Помоги проекту - поделись книгой:
Евгения Преображенская
Проклятие черного единорога Том 3
Пятая картина
Живая вода
Интерлюдия
Рука об руку шли сыновья и дочери Старших. Были они частью Единого, но разделили силы Его согласно Закону. Одни из них назвали себя хранителями, другие стали странниками, третьи и четвёртые — защищали и изучали миры.
Любой из них по отдельности был неизменно силён, прекрасен и целостен, — однако словно птица однокрылая. Лишь вместе, соединяясь в своей истинной паре, в союзе идеальном, могли они продолжать дело Праотцов и Праматерей своих. Лишь вместе будучи, достигали они высот невиданных, постигали неведомое и сокрытое.
Лишь вместе они могли
И дали тогда дети Старших имя тому драгоценному, что связывало их, как мужчин и женщин, друг с другом; тому, что давало силы их крыльям невидимым.
И имя это было —
Пролог
Погоня
Земля превратилась в бесконечную слякоть, но дождь всё не унимался. Северный ветер гнул деревья. Прячась от его порывов, всадница склонилась ближе к лошадиной шее. Она привстала в седле, почти касаясь лицом мокрой гривы.
Её серая кобыла перепрыгнула через набухший от воды ручей и вылетела в поле. За полем начинался лес, за ним снова открывалась равнина. Здесь теней было меньше, но и наезженный тракт заканчивался.
Впрочем, дорога ли — бездорожье, как бы быстро ни мчалась всадница, от тех, кто следовал за ней по иным тропам, уйти было невозможно. Странница знала, что от погони ей не спрятаться ни под землёй, ни в воде. Разве что в небе или…
Она миновала луга и вновь свернула на большак. Вскоре из-за поворота показался межевой столб: «Интальнѝр». Город!
Позади раздался шорох, девушка обернулась — никого. Лишь кусты вдоль дороги хлопали ветвями на ветру. Однако в сгущающихся сумерках всадница приметила то, что не разглядел бы обыкновенный человек.
Она настойчивее ударила лошадь по бокам, посылая галопом. Ей вслед протяжно завыли волки.
В стряпущей избе было жарко. В воздухе стоял пар и запах тушёной баранины.
Пин Сѝтна обжарил на сливочном масле золотистый лучок и, убрав сковороду с огня, добавил к нему измельчённый чеснок. Затем повар окунул в кипяток горсть сладких томатов, но уже через миг вынул их и ополоснул холодной водицей. После этого он аккуратно снял кожицу с мягких плодов, порезал на дольки и слил вместе с соком в поджарку.
К тому моменту коренья в мясном наваре уже порядком протомились. А извлечённая из него баранина — остыла. Можно было отделить мясо от кости и вернуть его обратно в похлёбку вместе с поджаркой и красными заморскими ягодами.
Томаты повар уважал. Всякому блюду они придавали особенный вкус, раскрывая новые нотки. А вот его гостья на это действие глядела искоса. Можно подумать, музыканты понимают толк в приготовлении пищи!
Однако манеру Пина Ситны не резать разварившееся мясо, а рвать его пальцами, девушка оценила. Она сказала, что сталь отнимает жизнь не только тела, но и души. В данном случае — души блюда. Можно подумать, музыканты что-то понимают в стали!
Странная девчонка — песни пела грустные, но красивые и пронизывающие до самой печёнки. Когда она брала в руки гитару, в корчме смолкали самые горячие споры. И даже грубиян Гхор Рыжебород нет-нет, да и шмыгал носом, украдкой вытирая глаза.
А вот разговаривала гостья мало. От расспросов она отворачивалась, будто пряча что-то; всё смотрела в никуда, да вздыхала горько. Но что уж там скрывать? Знамо дело — мор прокатился по деревням. До Интальнира болезнь не добралась, а вот южнее, ближе к Серому лесу поселений выкосила немало. Пришлые странники сказывали, что нашлось лекарство от беды. Да погибших оно ведь не вернёт…
Старик Пин сжалился над певуньей (да и её музыка привлекала постояльцев). Повар и одновременно хозяин корчмы «Сломанное колесо» выделил гостье отдельную комнату. Однако та оказалась наглющей! Видишь ли, затребовала купель себе да горячую воду.
Накупавшись и отдохнув, певунья пришла на кухню. Уселась и стала смотреть своими зелёными глазищами, как он стряпает. Когда же Пин Ситна спросил, почему её милость не желает откушать, как все гости, в общем доме, девушка улыбнулась не слаще самторийского лимона, и ничего не ответила.
Уже позже, вечером Пин Ситна понял, в чём был подвох. На постоялый двор «Сломанное колесо» заявились другие музыканты — «Лесные гитары».
Трое ребят и одна девица. Их в здешних местах не сильно любили. Вечно эти буйные головы заварушки устраивали.
То ли певцы встречались уже, то ли слышали что-то друг о друге. Увидев девушку, «Гитары» принялись выть, точно волки, а её такой-то лисицей обзывать. Сама певунья всё молчала да в толпу глядела, будто искала там кого-то.
Неприятно, конечно, да что они могли друг дружке сделать? Гитарой-то сильно не стукнешь. Скорее дорогой инструмент повредишь, чем голову кому-то разобьёшь. Ну уж и другие гости разбойникам намекнули, как следует себя вести во время священного Праздника. Покричали они и успокоились.
Надо заметить, что народу на Осеннее Равноденствие в Интальнир прибыло немало. Гуляли уже неделю, с самого полнолуния, и постоялый двор был забит, как бочка сельдью, ну а погода на улице стояла премерзкая. Все знают, что в священные дни боги взирают на мир с особым пристрастием. В это время полезно дела хорошие делать, проявлять гостеприимство, щедрость и тому подобное.
Пин Ситна не посмел выгнать забияк «Гитар». Он не долго думал, да и поместил их в комнату к певунье. А в качестве извинений за тесноту своей лучшей наливки им выделил, чтоб не ругались.
1 Артисты
Деревянные колонны корчмы, лестницу и стропила под высокой крышей украшали венки и гирлянды, составленные из ветвей мелкоплодника, падуба, боярышника и рябины, переплетённых разноцветными лентами и косами злаков.
Ставни были открыты нараспашку. В разбавленном осенней прохладой воздухе разливались густые запахи табака, жаркого, вина и яблок. Звенели голоса и смех.
Ужину в честь Праздника Урожайной луны мог бы позавидовать сам владыка Гиатайна! Вдоль стен были накрыты длинные столы. Гостям «Сломанного колеса» подавали жаркое из кролика с фасолью, тыквенную кашу со свининой, квашеную капусту с уткой и рябиной, курицу с грибами, сосиски из потрохов и копчёные колбасы.
Не обошли вниманием и гордость повара — баранину, тушёную с брюквой, морковью и красными заморскими ягодами — томатами. Всё это посетители «Сломанного колеса» обильно заедали хлебом и сыром, осенними фруктами и медовым вареньем, запивали пивом и наливками из вишни, сливы и груши.
Дженна подхватила с тарелки кусочек мяса и отправила себе в рот. Даже без лисьего ритуала девушка не ощущала ни веселья, ни печали. Не радовали её ни сочное жаркое, ни сладкие пироги. Руки её, чёрные от мёртвой воды и облачённые в чёрные же перчатки, наполнял холод. На душе было пусто.
Она отчаялась найти учителя на дорогах дневного мира и заглянула в мир сумеречный. Но на тех тропах бывшая наёмница встретила только новые неприятности…
Серые волки настигли её с приходом темноты. Ворвались в корчму всей своей бандой, и иначе не скажешь, — промокшие и взъерошенные музыканты, в шутовских плащах, составленных из разноцветных лоскутов. И как только сумеречные тропы их носили?
Худой светловолосый парень подпрыгнул к Дженне точно кузнечик и, буквально спихнув её со сцены, немилостиво ударил по струнам своей гитары. Невысокая девица в корсете и юбке, вышитой синими, красными и зелёными цветами, закружилась, завертелась в толпе и, звонко хохоча, ударила в бубен. Ещё двое ребят присоединились к ним: один с гитарой, другой с длинной флейтой.
Визжа, улюлюкая и подвывая, вчетвером они устроили такой кавардак из мелодий, что Дженне стало дурно. Несложные и порядком неприличные стишки их песенок вскоре подхватили все, кто только имел голос.
Насытившийся и захмелевший люд с готовностью принялся горланить и плясать. Корчма содрогнулась от шумной музыки, смеха и топота. Танцевали и пели между столами, за ними и на них, на лестнице и под ней. Разве что на крышу не добрались!
Ближе к полуночи гости притомились веселиться и затребовали лирики. Дженне не удалось улизнуть. Какой-то детина, красноносый великан с рыжей бородой, грубо, но очень искренне попросил её повторить одну из песен. Чародейка вышла в круг, прижала гитару к груди и начала рассказ.
Она повествовала о чувстве между юной гиатайнской царевной и огнекрылым фениксом, который предстал перед ней в образе прекрасного принца из южных земель. Чувство их было так горячо, что отступали злые ледяные духи и посреди зимы расцветали травы.
Однако феникс не мог долго оставаться на земле. В конце концов, он покинул царевну, ибо больше всего на свете манило его сияние далёких звёзд. Девушка же не сумела примириться с печальной участью и взбунтовалась против своей человеческой природы.
Однажды она взошла на самую высокую башню замка и бросилась с неё… Но вместо того, чтобы упасть, она вдруг взлетела. Гиатайнская царевна дотянулась до звёзд. И, вспыхнув под их безжалостным светом, сама стала одним из светил.
С тех самых пор ни принца, ни царевну уже не встречали на земле. Однако безоблачными летними ночами можно увидеть, как летит по небу бессмертная птица. И в груди у неё горят две алых звезды — два влюблённых сердца: Царевны и Феникса.
Дженна пела тихо и печально, и голос её разжигал в душах слушателей настоящее пламя. Не в силах его сдерживать, гости плакали — кто украдкой, а кто и не стесняясь.
Когда же девушка подошла к последнему куплету, у неё вдруг закружилась голова. Рука, до того неизменно твёрдая и уверенная, дрогнула. Песня оборвалась. И повисла тишина… Казалось, смолк даже ветер за окнами. Дженна слышала лишь то, как громко и часто бьётся её сердце.
Толпа подалась в стороны, пропуская в круг сцены высокую фигуру в чёрном плаще. Лицо мага осунулось и побледнело, с длинных волос и одежды стекала дождевая вода.
Дженна отбросила инструмент и устремилась к нему.
— Я так долго искала Вас, — прошептала девушка, приближаясь медленно, словно воздух вдруг сделался вязким. — Куда же Вы пропали?
Странник не ответил. Он взял её руки в свои и, мягко притянув к себе, склонился к её лицу. Привстав на мысочки, чародейка потянулась навстречу. Их губы едва соприкоснулись. У Дженны перехватило дыхание, и пол ушёл из-под ног…
Она проснулась от того, что задыхается. Ей не хватало воздуха.
Нет! Ей не хватало
Чародейка лежала на стёганой подстилке в своей комнате, а рядом с ней на корточках примостился парень. Краем глаза Дженна уловила тусклый блеск на ноже, который тот приставил к её шее.
— Прирежем лисье гузло, и дело с концами, — фыркнул флейтист «Лесных гитар».
Девушка не шелохнулась. Она дышала с трудом, будто горло её снова стиснула богинка. Чародейка ждала, но парень отчего-то медлил. Его глупость разозлила Дженну.
— Ну же, — судорожно прошипела она. — Режь… — Музыкант подался назад, но девушка поймала его за ворот рубахи и притянула к себе. — Убей же, ну…
Руки чародейки наполнила леденящая сила, и нападавший вдруг побледнел.
— Вот те раз, чудодейка… — нарочито весело провозгласила девица из компании «Гитар». Её красивое и мягкое, почти детское лицо усыпали веснушки и ря̀бины, глаза под широкими чёрными бровями отливали синевой, разреженной серыми крапинками. — А вы: «лиса, лиса»… — Разбойница небрежно вырвала из рук Дженны младшего собрата, а взамен протянула ей бутылку вина. — На, выпей, полегчает. А ты, — пригрозила она парню, — ну-ка убери свою ковырялку! Разве не видно? Сердце у девчонки разбито! А лисам нельзя так, не положено им любить. Всякие сильные чувства им
— Не хочу я есть, — скривила губы Дженна.
Она покрутила бутылку в руках, не зная, что с ней делать.
— Вот поэтому тебе и надо выпить, — со знанием дела повторила девушка. — Все «хотения» мигом вернутся.
Подумав немного, Дженна решила прислушаться к совету. Она сделала глоток и закашлялась. По нутру растёкся жидкий огонь, на губах осталась горечь и аромат вишнёвых косточек. Голова закружилась, спазм отпустил, и даже в руках потеплело.
— Слышала, Дженной тебя кличут? — продолжила девица. — Я Фьёртана Конопатая… ну, Фьёр просто. С ковырялкой — Норк Дудочка, там у стены — братья, — она указала на приземистого парня и долговязого, не похожих друг на друга ни единой каплей, — младший Ма̀йтин, а тот, что желтоволосый, как ты, ну и… красивый — это Ѐван. И он мой, — Фьёр грозно нахмурила чёрные брови. — Тебе, может, и не до того сейчас, однако запомни на будущее. Я церемониться не стану, горло за него перегрызу. Ясно? Вы, чудодеи, — народ хилый… В Сером лесу я насмотрелась на таких, что от мертвецов возвращались… Сами как мертвецы… Вот и ты такая же.
Чародейка оценивающе оглядела Евана: узкие злые глаза, безвольный подбородок — и что в нём красивого?
— В Сером лесу? — тихо переспросила она. — Из Каахъеля возвращались чародеи?
— Ну да, из него самого, — кивнула девушка. — И ты эта… уж извини, что мы тебя на большаке попугали маленько. Думали, раз ты нас видишь в тенях да пахнешь по-чужому, значит — лиса… А ты, оказывается, магичка.
— Я не понимаю, о чём ты, — соврала Дженна. — А вы? — девушка обвела музыкантов усталым взглядом. Чтобы не вызывать подозрений, она должна была озвучить вопрос, ответ на который знала и сама. — Вы зачем в этих ваших тенях прятались, если не маги?
— Затем, что можем, — ответил Еван сухим и бесцветным, точно прошлогоднее сено, голосом и прищурился: — Что-то я не слышал, чтобы маги умели в тени забираться…
— Я из Энсолорадо, — буркнула Дженна. — Там уж и не такое умеют…
— Значит, я верно подметил, ты с юга, — хмыкнул Еван. — Ну ладно… Не задавай лишних вопросов, и мы не станем пытать тебя своими…
— Только один вопрос, маленький такой вопросик, — смущённо заулыбалась Фьёр, взмахнув ресницами. — Мне очень хочется знать, кто такой принц Феникс? Ты пела так сердечно, будто сама целовала его… — она вскользь глянула на Евана. — Скажи, правда ли он так красив, что невозможно жить без его любви?
— Я придумала эту сказку, — Дженна сделала большой глоток вишнёвки. Славное зелье действительно согрело её. — Как и вы, Феникса я встречала только на ночном небе…
— Никакая это не сказка, — принялась спорить Фьёр. — Я самолично видала его перо! Один старичок на базаре в Речи показывал мне…
«Перо, — с ужасом подумала Дженна. — А где же
— …И говорил, что это перо самого Финиста Ясного Сокола! — продолжала тем временем девушка. — Мол, с его помощью можно призвать жениха, но…
— Призвать жениха? — повторила чародейка.
— Угу, — кивнула девушка. — Подносишь пёрышко к губам и шепчешь: явись ко мне, жданный мой жених, появись, свет очей моих…
— Глупость какая, — отмахнулась Дженна. — Даже в сказках не бывает всё
— Ну как хочешь — грусти себе на здоровье, — сдалась Фьёр. — Однако советую тебе пойти в Ферихаль. В столице Амѝр у Златодрева Любви все разбитые сердца вмиг исцеляются! Страна эта закрыта для людей, но на Праздник отворяются все двери… Мы сами надеемся к весне добраться до лесов Су…
— Вы нуждаетесь в исцелении? — поинтересовалась чародейка.
— Мы ищем славы, — ответил за всех Еван. — На Великий Праздник собираются знаменитые музыканты. В том числе и мы.
— Говорят, в Ферихале всегда тепло, — вздохнул Норк. — Там живут звери, которых не осталось даже в твоей Стране вечного лета! Птицы, у которых на спине растут плавники, и такие, у которых вовсе нет крыльев, а вместо перьев — мех.
— В лесах Су цветут растения аж с самого Южного континента Эльжануба, — басом добавил Майтин, отхлебнув вишнёвки. — Цветы там питаются кровью и плотью, а деревья покрыты чешуёй.
— Я слышала, что одёжи там не ткут, а выращивают на деревьях, — продолжила Фьёр, подняв бутыль. — И жилища вырастают сами собой, если попросить…
— Ну да, по улицам Амира бродят единороги, а в небесах летают эти… пегасы, — ехидно вставил Еван. — Или тебе милее фениксы? — он обернулся к Дженне.
— Мне милее тишина, — зевнула чародейка, сунув ему в руки свою бутылку. — Скоро утро. Проклятый Пин Ситна и проклятые вы… Не хотите убивать меня, так хоть поспать дайте…
Празднование Осеннего Равноденствия затянулось на долгие дни. За это время в «Сломанное колесо», стоящее на дороге у самого въезда в городок, заходили странники и музыканты. Кто-то из них был проездом. Некоторые останавливались на несколько ночей, прельщённые царившим в корчме весельем.
Одним из них оказался старый знакомый Дженны из Двуречья, где она нашла «единорога». Узнав её, чудаковатый певец с козлиной бородкой широко улыбнулся и отвесил поклон.
Сама девушка не спешила покидать тёплый приют. Не хмарь пугала её; впервые в жизни Дженна просто не знала, куда ей идти дальше…
Она пела, пила, но в шумных плясках не участвовала и в разговоры вступала крайне редко. Чародейка доплатила хозяину Пину Ситне, чтобы тот выделил ей отдельную комнатушку под самой крышей — подальше ото всех.
Единственной, кто смела надоедать Дженне беседами, была настырная Фьёр. В один из вечеров, когда вся корчма содрогалась от танцев и смеха, разбойница постучалась, да не просто в дверь, а в окошко.
Поделиться книгой: