Горько, но правда

Сиделка. Попси, ты спятил. Она…

Вор. Слушай, Цыпка, в нашей фирме — я голова, а ты — руки. На сей раз нам предстоит небывалый успех. Слушайся и не рассуждай.

Сиделка (сдаваясь). Пожалуйста! (Кладет грушу звонка, как велел вор.) Я умываю руки. (Надув губы, садится в кресло.)

Вор (подходя к постели). Кстати сказать, к роли спящей красавицы она мало подходит; у нее скверный цвет лица и дыхание далеко не благовонное. Но если выпустить ее на подножный корм, она может похорошеть. И если кулак у нее действует не хуже ноги, из нее выйдет незаменимый телохранитель для нас, слабосильных… при условии, что я уговорю ее присоединиться к нам.

Сиделка. Присоединиться к нам? Что это значит?

Вор. Ш-ш-ш. Потише. Надо разбудить ее осторожно. (Наклоняется к уху больной и шепчет.) Мисс Мопли.

Больная (протестующе бормочет). М-м-м.

Сиделка. Что она говорит?

Вор. Она говорит: «О, не буди меня, дыхание весны». (Обращаясь к больной, чуть громче.) Это не матушка ваша, мисс Мопли, это вор.

Больная угрожающе привстает.

(Падает на колени и поднимает руки.) Мисс Мопли, дорогая мисс Мопли! Я в вашей власти. Звонок на постели, у вас под рукой: посмотрите сами. Вам стоит только нажать кнопку, чтобы выдать меня вашей матушке и полиции…

Она хватается за звонок.

…и остаться убогой калекой до конца ваших дней.

Она нерешительно выпускает звонок из рук.

Не очень-то приятная перспектива, правда? Выслушайте меня. Я хочу сделать вам серьезное предложение. Примите его, и вы станете другим человеком; вы в корне измените свою судьбу. Ничто не мешает вам слушать меня в полном спокойствии: в любую минуту вы можете позвонить или выкинуть нас в окно, если вам это больше нравится. Я прошу только пять минут.

Больная (все еще воинственно и настороженно). Ну?

Вор (вставая с колен). Разрешите дать вам еще одно доказательство моего доверия. (Снимает маску.) Смотрите, можно ли бояться такого лица? Похож я на взломщика?

Больная (смягчаясь, почти добродушно). Нет, вы похожи на церковного служку.

Вор (несколько обиженный). Только не на церковного служку. Надеюсь, что я по крайней мере похож на приходского священника. Но вы необыкновенно проницательны: я в самом деле духовное лицо. Только, прошу вас, никому не открывайте этой тайны: мой отец атеист, и если он узнает, непременно лишит меня наследства. Посвящение мое совершилось тайно, когда я был в Оксфорде.

Больная. Боже, какая нелепость! Все это мне снится. Должно быть, новое снотворное действует. Но это восхитительно, потому что мне снится, что я совершенно здорова. Никогда в жизни мне не было так хорошо. Продолжайте, Попс, пусть длится мой сон. Самое замечательное в этом сне то, что я в вас влюблена. Красавец мой Попс, золото, радость моя, вы идеальный киногерой, только с манерами английского джентльмена. (Посылает ему воздушный поцелуй.)

Сиделка. Черт знает что такое!

Вор. Ш-ш-ш-ш! Не рассеивай чар.

Больная (с глубоким вздохом удовлетворения). Не надо будить меня. Я в раю. (Блаженно откидывается на подушку.) Продолжайте, Попс. Расскажите еще что-нибудь.

Вор. Отлично. (Придвигает стул от туалетного стола и удобно усаживается возле кровати.) Мы чудесно проведем ночь. Слушайте. Представьте себе изумительный июльский день. Шотландия. Суровые скалы отражаются в зеркальной глади озера, а на озере лодка… или, скажем, челн.

Больная (в экстазе). Челн! О Попси!

Вор. На корме сидит Цыпка, а я удобно разлегся, и голова моя покоится у нее на коленях.

Больная. Можете пропустить Цыпку, Попс. Ее любовные переживания меня не интересуют.

Вор. Вы ошибаетесь. Цыпкины мысли были далеко от меня. Она думала о вас.

Больная. Вот наглость! Это похоже на нее. А что она знает обо мне?

Вор. А вот что. Ее лилейная рука держала номер «Дамского журнала». Там помещено иллюстрированное описание ваших драгоценностей. Можете вы догадаться, что сказала мне Цыпка, зачарованная красотой заката, любуясь мягкой и величавой линией гор?

Больная. Могу. Она сказала: «Попси, мы должны спереть этот жемчуг».

Вор. Правильно. Слово в слово. А теперь догадайтесь, что я ответил.

Больная. Должно быть, вы сказали: «В самую точку, Цыпка» — или что-нибудь такое же вульгарное.

Вор. Ошибаетесь. Я сказал: «Если у этой девушки голова на плечах, она сама украдет жемчуг».

Больная. О-о! Это становится интересно. А как же я могу украсть свой собственный жемчуг?

Вор. Продайте его. А вырученные деньги прокутите. Узнайте жизнь! Жизнь! Лежать больной в постели — это не жизнь, правда?

Больная. Чем же это не жизнь? Я еще не умерла. Конечно, наяву я ужасно слабенькая…

Вор. Слабенькая!. Всего пять минут назад вы сшибли меня с ног и швырнули Цыпку через всю комнату. Если вы так умеете драться за нитку жемчуга, которую вам никогда не приходится надевать, почему не подраться за вольную жизнь, за свободу делать все, что вздумается, имея полные карманы денег, которые откроют вам доступ ко всем развлечениям необъятного мира. Черт возьми! Неужели вам не хочется быть молодой, красивой, дышать полной грудью, быть чемпионом тенниса, пользоваться всеми благами жизни, вместо того чтобы прозябать здесь и терпеть приставания вашей глупой матушки и врачей, которые кормятся ее глупостью? Где ваша совесть, что вы так постыдно растрачиваете божьи дары? Вы думаете, что пребываете в немощах? Неверно: вы пребываете во грехе. Продайте жемчуг и на вырученные деньги купите свое спасение.

Больная. Теперь я вижу, что вы действительно духовное лицо, Попс. Но я не знаю, как продать жемчуг.

Вор. А я знаю. Позвольте мне продать его для вас. Конечно, за приличные комиссионные.

Больная. Вот тут-то и загвоздка. Как доверить вам продажу жемчуга? А вдруг вы присвоите всю сумму?

Вор. Цыпка, у мисс Мопли задатки весьма деловой женщины. (Обращаясь к больной.) Рассудите, Мопс. Будем для краткости звать друг друга Мопс и Попс. Если я украду ваш жемчуг, мне придется продавать его как краденый, и моему покупателю будет отлично известно, что этот жемчуг я украл. Я буду рад, если удастся выручить за него четверть его стоимости. Если же я буду продавать открыто, как агент законного владельца, я получу его рыночную цену полностью. Деньги будут выплачены вам. А комиссионные вы мне заплатите, я вам доверяю. Мы с Цыпкой вполне удовольствуемся пятьюдесятью процентами.

Больная. Пятьдесят процентов! Ого!

Вор (с твердостью). Согласитесь, что мы заслужили эту сумму. Учтите нашу работу, риск, которому мы оба подвергаемся, и бесценное благо, которое вы приобретете: избавление от этого мерзкого дома. По рукам, Мопс?

Больная. Это баснословная цена. Но в мире грез щедрость ничего не стоит. Вы получите свои пятьдесят процентов Ваше счастье, что я сплю. Если я проснусь, мне никогда не уйти от моих родных и от моего общественного положения. Хорошо вам, преступникам, — вы можете делать все что угодно. Будь вы людьми моего круга, вы бы знали, как трудно не делать того, что делают все.

Вор. Простите, но, я думаю, вы будете лучше чувствовать себя с нами, если я сообщу, что мы именно люди вашего круга. Мой род, которым я отнюдь не кичусь, знатнее, чем ваш. Можете посмотреть в справочнике Бурка или Дебретта. Ваши предки наживали деньги торговлей. Мои предки жили на доходы со своих поместий или управляли британскими колониями. Цыпка стояла бы на высшей ступени общественной лестницы, если бы не то грустное обстоятельство, что ее родители, хоть и соединенные перед лицом господа, не удосужились сочетаться законным браком. По крайней мере, так она говорит.

Сиделка (сердито). Я говорю то, что есть. (Обращаясь к больной.) Мы с Попси ничуть не хуже тех, с кем вы водитесь.

Больная. Неправда, Цыпка. Вы просто продувная девчонка и жулик. Но вы меня забавляете. Будь вы настоящая леди, в вас не было бы ничего забавного: вы боялись бы вести себя не так, как подобает леди.

Вор. Правильно. Ну, признавайтесь: с нами веселей, чем с вашей дражайшей заботливой матушкой, вкупе с приходским священником и всей вашей любящей родней? Правда ведь? Ну конечно правда.

Больная. Меня возмущает, что вы двое, которым место в тюрьме, живете в свое удовольствие, а я, только потому, что я респектабельная леди, живу как в тюрьме.

Вор. Разве вам не хочется уйти с нами?

Больная (спокойно). Я и намерена уйти с вами. Я хочу выжать из моего сна все, что можно. Не забывайте, Попс, что я люблю вас. Весь мир перед нами. Вы с Цыпкой провели неделю в стране озер и гор за семь гиней, включая чаевые. А теперь вы проведете вечность с вашей Мопс в самом райском уголке земного шара, какой только удастся найти, и притом даром.

Сиделка. А я что же?

Больная. Вы будете моей компаньонкой.

Сиделка. Компаньонкой! Хватает у вас нахальства, нечего сказать.

Больная. Знаете что: вы будете графиней. Мы поедем за границу, там никто не догадается. У вас будет пышный иностранный титул: графиня Вальбриони. Соблазняет вас?

Сиделка. Черта с два! Уступаю вам эту честь.

Вор. Постой, Цыпка. У меня новая идея. Совершенно потрясающая. Давайте инсценируем похищение.

Сиделка. Что это значит «инсценируем похищение»?

Вор. Это очень просто. Мы похищаем Мопс. То есть мы прячем ее в горах Корсики, или Истрии, или Далмации; можно в Греции, Ливии,— где угодно, только подальше от Скотланд Ярда[1]. Мы прикинемся разбойниками. Любящая мать выложит пять тысяч, чтобы выкупить ее. Выкуп мы поделим пополам: пятьдесят процентов Мопс, двадцать пять тебе, двадцать пять мне. Слушайте, Мопс: вы реализуете стоимость не только своего жемчуга, но и собственной особы. Гениальный финансовый ход!

Больная (в волнении). Греция! Далмация! Похищение! Разбойники! Выкуп! (Слабеющим голосом.) Ах, не искушайте меня, безумцы: вы забыли про корь.

Чудовище неожиданно появляется из-за ширмы. Оно преобразилось: из распухшего, умирающего Калибана оно превратилось в цветущего Ариеля.

Чудовище (подхватывая последнюю реплику больной). Да и вы сами забыли. Никакой кори: потасовка из-за жемчуга вылечила вас и вылечила меня. Ха, ха! Я здоров, здоров, здоров! (Прыгает от радости и в конце концов, взобравшись на подушки, вползает в постель и ложится рядом с больной.)

Сиделка. Если вы могли выскочить из постели и расправиться с Попси и со мной, то вы можете одеться и бежать с нами. Только закутайтесь получше, нас ждет машина.

Вор. Это не опаснее отправки в больницу, Мопс. Боритесь за свободу. Вставайте! (Вдвоем они стаскивают ее с кровати.)

Больная. Я не умею одеваться без горничной.

Сиделка. А вы пробовали?

Вор. Даем вам пять минут. Если вы не будете готовы, мы уйдем без вас. (Смотрит на ручные часы.)

Больная бросается к шкафу и выхватывает меховое манто, шляпу, платье, комбинацию, пару чулок, черные шелковые трусики, туфли. Все это она швыряет на пол. Сиделка собирает большую часть вещей, остальные подбирает больная, и они вдвоем скрываются за ширмой. В это время вор выходит вперед, становится в ногах кровати и — не то аукционист, не то проповедник — начинает ораторствовать.

Меховое манто. Котик. Не очень модное, но сорок пять гиней стоит. Шляпа. Строгая и элегантная. Платье-костюм. Комбинация: шелк с шерстью. Настоящие шелковые чулки без стрелок. Трусики: последний крик моды! Туфли: каблуки не выше двух дюймов, но для ходьбы по горам не годятся. Какая тема для проповеди! Благовоспитанная девица восстала против респектабельной жизни. Алчущая душа покидает родной дом, о котором недаром сказано, что он для девушки — темница, а для женщины — каторга. Назойливая опека нежных родителей, неотвязные заботы домашнего священника о ее спасении и домашнего врача о ее здоровье; навязчивая любовь докучливых братьев и сестер; отвратительная привычка дальних родственников, претендующих на близость, называть ее по имени; ежеминутное вторжение в личную жизнь бестактными расспросами, где была и что делала; шепот за ее спиной относительно шансов на замужество; непрерывное поругание той священной ауры, которая всегда окружает живую душу, подобно тому, как нимб окружает головы святых на картинах. Против всех этих способов замучить ее до смерти в ней подымается, как кипящее молоко в кастрюле, сокровеннейшая, наивысшая жизнь и кричит: «Долой вас всех! Прочь, от меня! Ныне и впредь врата открыты для настоящей жизни, что бы она ни принесла! Ибо в чем смысл нашего мира случайностей, катастроф, порывов и побед, если это не арена для приключений непреходящей жизни? Тщетно уродуем мы наши улицы надписями, вещающими: осторожность превыше всего! Тщетно народы взывают: безопасность, безопасность, безопасность! Те, кто кричит об осторожности, никогда не переходят улицу. Государства, которые приносят жизнь в жертву безопасности, находят ее в могиле. Мой девиз: осторожность — последнее дело! И вперед, вперед, всегда впе…»

Сиделка (выходя из-за ширмы). Заткни фонтан, Попси: она готова.

Больная, в манто, в туфлях, задыхаясь, выходит следом за сиделкой и становится по левую руку вора.

Больная. Вот и я, Попс Один поцелуй, и я следую за вами.

Вор. Согласен. Ваш цвет лица еще оставляет желать многого, но (целуя ее) дыхание ваше сладостно, это дыхание свободы.

Чудовище. Что ее цвет лица! Посмотрите на мой!

Вор (выпуская больную и поворачиваясь к сиделке). Ты что-то сказала?

Сиделка. Нет. Поторапливайся, слышишь?

Вор. Это, должно быть, ваша матушка храпит, Мопс. Не скоро вы опять услышите эту мелодию. Пролейте слезу.

Больная. Ни единой. Будущее женщины не подле ее матери.

Сиделка. Если и вы начнете проповедовать, как Попси, то молочник придет раньше, чем мы уйдем отсюда. Не забудьте, мне еще нужно переодеться внизу. Попси, не бродит ли под окнами полисмен? Выгляни-ка. Осторожность превыше всего. (Торопливо выходит.)

Вор. На сей раз, в виде исключения, пусть будет так. (Подходит к окну.)

Больная. Глупый, полиция вас не тронет, если я заступлюсь. Это я рискую, что меня мама поймает.

Вор. Правильно. У вас, против всяких ожиданий, необыкновенно ясная голова. Дай бог, чтобы ваше похищение оказалось мне по зубам. Идем. (Выбегает из комнаты.)

Больная. А жемчуг забыл!!! Слава богу, он дурачок, очаровательный дурачок. Я буду вертеть им, как захочу. (Подбегает к туалетному столу, засовывает ожерелье в футляр и уходит, унося его с собой.)

Чудовище (садится в постели). Пьеса, собственно, на этом кончается. Но действующие лица будут подробно обсуждать ее еще целых два акта. Впрочем, все выходы из зала открыты. Спокойной ночи. (Закутывается в одеяло и засыпает.)

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Морской берег в гористой местности. Гряда песчаных дюн скрывает лежащую за ней равнину; видны только вершины далекого горного хребта. Деревянный барак с электрическим сигнальным рожком на стене говорит о том, что перед нами военный лагерь. Против барака — палатка-купальня из полосатого холста, у входа в нее — складной стул. Если смотреть со стороны берега, то барак приходится направо, а палатка налево. Финиковая пальма, растущая близ барака, отбрасывает длинную тень, ибо время — раннее утро.

В тени этой пальмы, в шезлонге, сидит полковник британской службы и мирно читает еженедельное приложение к газете «Таймс»; однако снаряжение его включает револьвер. Легкое плетеное кресло, предназначенное для посетителей, стоит тут же, возле барака. Хотя полковнику сильно за пятьдесят, он все еще строен, благообразен, подтянут — военный с головы до пят. Полностью его чин и звание гласят: полковник Толбойс, кавалер креста Виктории и ордена «За примерную службу». Эти отличия он получил, еще когда командовал ротой, и с тех пор не терялся. Мирное чтение газеты нарушает серия оглушит тельных взрывов, указывающих на то, что со стороны, противоположной бараку, приближается мощный мотоцикл с явно неисправным глушителем.

Толбойс. Черт подери, какой шум!

Незримый мотоциклист слезает с машины и быстро ведет ее, причем она издает невыносимый треск.

(Сердито.) Остановите мотоцикл, слышите?

Шум прекращается. Мотоциклист, поставив машину на место, сняв перчатки и очки, появляется из-за палатки и подходит к полковнику; в руке у него пакет.

Это весьма заурядного вида нижний чин в запыленной одежде; его обветренное лицо тоже в пыли и песке. Все остальное безупречно: мундир и обмотки надеты точно по форме; он отвечает быстро и без запинки. Но полковник, уже рассерженный шумом мотоцикла и вынужденным перерывом в чтении газеты, разглядывает его сурово и немилостиво, ибо в облике этого солдата есть какой-то необъяснимый, раздражающий изъян. На голове у него белый тропический шлем с покрывалом, которое сбоку производит впечатление незаправленного подола рубашки, а спереди похоже на вуаль, накинутую на кудрявую женскую головку, что уже никак не приличествует солдату. Сложен он как семнадцатилетний юноша, а удлиненный череп и веллингтоновский нос и подбородок он, видимо, позаимствовал у кого-то со специальной целью позлить полковника. К счастью для мотоциклиста, все эти недочеты не могут быть внесены в штрафной лист и переданы на рассмотрение военному прокурору, и это еще усугубляет досаду полковника. Мотоциклист, повидимому, отдает себе отчет, что его наружность производит странное впечатление: хотя свои ответы он отчеканивает с военной краткостью и точностью, неуловимая улыбка иногда придает его лицу ироническое выражение, словно он разыгрывает какую-то веселую шутку. Мотоциклист отдает честь, вручает полковнику пакет и вытягивается в струнку.

Тол б ой с (беря в руки пакет). Это что такое?

Мотоциклист. Меня посылали в горы с письмом к старшине туземной деревни, сэр. Это его ответ, сэр.

Толбойс. Первый раз слышу. Кто вас послал?

Мотоциклист. Полковник Саксби, сэр.

Толбойс. Полковник Саксби только что уехал в штаб, он серьезно заболел. Вместо него принял командование я, полковник Толбойс.

Мотоциклист. Это мне известно, сэр.

Толбойс. Так что же, это частное письмо, которое нужно переслать ему, или это официальная бумага?