Помоги проекту - поделись книгой:
Жизни немёртвых важны
Глава первая. Камбэк
Не чувствую почти ничего.
Лишь тусклый свет пробивается через закрытые веки. Тело будто не моё, даже не ватное, а именно будто чужое. Это бесчувствие лишь отдалённо напоминает то, что возникает при затекании конечности.
«Затекание», — повляется у меня в голове мысль. — «Одно, сука твою мать, сплошное затекание на всё тело».
А ещё холод и ощущение, будто всё, что сейчас происходит, происходит не со мной. Где же я это читал?
Точно, в учебнике по некромантии. И таким образом там описывали ощущения, испытываемые поднятыми мертвецами. Это значит, что я, всё-таки, сдох.
Но как я сдох? Ах, да, я сдох по собственному желанию, приказав ввести мне смертельную инъекцию, содержащую в себе особый коктейль из лекарственных средств. Причины были связаны с судьбой или с чем-то ещё…
Нет. Не с судьбой, а с Судьбой. Эта подлая сука, которую простые смертные наделяют различным благородным содержанием, собиралась покончить со мной. Причём, как бы я ни крутился и как бы ни изворачивался, всё было заранее предрешено. И то, что я сейчас лежу неизвестно где и не чувствую почти ничего — это тоже входит во вселенский план Судьбы.
Сейчас, абсолютно абстрагированный от чувств и эмоций, я могу оценить наше с ней «противостояние» как насквозь бесперспективное и заведомо обречённое на провал. Потому что нельзя одолеть сущность, уже давно знающую абсолютно всё, что произойдёт даже через тысячу или десять тысяч лет. Да чего мелочиться-то? Судьба знает, что будет вплоть до самого момента смерти Вселенной.
Но я, благодаря собственной смерти, вышел из этого круговорота дерьма в природе. Только большой вопрос, в каком виде я из него вышел…
Чтобы открыть глаза, потребовалось приложить серьёзное физическое и волевое усилие. Сначала пришлось вспомнить, как именно надо открывать глаза, затем подавить нежелание деятельности, а уже после этого начать подавать усилие на ответственные мышцы.
Глаза не желали видеть ничего, поэтому никак не фокусировались, давая мутную картинку. Если верить этой картинке, то я в некоем сером помещении, вероятно, из камня или бетона, слабый свет исходит откуда-то справа, но голову я повернуть ещё не могу.
Попытка повернуть голову вызвала слабые судороги где-то внизу. Раздался звук разбивающейся стеклянной бутылки. Видимо, задел что-то рукой, но сам не почувствовал ни касания, ни движения руки.
Если придётся существовать с таким уровнем чувств, то моя нежизнь будет не сахар, а полное дерьмо.
А, нет, я начинаю что-то чувствовать. Правая рука, сбившая бутылку или что там было стеклянное, стрельнула в мозг лёгким, едва ощутимым, импульсом боли, отразившимся в каждой нервной клетке по пути следования. Правда, всё это было настолько слабо, что я пропустил большую часть.
Теперь, когда я понял, что чувствительность медленно возвращается в моё безальтернативно дохлое тело, пора разводить неживую активность.
Пытаюсь напрячь мышцы шеи, чтобы потом было легче повернуть голову, но мне удаётся лишь изменить мимику на лице, на ту, что обычно сопровождает нечеловеческие усилия. Впрочем, совсем бессмысленным это действие не стало, потому что нервные импульсы от рецепторов на мимических мышцах отразили нервный сигнал и в шейный отдел тоже, пробудив часть мышц от мёртвого застоя.
Вторая попытка повернуть голову увенчалась успехом, причём ошеломительным: смещение головы вызвало всеобщий шквал нервных импульсов, начавших расходиться по всему телу, с головы до пят. Живым меня это не сделало, но чувствовать я начал лучше.
Отвлёкшись от смакования пусть и блеклых, но ощущений, я сфокусировался на глазах и увидел, что справа от меня стоит каменная тумба, на которой лежат бутылочки с различным содержимым, а также стоит некий факел, горящий тихим и ровным огнём. Не видел ничего подобного доселе, но сейчас не время изумляться и задумчиво чесать яйца.
Над каменной тумбой, на пару десятков сантиметров выше горлышка самой длинной из бутылок, висел портрет. Мой, блядь, портрет.
Там изображён я, в довольно реалистичном стиле, кстати, сидящий на бревне у костра, в своей любимой футболке «Metallica», в джинсах с обитым никелированным железом ремнём, в кроссовках «Дотерпиллар». Я улыбаюсь, указываю куда-то в сторону рукой и явно что-то объясняю кому-то. А кто-то — это Волобуев, Скучной, Нудной, Сухой, Гнетая и Ворлунд. А за плечом у меня стоят улыбающиеся Алексей Комнин с дочерью, Анной Комниной.
Волобуев и Ко сидят на соседнем бревне, облачённые в латные доспехи, что смотрится несколько неуместно, и слушают мою навеки застывшую речь подчёркнуто внимательно — неизвестный художник сумел передать это прямо-таки наглядно.
Комнин с дочерью выглядят тут не как ученики, а как друзья или типа того.
Странная хрень, надо сказать…
Поднимаю обе руки и пытаюсь встать. Тут, откуда-то из позвоночника, стреляет вспышкой мощнейшего нервного импульса, который, если сравнивать его с предыдущим, был сродни ядерному взрыву на фоне дешёвой новогодней петарды.
— Х-р-рх… — издало моё горло вместо матерного выкрика.
Было по-настоящему больно. Настолько, что на миг заставило меня забыть об этом ужасном ощущении приключившегося пиздеца.
В обмен на такой спецэффект тело будто стало чуть живее. Мимические мышцы активно заиграли, немо транслируя окружающему миру всю гамму испытываемых мною чувств. Руки и ноги задрыгались, разбрасывая вокруг пустые бутылки. А дрыгались они потому, что мне, блядь, больно!
Жизнь дерьмо, а потом мы умираем — давно известная мне истина, но то, что после этого снова начинается дерьмо, я даже не подозревал.
Болевые ощущения, достигшие пика вечность и пятнадцать секунд назад, начали понемногу слабеть. Надо отлежаться, пока раскаляющиеся нервы не отпустят моё мучительно мёртвое тело. Да, надо отлежаться.
— Вот твоё золото, некромантка.
На стол из кое-как обструганных досок лёг кожаный кошель с приятно звякнувшим содержимым.
Положил его неприятной внешности тип, одетый в замызганную и запыленную котту, поверх которой кто-то нашил фрагменты кольчужного полотна. Сомнительная защита от чего-либо, но всё же лучше, чем совсем ничто.
Лицо его заплыло от неумеренного пьянства, ещё он жирный, что есть признак состоятельности, хотя Алексей как-то говорил, что в его родном мире жировые запасы на теле — это лишь признак неправильного питания…
Тем не менее, работать с ним пришлось, потому что у него были деньги и проблема. Теперь нет ни проблемы, ни денег.
— Они страдали? — спросил этот неприятный тип.
— До сих пор страдают, — недобро усмехнулась Эстрид и дала знак.
Её немёртвые воины расступились и открыли вид на группу её новых «подопечных». Все, как один, крепкие германцы — Эстрид была рада, что ей удалось захватить их в относительной целостности. Ритуалы поднятия, хорошие итоговые характеристики — предприятие получилось даже выгоднее, чем она предполагала изначально.
Эти бедолаги обитали в укреплённом лагере, что стоял в двадцати милях от города Толбиак. Но вчера ночью их судьба была решена и они умерли.
— Ты обещала, что убьёшь их мучительно! — возмутился неприятный тип. — А это…
— Каждый миг их нынешнего существования — страдание, — спокойно ответила некромистресс, как её называл Алексей. — Они получили по заслугам, поэтому можешь быть спокоен. Чтобы тебе было понятнее: считай, что они попали в вечное рабство, из которого невозможно сбежать иначе, как через насильственное упокоение.
— Насиль… как-как? — не понял наниматель, теперь уже бывший.
— Пока не убьют, они будут служить мне, — пояснила Эстрид. — Работать, когда я скажу, убивать, когда я скажу, и умирать, когда мне это потребуется.
— А они теперь работящие, да? — усмехнулся тип. — Сколько хочешь за них?
— Они не продаются, — вздохнула некромистресс. — Потому что мне они нужнее. На этом наш разговор окончен. Ты получил, что хотел, я получила, что хотела. Больше нас ничего не связывает.
— Ты так и не спросила, что они натворили… — произнёс бывший наниматель.
— Потому что мне плевать, — ответила Эстрид и встала из-за стола.
Это долгий путь. Приходится задерживаться, чтобы пополнять припасы, зарабатывать деньги, которые всё-таки нужны на содержание своего небольшого отряда мертвецов. Но она упорно продвигалась к своей старой Родине, к родному городу, чтобы получить своё и… уйти от прошлого.
Усмирить своё немёртвое тело было сложновато, потому что оно будто жило своей жизнью, яркой и самобытной. Прилагаю волевое усилие и заставляю успокоиться сначала руки, а затем и ноги. Мышцы туловища и лица — хрен с ними, пусть мандражируют.
Думаю, надо бы начать, наконец-таки, дышать, но потом задаюсь вопросом: «А зачем?»
А для приличия, чтобы не пугать живых. Ладно, приступим.
Первый вдох, несмотря на то, что грудная клетка вздыбилась, прошёл без каких-либо ощущений, но с хриплым звуком. В глотке что-то мешало свободному проходу воздуха, но это, пока что, не устранить. И вообще, чего это я сфокусировался на, далеко не первостепенном по важности, дыхании?
«Потому что адски не хочу вставать», — посмотрел я правде в глаза. — «Ещё пять минуточек, мамуля! Ха-ха!»
Вставать надо, потому что забытье, пусть приятно, пусть спокойно, но не выход. Рано или поздно, но надо будет брать себя в руки и идти дальше. Чтобы начать свою многообещающую нежизнь. Так какого хрена не сейчас?
— Х-р-рх… — раздалось из моей глотки, вместо ободряющей матерной тирады.
Сажусь на том, на чём лежу. Вновь звенят падающие и разбивающиеся склянки. Обгоревшие, лопнувшие, явный брак. Зачем они здесь?
Лежу я, как понимаю, на крышке прямоугольного каменного саркофага. Вокруг битое стекло, поломанные рамки картин и обломки мебели.
— Х-р-рх… Кху! Тьфу! Тьфу! — выплюнул я скопившуюся в горле мокроту.
Мокрота чёрная, с оранжевого цвета включениями. Выглядит охренительно неприятно, но мне как-то побоку сейчас на такие мелочи. Вернуться в мир живых — это то ещё мероприятие…
Сползаю с саркофага и становлюсь на гуляющие подо мной ноги. Не лучшее время, чтобы исполнять гопак, поэтому опираюсь руками на саркофаг, частично снимая нагрузку с ног. Правда, начинают «танцевать» ослабевшие за время простоя руки.
«Смерть — это не просто, мать его…» — подумал я, оседая на пол.
Захрустело стекло под ногами. Сажусь и разгребаю в стороны осколки. В заднице кольнуло, приподнимаюсь и выметаю рукой оставшиеся кусочки стекла.
Одет я, кстати, в серую футболку с надписью и логотипом «Iron Maiden», тёмные джинсы и белоснежные кроссовки «Abibas». Правда, всё это, кроме кроссовок, слегка ветхое. В футболке несколько десятков дыр, прожжённых временем, джинсы будто бы в сухой плесени, но вот кроссовки сияют белоснежной новизной, прямо из-под пыли. М-да… Сколько я уже тут?
Лезу в левый передний карман джинсов и натыкаюсь на нераспечатанную пачку сигарет и зажигалку. Вот прямо в масть!
«Курение убивает, пишут они…» — подумал я. — «Как имеющий опыт смерти, утверждаю, что меня убили отнюдь не сигареты».
Хотя, если брать глобально, то и сигареты меня убили тоже. Я ведь вышел из общаги, чтобы купить туалетной бумаги. И пошёл я через гаражи только потому, что хотел сэкономить на бумаге, купив более дешёвую. Будь у меня больше денег, а все эти борцы с курением утверждают, что ЗОЖ помогает экономить уйму денег, может, не пошёл бы за более дешёвой туалеткой. А ещё я знаю, что никотин усиливает перистальтику кишечника и в сортир курильщики ходят чаще, чем некурящие, соответственно, расход бумаги иной. Не кури я, туалетка закончилась бы позже и хрен бы меня кто увидел в тот злосчастный момент у тех гаражей…
Вообще, в масштабе всей жизни, курение сильно меняет последовательность событий, превращая её в совершенно иную. Ведь каждая сигарета — это две-три минуты времени жизни минус, каждый раз, когда тебе захотелось перекурить. Опоздал на автобус, задержался и вошёл на экзамен не третьим, а четвёртым — дохренища вариаций иного хода жизни. Другой билет возьмёшь со стола, другой преподаватель освободится — всё может сложиться радикально иначе. Одна выкуренная сигарета, м-да…
«Не кури я, может, выжил бы», — посетила меня мысль, когда я подкурил сигарету.
И сдох потом в апокалипсисе, который неизбежно должен случиться в 2023 году, так что нет худа без добра. Хотя нет, нихрена подобного. Я всё равно, в итоге, сдох и этого уже не изменить. Только вот, кто я теперь?
Запуская в свои, безусловно мёртвые, лёгкие дым, я зашарил по карманам джинсов и понял, что мобильника у меня нет. Осматриваюсь и вижу, что мобильник лежит на полу у каменной тумбы. Поднимаюсь на ноги и иду к тумбе. Вот он, мой золотой…
Естественно, он оказался разряженным наглухо. Зажимание кнопки питания ничего не дало, что меня очень расстроило. Либо его положили сюда уже севшим, либо прошло слишком много времени. Судя по состоянию футболки и джинсов, скорее всего, второе.
Ладно, надо выбираться отсюда и думать о том, как жить… то есть не жить, дальше.
Хотя, лучше будет проверить ящики на предмет ценностей и полезностей.
Ящики оказались преступно пусты, а больше тут ничего ценного и полезного не нашлось.
Выход я обнаружил слева от никак не украшенного саркофага. Это была массивная каменная дверь с двумя створками, покрытая замысловатой резьбой. Толкаю одну из створок, но появляется ощущение, что толкаю тяжёлый танк. Ладно, будем думать и смотреть, смотреть и думать.
Тщательный осмотр помещения показал, что тут нет никаких секретных ходов, тайных рычагов, кнопок и секретов древних цивилизаций, способных вытащить меня отсюда. Но это сраный склеп, возведённый во имя здоровья усопшего, не более.
— Хрм-п… — вновь попытался я матюкнуться. — Сук… Кха-кха! Здоровья усопшим…
Настроение было ниже плинтуса, потому что перспектива торчать тут безвылазно весь остаток вечности — это такое себе времяпровождение.
— М-м-м, магия! — вспомнил я, а затем осознал свои тупость и шаблонность мышления. — Вот же…
Надо проверить статы, чтобы удостовериться, что всё нормально, супергут. Так-с…
А-а-а, теперь я понял… Хм… Нет, не понял.
«Некроанатомия», «Анатомия», «Некромантия», «Тёмные искусства», «Биомеханика» и «Химерология» собрались как-то и вместе сходили нахрен из списка. Взамен теперь некие «Некрология», «Некрохимерология» и «Магия Смерти».
Всё это обещает мне великое многообразие новых способов создания и улучшения мертвецов, но меня несколько расстраивало, что все эти навыки на низком уровне развития, хотя я осознаю, что владею всеми знаниями из ныне отсутствующих навыков. Возможно, они как бы включены в заменившие их навыки, что меня, несмотря на общую паскудность нежизненной ситуации, очень радует.
Также отмечаю, что особенности убавились на одну, а две видоизменены.
«Оценённый» — это то, благодаря чему я сейчас я, а не кто-то ещё, ведь так? Но почему тогда «возможность», а не сохранение разума?
«Одарённый» — это тоже приятно… кхм… «Интеллект», а не «Мудрость»? Ах, да, я же сдох, точно.
Проверяем ток магии в моих руках. Поток нервных импульсов, исходящий откуда-то из груди, прошёл в руки и вернулся обратно. Работает всё, всё нормально.
И если есть магия, то нехрен тут ходить и пытаться решить всё тупой силой. Пора браться за ум.
Подхожу к двери и начинаю крутить пальцы буквами зю и мю. Сначала ничего не получалось, потому что чувствительность мышц моих пальцев крайне низка, но затем я словил нужную концентрацию и сумел выдать «Иглу смерти». Олдскульная классика всё ещё со мной…
Вспышка чёрного света и в дверь врезалась игла из школы тёмных искусств. Выдало что-то мощное, с толщиной иглы не менее тридцати миллиметров в диаметре, если прикинуть размер входного отверстия. Я так раньше не мог, но у мертвецов свои преимущества.
Поделиться книгой: