Помоги проекту - поделись книгой:
Иван тоже проснулся, вышел подышать воздухом и теперь замер у перил, озадаченный. Поначалу я не понял, что именно он имеет в виду, но потом прислушался: звук раздавался со стороны берега. Пение, которое Царёв принял за стон, становилось всё громче — мы приближались к его источнику.
— Обычное дело, — сказал я. — Бурлаки. Тянут баржу вверх по течению.
Он смотрел на несколько десятков мужиков, впряженных в постромки и медленно бредущих вдоль песчаного берега. Они тянули баржу, груженную углем, тяжко ступая, и мерно ухали, помогая себе держать шаг.
— Но почему… — удивился Иван. — Зачем они это делают? Есть же буксиры, тракторы, ломовые лошади, например…
— Есть, — кивнул я. — Но и они тоже — есть. Взгляни на берег — где здесь пройдет трактор? Или ломовая лошадь? Уровень воды в Итиле ближе к устью постоянно меняется, и бечевник — тропа для буксировки судна — может быть только временным. По песку и гальке.
— Но паровые двигатели…
— Бурлаки экономичнее. Вместо топлива расходуют продовольствие, а в этих местах хлеба и баранины гораздо больше, чем угля или нефти. Да и нет пока в Империи такого количества двигателей, чтобы обеспечить весь речной трафик буксирами на паровой или дизельной тяге…
— Значит, нужно строить заводы по производству этих самых двигателей, — решительно рубанул ладонью по воздуху он. — Это какое-то средневековье! Только надсмотрщика с плеткой не хватает… Дикость. И завывают так… Мороз по коже!
— На одном Итиле около трехсот или четырехсот тысяч бурлаков. Ты думаешь, просто будет переучить их на рабочих по производству деталей для двигателей? Да они проклянут того, кто попытается это сделать! Зачем им это нужно — в корне менять свою жизнь? Какая у них мотивация? В удачный сезон бурлак на Итиле зарабатывает столько же, сколько клерк средней руки в том же Бринёве! И это при том, что большая часть речного трафика приходится на время, свободное от сельского хозяйства — чем не приработок для поселян?
— И что — ничего не делать? — удивился Царёв.
— С этими-то? — пароход как раз приблизился к ватаге бурлаков. — Пожалуй, что и ничего.
Крепкие мужики в справной одежде, прочной обуви, удобных головных уборах тянули баржу по узкой полоске земли между обрывистым берегом и речной водой. Они протяжно пели, помогая себе в работе. Командовал бурлаками седой, битый жизнью старикан, также впряженный в лямку. И никаких плетей!
— Они не кажутся забитыми или угнетенными, да? Это их жизнь и их ниша. Что с ними сделаешь? А вот с их детьми… — рассеянно проговорил я.
Лицо Ивана просветлело:
— Не стоит ставить всё с ног на голову, потому что Императору не понравилась песня, да? — он напряженно думал, как будто высчитывая что-то. — Если поддерживать оптимальные темпы индустриализации и повышения уровня грамотности в регионе, создавать новые рабочие места для подрастающих крестьянских детей в сельском хозяйстве и промышленности одновременно с модернизацией речного флота, тогда…
Мне казалось, в глазах у него мелькают столбики цифр, пальцы Царёва выводили на перилах какие-то каракули. На несколько мгновений он закрыл глаза, а потом широко распахнул их:
— Так, насколько я могу судить, через десять-двенадцать лет мы сможем превратить бурлачество в элемент фольклора, избавиться от него как от экономического явления. И когда мне будет тридцать, я смогу спокойно путешествовать по Итилю и не слышать эти стоны. В конце концов — Император я или нет? Могу себе позволить слушать музыку, которую хочу?
— А чем вам песня не нравится-то? — удивился я.
Интересные у него, однако, методы работы с репертуаром народных песенных коллективов…
— Ну, не нравится — и всё! — буркнул юноша, развернулся и пошел в каюту.
Я прислушался к протяжному хору хриплых мужских голосов:
— Раздавалось с берега в такт тяжелым шагам бурлаков.
Саркел когда-то давно, в незапамятные времена принадлежал башибузукам. Но власть кочевников на этих землях никогда не была прочной. Постепенно трудолюбивые землепашцы с севера под охраной государевых войск отвоевывали у степи версту за верстой, двигались на юг, сначала сделав рубежом Империи Итиль, а потом — горы Кафа. Степь — распахали, по реке пошли корабли, город обзавелся постоянным населением и теперь считался одним из крупнейших торговых и промышленных центров страны. Потомки местных племен башибузуков давным-давно были ассимилированы и считали себя точно такими же имперцами, как и правнуки землепашцев-первопроходцев. Плавильный котел гигантского государства перемолол их и смешал до однородной массы, наделив жителей Саркела чуть более смуглой кожей, выразительными бровями и ресницами. Именно они, эти пассионарные полукровки, стояли в первых рядах покорителей Кафа, они водружали имперское черное знамя с белым орлом над башнями Эвксины и приводили к покорности уже моих предков.
Такова Империя. Имперцы врываются в кишлаки и аулы, разрушают сакли, невольничьи рынки, караван-сараи и капища Ваала с кровавыми жертвенниками, оставляя после себя лишь библиотеки, школы, больницы, промышленные предприятия и железные дороги… А то, что не могут сделать имперский солдат и имперский инженер сразу — заканчивают имперская школа и церковь за следующие лет двадцать.
Справедливости ради — в Эвксине никогда Ваалу не поклонялись. Дорогой друг Тесфайе сказал бы про эвксинцев, что они — люди Джа. Да и история Эвксинского государства имеет корни куда как более древние, чем вся родословная нынешнего Императора. Но это так — потешить самолюбие маленького гордого народа, который кичился остатками национальной идентичности и мнимой автономией в составе Империи.
— Шеф! Нам куда? — голос Ивана отвлек меня от нахлынувших мыслей о судьбах народов и вернул к суровой действительности. — Какие у нас тут планы?
— Планы? Ищем пролетку, снимаем гостиницу… Ты как к джазу относишься?
— К джазу? Я больше классическую музыку люблю, — признался Царёв. — Ну, и кадрили всякие, галопы, джиги. В Варзуге во вкус вошел. А что не так с джазом?
— Да тут приезжает одна мировая знаменитость, не хочешь на концерт сходить?
Иван понял, что в моем вопросе было двойное дно, однако пожал плечами с деланным безразличием:
— Можно и на джаз сходить. Культурный досуг!
Транспорт нашел нас самостоятельно. Таксист в вязаной шапочке, заросший по самые глаза густой коричневой бородой, видимо, припозднился. Всех пассажиров расхватали его более удачливые коллеги, а этот, на ходу дожевывая огромный калач, махал нам рукой:
— Поехали, господа! Поехали! Довезу куда надо!
— Главпочтамт городской. А потом — дешевое жилье, — сказал я.
— Всё знаю, всё рядом! — и принялся энергично манить нас за собой.
Он активно шлепал ногами в босоножках по тротуару, рукава его просторной рубахи и свободные шаровары так и развевались по ветру.
— Меня Федот зовут, — сказал он. — А внешнего вида машины вы не бойтесь, она у меня надежная.
Стоит ли говорить о том, что надежная машина оказалась ржавой колымагой? Она тарахтела и тряслась, и, казалось, сейчас развалится. Клубы черного дыма вырывались из выхлопной трубы, которая торчала над покосившейся крышей чудовищного автомобиля, из-под капота раздавалось жуткое рычание, подобное рёву раненого медведя-шатуна. В потрепанном и изгвазданном салоне жутко воняло — горючим, алкоголем и еще чем-то приторно сладким. Вел Федот ужасно — быстро разгонялся, резко тормозил, на поворотах его заносило, и матерился он нещадно, по чем свет стоит проклиная остальных участников дорожного движения.
Он остановился у входа в какой-то сквер и ткнул пальцем сначала в вывеску почты, а потом — в сторону какой-то подворотни с аркой. На арке имелась надпись: «Д
— Федот, — сказал я, — ваша машина нам, возможно, еще потребуется. Где вас можно будет найти?
— Завсегда у пристани! — он принял деньги. — Обращайтесь, господа!
Царёв с зеленым лицом вывалился из транспорта:
— Никогда… Никогда меня в авто не тошнило, и морской болезни не было, но это… Это чудовищно! За каким чертом, шеф, нам может еще раз понадобиться этот монстр?
— Как думаешь, если мы будем перемещаться на нем по городу, запомнят нас или шушпанцер Федота?
— Однако!.. — задумался Иван. — Но с запахом ему нужно что-то делать.
На Главпочтамте меня ждала телеграмма от Ротмистра.
Жив, чертяка, наш заговоренный Феликс. Суету наводит, на уши всех ставит… Свобода действий, значит? А сразу почему нельзя было все откровенно рассказать? И про готовящееся покушение они наверняка знали, но заигрались, проворонили! Сейчас наверняка чисткой рядов опять занялись, носами землю роют! Но про джаз — ни слова. Может — не понял, а может — не поверил. В конце концов, товарищ Саламандра — хищница матерая, там и алиби, и легенда, всё будет — комар носа не подточит! Ветераны? Привлечет кого-то из наших общих знакомых для связи со мной? Отличный ход, тот же Дыбенко был бы в таком деле просто незаменим. А «двигайся к цели» — это значит, что путешествие в Шемахань продолжается…
Царёв в это время читал «Курьер», привалившись плечом к стене.
— Смотри что пишут, — сказал он. — Императора прооперировали, состояние стабильно тяжелое. По всей стране — молебны о здравии. Дела!
— Как думаешь, выживет? — спросил я его и по-дурацки хохотнул.
Иван ощупал себя, закатил глаза, как будто прислушиваясь к внутренним ощущениям и сказал:
— Думаю, шеф, за исключением смерти от голода и жажды, Его Величеству мало что угрожает.
— Тогда — вперед, друг мой, в «дИшОвые нУмера», а потом — искать обед!
На удивление — в «нУмерах» было даже чисто. Комнатки крохотные, но — две кровати, стол, стул, гвозди, вбитые в стенувместо крючков. Замок и засов на двери. Большой сундук, гигантский — опять же с замком — для вещей.
— Посуточно или за неделю оплатите? — уточнил совсем юный портье.
— Посуточно. Ванная, душ — что-то такое есть?
— Душевая в конце коридора, — он замялся. — Ночью туда лучше не ходить… Вообще, лучше ночью из номера не выходить, если проблемы не нужны. Ой, хозяин меня убьет за то, что я это вам говорю. Клиентов отпугиваю…
— А мы пуганые, не переживай. И хозяину твоему ничего не скажем.
Портье покосился сначала на разбитую физиономию Царева, потом — на мою орденскую ленту и понятливо кивнул. Всё-таки кавалер Серебряного креста — это особый статус и особое отношение. Ну, и лихая рожа — тоже.
— И в сундуке ничего ценного не оставляйте. Одежду не украдут, саквояжи и пайку — тоже, а что поменьше да подороже — как пить дать стибрят! — дал еще один добрый совет этот работник сферы услуг.
Габаритное и неудобное имущество, которое, по словам этого ответственного работника, красть не будут, мы сложили в сундук. Наверх я положил гранату — обычную протекторатскую «колотушку» с выкрученным запалом. Запал спрятал под матрас — а то мало ли… Такой сюрприз должен был прочистить мозги любителям пошарить в чужих вещах.
На рекогносцировку отправились в кафе рядом с Филармонией, где должна была завтра выступать Изабелла Ли и ее джаз-банд. Кафе называлось «Каркассон» и там предлагали руссильонскую и арелатскую кухню. Суп эскаливадо, хлеб с помидорами, колбаски фуэт — никогда не пробовал ничего подобного, оказалось питательно и вкусно.
— Этот джаз-банд — матерые анархисты, — пояснял я Царёву. — Террористы чистой воды. Для них человека прикончить — плевое дело. Более того — накануне взрыва дворца и нашего с тобой побега у них был концерт в Аркаиме…
— Так это они? — Иван отламывал огромные куски «кока де рекапте» — лепешки с овощами и колбасой— и макал в соус из чеснока и оливкового масла. — Они меня хотели убить?
Это совершенно не портило ему настроения. Его уже пытались лишить жизни много раз — сначала заговорщики во время переворота, потом — лоялисты в концлагере, потом… Сколько покушений предотвратили преторианцы, лейб-гвардия и спецслужбы? Больше дюжины — точно. Кое-кого из убийц он даже обезвредил сам, например — во время праздника в кадетском училище, которое навестил с подарками. Вывихнул руку и обрушил на пол одного из молодых преподавателей, кинувшегося на него с ножом. То ли скрытый лоялист, то ли просто чокнутый оказался, Бог знает. Так что поход на концерт к анархистам Царёва не смущал.
— Скорее всего. А если и нет — Саламандра… То есть — Изабелла Ли — наверняка будет знать, кто именно. Она у Шельги на хорошем счету. На Сипанге — можно сказать, фигура номер один!
— Шельга — это который председатель Интернационала и глава какой-то пиратской республики? Я читал доклад по нему, он же из уполномоченных, да?
— Точно! Именно он. Бунты в рабочих кварталах городов Сипанги — его рук дело. Вынудил даже правительство пойти на переговоры — анархисты там теперь официальная политическая сила, подмяли под себя профсоюзы, вынудили принять прогрессивное рабочее законодательство…
— Там еще этот, как его… Усатый человек со страшными глазами! Уткин? — продолжая жевать коку с соусом, уточнил Иван.
— Гусев! — мой ассистент, оказывается, был даже в курсе дел, настолько далеких от нашей необъятной родины. — Действительно — жуткий тип. Они там надоили кучу денег с «жирных котов», и спонсируют дочерние партии по всему миру. К каждой стране — индивидуальный подход… Где-то на выборы идут, где-то берут под контроль улицу, в других местах — занимаются диверсиями и саботажем.
— Раубаль на этой волне к власти и пришел, — Царёв потянулся за стаканом, в котором плескался тинто ди верано — освежающий напиток из вина, содовой, льда и лимона. — Обвинил их в поджоге здания Капитула анархистов, вывел на улицы своих сторонников-кнехтов… Люди были напуганы, а наш талантливый художник из Виндобоны — единственный, кто указал на виновника и сделал хоть что-то. Тут анархисты просчитались.
— Просчитались. Алоиза всерьез никто не воспринимал, — мы отвлеклись от темы, но кто может быть более интересным собеседником, если речь идет о глобальной политике, чем правитель одной шестой части мира? — Я тоже, если честно. Ну, кто он в конце концов такой? Ну да, он из Ордена, но — кто считает кнехтов за самостоятельную силу? Когда в последний раз кнехт становился Великим Магистром? Усики еще эти… Рисует, кстати, неплохо, говорят. И знаете что? Я могу понять его реваншизм и желание изменить условия мира с Альянсом и их союзниками, прекратить выплаты по репарациям, но этот его пунктик по поводу финикийцев… Сумасшедший дом. Какая-то детская травма?
Царёв вытер руки салфеткой:
— Вы меня совсем не слушали, шеф. За это его и полюбили тевтоны — он показал им виноватых. Тех, на ком можно выместить горечь поражения, за чей счет можно поживиться. Анархисты, финикийцы… Скоро он разорвет мирный договор и примется наращивать армию. Алоиз Раубаль — очень опасный человек. Я говорил с дедушкой — Артур Николаевич считает, что до новой Великой Войны осталось лет десять, много — пятнадцать. Протекторат, и все, кого они подомнут, против Альянса и Арелата с Руссильоном, возможно — Сипанги. Задача Империи — сохранить нейтралитет во всем этом кошмаре… И сделать так, чтобы по Итилю ходили пароходы, а не бурлаки…
— А вы… Хм! Нейтралитет и не участие в военных союзах — это ведь ваша официальная доктрина… Манифест после коронации и всё такое… — шестеренки в моей голове крутились с бешеной скоростью. — И Наталю мы помогали только косвенно — Легион — это ведь не танковая армия и не пехотный корпус…
— Да, да, да и многие в правительстве и Сенате считали такое мое решение ошибочным! Заключить официальный союз, поддержать Конгрегацию против лаймов и их прихлебателей… Знаете, что президент Грэй месяц назад подал заявку на вступление в Альянс?
— Проклятье, — сказал я. — Как думаете, долго бы продержался нейтралитет Империи после того, как всем стало бы известно, что вас убили анархисты? Те самые, которые до этого пытались подорвать изнутри могущество Тевтонского Ордена, имеют огромную популярность на Сипанге и чуть ли не официально лобызаются с президентом Грэем? Тем самым Грэем, который месяц назад подал заявку на вступление в Альянс, под крылышко лаймов?
Царёв даже жевать перестал:
— Погодите-ка! — сказал он. — Под таким углом я на всё это и не смотрел.
— Кошмар, правда? — залпом выпив весь свой тинто ди верано, я встал и одернул китель. — Нужно перехватить Изабеллу Ли до концерта. Не одного меня тут играют в темную.
VII ТОВАРИЩ САЛАМАНДРА
Я и не знал, что в Саркеле так много любителей джаза. Огромная толпа осаждала Филармонию, тщетно надеясь пробиться внутрь, хоть одним глазком поглядеть на заморское диво — Изабеллу Ли, золотой голос Сипанги.
Меня не интересовали места в зале, мне нужно было за кулисы, и потому после кафе «Каркассон» мы с Царёвым ошивались некоторое время в скверике у этого храма музыки, выискивая жертву. Он нашелся — тот самый седой деловитый мужичок в потертом рабочем фартуке, с цигаркой в зубах. Иногда его зовут Петрович, иногда — Кузьмич, иногда — Николаич, но он совершенно точно имеется в каждом подобном учреждении и является незаменимым специалистом. Там подкрутить, здесь приколотить — Филармония рухнет без такого человека.
И обычно такой человек не против подзаработать, тем более, если от этого никому не будет вреда. Ну что плохого может случиться, если он пропустит за кулисы журналиста и фотографа, да еще и аккредитованого Имперским географическим обществом?
— Только, значицца, в неглиже артисток не фотографировать, и бардак в подсобке — тоже, — погрозил он пальцем, пряча купюру в карман и поправляя картуз.
Так что в назначенный час я и Царёв просто обогнули всю толпу саркельцев и гостей города у парадного входа и постучали в небольшую дверку цокольного этажа. Прямо в лицо мне вылетело облачко табачного дыма, и хриплый голос произнес:
— Давайте-давайте, значицца, пока тихо…
Мы прошли в пыльный полумрак закулисья. Как и многие старорежимные постройки, Филармония была разгромлена при Ассамблеях, а теперь, при Новой Империи, восстановили фасад и зрительный зал. Внутри, там, где не видит публика, всё пребывало в совершенно раздолбанном состоянии. В паркете пола не хватало дощечек, из балок торчали гвозди, одна из труб текла сквозь пропитанную жидким стеклом тряпку в подставленное под нее ржавое ведро.
— Отменно, — сказал я. — Обстановочка у вас.
— Фотографировать не смейте! — погрозил пальцем наш проводник.
— А то что — Император увидит? — не сдержался Царёв.
— Ты Императора не трожь! — нахмурился театральный работник. — За такое можно и в зубы! Величество, болезный, за нас страдает, а ты…
Брови Ивана поползли вверх, но он ничего не сказал.
— Там — гримерки, у этих дверей ждите, никуда не лезьте до конца выступления… Вон, слышите — она уже орёт, значицца, надрывается, как баба на сносях, Изабелла ваша. Сорок минут надрываться будет, потом уже, может, и уломаете ее на это, как его… Энтервю! Она до денег шибко падкая, значицца, ей мэрия отвалила за концерт многие тыщщи!
Как будто он сам до денег был не падкий.
Поделиться книгой: