Помоги проекту - поделись книгой:
Алло, Милиция? Часть 2
Глава 1
1
Утром в понедельник по коридору общаги прокатился непередаваемый смрад. Егор, возвращаясь из туалета, зажал нос двумя пальцами. Пока собирался на службу, в комнату забежала Настя.
— Егорушка, милый! Сделай что-нибудь! На ваш этаж заселили четырёх вьетнамцев. Они жарят на кухне солёную селёдку.
— Говорить с ними пробовали?
— Не выходит… — Настя всплеснула руками. В этот раз она была без косметики, что выдавало чрезвычайную срочность. Неподведённые глаза, тем не менее, оставались яркими, излучая гнев. — Лопочут по-своему. И продолжают разводить вонищу.
— Комендант?
— Сказали ему. Слышать не хочет. Иностранцы, понимаешь. Уважение надо иметь.
— Ясно. Прокурор Лунинецкого района! За мной.
На кухне орудовал субъект роста ниже Насти, на всякий случай отставшей: вход без противогаза был небезопасен. Даже Гриня тормознул у порога. Не особо утруждаясь разговорами с азиатским братом по разуму, Егор вытащил мусорное ведро и поставил рядом с плитой.
Вьетнамец что-то пробормотал, сначала тихо, потом начал возмущаться, увидев, как указательный палец Егора выразительно ткнулся в сторону рыбы, а потом — мусорки. Сорвался на крик, когда вонючая стряпня полетела в ведро.
— Вали с кухни! — посоветовал ему Гриня.
Но желтолицый друг решил по-своему. И напал.
Трудно сказать, почему атаку в некоторых школах восточных единоборств рекомендовано начинать с ударов ногой в прыжке. Ожидая чего-то подобного, Егор без труда поймал драчуна за щиколотку и дёрнул на себя. Через миг тот лежал мордой в кафель с выкрученными за спину руками. Со всем уважением к иностранному гражданину, как велел комендант.
— Гриня! Подкинь пару полотенец.
Далее последовала забавная сцена. Вьетнамец с плотно связанными руками и ногами только тихо постанывал, когда руки и ноги соединились в едином порыве. Взяв его за узел, словно чемодан за ручку, Егор понёс студента на первый этаж. Гриня не отставал и готов был опоздать на зачёт ради такой небывалой сцены. Никому в голову не пришло бы не то чтобы бить и связывать иностранных студентов, советские граждане даже не дышали в их сторону.
В начале девятого комендант уже заседал за рабочим столом.
— Я вам сюрприз принёс, Пал Ильич!
Скрученное в полицейскую «ласточку» тело Егор взгромоздил прямо на стол. Опираясь на нижние рёбра, торчащие из худющего тела, сооружение приобрело некоторую устойчивость: живот — вниз, конечности — вверх.
— С ума сошёл Евстигнеев?! Это же узкогла… Иностранец, мать его, — поправился комендант.
— Напавший на белорусского студента с использованием запрещенных приёмов карате. Простите, дорогой Пал Ильич, но наша с вами дружба кончилась. Одолжите мне бумагу и ручку, буду писать на вас заявление ректору… Уточню, ваша военная пенсия позволит прожить без зарплаты после увольнения?
Открывши рот для гневной тирады, отставник вдруг забулькал и опустился в кресло.
— Что… что ты хочешь сказать, сволочь?
— Что во вверенном вам общежитии грубо нарушены все мыслимые и немыслимые правила. Перечислить? Правила пожарной безопасности — раз! Этот комнатный уродец так раскалил сковороду, что на ней бушевало пламя. Правила санитарии, потому что в жилых помещениях невыносимый смрад, это два. Нарушен общественный порядок, потому что эта бесхвостая макака ударила советского студента — меня. Наконец, вы только что публично в присутствии свидетеля оскорбили представителя органов внутренних дел — меня. Я, как стажирующийся в Первомайском РОВД, приравнен к работнику милиции.
Егор врал настолько вдохновенно, что, когда оглянулся на Гриню, понял — тот тоже поверил.
— Сейчас… — начал приподниматься комендант. — Я распоряжусь.
— Сидите, задержанный! — Егор пихнул его в плечо. — Для начала составим протокол. Гриня, мне нужно ещё двух человек — понятных на осмотр кабинета. Где этот субъект хранит взятки за то, что закрывает глаза на безобразия? Или он спиртным берёт взятки?
По несчастным глазам пенсионера несложно было догадаться: бутылка, полная или початая — неважно, здесь обязательно сыщется. И никаким «честным партийным» не доказать, что она не взяточная. Когда Гриня исчез, тот взмолился:
— А может… как-нибудь иначе?
— Зачем?
Последовал долгий проникновенный спич про то, как тяжело живётся пенсионеру, без пяти минут фронтовику, правда, немного опоздавшему на фронт.
Егор обшмонал вьетнамца и обнаружил в кармане штанов студенческий билет.
— Пал Ильич! С учётом наших прежних отношений пойду вам навстречу единственный раз. Он же и последний.
— Да-да! Что надо сделать?
«Ласточка» не слишком плавно опустилась на пол, освобождая столешницу.
— Пишите: ректору Белорусского государственного университета… Кто у нас там?
— Белому Владимиру Алексеевичу…
Комендант старательно выводил буквы, словно от этого зависела его жизнь.
— Сообщаю, что за грубое нарушение общественного порядка, правил пожарной безопасности и санитарии из общежития №4 выселен…
— Не имею права!
— Хорошо. «Санитарии» дописал? Дальше: изъят пропуск у студента Хуйинь Хыу Ха. Прошу рассмотреть вопрос о его выселении из общежития и отчислении из БГУ.
— Буду жальявотса! — просипела «ласточка» и заткнулась, получив пинок в бок.
— Штемпель общежития и подпись… Спасибо!
Вернулся Гриня в сопровождении двух третьекурсников. Вся комната была в сборе.
— Пацаны! Стучать — благородное дело, если ради благородной цели. Как говорится, дятел — полезная птица. Пишем заявления ректору.
Он продиктовал. К докладной коменданта приложилось четыре листка показаний очевидцев. За две неполных рабочих недели Егор уже усвоил, как работает советская бюрократия. Лишь только бумага попадёт в канцелярию БГУ и получит входящий номер, заработают шестерёнки огромного механизма. Любому чиновнику, включая ректора, в подобной ситуации проще выгнать студента, пусть даже из самой что ни на есть братской страны, чем потом объясняться и что-то доказывать.
Гриня вызвался лично отнести бумажную бомбу в главный корпус.
— Этого — развяжите, — попросил Павел Ильич.
— Вы уж как-нибудь сами, — вежливо улыбнулся Егор.
Из-за разборок с вонючкой он опаздывал на утреннюю пятиминутку. Но и оставить без внимания — никак. Студенты рассказывали, что на Октябрьской, где целый корпус общежития отдан иностранцам из «братских» народов, вообще хреново. Поляки, венгры и ГДРовские немцы там единичны, основная масса прибывает из малоразвитых народов третьего мира, куда СССР стремится принести свет социализма. Особенно наглели чернокожие. В мире капитала они — презираемые ниггеры, здесь же — голубая кровь и белая кость на фоне аборигенов. Вьетнамцы ещё даже ничего на фоне африканцев, но правильнее не давать спуску.
Вот только с каждым не поступишь, как с Хуйинем. Не поставишь на конвейер. Из блеяния коменданта проистекало, что азиатское счастье подвалило до марта. Из нескольких комнат белорусских старшекурсников, уехавших на практику, заставили убрать вещи. В общежитии на Октябрьской начат ремонт, жёлтых и чёрных распихивают куда могут, почему-то не дождавшись летних каникул.
То есть жареная селёдка и прочие радости соседства с вьетнамской молодёжью будут повторяться.
Разглядывая носки собственных сапог, пока троллейбус тащился в сторону Толбухина, Егор вдруг придумал выход. Когда окончились совещалки во всех отделениях, отправился к Давидовичу и Васе-Трамваю.
— Привет, мужики! Помощь нужна.
— Отдельным поручением на имя начальника оперативно-розыскного отделения, он поставит резолюцию, тогда заходи, — уныло отмахнулся Василий.
— Лёха, поможешь? Ты же не бумажный червь как твой товарищ напротив.
— Он не бумажный червь, а плоский. По нему Папаныч катком проехал.
При упоминании о катке-асфальтоукладчике что-то дзинькнуло внутри, как плохо натянутая и случайно задетая струна. Егор постарался не выпустить всплеск чувств наружу.
— Короче, у меня беда, пацаны. В общаге комнаты отдают вьетнамцам. А их любимое блюдо — жареная солёная сельдь.
— Тебе противогаз нужен? — спросил «плоский червь».
— Квартира. Пантелеич кавказцу Гиви сдавал. Тот разбился на машине. Квартира свободна. Прибраться — и можно жить.
— Пантелеич взвоет, кавказы ему деньги платили, — резонно заметил Лёха.
— Я тоже заплачу. Сколько такая стоит?
— Не знаю. Рублей, может, пятьдесят в месяц, — прикинул лейтенант.
— Заплачу. У меня остались стройотрядовские. Всё одно лучше, чем дышать жареной селёдкой. В общем, мне нужен Пантелеич и веское отеческое слово зонального сыщика отдать эту берлогу лично мне. Бухать не пущу! Но вот с девушкой уединиться — это святое. Посторонюсь на часок.
Заручившись обещанием поддержки, Егор честно впахивал часов до пяти на благо следствия. В этот день ему упало в производство первое очевидное уголовное дело, то есть где злодей был известен. А именно — семейный деспот, избивавший жену. Три подтверждённых факта за год — статья за истязание.
Вызванная на допрос потерпевшая была весьма неплоха с виду, хоть и чуть старше Егора. Тот даже подумал подкинуть её телефончик страдальцу Лёхе, как только изверг-супруг отправится в места не столь отдалённые, а разведёнке понадобится утешение. Правда, намерение довольно быстро растаяло по мере допроса.
— Бил он меня, бил! Не только вчера! В августе бил! До сих пор на ноге синяк остался!
— Гражданочка… Январь на дворе, — попробовал возразить Егор, но вызвал совершенно неожиданную реакцию.
— Глядите!
Одетая в тонкие колготки, несмотря на мороз, потерпевшая задрала юбку до ушей и продемонстрировала стройные бёдра. Колготки, правда, снимать не стала.
— Опустите.
— Нет, ну вы видите?
Она приблизилась и шире расставила ноги. Действительно, на левом бедре с внутренней стороны вроде бы наблюдалось какое-то пятно. След ушиба, пигментация кожи или просто грязь на колготках, Егор не стал выяснять и нехотя кивнул.
Женщина неторопливо опустила и одёрнула юбку, после чего принялась расстёгивать блузку.
— Зачем?
— Другой синяк остался на груди около соска. Сейчас сами убедитесь!
— Верю, верю! Не нужно.
С помощью Вильнёва, наблюдавшего за потугами стажёра с едва сдерживаемым роготом, Егор составил постановление о назначении судебно-медицинской экспертизы для установления характера и тяжести телесных повреждений, вручив его доморощенной стриптизёрше. Когда за ней захлопнулась дверь, простонал:
— Его же отмажет любой адвокат! И ни один суд не поверит этой дурище.
— Дурак ты, Егор, хоть и отличник. Она же тебе ясно намекнула: можешь меня трахнуть, если посадишь мужа. Прелести демонстрировала. Неужели не клюнул?
— Ну её! Стрёмная.
— Молодец, кадет. Соображаешь. Поставишь палку, а потом огребёшь неприятностей по самое немогу. С такими — только сугубо официально. Будут ещё нормальные бабы, на любой вкус, не спеши. Через следственный кабинет столько проворачивается… А ноги у неё ничего так. Ладно, хватит писькострадать. Допрашивай мужа.
Какие-либо опасения по поводу судебной перспективы дела рассеялись, когда домашний тиран признался во всех заявленных его благоверной эпизодах бития и ещё в нескольких, горестно добавив:
— Дура конченная! Не бить такую невозможно.
Как бы он не оценивал её интеллект, упорства даме было не занимать. Видимо, снимать побои она рванула со скоростью кометы, потому что уже буквально минут через сорок раздался звонок из судмедэкспертизы живых лиц:
— Следователя Евстигнеева.
— Слушаю.
— Ваше имя-отчество?
— Егор Егорович.
— Так слушайте, Егор… гм… Егорович, — телефонный собеседник наверняка догадался, что сотрудника, составившего постановление о назначении экспертизы, пока ещё редко зовут по отчеству. — Потерпевшая утверждает, что у неё на внутренней стороне бедра, ближе к паховой области, имеется гематома.
— Ну и?
— Нет там никакой гематомы.
— Так и пишите, что нет.
— Дело в том… — эксперта начало пробивать на хи-хи. — Дело в том, что она утверждает, будто этот синяк, как и другой — на молочной железе, получен от побоев полгода назад.
— Дичь.
— Согласен. Но она убеждает меня, что молодой следователь лично рассмотрел оба синяка — у влагалища и у соска. Я даже боюсь вообразить, при каких интимных обстоятельствах вы всё это обозревали, — Егор не нашёл что возразить, и эксперт закончил, почти дословно повторив совет капитана: — У вас неплохой вкус на женщин, молодой человек, но от таких держитесь подальше. Есть у неё и пара свежих синяков, напишу «лёгкие без расстройства». Один, правда, больше похож не на след удара, а на засос. Сказать, где?
Он не сказал и положил трубку, сохранив интригу.
Поделиться книгой: