброго макроэкономического равновесия (равновесия по Л. Вальрасу). А это стремление (существующее лишь в абстрактной модели) называют ростом (увеличением выпуска товаров и услуг с учётом соотношения спроса и предложения), а не развитием. Инновации если же и рассматриваются, то как средство замещения старых технологических укладов новыми. Взаимодействие с образованием и обновлением организационных форм вообще там выпадает из поля зрения.

Мы же зафиксируем: инновации — это взаимодействие трёх вышеперечисленных сфер (развития техники, образования, обновления организационных форм). От эффективности этого взаимодействия и зависит успешность достижения общественных интересов.

3. Возможность перераспределять мешает планомерному инновационному развитию

Такое определение инноваций требует планомерности в их развитии. Ведь если речь идёт не о какой-то одной сфере, состоящий из похожих элементов и связей между ними, а о трёх разных таких сферах, без общей цели у нас будет не взаимодействие, а хаотичные дёргания со случайными успехами. То есть необходима общая цель, отвечающая критерию SMART (цель должна быть конкретной, измеримой, достижимой, относящейся к общему делу и согласованной по времени — specific, measurable, achievable, relevant and timed — получается акроним SMART), и система целесообразных заданий участникам всех трёх перечисленных сфер.

План — система заданий участникам производства, ведущих к достижению цели производства.

Управление инновационным процессом касается не только управления взаимодействием исследователей и производственников, но и взаимодействием первых и вторых со сферой образования (включая корпоративное), органами социально-экономического планирования, финансирующими исследования и разработки организациями. Все перечисленные стороны только совместно способны разрабатывать и реализовывать дорожные карты технологического развития, которые являются планом развития как производства потребительных стоимостей, так и изменения баланса обмена веществ с природой (что означает попытку реального решения проблем экологии. Нужно исключить сброс пластика в океан — ну так давайте исследуем этот вопрос со всех сторон! Причём все необходимые стороны пусть в этом участвуют. А потом — исполняют общее решение.

В экономически развитых странах такое планирование присутствует в определённом виде. Например, в Евросоюзе в XXI веке имеют место попытки не просто разрабатывать программы поддержки НИОКР, инноваций и инвестиций, но и применять какие-то интегрирующие критерии для их увязки — например экономию времени (не рабочего, а, например, времени на транспортировку для логистических проектов). Но в целом даже там намного больше применяется индикативное планирование, то есть многокритериальное. За рамками конкретных проектов (продуктовых, региональных и других) оптимизационных задач с одним критерием на практике не встречается. А многокритериальная оптимизация — это нечто невозможное по определению. Но этим порой и пытаются заниматься.

Планирование индикативное — многокритериальная постановка задачи. Ставятся ключевые показатели эффективности, не связанные друг с другом объективной мерой. В результате невозможно отделить наилучший проект от прочих.