Какое-то время Матвей внимательно разглядывал фотографию. Попробовал увеличить, но получилось только хуже. Наконец он отложил планшет и посмотрел на Бориса.
— Как у тебя с биологией?
— Полный лох. Единственное, что помню: «Добродетель — круглый микроб, к тому же с бесчисленными ножками».
— Понятно, — сказал Матвей, — то есть имеем споровик, заражающий человека. Способы размножения и распространения неизвестны, сопутствующие болезни и симптомы неизвестны. Неизвестный науке паразит и неграмотный исследователь-лох. Супер! Всё как всегда.
Он взял планшет и вновь вгляделся в фотографию. Борис молча ждал.
— Будем работать, — сказал Матвей. — Ты пока за главного, будешь координировать проект. А я сегодня же подключу группу Аруджанова. Надеюсь, они во всём разберутся.
— Подключишь? — не понял Борис. — Давида не подключать надо, а передавать ему срочно все материалы. Я своё дело сделал, дальше буду только под ногами путаться.
— Решение принято, — сказал Матвей, — приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Ты это дело начал, тебе его и распутывать.
— Но почему я? — спросил Борис.
— У тебя какая базовая специальность? — ответил Матвей вопросом на вопрос.
— Защита информации.
— А в группе Аруджанова все учёные, биологи и биохимики. Для биолога любой живой организм автоматически считается закономерным результатом эволюции. Раз он живёт — значит, так и должно быть; если феномен распространён, то он естественен. Для настоящего учёного конспирологические теории — дурной тон, учёные заняты поиском чистой истины. А для защитника информации некоторая паранояльность в подходах — часть профессиональной подготовки.
— Конспирологические? — переспросил Борис. — На что ты намекаешь? Хочешь сказать, что этот паразит мог быть выведен искусственно? Или что это именно он влияет на поведение стрелочников?
— Ни на что я не намекаю, — ответил Матвей. — Я сам пока ничего не знаю. Но ход твоих мыслей мне нравится. Я в тебе не ошибся; принимай командование и продолжай думать в том же направлении.
— И всё же — почему я? — настаивал Борис. — Мне кажется, такой проект должен вести учёный.
Матвей покачал головой.
— Они все слишком умные.
— Так в чём проблема? Наберите глупых учёных.
— Нам не нужны глупые учёные. Нам нужны глупые начальники.
Борис вытянулся в струнку и бодро отчеканил:
— Согласен, гражданин начальник!
Матвей поморщился.
— Не глупые, конечно. Умные. Но не слишком компетентные в порученном им деле.
— А смысл? — спросил Борис.
Матвей на секунду задумался.
— Вот ты цифровик. Ты знаешь, как работает электричество?
— Знаю, конечно. Электроны текут по проводам…
Борис замялся.
— Нет, пожалуй, не знаю. Но могу легко рассчитать любую цепь.
— Не знаешь, — согласился Матвей, — но если бы ты несколько лет ежедневно занимался расчётом цепей, у тебя, скорее всего, появилась бы иллюзия такого знания. Ты бы поверил, что знаешь. Вот и с биохимиками точно так же, только ещё хуже. А у тебя свежий взгляд и никаких иллюзий. Нет и не будет — в таком окружении ты всегда будешь чувствовать себя лохом.
— Уже чувствую, — сказал Борис.
Матвей улыбнулся.
— То, что надо. Все мы знаем, что в своём деле Аруджанов — настоящий монстр, у него глубокие знания и огромный опыт. В обычной работе его никто не сможет заменить. Но при столкновении с чем-то принципиально новым он в первую очередь будет искать ответы в этом своём багаже. А нам сейчас нужен дилетант, который не знает, что «в эту сторону думать не надо, потому что это невозможно». Может быть, ответы лежат там, куда профессионал никогда не посмотрит.
Матвей открыл ящик стола, достал бутылку коньяка и две стопки. Налил в каждую грамм по сорок и поднял свою.
— За наш новый проект. Пусть он окажется пустышкой, пусть твой споровик окажется чем-то давно известным и по возможности безобидным. Пусть Аруджанов посмеётся над нами, а мы посмеёмся над собой.
Они выпили не чокаясь. Борис улыбнулся.
— Представляю, какую рожу скорчит Давид, когда узнает, кто будет руководить проектом.
— Не парься, — успокоил его Матвей. — Аруджанов настоящий ученый, он будет только рад, если ты на время освободишь его от административной рутины. Морду он, конечно, скорчит — но это так, для порядка. По-настоящему кислую физиономию Давида ты увидишь, когда после закрытия проекта он вернёт свои полномочия.
12
В том, что проект нельзя было передавать Аруджанову, Борис убедился в первые же дни. Давид не отрывался от своих микроскопов, центрифуг и фильтров; он не стал бы тратить силы на сбор информации о стрелочниках. Не говоря уж о том, что он вряд ли сумел бы оперативно организовать изоляцию заражённых, если бы она вдруг потребовалась. Типичный кабинетный учёный, который считал само собой разумеющимся, что завхоз подносит бесконечные патроны, а организатор определяет цели и осуществляет прикрытие.
Аруджанов с готовностью переложил на Бориса все административные и хозяйственные заботы; при этом и он сам, и члены его команды смотрели на Бориса свысока, за глаза посмеиваясь над некомпетентным начальником. Его собственные изыскания не считали ценными; скорее блажью работника, который всё равно ни на что больше не способен. Но тут учёные ошиблись — не стоит недооценивать айтишника, специализирующегося на сборе информации.
В понедельник Матвей собрал всю группу в конференц-зале. Аруджанов коротко доложил о первых результатах исследований — облигатный паразит, образует цисты в различных тканях организма, передаётся через кровь и слюну, возможно, также половым путём. Названия нет, науке неизвестен. Болезнь протекает практически бессимптомно, при обычных проверках вряд ли кто-то обратил бы внимание на некоторые аномалии в крови. Мы обнаружили паразита только потому, что целенаправленно искали его.
После Давида выступил Борис.
— В группу стрелочников входят тридцать четыре человека, включая Горева. На встречах женщины целуются со всеми участниками, поэтому мы можем уверенно считать, что на сегодняшний день имеем не менее тридцати четырёх инфицированных.
— Умножай на два, — мрачно сказал Матвей, — жён, мужей, любовниц и любовников тоже надо учесть.
— Не надо, — возразил Борис, — и это самое удивительное. В группе тринадцать устойчивых пар и восемь одиночек. Но ни у кого из них нет связей на стороне. Понимаете, что это значит?
— Что все инфицированные в итоге приходят в группу? — спросил Матвей.
— Да! — подтвердил Борис. — По крайней мере, в этом отношении все инфицированные ведут себя одинаково. Кроме того, все они принимают теорию Горева — или религию, смотря как назвать. Все периодически приходят на встречи и участвуют в ритуале, как минимум одном. Во всём этом явно прослеживается система, и поведение стрелочников на майской монстрации в неё укладывается. Хотя как это связано, пока ещё не ясно.
Матвей потёр лоб.
— Давай уточним ещё раз. Я правильно понял — все половые контакты стрелочников ведут к заражению, а каждый заражённый непременно попадает в группу Горева? Так? Исключений нет?
— Есть один неофит — Леонид. Он встречается с девушкой, не входящей в группу. Но у них сейчас кризис в отношениях, возможно, у них даже нет физического контакта.
— Понятно. А что с одиночками? Как у них с сексом?
— Периодически. Между собой в случайном порядке, прочных пар не образуют. Но связей на стороне ни у кого нет, если ты об этом.
Аруджанов повернулся в кресле, скрипнувшем под его массивным телом.
— Вы что, действительно подозреваете, что этот паразит меняет поведение людей? Причём на самой тонкой настройке, заставляя поверить в сложную то ли научную, то ли религиозную теорию?
— В религию добра, — уточнил Борис. — Все бы в такое верили — был бы рай на Земле.
Аруджанов выжидательно посмотрел на Матвея. Тот кивнул.
— Да, это рабочая гипотеза. Паразиты порой способны на весьма сложные манипуляции.
— Но как?! — не выдержал практикант Костя. — Я столько статей о паразитах перелопатил — и наших, и зарубежных! Курсовик о них написал на третьем курсе. Но до сих пор не могу понять, как примитивное одноклеточное может управлять высокоразвитыми животными, а тем более людьми.
Матвей усмехнулся.
— Поведение человека — флюгер, его что угодно может изменить. Даже самая тупая реклама на это способна. Что меня действительно поражает, так это способность паразитов перепрограммировать поведение насекомых. Там же всё построено на жёстко прошитых инстинктах; а паразиты встраиваются в эту схему и меняют её, отключая даже инстинкт самосохранения.
— Ну не знаю… — неуверенно протянул Костя.
— Матвей прав, — вмешался Аруджанов, — действительно, поведение млекопитающих часто можно менять довольно грубыми рычагами. Например, токсоплазма повышает уровень дофамина в крови заражённых мышей. Они становятся счастливыми и беззаботными, теряют всякую осторожность и, естественно, становятся добычей кошек, конечных носителей паразита.
— А как же люди? — спросил Костя. — Люди ведь тоже болеют токсоплазмозом. Но кошки же нас не едят.
— Хищники семейства кошачьих жрали наших предков только так. Причём не тех, кто жался по щелям или дрожал в центре стаи — жрали как раз тех, кто ходил по краю. Но именно они, самые бесстрашные и любопытные, совершали все культурные открытия. Не исключено, что расцветом нашей цивилизации мы обязаны токсоплазме. Не зря египтяне обожествляли кошек.
— Хорошо, — сказал Костя, — убедили. Дофамин — это грубая настройка. Но токсоплазмоз же этим не ограничивается, он меняет и отношение к запахам. До заражения запах кошачьей мочи отпугивает грызунов, а после, наоборот, притягивает. А это уже весьма тонкая настройка, её так просто не объяснишь.
— Согласен, — сказал Аруджанов, — здесь ещё много непонятного.
— Так, понятно, заканчиваем, — прервал их Матвей. — Какие у нас ближайшие планы?
— В двух организациях на следующей неделе пройдёт диспансеризация, — ответил Борис. — Будут охвачены трое — две женщины и один мужчина.
— Только в двух? — спросил Матвей. — А в остальных?
— С остальными работаем.
— Хорошо, расходимся. Всем спасибо, все свободны.
В коридоре Борис остановил Аруджанова:
— Скажи, Давид, а с дофамином действительно всё так просто? Можешь на пальцах объяснить?
Аруджанов усмехнулся.
— Если я скажу, что в геноме токсоплазмы есть участок, кодирующий энзим, необходимый для производства дофамина — тебе станет понятнее?
— Нет, — честно ответил Борис.
— Ну и не бери в голову.
13
В столовой Борис подсел к Косте.
— Хотел спросить — ты ведь ещё учишься?
— Да, перешёл на пятый курс.
— То есть ты не входишь в эту команду яйцеголовых?
Костя улыбнулся.
— Я у них падаван. Принеси-подай, сохрани-зафиксируй. Но мне с ними интересно; надеюсь, останусь здесь после универа.
— Желаю удачи! — сказал Борис. — Но я хотел спросить о другом. Ты же прослушал курс паразитологии?
— Да.
— Можешь меня просветить? Рассказать простыми словами про паразитов, меняющих поведение носителя? Я подходил к Давиду, но он сходу начал втирать мне про какие-то энзимы, а для меня это тёмный лес.
— А что тебя интересует?
Борис приподнял чашечку кофе, но тут же поставил её обратно на блюдце.
— Меня поразило, что токсоплазма может менять поведение человека. Простейший одноклеточный споровик! И учёные уже много лет об этом знают. Но это же сенсация! Это же совершенно уникальная ситуация, об этом должны кричать на всех углах, во всех СМИ и блогах. А всем наплевать, все обсуждают каких-то футболистов и певцов ртом. Почему?
Костя пожал плечами.
— Видимо, потому, что ситуация всё же не уникальна. Токсоплазмозом болен чуть ли не каждый второй житель планеты; ещё немного, и мы будем считать его нормой. Кстати, управляют поведением носителя не только споровики, в природе множество различных паразитов. Некоторые способны менять не только поведение, но даже внешний вид жертвы.
— Не только споровики? — переспросил Борис. — А кто ещё?
— Да кто угодно. Сумчатые грибы, круглые и плоские черви, рачки, бактерии, вирусы. Паразиты проникают в мышцы, в глаза, в мозг…
— Стой, стой! — перебил его Борис. — Я, конечно, не биолог, но про гематоэнцефалический барьер кое-что слышал. Он защищает мозг от всех проникновений извне.
— Да? — усмехнулся Костя. — А если энцефалитный клещ или бешеная собака укусит тебя за нижние полушария, как этот барьер поможет твоим верхним полушариям?
— Не знаю, — признался Борис.
— Вирус бешенства попадает в мозг не с кровью, — объяснил Костя, — он проходит по аксонам от места укуса и до мозга. Всё живое уязвимо, и паразиты мастерски находят эти уязвимости.
— Понятно, — вздохнул Борис, — всё страньше и страньше.