— Демонтировать?! Да вы в своём уме? Да пускай будет. Я с администрации и копейки не взял.
— Я-то в своём уме, а вот ты, Вова, с головкой не дружишь. Демонтировать, а иначе повестка в суд.
— Какой ещё суд, Максим Максимович?
— Наш суд, самый гуманный и справедливый.
Максим Максимович недовольно хлопнул дверью своего «Мерса» и уехал.
— И что делать, Владимир Алексеевич? — спросил прораб.
— Что делать? Доделываете.
Дорогу закончили в воскресенье, а уже в среду Владимира Алексеевича вызвали в суд.
— Как лихо-то! — возмущался он в своём «BMW», — обычно тянут, тянут, а тут за два дня управились. Оперативно.
— За что судить-то будут? — удивлялся Володя.
— За дорогу, ясный пень, в смысле за самоуправство.
Из здания суда Владимир Алексеевич вышел радостно-весёлый.
— Всё в порядке? — с надеждой спросил Володя.
— Ну да, — сказал Владимир Алексеевич и потряс документами перед носом водителя.
— Что это?
— Штраф и счёт за работы по приведению дорожного полотна в первоначальный вид.
— Чего? — не понял Володя.
— Чего, чего. Работы осуществлялись без проекта и согласования с администрацией, что могло причинить вред местным жителям и их имуществу.
— Они там с ума сошли? Вы видели, Владимир Алексеевич, как они привели дорогу в первоначальный вид?
— Нет и смотреть не хочу.
— Поехали, посмотрим, должны же вы знать, за что платите.
— Ты что-то хитришь, Володя, по глазам вижу.
— Поехали, поехали.
Владимир Алексеевич с удивлением вышел из машины.
— Забавно, — произнёс он.
По краям дороги и по разделительной полосе аккуратно отбойным молотком были наделаны отверстия через каждый метр дорожного полотна.
— А что вы удивляетесь, Владимир Алексеевич. Да если бы эти ремонтники что-нибудь с дорогой сделали, их местные тут же и закопали.
Владимир Алексеевич вздохнул:
— Наивняк ты, Володя. Думаешь рабочие посмели бы ослушаться нашу администрацию? Да и обыватели наши с дивана бы не сползли и тапки бы не одели, пусть хоть весь мир рушиться. Тут всё хитрее. Думаешь, почему Максим Максимович в самом конце строительства появился? Думаешь, он не знал, что я дорогу строю? Знал. Администрация там, наверху, выпросит деньги на строительство дороги, дырки аккуратно залатает, а оставшиеся бабки честно поделят меж собой.
Водитель удивлённо хлопал глазами, а потом произнёс:
— Не расстраиваетесь, Владимир Алексеевич, ваши деньги не зря потрачены.
— Я не расстраиваюсь. Поехали, Володь, работать.
28.02.2022 г.
Завещание
Владимир Алексеевич в мрачном настроении задумчиво стоял у окна в своём кабинете. За окном собиралась гроза, темнело, вот-вот начнётся ливень.
— Владимир Алексеевич, — по внутренней связи обратилась секретарша, — к вам посетитель. Утверждает, что ваш школьный товарищ. Впустить?
— Впусти, — Владимир Алексеевич был слегка удивлён.
Дверь отворилась и вошёл мужчина, ровесник хозяина кабинета, лет сорока пяти, с чёрной сумкой через плечо, в белой рубашке с короткими рукавами в мелкую синею клетку, в джинсах и когда-то белых кроссовках. Был он немного смущён.
— А, Васька, бандито-гангстерито, — с усмешкой произнёс Владимир Алексеевич, — мой совет в прок пошёл три года назад?
Три года назад у Василия серьёзно заболела жена, требовалось дорогостоящее лекарство. Он случайно встретил на улице Владимира Алексеевича и был приглашён в офис. В офисе Владимир Алексеевич самодовольно распинался о жизни, сказав, что если человек не может заработать денег столько, сколько ему надо, то пусть их украдёт. Если очень надо, то грех небольшой. Василий тут же воспользовался советом и украл у него сто тысяч рублей. Потом он прислал письмо, объясняя свой поступок, а также сдачу, оставшуюся от покупки лекарства. Владимир Алексеевич не стал преследовать своего школьного товарища.
— Я верну, — произнёс посетитель неуверенно.
— Да? Не думаю, видимо, случилось что-то такое, что кражей делу не помочь. В прошлой раз всё получилось у тебя?
— Да, спасибо тебе, Володь, я верну.
— Если бы смог вернуть, сюда бы не пришёл.
— Сейчас у меня совсем беда, Володя.
На глаза Василия навернулись слёзы, но он справился и продолжил:
— Машенька, дочка, пятнадцать лет девочки, здоровая такая была и вдруг оказалось, что у неё сердце больное, срочно требуется операция, но она платная, самая дешёвая в Швейцарии.
— И сколько?
— Шестьсот пятьдесят.
— Шестьсот пятьдесят?
— Швейцарских франков.
— Двадцать один миллион рублей примерно. А почему Швейцария? А в России таких операций не делают?
— Делают, но тоже платно.
— И сколько?
— Два миллиона.
— Не дорого.
— Евро.
— Да они охренели! И где ты возьмёшь такие деньги?
— Я так понял, что ты хорошо знаешь Максим Максимовича, главу администрации нашего города. У него фонд помощи есть «Благо России» называется. Он, может быть, поможет если ты попросишь?
Владимир Алексеевич искренне расхохотался, настроение у него улучшилось. Он сел за свой стол и показал рукой на место рядом.
— Садись, Василий. Эх, Вася, ты, Вася. Это не совсем фонд, это скорее прачечная. В нём деньги отмывают.
Василий загрустил, сжался в комок и с робкой надеждой спросил:
— А ты сам не сможешь помочь? Я помню — это не в твоих правилах.
— Не в этом дело. Максим Максимович рейдерством занялся. Не он сам, но с его подачи. Нет у меня больше ничего, кроме этого здания. Пятьсот тысяч в месяц я собираю с арендаторов. Вот и все мои богатства. Особенно комбинат железобетонных изделий жалко. Я его лелеял, холил, столько сил и труда в него вложил.
— Ты же его по ваучерной приватизации за гроши купил.
— Откуда такие сведения, интересно? Ну и что? Завод работал, я людям зарплату платил. А теперь на него возьмут кредитов немерено, обанкротят, людей на улицу выгонят, оборудование на металлолом сдадут, корпуса снесут, а на его месте какой-нибудь торгово-развлекательный центр построят.
— Тогда придётся продавать квартиру, — обречённо вздохнул Василий, — говорят, она как раз двадцать два миллиона стоит.
— Не хрена себе! А, ну, да, твоя квартира так и стоит.
— Я сам удивился, как узнал. В старом доме.
— В сталинском довоенном. Почти центр города. Я помню, какая у тебя квартира — шикарная. Кто, интересно, её у тебя купит в нашем городе за такие деньги?
— Говорят, фонд этот «Благо России» может купить.
— Фонд? Фонд, пожалуй, может. А сам где жить будешь?
— Дачу утеплю. Дочь дороже. Там жить буду, на своих четырёх сотках.
— Почему четырёх? У всех же шесть?
— Ну нам так повезло.
— Да, действительно, повезло. Тебе хуже, чем мне. Я торчу в этом офисе и радуюсь, когда у арендаторов лампочка перегорит: хоть какую-то проблему решу. Но твоя проблема, боюсь, мне не под силу. Тебя спасти может только чудо, например, чемоданчик, набитый долларами или затонувший галеон с пиастрами. Не знаешь: в нашу речку испанские галеоны с дублонами не заходили? Или, может, у тебя карта «Острова сокровищ» имеется?
— А ты бригантину на пятьсот тысяч в месяц снарядишь?
— Умеешь ты поддеть, Вася. Значит карты сокровищ у тебя нет.
Владимир Алексеевич вздохнул и отвернулся к окну. Грянул гром и полил ливень.
— Есть, — сказал Василий.
Владимир Алексеевич резко обернулся:
— Что ты сказал? Есть?
За окном сверкнула молния и вскоре прогремели раскаты грома.
— Есть. Ну, не карта, но есть. Завещание, с описанием места, где спрятаны сокровища моего прадеда.
— Так что ты тут сидишь, попрошайничаешь?
— Так оно зашифровано и прочитать его нельзя. Отец пробовал, я пробовал, расшифровать не получилось.
— И что у тебя за прадед такой? Много денег за ним водилось?
— Видел здание из красного кирпича на набережной, где наша администрация города располагается?
— Ну, ты спросил, — покачал головой Владимир.
— Так вот, это дом моего предка — купца первой гильдии. Харитон Григорьевич Зайцев! Не слышал?
— Нет. Судя по зданию, денег у него было до хрена.
— Ха! До хрена! Гораздо больше, только вот куда они делись? У моего прадеда до этой заварухи с революцией были сын и дочь. Сын в Гражданскую ушёл с Деникиным и судьба его неизвестна.
— Может быть, — предположил Владимир, — он сейчас миллионер в Америке.
— Вряд ли он вообще жив. А дочь моего прадеда — это моя бабушка. Она вышла замуж за партийного функционера (отсюда и квартира), пережила много всякого разного, включая войну, поэтому ей было не до сокровищ своего отца, но завещание сохранила.
— Сохранила, — задумчиво произнёс Владимир Алексеевич. — Постой, если твоя бабка замуж вышла, то почему ты Зайцев?
— Честно — не знаю. Может за однофамильца замуж вышла, а может просто фамилию менять не захотела.