Уральское эхо

– Я без шпалера теперь даже в отхожее Департамента полиции не пойду. И вам не советую.

– Согласен, – ответил Лыков. Он открыл стол, пошарил там и извлек браунинг.

– Черт, я его не почистил с тех пор, как брали Двоедана. И обойму не сменил.

– Вот! И от бандитов бывает польза, – съязвил грек. – Затем…

Он сделал паузу, как актер школы Станиславского, и продолжил:

– … надо взять напрокат парочку панцирей. Не возражаете?

– Возражаю. От них летом жарко, а зимой холодно. И движения они сковывают, что бы ни говорил Владислав Францевич[51]. Так что себе возьми, а мне не надо.

– Ой ли? А ежели подумать? – пробовал настаивать Азвестопуло.

– Лауниц[52] тоже носил броню под мундиром, и что? Террорист застрелил его в затылок.

– Обскурант, – обозвал шефа коллежский асессор. – Хуже – филистер. Я себе возьму, назло вам, ваше высокородие. Что мы еще делаем, кроме как держим ушки на макушке?

– Ты иди в картотеки. Прочеши все подряд. Начни с нашей и будь готов обшарить другие. Помнишь, как разыскали Двоедана? В Москве у Кошко. Копай на сажень, ищи все, что есть про Корявого.

– А вы?

– Я? – задумался на секунду статский советник. – Я поеду в Литовский замок. Буду наводить справки там.

Отбыв полгода в Петербургском исправительном отделении, Лыков завел там сильную агентуру. Сидевшие в кутузке фартовые знали, что тюремное начальство за ними приглядывает. Капорников время от времени разоблачали и убивали. Люди, завербованные Алексеем Николаевичем, относились к другому сорту. Их невозможно было заподозрить. Лучшим из осведомителей являлся банщик Искандер Гази Вали-хан. Наружно он едва понимал по-русски, и сидельцы говорили при нем откровенно на секретные темы, не боясь, что он их подслушает. На самом деле бакинский татарин знал четыре языка и все понимал. Вали-хан стал самым ценным агентом сыщика, поскольку баня в тюрьме – нечто вроде всесословного клуба. Но за минувшие полтора года Искандер успел освободиться. Вместо себя он оставил соотечественника, налетчика Мехмед-оглы по кличке Базалай. Тот был похуже – знал только три языка, но быстро вошел во вкус. Освед получал жалование из двух источников: ПСП платила ему пятерину в месяц, а Лыков добавлял еще столько же. Уже не раз подслушанные в бане разговоры помогали сыщикам предотвратить преступления. Ведь многие злодейства совершались на воле, а придумывались в тюрьме.

Приехав в арестантские роты, Алексей Николаевич сперва вызвал старшего надзирателя татебного отделения Заседателева. Этот человек тоже был у него на связи и получал два червонца в месяц, несмотря на то что числился на государственной службе[53]. Он поставлял Лыкову сведения о состоянии дел в самом опасном отделении Литовского замка. Как старший надзиратель, Иван Кирьянович знал много, но рассказывал не все. Сыщику приходилось с этим мириться.

– Приветствую! – статский советник подал служителю руку с зажатыми в ней двумя «красненькими». Тот сунул их в карман и вытянулся во фрунт:

– Здравия желаю, ваше высокородие!

– Распорядитесь, пожалуйста, насчет чая, есть разговор.

Заседателев как начальство занимал отдельную комнату, где и состоялась беседа. Лыков сказал, что ему нужно знать все о фартовом по кличке Корявый.

– Он сидит у нас в замке? – первым делом спросил освед.

– Увы, не тот случай. Стервец где-то гуляет, здесь, в Петербурге. Я знаю лишь кличку и то, что он убийца.

– Корявый… – повторил Заседателев. – Никогда не слышал. Беру в работу.

Оба понимали, что если где и наводить справки о гайменнике, то именно в татебном отделении – там сидят особо опасные арестанты.

– А теперь проводите меня в баню.

Лыков накинул плащ тюремной стражи, натянул фуражку с кокардой низко на лоб и отправился в сопровождении старшего надзирателя в подвал корпуса, что шел по Тюремному переулку. Заседателев остался в коридоре, а сыщик быстро переговорил с Базалаем. Тот, как и старший надзиратель, отделался полным незнанием. Кличка вроде бы заурядная, корявых арестантов пруд пруди. Но все мелочь, воришки да грабители. Разбойника освед припомнить не смог и тоже взял задание в работу.

Уже вечером Алексей Николаевич получил первые сведения о новом противнике. Левиков услышал от Азвестопуло про загадочного убивца и сказал:

– Есть такой. Из Харбина к нам приехал. Однако сыскная полиция располагает, по сути, лишь слухами. Сам парень нам не попадался.

– Давайте слухи, – потребовал Сергей. И записал то немногое, что люди с Офицерской знали о Корявом. Согласно этим сведениям, ему лет сорок или чуть больше. Специальность – убийства на заказ. Опасный, владеет всеми видами оружия, меняет внешность. Умеет мастерить ручные бомбы! Особая примета – рябое лицо, но он обучен гримироваться. Судя по всему, навыки убийца получил и развил в Харбине, где служил в охранной страже КВЖД. Чины этой стражи имели большой опыт схваток с хунхузами.

Сведения были поверхностные и радости не прибавляли. Лыков с Азвестопуло в январе вернулись с Дальнего Востока, где насмотрелись на тамошние порядки. Черт ногу сломит! Японская разведка, корейские партизаны, китайские контрабандисты, хунхузы, русские головорезы, дикая золотодобыча, незаконное выращивание опиума и женьшеня, война монголов с китайцами, триады, германский шпионаж… Человек, закаленный в таком горниле, действительно представлял большую опасность.

Однако долго думать над новой проблемой сыщику не дали. Он пришел домой, взялся за газеты, как вдруг затрещал эриксон. Статский советник снял трубку и услышал голос ротмистра Штера, адъютанта Джунковского по Отдельному корпусу жандармов:

– Алексей Николаевич, добрый вечер. Генерал вас вызывает, срочно.

– Добрый вечер, Николай Петрович. Куда явиться, к вам на Фурштатскую?

Джунковский занимал две должности: товарища министра внутренних дел и командира ОКЖ. Соответственно он имел две приемных – одну на Фонтанке, 16, а вторую на Фурштатской, 40.

– Да. Авто за вами выслано, поторопитесь, пожалуйста.

Лыков вышел к подъезду. Там уже фырчал «ландоле», у шофера под кожаной курткой виднелся серо-голубой жандармский мундир. Через четверть часа сыщик входил в квартиру генерала, где он оказался впервые.

Джунковский встретил гостя неприятной фальшивой улыбкой:

– Ну вот, Алексей Николаевич, пришло время отдать должок за вашего помощника. Надеюсь, не забыли о нем.

– Не забыл.

– Тогда начнем разговор.

Генерал сел, теперь он смотрел серьезно, даже сурово:

– Что вы знаете о Лбове?

– О разбойнике Александре Михайловиче Лбове?

– Да.

– Его повесили. Сколь помнится, в ночь с первого на второе мая тысяча девятьсот восьмого года во дворе Вятской губернской тюрьмы.

Жандарм стал топорщить усы:

– Откуда такая осведомленность? Даже день казни помните.

– Меня командировал в Пермь директор Департамента полиции, чтобы я дал оценку деятельности тамошнего полицмейстера Церешкевича.

– И как оценили?

– Так, что он все еще на должности, – коротко ответил статский советник.

– Говорят, что он живет не по средствам, – заявил генерал. – И входит в «компанию алкоголиков», как они сами себя называют.

– Николай Николаевич помогает пермским конезаводчикам продавать лошадей. Получает за это куртажные. Закон не запрещает. А «компания алкоголиков» – это просто группа чиновников, которые вместе проводят вечера. Церешкевич – веселый и приветливый человек, всеобщий любимец и происходит из старинной дворянской семьи.

– Хм. Понятно. Поручение, которое я хочу вам дать, касается именно Лбова. Он уже шестой год как горит в аду. Но остались его приспешники, недобитки. И остался его клад.

– Клад? – Лыкову показалось, что он ослышался.

– Да, награбленные им сокровища. Их ведь так и не нашли. Атаман на следствии их не выдал, его вздернули, а казна его осталась. И сейчас, согласно сведениям, полученным нами секретным путем, товарищи Лбова хотят использовать ее для цареубийства.

Стало слышно, как в кабинете тикают напольные часы и муха стучится в стеклянный рожок настенника[54]. Лыков обдумал услышанное и спросил:

– Сведения проверенные?

– Мне говорят, что да.

– Кто говорит?

– Начальник Петербургского охранного отделения полковник фон Коттен и его коллега из Вятки полковник Комиссаров.

– Фон Коттен – выдающийся офицер, – с уважением отозвался о питерце сыщик. – Второй – человек ненадежный, но, если Михаил Фридрихович так утверждает, к сообщению надо относиться серьезно.

Он знал, что Джунковский невзлюбил фон Коттена и всеми правдами и неправдами стремится отчислить его от должности. Если бы не помощь градоначальника, генерал-майор уже давно бы съел полковника. Вот и сейчас, услышав такую аттестацию из уст подчиненного, Джунковский поморщился:

– Я другого мнения о фон Коттене, ну да ладно, речь сейчас не о нем. Согласитесь, что любую информацию, касающуюся безопасности государя, мы должны тщательно проверять.

– Безусловно, Владимир Федорович. Я весь внимание. Что требуется от меня?

– Поехать на место и разобраться.

– В Пермь? – уточнил сыщик.

– Не совсем. Следы ведут в Екатеринбург. Вы знаете, что химики сделали анализ той платины, что вы нашли в номерах «Везенберг»?

– Нет.

Генерал раскрыл папку:

– Здесь сказано, что металл был добыт на Березовском прииске. Который в тринадцати верстах от уездного города Екатеринбурга.

– А как они это определили?

– По примесям, – уверенно ответил товарищ министра. – Вот тут написано: металлы группы платинового ряда осмий, иридий, па… хм! палладий, родий и рутений находятся в таком соотношении друг с другом, что это прямо указывает на место добычи самородной платины.

Тут дверь без стука открылась и вошел Лыкошин. Тайный советник, сенатор, он занимал должность товарища министра внутренних дел еще со времен Столыпина. И был одним из главных его сподвижников в аграрной реформе. Сыщик мало его знал, но относился, как и многие, с почтением.

– Добрый вечер, Алексей Николаевич, – сказал сенатор, протягивая руку.

– Добрый, Александр Иванович.

– Я посижу, послушаю, хорошо?

Разговор продолжился. Джунковский спросил:

– Знаете, в какую сумму оценивается пропавший клад Лбова? В два миллиона рублей! За такие деньги можно истребить все правящие дома Европы!

Чиновник особых поручений заерзал:

– Извините, не могу поверить в это. Тут ложный слух, не более.

– Докажите, – встрял Лыкошин.

Алексей Николаевич понял, что крепко влип. Все в этом разговоре было не так. Казненный боевик не мог иметь столь огромных средств, это понятно и малому ребенку. Доказывать, что это ерунда? Глупо. Кроме того, Лыкошин занимался в министерстве крестьянскими делами, переселенчеством, возглавлял Земский отдел, пытался продолжать реформы Столыпина. Какое ему дело до повешенного террориста и его добычи?

– Ну? – поддакнул генерал.

– Господа, я не занимался плотно разбойником, но кое-что знаю, – стараясь оставаться спокойным, начал сыщик. – Помните, сколько денег у него изъяли при аресте? Не помните? Сорок два рубля. Как-то мелковато для миллионщика.

– Так он не возил миллионы с собой, а прятал в лесу, – тут же возразил Джунковский.

– И на следствии его про них не спросили?

– Может, и спросили. Да он промолчал и унес тайну клада в могилу.

Лыкошин подхватил:

– А теперь те его сообщники, кто знал секрет, хотят вырыть клад и обратить его на нужды террора. Надо им помешать.

Чушь же… Однако оба товарища министра сидели со строгими, даже торжественными лицами. Театральная постановка? Для чего? Но раздумывать долго Алексею Николаевичу не дали. Джунковский встал, подчиненному пришлось сделать то же самое.

– Передаю вам приказ министра, который, в свою очередь, получил его от председателя правительства. Вам надлежит провести секретное дознание в отношении сведений о кладе Лбова. И о планах террористов насчет сокровищ. Там, по слухам, золото, похищенное с уральских рудников. Оно не ржавеет, не портится и где-то лежало пять лет, ждало своего часа… А может, его уже обратили в деньги. Так вот, вы должны клад найти, а злодеев выявить и арестовать. Действовать на первых порах вам, господин статский советник, придется в глубокой тайне. О поручении будут знать только губернатор Пермской губернии, полицмейстеры Перми и Екатеринбурга и чины жандармского корпуса. Понятно?

– Да.

Лыкошин взял сыщика за рукав и фальшиво-проникновенным голосом продолжил:

– Это большая честь и серьезная ответственность. Недобитки армии Лбова получили по пять лет ссылки и теперь вышли на свободу. Тогда не хватило доказательств, чтобы их повесить, и теперь вот пожинаем плоды… Жизнь государя в опасности!

– Кто вам понадобится для выполнения поручения? – жестко спросил командир жандармов. – Азвестопуло? Забирайте, я скажу Белецкому. Кто еще?

– Полковник Запасов из железнодорожной жандармской полиции. Очень опытный, храбрый, компетентный.

– Приказ по корпусу будет завтра. Старший команды – вы. Идите и пишите план дознания. Даю вам два дня на ознакомление с историей Лбова и лбовщины в целом. В пятницу приходите, посмотрим. Время золото! А может, и платина. Желаю успеха.

Глава 6

Лбов и лбовщина

Утром следующего дня статский советник обложился бумагами. Для этого пришлось надолго поселиться в архиве Департамента полиции. Чтение оказалось захватывающим.

«Марево пятого года»[55] породило нескольких легендарных разбойников. На Кавказе прославился Зелим-хан. В северо-западных губерниях – Савицкий. А в Пермской прогремела, и долго потом не утихала, фамилия Лбов.

Сельский обыватель селения Мотовилихинского завода Александр Михайлович Лбов родился 11 марта 1876 года. Селение входило в одноименную волость Пермского уезда, фактически являясь пригородной слободой губернского города. Оно было крупным – до 16 000 жителей – и сложилось вокруг казенных Пермских пушечных заводов.