Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: На Западном фронте. Бес перемен - Дмитрий Олегович Рогозин на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Однако все вышло иначе. В Гаване про меня забыли вовсе.

Пробездельничав две недели, я решил заняться делом. Я договорился с руководителем гаванского отделения Агентства печати «Новости» о моем допуске к хранящимся у него подшивкам кубинских газет и приступил к их тщательному изучению. Анализируя практику работы американских спецслужб, сумевших обеспечить эффективное вещание своей радиостанции на Кубу, я собрал интереснейший материал и подготовил на его основе дипломную работу на тему «Психологическая война США против Кубы». Там же в Гаване на основе привезенного из Москвы материала я написал еще одну дипломную работу об оборонной политике Франции – «Парадоксы президента Миттерана». Военная политика, как я уже рассказывал, всегда меня интересовала и не отпускала даже на Острове свободы. На втором курсе МГУ я получил пропуск в так называемый спецхран Библиотеки иностранной литературы, где мог читать вырезки из французских газет и, несмотря на то, что был вынужден ехать в Гавану на стажировку, изменить своему выбору мировой истории войн и конфликтов не решился.

В Москву я вернулся в феврале 1986-го с огромной черной бородой, двумя дипломными работами и нетерпеливым желанием узнать, когда же мне выходить на службу в органы государственной безопасности.

«Органы» на мои звонки долго не отвечали. Наконец, «бархатный баритон» снял трубку и бесстрастно сообщил мне пренеприятнейшую новость. Оказывается, очередной генсек Юрий Андропов перед своей смертью завещал детей и зятьев сотрудников 1-го Главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) на работу в это управление не брать и подписал соответствующий приказ о «борьбе с кумовством». Для меня эта новость была как гром средь ясного неба, как серпом по молоту. Мой тесть, полковник Комитета госбезопасности Геннадий Николаевич Серебряков, действительно служил в том самом главке, поэтому доступ в «контору» мне был перекрыт железобетонно. Мечта рушилась на глазах.

Защитив обе дипломные работы на отлично, сдав государственные экзамены и получив диплом с отличием об окончании престижного вуза и лучшее в стране гуманитарное образование, я оказался на улице без всякого распределения и перспективы. Редакция телепрограммы «Время», с международным отделом которой я в студенческие годы активно сотрудничал и даже делал синхроны для новостей и популярной в те годы политической передачи «Сегодня в мире», от моих услуг была вынуждена отказаться – туда устраивали моего однокурсника из «правильной» номенклатурной советской семьи.

Я поспешил в знакомое мне по гаванскому отделению Агентство печати «Новости», но теперь уже – в престижную главную редакцию Западной Европы. Мне назвали главного редактора, к которому мне надо было обратиться, – Раппопорт Игорь Михайлович. Звучала его фамилия для меня непривычно, как три удара по голове, и я страшно боялся ее забыть или неправильно произнести. На мое несчастье так и произошло. Едва справляясь с волнением, я постучался в дверь его кабинета и, услышав: «Кто там?», – приоткрыл ее и заявил: «Здрасьте, мне нужен Игорь Михайлович Риббентроп!». «Пшел вон!» – закричал Раппопорт и кинул в меня какой-то книгой. Короче говоря, в АПН меня тоже не взяли. Правда, с тех пор я больше не ошибался в произношении непривычных и сложных фамилий.

Тогда, в поисках счастья, работы и возможности прокормить семью, я попытался устроиться в редакцию популярной молодежной газеты «Комсомольская правда». Я многих там знал, и меня помнили многие. Дело в том, что летом и осенью 1983 года я активно сотрудничал с «Комсомолкой» в выпуске специального еженедельного к ней приложения «Алый парус». Это был разгар страстей и взаимной перебранки между США и СССР. На Дальнем Востоке наш истребитель-перехватчик по трагической ошибке сбил гражданский лайнер Южной Кореи, после чего тот ушел, как издевательски сообщали советские СМИ, «в неизвестном направлении». Американцы подняли жуткий скандал, и спираль холодной войны готова была сделать очередной виток.

Советские газеты как могли клеймили «американский империализм». Популярная «Комсомольская правда» старалась от остальных не отставать. Сюда приходили мешки злобных писем советских читателей, адресованных президенту США. Редакция не жалела денег и переправляла эти мешки в Вашингтон, где ими топили камин советского посольства. Одно из этих писем я решил размножить и расклеить по стенам редакции. Уж больно идиотическим и одновременно остроумным было это послание неизвестного советского комсомольца известному хозяину Белого дома:

«Не грози, Рейган, ракетами, Не пугай народ войной. Наши силы, знай, достаточны, Чтоб расправиться с тобой! В тисках огней – огней мучений Умрешь от адских излучений!»

Ну разве не шедевр?

Я позвонил в редакцию. Мой собеседник зачем-то перезвонил по параллельному телефону своему приятелю, работавшему в Комитете молодежных организаций (КМО) СССР, и сказал, что, прежде чем говорить о работе в «Комсомолке», мне надо пройти собеседование в этом самом КМО.

Что это за контора, я на тот момент не имел ни малейшего представления. И уж тем более не мог предположить, что именно с этой странной аббревиатурой и стоящей за ней еще более странной организацией будет связано начало моей жизни в большой политике.

Мертвые души

Формально Комитет молодежных организаций СССР, созданный еще в годы Великой Отечественной войны под названием Антифашистский комитет советской молодежи, представлял собой организацию, автономную по отношению к аппарату комсомола – Центральному комитету Всесоюзного ленинского коммунистического союза молодежи (ЦК ВЛКСМ). Нас связывали общие управление делами и здание в самом центре Москвы на улице Богдана Хмельницкого (ныне Маросейка), в котором около ста сотрудников или, точнее, «ответственных работников» КМО СССР занимали второй и третий этажи.

Добрая половина всех сотрудников КМО одновременно работала либо во внешней разведке, либо в контрразведке. Мы их так и называли: «многостаночники». Они то и дело отлучались с работы, объясняя свое отсутствие «необходимостью выйти на связь с Центром». Мы же подозревали, что они просто ходили за пивом или в хозяйственный магазин. Перестройка была в полном разгаре, и элементы разложения системы были заметны даже в таких мелочах.

Пройдя несколько собеседований, я был принят на работу и сразу определен младшим референтом в Сектор стран Южной Европы, США и Канады. Мне поручили заниматься странами моей языковой группы – Испанией, Италией и Португалией. В круг задач референта входило: установление личных контактов с наиболее перспективными молодыми политиками этих стран – будущими «агентами влияния СССР», организация регулярных контактов с молодежными крыльями ведущих политических партий и решение отдельных специфических задач по поручению наших «кураторов» из Международного отдела ЦК КПСС.

Работа мне понравилась. По уровню политической ответственности, которой наделяли молодого специалиста в Комитете молодежных организаций, наши сотрудники ничем не уступали дипломатам уровня советника МИД СССР, а по возможностям творческой работы – намного их превосходили. Пройдет несколько лет, и привычка к самостоятельности не даст сотрудникам КМО сгинуть вместе с СССР – все они, несмотря на критическое отношение к «чудесам российской демократии и дикого рынка», быстро сориентируются в новой обстановке и неплохо устроятся.

Все мои новые коллеги были старше меня всего на несколько лет, но уже имели за плечами приличный опыт международной работы. Не помню случая, чтобы кто-то отказал мне в совете, как лучше сделать ту или иную работу.

«Без отрыва от производства», продолжая работать в КМО СССР, я окончил с красным дипломом экономический факультет Университета марксизма-ленинизма (УМЛ) при Московском горкоме КПСС. Занятия проходили вечером, домой добирался без сил, но второе образование я получить хотел, особенно в это новое время, когда познания в экономике помогали разобраться в происходящих событиях. В УМЛе преподавали высококлассные специалисты, никакой идеологической зашоренности я не почувствовал, а потому предмет поглощал с ученой страстью.

Кстати, хочу сказать, что учиться никогда и ничему не поздно. В середине 90-х годов – на радость отца – я попросил его прочесть мне курс основных лекций Московского авиационного института. Профессор, доктор технических наук, он с удовольствием исполнил мою просьбу и вместе с приглашенными им преподавателями МАИ и Академии Жуковского посвятил меня в чудеса сопромата и других технических и инженерных наук. Экзамены мне также пришлось сдавать отцу и его коллегам, и, поверьте, это было настоящее, строгое и очень сложное для меня испытание.

Сочетание знаний в областях внешней и военной политики, спецпропаганды, политэкономии и инженерном деле позволили мне многого добиться в жизни и принести пользу своей стране. Хотя, когда меня спрашивают, кто я по профессии, я всегда отвечаю словами В. И. Ленина, который в соответствующей графе анкеты писал «журналист, публицист». И это не шутка. Человек, свободно владеющий родной речью и иностранными языками, понимающий смысл слов и умеющий раскрыть своего собеседника, при наличии дополнительного специального образования, фантазии, объемного мышления и природного интеллекта способен освоить множество профессий. Было бы время и желание. Работа в Комитете позволила мне убедиться, что в отношениях между государствами и политическими системами не должно быть места пустопорожней болтовне и сентиментальным чувствам, которые пытались нам внушить лицемерные отцы перестройки. Сказки о «новом мышлении» и «общечеловеческих ценностях» были придуманы опытными западными пропагандистами для разложения советского строя.

В отношении России Запад традиционно проводил политику ее ослабления и сдерживания. Причем градус и вектор такой политики не зависели от содержания актуального на тот момент государственного строя нашей страны. Ни династические связи русских монархов (среди которых русских по крови почти не было), ни военно-политические альянсы Российской империи (в том числе и в ущерб себе) с ведущими западными державами, ни решающий вклад СССР в победу антигитлеровской коалиции, ни миролюбивые и чудные по своей наивности воззвания молодого демократического правительства России в постперестроечное время так и не растопили ледяное сердце Снежной королевы Запада.

Однажды Федор Достоевский в «Дневнике писателя» проанализировал любопытную публикацию в «Петербургской газете». Среди сводок военных действий на Балканах (тогда шла очередная русско-турецкая война за освобождение неблагодарных южных славян от ига Османской империи) Достоевский наткнулся на описание «странного» поведения некого британского парламентария, который решил скоротать свой скучный отпуск в штабе русской императорской армии:

«Около свиты появился какой-то англичанин в пробковом шлеме и статском пальто горохового цвета. Говорят, что он член парламента, пользующийся вакационным временем для составления корреспонденции «с места военных действий» в одну из больших лондонских газет (Times); другие же уверяют, что он просто любитель, а третьи, что он друг России. Пускай все это так, но нельзя не заметить, что этот «друг России» ведет себя несколько эксцентрично: сидит, например, в присутствии великого князя в то время, когда стоят все, не исключая даже и его высочества; за обедом встает, когда ему вздумается, из-за стола, где сидит великий князь, и в этот день обратился даже к одному знакомому офицеру с предложением затянуть на него в рукава гороховое пальто. Офицер окинул его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнулся слегка, пожал плечами и беспрекословно помог одеть пальто. Конечно, более ничего и не оставалось сделать. Англичанин в ответ слегка приложился рукою к своему пробковому шлему».

Уязвленный этой историей Достоевский далее пишет:

«“Петербургская газета ” назвала этот факт комическим. К сожалению, я ровно ничего в нем не вижу комического, а, напротив, очень много досадного и портящего кровь. К тому же в нас как бы укрепилась с детства вера (из романов и из французских водевилей, я думаю), что всякий англичанин чудак и эксцентрик. Но что такое: чудак? Не всегда же дурак или такой уж наивный человек, который и догадаться не может, что на свете не всё же ведь одни и те же порядки, как где-то там у него в углу. Англичане народ очень, напротив, умный и весьма широкого взгляда. Как мореплаватели, да еще просвещенные, они перевидали чрезвычайно много людей и порядков во всех странах мира. Наблюдатели они необыкновенные и даровитые. У себя они открыли юмор, обозначили его особым словом и растолковали его человечеству. Такому ли человеку, да еще члену парламента, не знать, где вставать, где сидеть? Да нет страны, в которой этикет имел бы большее приложение, как в Англии.

Придворный, например, английский этикет есть самый сложный и утонченный этикет в мире. Если этот англичанин член парламента, то, конечно, слишком мог научиться этикету из одного того уже, как один парламент - нижний сносится с другим — высшим. И именно в том смысле: кто перед кем может сидеть, а кто перед кем обязан вставать. Если он при этом и член высшего общества, то опять-таки нигде нет такого этикета, как на приемах, обедах, балах английской аристократии во время ихнего лондонского сезона. Нет, тут совсем другое, если судить по тому, как изложен анекдот.

Тут английская гордость, но не просто гордость, а с заносчивым вызовом. Этот “друг России” не может быть большим ее другом. Он сидит, смотрит на русских офицеров и думает: “Господа, я знаю, что вы львы сердцем, вы предпринимаете невозможное и исполняете его. Страха перед врагом в вас нет, вы герои, вы Баярды все до единого, и чувство чести вам знакомо вполне. Не могу же я не согласиться с тем, что своими глазами вижу. Тем не менее, я англичанин, а вы только русские, я европеец, а перед Европой вы обязаны “деликатностью ”. Какие бы вы львиные сердца ни носили в себе, а я все-таки высшего типа человек, чем вы. И мне это очень приятно, особенно приятно изучать “деликатность ” вашу передо мной, врожденную и неотразимую, без которой русский не может смотреть на иностранца, тем более на такого иностранца, как я. Вы думаете, что это всё мелочи; да мелочи-то и утешают меня, весьма забавляют, я поехал прогуляться, я слышал, что вы герои, и приехал посмотреть на вас, но ворочусь все-таки с убеждением, что, как сын Старой Англии (тут у него дрожит от гордости сердце), я все-таки на свете первый человек, а вы всего лишь второстепенные... ” Всего любопытнее в вышеприведенном факте последние строки: “Офицер окинул его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнулся слегка, пожал плечами и беспрекословно помог одеть пальто. Конечно, более ничего и не оставалось сделать ”. Как так: “конечно”? Почему более ничего не оставалось сделать? Напротив, именно можно было сделать совершенно другое, обратно противоположное: можно было “окинуть его с ног до головы несколько удивленным взглядом, улыбнуться слегка, пожать плечами” и — отойти мимо, так-таки и не дотронувшись до пальто, — вот что можно было сделать. Неужели нельзя было заметить, что просвещенный мореплаватель фокусничает, что тончайший знаток этикета ловит минуту удовлетворения мелочной своей гордости? То-то и есть, что нельзя было, может быть, спохватиться в тот миг, а помешала именно наша просвещенная “деликатность ” — не перед англичанином этим деликатность, не перед членом этим парламента в каком-то пробковом шлеме (какой такой пробковый шлем?), — а перед Европой деликатность, перед долгом европейского просвещения “деликатность ”, в которой мы взросли, погрязли до потери самостоятельной личности и из которой долго нам не выкарабкаться».

Дорогой читатель, прошу Вас еще раз обратить внимание на эту фразу великого русского писателя из только что приведенного мною фрагмента его «Дневника писателя»: «.. .в нас как бы укрепилась с детства вера (из романов и из французских водевилей, я думаю), что всякий англичанин чудак и эксцентрик». А что, разве это наблюдение Достоевского ныне утратило свою актуальность? Отнюдь. Приведу для наглядности пример: пожалуйста, сравните два фильма о легендарном сыщике Шерлоке Холмсе советского и британского производства, и вы сразу увидите колоссальную разницу в нашем представлении об англичанах и их представлении о себе самих. Шерлок Холмс, изображенный актером Василием Борисовичем Ливановым, - это как раз тот самый «англичанин чудак и эксцентрик», а вот в исполнении британского актера Бенедикта Камбербэтча сыщик вовсе не чудак, а «высокофункциональный социопат». Таким образом, и наше внутреннее представление о себе совершенно точно не совпадает с представлением о нас в мире, равно как и наше представление об англичанах, французах, немцах совершенно не похоже на то, что они сами о себе думают. То, что я сейчас сказал, важно, если, конечно, вы хотите разобраться в том, почему те или иные наши действия в мире вызывают совершенно не ту реакцию, на которую мы рассчитывали. Впрочем, как я уже объяснил, это взаимно.

Влезть в чужую голову - это сложная задача. Влезть в чужую голову и манипулировать ею - это очень сложная задача. А вот влезть в голову чужого народа и манипулировать им - это архисложная задача. Но разве она не решаема? Разве в XX веке мы не видели массу примеров тому? Проявление неистовой любви немецкого народа к фюреру и нацистской идеологии - это ли не доказательство того, что влезть в голову своего народа возможно. Но также возможно манипулировать и другими. Любая отточенная идеология от коммунизма до радикального национализма способна стать экстерриториальной, если можно так выразиться, то есть ее ценностные ориентиры зажигают «путеводные звезды» для гигантских народных масс на различных континентах. Но есть и обратная сторона медали. Если государство -нация не участвует в реализации глобального идеологического проекта и упивается своей самодостаточностью, то в общении с другими нациями оно обязательно столкнется с непониманием и отчуждением. Возможно, в этом кроется разгадка сделанного Достоевским заключения об излишне деликатном отношении русских к Европе. Оно всегда порождало у иностранцев ложную уверенность в своем безусловном превосходстве над Россией. А ведь природа этой деликатности очевидна - мы просто не понимаем, с кем на самом деле имеем дело (прошу прощения за игру слов) в лице Европы и европейцев, а потому деликатничаем. Европа и европейцы нас тоже не понимают, а потому нашу деликатность воспринимают чуть ли не как лакейство и угодничество, что вызывает у них надменную реакцию на Россию и русских. В свою очередь эта надменность провоцирует гнев и раздражение у русских и России, что раскручивает дальше этот порочный круг, нет, не круг, а точнее - историческую спираль дальнейшего взаимного отчуждения России и Европы. Таким образом, основной причиной раскола Европы является историческое недопонимание и даже незнание друг друга, хотя в век Интернета это звучит странновато, но, надеюсь, в последующих главах я отвечу и на этот вопрос.

А вот что пишет о высокомерном отношении Европы к России замечательный русский философ и биолог Николай Яковлевич Данилевский. Его книга «Россия и Европа» вышла, страшно подумать, 150 (!) лет назад - в 1871 году, но, читая ее, угадываю совсем недавние для нас события:

«Вот уже с лишком тринадцать лет, как русское правительство совершенно изменило свою систему, совершило акт такого высокого либерализма, что даже совестно применять к нему это опошленное слово; русское дворянство выказало бескорыстие и великодушие, а массы русского народа - умеренность и незлобие примерные. С тех пор правительство продолжало действовать в том же духе. Одна либеральная реформа следовала за другою. На заграничные дела оно уже не оказывает никакого давления. И что же, переменилась ли хоть на волос Европа в отношении к России? <... > Смешны эти ухаживания за иностранцами с целью показать им Русь лицом, а через их посредство просветить и заставить прозреть заблуждающееся общественное мнение Европы. Дело в том, что Европа не признает нас своими. Она видит в России и в славянах вообще нечто ей чуждое, а вместе с тем такое, что не может служить для нее простым материалом, из которого она могла бы извлекать свои выгоды. Для этой несправедливости, для этой неприязненности Европы к России, сколько бы мы ни искали, мы не найдем причины в тех или других поступках России, вообще не найдем объяснения и ответа, основанного на фактах. Тут даже нет ничего сознательного, в чем бы Европа могла дать себе самой беспристрастный отчет. Причина явления лежит глубже. Она лежит в неизведанных глубинах тех племенных симпатий и антипатий, которые составляют инстинкт народов».[7]

Рискну поднять одну очень сложную и крайне актуальную тему - отношения между Украиной и Россией. Не кажется ли Вам, уважаемый читатель, что мы совершенно недооценили последствия более чем трех десятилетий пребывания украинского народа под влиянием идеологии радикального национализма и постоянной деградации всех связей с Россией - от культуры до промышленной кооперации? За это время на Украине выросло поколение людей, никогда не живших при СССР, не обладающих ни знанием, ни духом нашего единого славянства. Те наши соотечественники, что сохранили эти чувства и память о единой Родине, либо живут в российском Крыму, либо воюют с оружием в руках на Донбассе, либо еще до этих событий репатриировались в Россию, либо погибли от рук радикалов после вооруженного переворота 2014 года в Киеве. Многие из тех, кто до 2014 года был готов встречать русскую армию с цветами в руках, в полной мере испытали на себе эффект внушения толпы - из того самого эксперимента по социальной психологии, который нам показал Юлиан Семенович Семенов в юношеской образовательной передаче «Спор-клуб». Вот почему пропаганда «Русского мира» на освобожденных территориях Украины работает с большими изъянами. И мы еще долго будем бороться за лояльность этого украинского населения, пытаясь привить им свои национальные ценности. Это вовсе не означает, что Специальная военная операция на Украине должна быть пересмотрена. Как раз наоборот. Ее цели очевидны - снятие угрозы появления на наших западных границах агрессивного военного потенциала США и НАТО. Просто при этом не стоит всерьез рассчитывать на встречи с цветами. Ситуация за последние 30 лет зашла так далеко, что Украину надо не освобождать, а брать - как брали в 1944-1945 годах Будапешт, Вену и Берлин. И только после этого терпеливо заниматься «расколдованием» населения отвоеванных территорий, на что также может уйти не менее 30 лет.

Чтобы понять силу мировых транснациональных идеологий, вернемся в середину 1980-х годов. Тогда советское общество пребывало в состоянии политической девственности в ожидании немедленной благодати, коей Запад должен был наградить наш народ за примерное рвение к демократическому идеалу. То, что в Европе считалось всего лишь гипотезой, в России всегда принималось на веру без малейшего обсуждения. Любая европейская теория превращалась в России в аксиому, потом становилась мировоззренческой догмой, а затем и новой политической реальностью. Так было на Руси и в допетровские времена, и при Петре Великом, и в эпоху декабристов.

«Призрак бродит по Европе», - писали Карл Маркс и Фридрих Энгельс в своем «Манифесте» про бездомную коммунистическую идеологию, которую так и не захотел приютить у себя ни один европейский народ. Зато в России эта «нелегальная иммигрантка» быстро всех очаровала и стала полноправной хозяйкой на долгие десятилетия. Примерно то же самое произошло и в годы перестройки. Под лозунгом борьбы за «общечеловеческие ценности» руководство СССР капитулировало в зонах своего влияния в Юго-Восточной Азии, Латинской Америке, Африке, но главное - в Восточной Европе и на Ближнем и Среднем Востоке. Свою собственность в этих странах СССР бросил на разграбление, а своих друзей - на растерзание. Затем, под лозунгом борьбы за «новое мышление», СССР развалился сам.

До сих пор не могу понять, как советское руководство, санкционировавшее объединение германской нации, не только не получило заметных политических и материальных дивидендов (не личных, конечно), но и оставило свою страну в огромных долгах перед Западом. Как можно было верить на слово американцам, обещавшим, что объединенная Германия не войдет в состав НАТО, а сам альянс не будет расширяться на Восток? За результаты таких «переговоров» в любой другой стране таких начальников вздернули бы на ближайшем светофоре, но только не в России, где можно воровать и предавать и при этом рассчитывать не только на снисхождение, но и на почет и уважение.

За время работы в КМО СССР я смог дважды лично убедиться в том, что западные спецслужбы, практически не стесняясь, использовали «молодежные связи» для организации подрывной деятельности против двух федеративных государств - нашего и югославского.

Первый случай я наблюдал в августе 1989 года на «Всемирной молодежной встрече за свободу и демократию», которая проходила на обширных площадях промышленной выставки в Париже. Туда приехала гигантская делегация «советской молодежи», средний возраст которой, по моим расчетам, составлял не менее 45 лет. В ее состав «в духе времени», заметьте, по прямому поручению аппарата ЦК КПСС были включены представители националистических движений прибалтийских республик - народные фронты Латвии и Эстонии, а также литовский «Саюдис». Каково же было мое удивление, когда эти сукины дети, приехавшие в столицу Франции за счет СССР, в компании каких-то местных горлопанов тут же устроили у павильона нашей делегации митинг протеста против «советской оккупации Прибалтики». Несмотря на запрет Москвы втягиваться в публичное противостояние, я немедленно распорядился вышвырнуть этих иждивенцев из оплаченной нами гостиницы, а одного наиболее наглого латышского хама пинком спустил с лестницы. Однако британская делегация немедленно пригрела у себя этих оппортунистов, предоставив им возможность выступать на полуофициальных мероприятиях от имени «свободолюбивых балтийских государств».

Примерно то же самое, только в еще более циничной форме, творили западные спецслужбы с югославской делегацией, буквально разрывая ее на части и предоставляя словенцам, боснийцам и хорватам возможность организовать свои отдельные от Югославии «павильоны». Известно, что гражданские войны начинаются на ярмарках и рынках, вспыхивая на почве бытовой ссоры. Похоже, организаторы встречи и те, кто стоял за ними, об этом были прекрасно осведомлены.

Второй случай открытой игры западных спецслужб против единства СССР с использованием «молодежных связей» произошел на моих глазах буквально два месяца спустя. Я находился в командировке в Лондоне по приглашению Атлантической ассоциации молодых политических лидеров. По окончании семинара, оставшись допоздна в библиотеке штаб-квартиры Ассоциации, я стал невольным свидетелем оживленной беседы, которую вели люди в штатском с одним из секретарей ЦК комсомола Украины. Это даже была не беседа, а смесь вербовки с инструктажем на тему, как и когда украинцам надо покидать советскую «тюрьму народов» и что Запад их «в случае чего» в беде не оставит. Это была осень 1989 года, когда еще практически никому в здравом уме не приходила мысль о возможности скорого падения СССР и создания на его обломках ублюдочных порождений русофобии.

Планомерная обработка западными спецслужбами партийно-комсомольских кадров Прибалтики, Украины и закавказских республик шла вовсе не с целью вербовки в их среде «агентов влияния» или «пятой колонны» Запада. Это было не главное. ЦРУ к тому моменту уже застолбило серьезные позиции в кругу куда более влиятельных советских «шишек» - членов Политбюро, «убеленных благородной сединой» секретарей ЦК.

Западным спецслужбам требовалось «пушечное мясо» - молодежь, готовая к активным уличным действиям, способным раскачать СССР. Особо в этом деле усердствовали англичане. После так называемого августовского путча 1991 года меня стали активно приглашать на различные международные программы обучения «азам демократии». Организаторами этих «образовательных семинаров» выступали германские фонды Фридриха Эберта, Конрада Аденауэра, Ханнса Зайделя, а также британские тори. Последние прислали мне приглашение выступить осенью 1991 года на ежегодном съезде Консервативной партии в Блэкпуле на северо-западе Англии. Я воспользовался этим приглашением, давшим мне возможность провести ужин с Маргарет Тэтчер, за год до нашей встречи ушедшей в отставку с поста премьер -министра Великобритании. «Железную леди» интересовали детали событий 19-22 августа в Москве. Она вся светилась, искрилась, смакуя поражение своего «друга» Горбачева и провал его оппонентов из ГКЧП, и предвкушала будущую катастрофу Советского Союза. Познакомившись с моими взглядами поближе, западные «кураторы советской молодежи» вскоре свернули наше сотрудничество, тем не менее благодаря ему я сумел изнутри изучить технологию работы западников с молодыми политическими активистами России и других бывших советских республик. Участие в этих щедро финансируемых программах принимали сотни бывших советских юношей и девушек, многие из которых в итоге стали явными или тайными «агентами влияния» США, Великобритании и Германии. Поэтому, что бы мне ни говорили мои европейские и американские коллеги по совместной работе в Брюсселе, я знаю точно, что Запад приложил максимум изощренной подлости для развала СССР и разжигания в нем межнациональной розни.

Впрочем, в наши дни русофобия стала мейнстримом на Западе, и значимую роль в этом деле сыграл Голливуд. Помню, в канун нового 2009 года я посмотрел в Брюсселе фильм «Перевозчик-3», снятый по сценарию Люка Бессона и Роберта Марка Камена. Сюжет, как обычно, незамысловат, зато много мордобоя и бессмысленной жестокости. Однако вот что любопытно. Главная героиня фильма, некая украинская девушка (американская актриса русского происхождения Наталья Рудакова), доказывает возлюбленному свою неповторимость и национальную идентичность, демонстрируя голову и пышную грудь и заявляя, что, мол, в этих местах украинцы сильно отличаются от русских. Зачем эта глупость вошла в сюжет фильма? Зачем нужно было так провокационно политизировать обычный туповатый боевик? А может, ради этой сцены он и снимался?

Жаль, очень жаль, что Европа скорее посчитает «своими» африканцев или арабов, но только не русских. И это несмотря на то, что именно русский народ внес колоссальный вклад в развитие общеевропейской культуры и истории! Неужели Анкара и Тирана (столицы стран - членов НАТО) - более европейские города, чем Москва и Санкт-Петербург?

С другой стороны, если посмотреть на происходящее сейчас в Европе, то удивляться не стоит. Колоссальное нашествие нелегальной миграции, предание забвению собственных «исторических камней», безудержное расширение евроатлантических структур на юг и восток - это поистине самоубийство европейской культуры. Как могли европейские политики при подготовке проекта европейской конституции из-за ложного понимания термина «терпимость» пойти на то, чтобы вычеркнуть из текста упоминание о христианских корнях европейской цивилизации! Это прямое предательство будущего Европы! При всем моем уважении к исламу я бы все же не хотел, чтобы собор Парижской Богоматери ожидала судьба Софийского собора в Константинополе.

Европейские политики спокойно взирают на продолжающуюся деградацию культуры и искусства, на навязанный из -за океана культ тупой жестокости и исторического цинизма. В 2009 году в Европе настоящий ажиотаж публики вызвало появление на экране очередного «шедевра» Квентина Тарантино «Бесславные ублюдки». В этом фильме (да вы его наверняка смотрели!) группа американских головорезов еврейского происхождения беспощадно вырезает батальоны немцев, снимая со своих жертв скальпы. Затем они взрывают парижский кинотеатр с сидящими там Гитлером, Геббельсом, Борманом. Короче, не Красная армия, а эти «бесславные ублюдки» выиграли войну с Гитлером.

Когда психопат Тарантино берется за тему самой кровопролитной в истории Европы и мира войны, превращая ее в водевиль, - это еще полбеды. Но беда, когда этой мерзости стоя аплодируют брюссельские обыватели. Многие их отцы и деды в этой войне, поджав хвост, бесславно бежали от Вермахта, а мамаши и бабули обслуживали немецких солдат в борделях. Нынешнему поколению европейцев об этом вспоминать не хочется. Потому подобные фильмы являются сублимацией - своеобразной психологической защитой за позор родителей. Вместо того чтобы усвоить тяжелый урок поражения Европы от Гитлера и строить континент, где безопасность будет равной для всех проживающих на нем народов, нынешние европейцы предпочитают впитывать чушь о войне. Вот так правда о подвиге Красной армии и советского народа-освободителя замазывается бесславными ублюдками, переписывающими историю.

Современные европейские чиновники малообразованны и беспринципны. В новой европейской бюрократии вы не найдете людей, способных воспринимать единую Европу как глобальный цивилизационный проект. Налицо -вырождение целого поколения политиков. Де Голль, Аденауэр, Брандт... - это все осталось в прошлом. На смену им пришли мелкие людишки без роду и племени. Европейские политические пигмеи.

Впрочем, то же самое было и у нас. Мог ли комсомол - единственная в середине 1980-х годов всесоюзная политическая молодежная организация, насчитывавшая в своих рядах 25 миллионов девушек и юношей, имевшая огромные финансовые ресурсы и собственность, эффективно противостоять угрозе междоусобицы, способной разнести союзное государство в клочья? Нет, уже не мог. Республиканские ЦК комсомола были напичканы шовинистами -русофобами, а в Москве комсомольские активисты уже вовсю сколачивали свои первые капиталы. Именно в это время при Фрунзенском районном комитете ВЛКСМ был создан Центр научно-технического творчества молодежи (название-то какое!) во главе с Михаилом Ходорковским и Леонидом Невзлиным - без пяти минут олигархами. Старинные московские особняки, отобранные в 1917 году у бывших владельцев - дворян и фабрикантов - и переданные в распоряжение различных комитетов молодежных коммунистических организаций, с приходом к власти Бориса Ельцина незаметно приватизировались аппаратчиками под личные нужды и офисы своих банков и контор. При этом бывшие первые секретари этих многочисленных райкомов-горкомов, не меняя прежних кабинетов и длинноногих секретарш, становились «ударниками капиталистического труда». Доходы от хозяйственной деятельности собственных туристических агентств и многотиражных газет, ежемесячные добровольно-принудительные членские взносы миллионов рядовых комсомольцев - все это конвертировалось в твердую американскую валюту. Через будапештский офис Всемирной федерации демократической молодежи (молодежного «Коминтерна») и пражский офис Международного союза студентов эти деньги уводились из страны на счета ливанских банков и бесследно исчезали. Чуть позже на этих украденных комсомольских взносах разжиреет поколение новых русских, вылупившееся из скорлупы недавних комсомольских вожаков. Именно они «по остаточной совести» будут за гроши скупать экономику великой державы.

Я откровенно недолюбливал всю эту гнилую публику, которая, как свора шакалов, набросилась на наследство ВЛКСМ. Безыдейные циники, лжецы, латентные власовцы и клятвопреступники - такую смену подготовили себе древние ящеры Политбюро. Эти же мерзавцы составляли и «группу скандирования» словоохотливых «отцов перестройки». С такими «верными сынами» Отчизна срывалась в штопор.

В конце 1989 года мне настоятельно предложили вступить в КПСС. К тому времени я уже возглавлял ключевой в КМО СССР сектор международных организаций, отвечавший за работу с политическими интернационалами -Международным союзом молодых социалистов, Международной федерацией либеральной и радикальной молодежи, Международным союзом молодых христианских демократов и т. д. Руководитель такого направления - это серьезная номенклатурная должность, и занимать ее должен был член КПСС. Но я был категорически против. Возможно, раньше я, «как все», так бы и поступил, но к 1989 году я уже вполне разочаровался и в перестройке, и в Горбачеве, и в окружавших меня безыдейных «политрабочих». Я пришел в партком аппарата ЦК ВЛКСМ и сообщил о своем решении, а также о готовности уйти из КМО СССР, если мне будут чинить препятствия в работе. К тому времени я уже пользовался уважением в коллективе, считался хорошим специалистом в международных делах. В итоге мой вопрос был спущен на тормозах, и меня оставили в покое. Но вскоре случилось нечто такое, что заставило меня уволиться.

В КМО СССР существовала негласная традиция, согласно которой переговоры с участием «большого начальства» (секретарей ЦК ВЛКСМ) наши работники должны были обеспечивать самостоятельно, не прибегая к услугам профессиональных переводчиков. Это было вызвано не столько степенью откровенности беседы, сколько желанием подчеркнуть статус приема «на высоком уровне». Проблем даже с самым сложным переводом я не испытывал. Свободное владение испанским и французским языками было неотъемлемой частью моей профессии.

В этот раз я должен был переводить беседу делегации испанских социалистов с первым секретарем ЦК комсомола Виктором Мироненко, ранее работавшим во главе украинского комсомола. О Мироненко ходили слухи, что он - «большой демократ горбачевского разлива». Все шло как обычно, беседа уже близилась к концу, но вдруг наш комсомольский босс, как бы невзначай, решил в подтверждение своей мысли привести цитату из Евангелия от Матфея. Артистично закинув голову назад и прикрыв ладошкой глаза, отразившие секундный порыв глубоко верующего человека, он стал на память читать отрывок из Священного Писания.

Я был поражен. Я даже не мог себе представить, что среди этих прожженных бюрократов и циников можно встретить действительно тонкого, интеллигентного человека, да еще и ревнителя христианской веры. Кроме того, я был уязвлен, так как точно не ожидал такого оборота дела и не был готов идентично перевести евангельский текст.

Сообразив, что от Виктора Ивановича можно ждать и других сюрпризов, я перечитал Евангелие на всех доступных мне языках, чтобы в случае чего быстро сориентироваться по тексту и не подвести моего нового кумира. Я ждал нашей следующей встречи, я был готов расшибиться в лепешку, лишь бы мудрые слова и пламенная аргументация этого благородного человека могла дойти до помутненного сознания его иностранных собеседников и обратить их в нашу веру. Я вдруг почувствовал себя рыцарем, призванным моим сюзереном Ричардом Львиное Сердце отправиться в дальний крестовый поход в Палестину ради освобождения от неверных Гроба Господня.

Но очередной «облом» моих романтических чувств не заставил себя долго ждать. Нет, мой кумир по-прежнему звал меня, по-прежнему театрально вскидывал голову и закатывал полные слез глаза, и... по-прежнему цитировал один и тот же отрывок из Евангелия от Матфея. Библии он вовсе не читал, а фокус с Евангелием проделывал с целью личного «пиара». Кумир оказался обычным комсомольским плутом, одной из мертвых душ поздней советской партноменклатуры. Я был разочарован. Не желая более иметь дела с этими людьми, я решил сменить род деятельности.

Но только сейчас я понимаю: а может, это сам Господь дал мне опыт общения с Виктором Мироненко, чтобы заставить меня перечитать Евангелие сразу на трех европейских языках?

В 1990 году на должность первого секретаря ЦК ВЛКСМ пришел пермяк Владимир Зюкин. «Зюкины дети» - аппарат ленинского комсомола стал все более превращаться в коммерческую организацию, активизировался захват партийно-комсомольской собственности под будущие банки и офисы.

«Русь, куда ж несешься ты? дай ответ. Не дает ответа. Чудным звоном заливается колокольчик; гремит и становится ветром разорванный в куски воздух; летит мимо все, что ни есть на земле, и, косясь, постораниваются и дают ей дорогу другие народы и государства».

Так на лихой гоголевской русской тройке новые Чичиковы влетели в не менее лихие 90-е.

Преступление и наказание

Москва конца 1990-го - начала 1991 года напоминала мне город перед эвакуацией. Все закупали соль и муку, отправляли родителей и детей жить за город, искали новую, пусть даже не очень серьезную, но точно не прежнюю работу. Все трещало по швам. Никто не работал. Все слушали по радио прямое включение с заседаний союзного и российского Верховных Советов, где один демагог сменял на трибуне другого.

За время работы в КМО СССР я познакомился со многими депутатами молодого российского парламента. Здесь же, в стенах Верховного Совета, впервые была сформирована патриотическая оппозиция, получившая название «Российское народное собрание». Ее костяк представляла коалиция трех политических групп: Демократической партии России во главе с депутатом Николаем Травкиным, Российского христианско-демократического движения, которое возглавлял энергичный депутат и философ Виктор Аксючиц; и Конституционно-демократической партии (Партии народной свободы) Михаила Астафьева - депутата, как мы шутили, с характерным «ленинским прищуром».

В то время я увлекался политической историей дореволюционной России, искал исторические параллели между событиями эпохи последнего русского императора Николая II и перестройки, затеянной первым и последним советским президентом Михаилом Горбачевым. Особо интересовал меня вопрос: а была ли альтернатива большевизму, можно ли было удержать империю от гражданской бойни и распада, и кто мог бы выступить в 1910-1917 годы центром кристаллизации патриотических сил? Я знал, что мой прадед на посту начальника московской полиции сделал в то время много для сдерживания погромов и революционных настроений, но было очевидно, что усилиями спецслужб и всего репрессивного аппарата остановить надвигающуюся на страну катастрофу невозможно.

Наибольшие симпатии во мне вызывали лидеры Партии народной свободы (конституционные демократы) - интеллигенты либерально-консервативного толка, представленные такими яркими политиками, как Павел Милюков и Петр Струве. Перечитав массу литературы об истории конституционных демократов, подшивки газет того времени, всевозможные прокламации и прочую макулатуру и даже установив на свои деньги в уральском городе Перми памятную доску на доме, где родился Струве, я решил поближе познакомиться с только что восстановленной Конституционно-демократической партией и пришел на их партийное собрание.

Депутатская приемная Михаила Георгиевича Астафьева находилась в здании Дзержинского районного совета рядом со станцией метро «Проспект Мира».

Она представляла собой одну тесную комнату, едва вмещающую полтора десятка человек. Встретили меня приветливо, сразу предложили принять участие в беседе на тему, почему лидеру кадетов Милюкову накануне революции дали прозвище «Дарданелльский». Тема меня несколько смутила своей неактуальностью, но чудаки-энтузиасты, страстно обсуждавшие этот малозначимый исторический вопрос, вызывали симпатию. Конечно, мне было сразу очевидно, что попал я не на собрание серьезной политической партии, способной претендовать на власть, а на заседание краеведческого кружка. Но люди, сами люди, казались мне искренними и немного наивными патриотами. В сравнении с лицемерными руководителями ленинского комсомола мои новые знакомые в потертых костюмах и засаленных галстуках выглядели куда достойнее. На следующем заседании незамысловатого кадетского кружка я заявил, что хочу быть их товарищем. Я был тут же торжественно принят в члены этой крохотной партии, и все мы как истинно интеллигентные люди пошли обмыть это доброе дело в ближайшую пивную.

Приобретя за четыре года работы в КМО СССР полезный опыт организационной и пропагандистской работы, я решил использовать его на благо моей молодой партии. Вскоре у нас появились первые региональные отделения в Обнинске, Перми, Минске, Ленинграде (только через два года после описываемых событий северной столице России будет возвращено ее историческое название - Санкт-Петербург). Численность партии росла за счет налаженной работы местных ячеек. Стали собираться членские взносы, но для полноценного развертывания партийной работы этих малых денег, собранных с нищих «работников умственного труда», постоянно не хватало.

После КМО я ушел работать в Российско-Американский университет (РАУ), который создал и возглавил тогда еще относительно молодой старший научный сотрудник Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР и Дипломатической академии МИД СССР Алексей Подберезкин. С этим деятельным авантюристом, когда-то тоже работавшим в Комитете молодежных организаций, я познакомился во время одной из служебных командировок. Платили в РАУ по тем временам прилично. К Америке Российско-Американский университет имел примерно такое же отношение, какое имеет морская свинка к морям и свиньям. Правда, в руководстве РАУ было достаточно много ученых и ветеранов спецслужб, когда-то работавших на направлении «основного противника».

Университет занимался всем: открытием частных лицеев и салонов красоты, перепродажей чего-то кому-то и даже наблюдением за НЛО и так называемыми «контактерами» - странными дамами, приходившими в наш Центр изучения НЛО за справками для мужей, в которых нужно было скрепить печатью тот факт, что их случайные беременности произошли по вине коварных инопланетян.

В должности первого вице-президента РАУ по общественным связям я старался справляться со своими новыми обязанностями максимально быстро и на работе появляться как можно реже, проводя все свободное время в Верховном Совете, в штабе партии на Проспекте Мира или в поездках по регионам для создания новых ячеек. Половину своей зарплаты я, несмотря на протесты супруги, отдавал в кассу партии. Этих денег хватало на первое время.

Уже через полгода Конституционно-демократическая партия превратилась в заметную политическую силу. На наши съезды и публичные акции стали обращать внимание телевидение, общественность, западные посольства, депутатский корпус. Нас уже распознали в стане «Демократической России», собравшей в своих рядах всю муть того времени. Кого там только не было: шут и «профессиональный антифашист» Прошечкин, явно сбежавший из процедурной, депутат Глеб Якунин, носивший в качестве маскхалата рясу[8] попа , а также преподаватель исторического материализма и антикоммунист по совместительству с говорящей фамилией Бурбулис. На таких «бурбулисах» Борис Ельцин въехал во власть.

Все лето 1991 года между Горбачевым и Ельциным шли препирательства по поводу Союзного договора, а точнее - неприкрытая борьба за власть. Ради того, чтобы убрать с дороги президента СССР, Ельцин был готов убрать с дороги и сам СССР. В подельниках в этом гнусном деле недостатка у него не было.

Партийная номенклатура жаждала раздела великой страны, мечтала стать полноценной и единовластной наследницей ее огромного достояния. Руководители ЦК партии союзных республик поощряли махровую русофобию. В Прибалтике на центральных улицах и площадях маршировали неонацисты, ветераны латышских, эстонских и литовских «Ваффен СС». Горбачев метался, юлил, теряя контроль над властью и страной. Армия и верные присяге части МВД действовали по собственному усмотрению, на свой страх и риск, а осторожные чекисты потихоньку жгли секретные архивы. В Грузии, Армении и Азербайджане при прямом попустительстве партийных и государственных органов власти то и дело происходили захваты складов с оружием и постепенное вооружение все новых и новых отрядов боевиков. Через горные перевалы и тоннели оружие везли на Северный Кавказ. Все шло к большой войне на юге России. Начальство уже созрело для преступления, а народ еще не был готов к наказанию.

Регулярные, но малопродуктивные посиделки Горбачева с Ельциным и другими руководителями республик Союза ССР подходили к логическому концу. Пора было подписывать Союзный договор - правовой документ, на основе которого можно было хоть как-то сохранить союзное государство. Его текст измусолили настолько, что непонятно было вообще, на чем будет держаться хрупкое единство «обновленного Советского Союза». Тем не менее мы надеялись, что это «хоть что-то» даст временной выигрыш сторонникам сохранения единой государственности.

Вечером 18 августа 1991 года я по просьбе Астафьева дописывал дома статью о нашей позиции по вопросу сохранения СССР. Как сейчас помню, она начиналась так: «То, о чем так долго говорили российские конституционные демократы, свершилось. Союзный договор подписан!» Но утром 19 августа все уже было не так. По телевизору показывали лишь балет «Лебединое озеро» и время от времени зачитывали текст обращения ГКЧП - Государственного комитета по чрезвычайному положению, созданного этой ночью группой высших руководителей СССР, заявивших о необходимости сохранения Союза. В Москву входили танки. Что с Ельциным, никто не знал. Вроде бы его видели у здания Верховного Совета. Говорили, что он зачитал с броневика текст какой -то прокламации. Другие утверждали, что он переоделся в женское платье и сбежал в Финляндию. В общем, весь этот переворот выглядел сущим фарсом.

Если бы в составе «путчистов» - членов ГКЧП - нашелся хоть один по-настоящему мужественный и последовательный человек, он бы не стал дразнить уставших от слабой власти людей вводом в столицу тяжелой военной техники. На самом деле никто всерьез и не верил в готовность ГКЧП применить ее против гражданского населения. А вот что нужно было сделать в первую очередь, так это, не дожидаясь утра, арестовать Ельцина и все более-менее дееспособное его окружение. Взять их тепленькими в постели и отправить в пижамах в Лефортовскую тюрьму. Отстранить от власти перепуганного Горбачева, глотавшего под юбкой жены горсти валидола. Выступить с внятным призывом к нации, обратиться к ней за поддержкой действий власти по преодолению политического и экономического кризиса.

Да, общество хотело избавиться от вялых коммунистов, наивно полагая, что на смену им придет народная демократия, порядок и достаток. Тем не менее против уверенной в себе и авторитетной власти, имеющей четкий план вывода страны из смуты, ни один, даже самый отъявленный авантюрист, дергаться и бузить не стал бы. Но, как пел знаменитый русский бард Владимир Высоцкий, «настоящих буйных мало, вот и нету вожаков». Вместо того чтобы просчитать возможные и необходимые действия по наведению порядка, исправлению прежних ошибок, которые поставили СССР на край пропасти, ни на что не годные партийно-государственные трусы испугались собственной же тени.

В той ситуации, когда угроза уничтожения конституционного строя стала реальностью, любые шаги, вплоть до интернирования высших государственных руководителей СССР и РСФСР в лице Горбачева и Ельцина и нейтрализации наиболее агрессивных представителей их ближайшего окружения, не должны были считаться чрезмерными. Точечное насилие, примененное к злостным врагам страны, даже если они и пробрались на высший этаж ее власти, было бы абсолютно оправданно. Никто бы не решился осудить крепких духом людей, взявших на себя всю ответственность за сохранение конституционного строя и гражданского мира, если бы их действия были последовательными, понятными народу и максимально жесткими в отношении конкретных высокопоставленных предателей и изменников.

Но в рядах руководства КПСС настоящих мужчин уже давно не было. Тех идейных коммунистов, кто своим примером поднимал солдат в атаку, кто, будучи убежденным марксистом, действительно искренне верил в коммунистическую идею и был готов отдать жизнь ради спасения Советской Родины, в партийной номенклатуре Ельцина, Горбачева и Шеварднадзе не значилось. В юности я часто задавал себе вопрос, почему Советский Союз стал великой страной именно при Сталине, а после его смерти стал терять одну позицию за другой. Брежнев решил раскупорить северные сибирские запасы углеводородов и продавать их в огромных объемах на Запад. Однако именно в этот период Советский Союз начал ускоренно деградировать. Лидирующие позиции в мире по продаже нефти и газа и высокие места, занимаемые нашими олигархами в рейтинге самых богатых людей мира, никогда не вернут России статус сверхдержавы. Даже «скучающее» в шахтах ядерное оружие не прибавит нам славы и уважения в мире. Так в чем же секрет успеха Сталина? Секрет один -Иосиф Виссарионович не давал бюрократии воровать и подолгу засиживаться на хлебных местах. И это, пожалуй, главное достоинство его системы управления. Именно в этом следует искать объяснения его неугасающей популярности, особенно в наше время. Не хочу слыть политическим оракулом, но вот увидите: по мере того, как уйдут из жизни поколения тех, кто на своей шкуре испытал стальную хватку Сталина, когда умрут последние жертвы его репрессий и их ближайшие родственники, питающие понятное чувство мести, популярность этого советского кормчего будет только расти.

В августовском номере 2009 года международного ежемесячника «Совершенно секретно» я прочел интересную статью Владимира Воронова «Русские не сдаются», где автор описывает малоизвестные события Первой мировой войны. Позволю себе его процитировать:

«Армия Российской империи три года держала удар военной машины трех империй - Германской, Австро-Венгерской и Османской - на огромном фронте от Балтики до Черного моря. Царские генералы и их солдаты вглубь Отечества врага так и не пустили. Генералам приходилось отступать, но армия под их началом отходила дисциплинированно и организованно, только по приказу. Да и гражданское население старались на поругание врагу не оставлять, по возможности эвакуируя. «Антинародный царский режим» не додумался репрессировать семьи попавших в плен, а «угнетенные народы» не спешили переходить на сторону врага целыми армиями. Пленные не записывались в легионы, чтобы с оружием в руках воевать против собственной страны, подобно тому, как спустя четверть века это сделали сотни тысяч красноармейцев. И на стороне кайзера не воевал миллион русских добровольцев, не было власовцев. В 1914-м никому и в страшном сне не могло присниться, чтобы казаки сражались в германских рядах».

Да, я понимаю причины нынешней популярности Сталина, но не насаждаемый повсеместно страх и репрессии являются двигателями прогресса и гарантиями победы. Да и победы в той самой страшной войне мы добились страшной ценой, потому и война была страшная. Нельзя закатать народ в асфальт культа личности. Талант русского народа проявился и в том, что он переродил большевизм как радикальное и самое нетерпеливое проявление коммунистической идеологии, ассимилировал сталинский режим, приспособился к нему насколько, насколько это вообще было возможно, а потому и добился многого - несмотря на сталинские жесткие порядки.

Нет, я совсем не склонен занижать цену сталинизма, предъявленную русскому народу к оплате. Но то, что сейчас происходит с нашей «элитой общества», мне тоже не по нутру. Чем больше эту «элиту», ее иждивенчество, фальшивый «патриотизм» с георгиевской ленточкой на костюме Brioni, показной нигилизм и изощренные развлечения показывает наше телевидение, тем больше «сталинистов» становится в России и тем меньше наша воюющая на Украине армия будет связывать себя с этой буржуазией.

...Но вернусь в август 1991-го. В те уже ставшие историей дни безответственного гэкачепистского демарша я видел на улицах Москвы много самых разных людей. Не разбираясь в тонкостях политики и не подозревая, куда все катится, они инстинктивно признавали силу именно за харизматичным Ельциным. Широкие народные массы поверили в него и готовы были стать под его знамена. Многие из них искренне полагали, что российские власти - Ельцин и парламент России - сумеют вывести страну из смуты и сохранить Советский Союз. Уже с утра 19 августа защитники Верховного Совета РСФСР стали небольшими группами собираться вокруг его здания на Краснопресненской набережной. К вечеру их стало много, а на утро 20 августа сотни тысяч людей заполнили всю площадь между Домом Советов и парком Павлика Морозова.

Кого я там только ни встретил: и озабоченных активистов демократических движений, и заговорщически оглядывающихся депутатов, и бледных меланхоличных юношей, и возбужденных до крайности профессиональных зевак и ротозеев. Но основную массу составляли обычные граждане, уязвленные устроенными членами ГКЧП провокацией и фарсом, простые люди, разозленные очевидной трусостью и нерешительностью заговорщиков. Даже само официальное заявление о введении в стране чрезвычайного положения на 6 месяцев и отстранении от власти Горбачева они передоверили зачитать дикторше в новостях центрального телевидения. Стыдно было за них.

Кого я точно не встретил ни там, ни в других местах, так это моих старых знакомых - комсомольских пройдох. Никто из них так и не решился не только уйти в лес к партизанам, но даже хотя бы собраться и заявить во всеуслышание о своей особой позиции. Пропащие люди пропали совсем.

Узнав об обращении ГКЧП, я направился в Верховный Совет на поиски моих «конституционно-демократических» соратников. Российский парламент был пуст. Депутаты - эти «бескомпромиссные борцы за дело своих избирателей» -благоразумно решили отсидеться дома. И только то крыло здания, где находились рабочие кабинеты депутатов Аксючица и Астафьева, действительно напоминало пчелиный улей. Несмотря на неприязнь к Ельцину, мы призвали своих сторонников собраться у здания Верховного Совета РСФСР для организации бессрочного митинга против ГКЧП.

Этим вечером мы с женой и сыном решили переночевать в доме у моих родителей на улице Марины Расковой. Отец долго спорил со мной по поводу случившегося, признавал, что вице-президент СССР Янаев и его компания совершили трагическую ошибку, которая может стоить стране жизни, но категорически настаивал, чтобы я не вмешивался в эти «разборки». Я его не слышал и вскоре заперся в кабинете. К утру мне надо было написать проект заявления, с которым депутат Михаил Астафьев собирался от нашего имени выступать на митинге. Я тщательно подбирал слова, тем не менее текст получился излишне эмоциональным. В ту ночь я так и не смог сомкнуть глаз, словно предчувствуя, что на следующий день в моей жизни произойдут важные события.

Утром вокруг Дома Советов все кипело. Сложно сказать, сколько там собралось народа, но это были сотни тысяч. В условном месте мы встретились с Астафьевым. Я передал ему напечатанный ночью текст, и мы стали вместе пробираться через толпу к входу в здание. К моему удивлению, Михаила Георгиевича многие узнавали (о, что значит телевизор!) и, горячо приветствуя, пропускали все ближе и ближе к заветной цели - проходу в здание парламента, у которого уже образовалась плотная пробка из депутатов. Я устремился в проложенный Астафьевым коридор, стараясь не отставать от моего знаменитого товарища по партии.

Милиция еле справлялась с пропуском людей в здание Верховного Совета, отдавая предпочтение собственно депутатам и иностранной прессе. Отечественных журналистов стражи порядка почему-то не жаловали. «Представители древнейшей профессии» были вынуждены плотным кольцом окружить подъезд, бурно выражая свое негодование.

В кармане моей кожаной куртки по счастливой случайности оказалось удостоверение члена Московского международного пресс-клуба. Оно было давно просрочено, но я надеялся, что милиционеры в суматохе не обратят на это внимания, так как все надписи на этом журналистском пропуске были на английском языке. Несмотря на ажиотаж и толпу, вдавившую меня в подъезд, молодой лейтенант не торопился пропускать нас внутрь. Он пытался что-то прочесть в моем удостоверении, но я решил перехватить инициативу, дружески протянул ему руку для рукопожатия и сказал: «Merci!». Через мгновение я в роли «французского репортера» уже взбегал по лестнице на второй этаж, откуда открывался выход на просторный балкон Белого дома. За ночь его успели оборудовать под трибуну для выступлений «вождей революции». Они появились буквально через минуту - президент Ельцин, председатель Верховного Совета Хасбулатов, усатый вице-президент Руцкой. Через два года эти «вожди», не поделив власть, начнут грызть друг другу глотки и оставят на московском асфальте сотни кровавых луж от тел своих сторонников и просто случайных прохожих, попавших под жестокий огонь. Но сейчас, 20 августа 1991 года, они стояли вместе, а под ними гудело, колыхалось море людей.

На балконе было очень тесно, но я все равно старался пробраться поближе к микрофону. Ярчайшая страница русской смуты переворачивалась у меня на глазах, и я в свои 27 лет боялся упустить что-то важное. Вот ведущий митинга объявил Астафьева, и Михаил Георгиевич, протиснувшись к трибуне, прилип глазами к моему ночному тексту и старательно, с выражением, его зачитал. Я прислушался к реакции людей на площади. Народ встретил речь с одобрением. Впрочем, толпа приветствовала каждого оратора.



Поделиться книгой:

На главную
Назад