Помоги проекту - поделись книгой:
В целом же я был уверен в себе и в своей победе. И вызов человека, ради которого, собственно, и пришёл в зал, принял с мрачным торжеством.
…И вот он, вечер боя. Серьёзной публике здесь нет, так – рядовые бандиты, матросы, рыбаки и просто зеваки. Ну и конечно сами бойцы, которые также имеют симпатии и делают ставки. На меня, впрочем, ставок практически нет – оно и понятно. Но уже перед самым началомодин из парней шепнул мне на ухо:
– Тренер поставил на тебя!
Я тоже поставил на себя все свои сбережения. Но вот Пуатье… Быстрый взгляд на учителя, в ответ ловлю одобряющий кивок. Ну что же тренер, я постараюсь вас не подвести!
…Прямой удар ноги в корпус – противник уходит в сторону и тут же филигранной подсечкой сбивает меня на настил. Рывком встаю; Рауль обозначает боковой удар в нижний уровень, но тут же переводит его в голову. Успеваю закрыться предплечьем и контратакую шассе по бедру. Этот удар противник блокировать не успевает; презрительная усмешка победителя на его лице сменяется злобной гримасой. Молниеносный фуэтэ в моё лицо встречаю руками; но, используя инерцию движения, Рауль наносит рубящий удар по моим бёдрам левой ногой. Из-за поднятых рук я пропускаю его; противник же продолжает серию ударом с разворота в корпус. Пробитие печени. Я еле стою…
Рауль поднимает руки и что-то кричит в толпу. Болельщики поддерживают его; в мою же сторону доносятся ругательства и оскорбления. Только тренер смотрит выжидательно, будто знает, что бой должен идти по другому сценарию.
Ну что же. Пожалуйте наживку.
Я держусь за печень обеими руками, голова открыта. Рауль скользящими шагами приближается ко мне. Шаг, ещё один и ещё… Я по-прежнему не поднимаю рук, тяжело дышу, изображая на лице невыносимые муки боли. Впрочем, мне действительно очень больно. Но, главное, – не пропустить атаку.
Удар я всё-таки почувствовал. Высокий шассе в голову, который мог бы красиво закончить схватку. Мог бы… Пропуская атаку противника над головой, я ухожу вниз и подсечкой под опорную ногу сбиваю Рауля. Мгновение спустя он встаёт. Но не спешит атаковать, вышагивая по настилу короткий полукруг. Он улыбается, покачивает головой, с интонацией: «а парен- то что-то может…» Я же, стоя на месте, используя промедление оппонента и восстанавливаюсь. Вот он оказывается довольно близко ко мне:
– Рауль!
Противник моментально концентрируется. Резкий прыжок в его сторону; он мгновенно реагирует прямым ударом ноги. Удар хорош, реакция отменная; но я ждал от него именно этот ход. Шассе режет воздух справа от корпуса, а пяточка моей ладони находит солнечное сплетение француза. Распрямляюсь, двоечка прямых: левый разбивает нос, правый попадает в уже поднятые руки; но я продолжаю атаку хлёстким шоссе по плавающим рёбрам. И тут же повторный удар, теперь жёстко по ногам! И ещё один – с разворота, стопой под рёбра… Все удары находят цель. Рауль опускается на колени; но мгновение спустя встаёт, ведомый гордостью и ненавистью. Однако я не даю ему восстановиться: рывком сблизившись, пробиваю два жёстких боковых; голова противника хоть и закрыта руками, но дёргается от тяжести принятых ударов. Тут же повтор прошлой связки – шассе по корпусу… а второй удар я по наитию наношу точно в голову! Руки Рауля падают, его шатает, но он всё ещё на ногах… На секунду мы ловим глаза друг друга: его, полные обречённой ненависти видят в моих гнев и скорую расправу.
Я впервые в жизни наношу столь точный и резкий фуэтэ в челюсть противника; этого удара он от меня явно не ждал. Рауль срубленным деревом валиться на пол. Зрители неистовствуют!
…С тех пор я больше не видел его в зале. Эта схватка принесла мне хороший выигрыш; я смог отдать четверть долга и успокоить кредиторов. Тренер на мой немой вопрос ответил следующее:
– Я участвовал в штурме «Линии Гинденбурга» под Терни-Сорни. На этом участке впереди нас прошли русские из «Легиона Чести». Эти воины сделали практически невозможное, прорвав три линии германской обороны. Причём на третью линию они пошли без патронов, со штыками наперевес и вашим боевым кличем… Ура? Я тогда понял, что русские настоящие бойцы и дерутся до последнего. И на тренировках замечал в тебе эти качества. Боевой азарт, стремление к победе, но главное – силу воли. Я горжусь, что у меня есть русский ученик.
…Я хотел участвовать и в дальнейших боях на тотализаторе. Но учитель, отметив мою боксёрскую технику, предложил драться по правилам французского бокса, а не шоссона. Эти бои были более престижными, а публика собиралась гораздо более пристойная… И богатая, что отразилось на моём кошельке и желудке. На плотном питании я заметно подрос, сантиметров до 180. Корпус увили грудные и брюшные мышцы, а плечи раздались до 52 размера. На руках рельефно и выпукло заиграли бицепсы и трицепсы. Картину завершали правильные черты красивого мужского лица (спасибо родителям), обрамлённые короткой тёмной бородкой. Так что мои бои (где я выступал обнажённым по пояс) собирали не только мужскую публику.
С Пуатье мы подтянули мои удары ногами, разобрали больше связок руки-ноги. И я стал успешно биться с французскими боксёрами. Пока мне везло, и я взял верх в семи (из семи) поединках. Причём последнюю победу я одержал сегодня, над довольно опытным и вполне себе известным боксёром, что открывало мне дорогу в большой спорт.
…Но Рауль всё-таки попал в группировку Жерома. Теперь он хотел мести, также как и я когда-то. Но шансов в честном бою у него не было. Однако его устраивала любая цена и любая победа – хоть и посредством угроз моей матери. А это не оставляло мне никакого выбора…
Глава третья. Соотечественники
После боя пришлось меняться сменами в ресторане: моё лицо никак не могло вызвать приятных эмоций у посетителей. Впрочем, уже три дня спустя опухоли спали. Замазав совсем уже критические участки, я снова энергично кланялся и галантно улыбался посетителям в надежде на хорошие чаевые.
Однако маскировка оказалась не слишком эффективной…
– Ба! Друзья, да это тот самый молодец, что так лихо дрался на ринге в воскресенье! Молодой человек, уделите минуту внимания вашим болельщикам!
Я направился к боковой нише, где за отдельным столиком устроились четверо мужчин среднего возраста. Призыв клиента был мне понятен, он не содержал негативной окраски, и в тоже время как-то царапнуло за душу. Будто есть какая-то важная деталь, которую я упустил.
«Ну конечно! Мужчина позвал меня на русском!»
– Господа, к вашим услугам! Хотели бы что-то сказать? Сегодня наш повар готов порадовать посетителей буйабесом из трески; специально для русских гостей – рыба по-монастырски с соусом бешамель и «Русский салат» мэтра Оливье. А в качестве закусок рекомендую попробовать варёных с укропом креветок или осьминога на углях. В качестве напитков советую попробовать красное…
– Да не гомони ты, парень! Мы позвали тебя не услужить, а поговорить. Ты наш соотечественник, а в Марселе русских не так много. Можешь посидеть с нами?
– Увы, господа. Официант не имеет никакого права сидеть с гостями. Даже если они соотечественники. Я просто потеряю работу.
– Тогда послушай – когда кончается твоя смена? Может, посидим после?
– Господа, я был бы очень рад общению с вами. Но я живу с мамой и если не приду в определённое время, она будет очень волноваться. К сожалению, в Марселе, если человек опаздывает, это повод для далеко не беспочвенных опасений.
– Забота о матери достойна похвалы. Но может вы сможете в другой день? Честное слово, узнав, что на ринге бьётся русский парень, мы не пожалели поставить довольно крупную сумму денег на вас. И хотя нам пришлось поволноваться, риск себя оправдал. Так что угостить вас – это наименьшее, из того, что мы можем себе позволить!
– Ну что же. Если завтра с утра вы сможете прийти в этот ресторан, то ваше желание исполниться.
– Пить с утра? А впрочем! Один день можно начать и с приятного, верно, господа? Решено: на этом месте, 9 утра. Вас устраивает время?
– Время хорошее.
…Утро следующего дня радовало солнечной погодой и свежим морским ветром, очищающим воздух от запахов порта. Было довольно прохладно, всё-таки зима (хоть это и юг Франции).
Впервые я прихожу в свой ресторан в качестве посетителя. Ну что же, это будет интересно, посмотреть на уровень нашего обслуживания «с той стороны».
Вся честная компания была уже в сборе. При хорошем солнечном освещении я смог лучше их разглядеть.
Итак, мужчина, что разговаривал со мной вчера, и кто, очевидно, был лидером группы: среднего роста, коренастый, кожа бледного оттенка. Усы и борода аля Николай Второй. Глаза карие, глубокие. В них чувствуется ум и внутренняя сила.
Лицо высокого блондина рассекал глубокий шрам; очевидно от рубящего удара холодным оружием. Мужчина выделяется приятным баритоном и смеющимися голубыми глазами.
У третьего члена группы короткие, мощные руки. Он слегка полноват, но в его фигуре чувствуется прямо таки медвежья сила. Лицо же без растительности, круглое и добродушное. Шрам, как вмятина, на правой скуле.
Четвёртый тоже не очень высокий – чуть пониже меня. Лицо мужественное; также карие глаза и длинный аристократический нос; нисколько, впрочем, его не портящий.
Несмотря на разный, в целом, облик, они похожи, как братья. Схожими были короткие, точные движения. Спокойствие… и какая-то потаённая угроза, исходящего от любого из них. Также я рассмотрел одинаковый у всех крест-эмблему: по диагонали он менял цвет с малинного на белый. В центре – литера «Д». Наверху подписано: ЯССЫ; внизу – 1917. Эту эмблему я знал. Все русские за рубежом слышали о ветеранах Дроздовского полка. За одним столом со мной сидели живые легенды Белого движения…
Перехватив мой взгляд, «атаман» (так я про себя его окрестил) красноречиво улыбнулся, и, обведя «ватагу» торжествующим взглядом, обратился ко мне:
– Я вижу, что вы, молодой человек, знаете историю. Тем приятнее будет с вами общаться! Капитан Дроздовского стрелкового полка Климов Илья Михайлович!
– Прапорщик Дроздовского стрелкового полка Гусев Александр Иванович (блондин со шрамом).
– Штабс-капитан Дроздовского артиллерийского дивизиона Тюрин Аркадий Юрьевич (медведь).
– Поручик Дроздовского стрелкового полка Владислав Михайлович Ромодановский (аристократ).
Я крепко жму руку каждому офицеру и тихо произношу: «Никита Мещеряков». У меня-то не было ни звания, ни положения, и гордо рапортовать в ответ было как-то неудобно.
Мужчины почувствовали моё смущение, и сдержанно улыбаясь, предложили мне сделать заказ на собственный вкус на всю компании. Я, предположив, что у эмигрантов, как правило, не очень много денег, заказал простую, но вкусную закуску— варёных креветок в оливковом масле с укропом. В качестве напитков я взял тройку кувшинов домашнего виноградного вина – не очень крепкого, но сладкого и по вкусу напоминающего сок или компот. Его организовали по моей просьбе товарищи с кухни. Может быть, сочетание не очень удачное, но ведь просили на мой вкус! И потом, офицеры поглощали заказ с видимым удовольствием.
– Никита, расскажите о себе, о своей семье. О том, как вы стали столь блистательным спортсменом.
С незнакомыми людьми я обычно не откровенничаю. Но здесь были СВОИ, я это чувствовал. И рассказал всё, как на духу, за исключением последнего предложения Рауля. Произносить это вслух было просто стыдно.
История знакомства родителей вызвало сдержанное одобрение; рассказ о трагичном прощании с отцом сопроводил третий тост, традиционно пьющийся за тех, кого нет рядом. Повесть о предательстве матери деловыми партнёрами деда очень зацепила собеседников; в мгновенно напрягшейся руке штабс-капитана Тюрина лопнула кружка. История моего голодного и не очень счастливого детства вызвала общее понимающее молчание. А что тут скажешь? На чужбине русские никому не были нужны. Тяжело было практически всем.
Затянувшуюся паузу прервал блондин (у него была интересная кличка – студент):
– А как, ещё раз, звали вашего отца? И в каком подразделении он служил?
– Мещеряков Александр Вячеславович. В каком подразделении? Не знаю, но вообще воевал в артиллерии. Дослужился он до чина поручика.
– Сдаётся мне, я знаю дальнейшую судьбу вашего отца. Ну, или, по крайней мере, её часть. Я был в составе тех немногочисленных подразделений, что прикрывали эвакуацию. Красные рвались к Севастополю, впереди их основных сил наступали мобильные конные группы.
…Нас было не очень много: взвод пехоты с одним станковым Максимом и ручным Льюисом. Причём я был в этом взводе на правах рядового бойца.
Нашей задачей было прикрытие артиллерийской батареи из 2-х горных орудий. Снарядов к ним оставалось совершенно немного; мы понимали, что первый бой для нашей группы станет и последним. Тем не менее, мы выбрали хорошую позицию на высоте, прикрывающей перекрестье основных дорог. Окопались по самые уши, замаскировав позиции подручными средствами. И ждали.
На нас вышел крупный отряд, не менее одного конного полка. Красная конная разведка нас не обнаружила; это стоило кавалеристам нескольких сотен жизней. Пускай снарядов было немного, но это была шрапнель. Свинцовые шарики, сотнями разлетающиеся в воздухе, выбивали и людей, и животных. Страшное зрелище. Но мы, привыкшие к ужасам войны, их не жалели. Однако и радости не испытывали, понимая, что никаких шансов у нас уже нет.
Всю войну мы били большевиков меньшим числом. Но их конные группы были наиболее боеспособными частями. Кроме того, дисциплина у красных налаживалась расстрельными методами. И, наконец, главное – они уже
Из-за экономии снарядов артиллерийскую стрельбу мы вскоре прекратили. Красные быстро перегруппировались и пошли в атаку. Широким развёрнутым строем на нас во весь опор неслась конница врага. Последние снаряды мы вложили в упор, снова нанеся их группе большой урон и внеся сумятицу. Но развёрнутая «лава» была не очень и густой. Она «спрятала» две крупные группы на флангах… Если вспомнить историю, то можно провести параллель с битвой при Левктрах, когда афиняне разбили спартанцев, или с победой Ганнибала при Каннах. Нас обхватили так же, как древних римлян. В упор ударили пулемёты; но красные атаковали и с флангов, и с тыла, и с фронта. У пулемётчиков просто не было возможности вести огонь на 360 градусов.
Мы стреляли в упор, я сумел свалить одного, может двух… Но очередной всадник достал меня шашкой на излёте. С того момента я ничего не помню.
…Очнулся я ночью. Вокруг были лишь тела сослуживцев – их никто не спешил убирать. Наша позиция была уничтожена, а я, как ни странно, страстно захотел выжить. Невероятно, всеобъемлюще захотел выжить… Я спасся благодаря греческим морякам. Но это отдельная история. Что же касается вашего отца: он был наводчиком одного из орудий. Видимо, стрелял крепко. Я видел его мельком; конечно, мы были немного знакомы. Он обмолвился, что сумел эвакуировать семью, и что теперь он уже ничего не боится. Вы на него очень похожи: надень на вас сейчас форму да оставь короткие усы – и вот он, перед глазами.
Я не видел его тела; признаться, судьба мёртвых тогда меня не очень интересовала. По крайней мере, стонов раненых на поле боя не слышно не было. Шансы, что ваш отец спасся, стремятся к нулю; бой был горячим и явно шёл до последнего. Тем более, основной урон нанесли артиллеристы. Так что, даже если Александр Вячеславович попал в плен, это лишь отсрочило кончину. Но сделало бы её несоизмеримо более мучительной.
…Не думал я, что идя на эту встречу, узнаю про судьбу своего отца. Вроде бы уже давно был уверен в том, что его нет на свете. А сейчас будто поговорил с ним, будто коснулся его руки, услышал его голос… Да! В это мгновение я вспомнил его голос!
То ли вино так меня размягчило (пил я крайне редко), то ли рассказ Александра Ивановича, но в момент, когда мне вспомнился голос отца, я уже не смог сдержать слёз. Папа, папа… Меня поймут люди, что детьми ни разу не успели позвать отца, не знали или не запомнили его улыбки, тёплых слов, объятий… Я ведь не плакал даже тогда, когда не мог ходить после первой встречи с Раулем. Не плакал, хотя очень хотел заплакать, испытывая угрызения совести из-за Зои. Но сейчас я уже не смог сдержаться…
– Все мы теряем близких. Поверьте, Никита, нам очень жаль вашего отца – безусловно достойного человека, к тому же нашего сослуживца. Но он принял смерть не напрасно. Сколько-то людей спаслось именно благодаря его жертве. Так давай те же ещё раз выпьем за всех тех кто до конца выполнил свой долг пред нашей великой родиной, перед Россией! За них, за Россию, Ура!
Мы выпили ещё, и это было уже явно не лёгкое вино… Расчувствовавшиеся офицеры затянули песню:
Песня в исполнении сильных мужских голосов прозвучало очень красиво и мужественно. Она и так бередила душу, а что уж там говорить обо мне – я слышал её из уст тех, о ком она сложена!
Я мучительно старался ещё раз вспомнить отца. Не фотографию, а живого, того, прощавшегося с нами на Крымском берегу… Я представлял себе лица тех, кто пошёл добровольцами сражаться за правое дело. Я представлял себе, как сражались те, кто сидел рядом со мной – и видел себя рядом с ними.
Когда человеку мучительно горько, это чувство вызывает в нём две реакции: надломанную апатию или ярость по отношению к источнику страданий. В моём случае выбор был сделан в пользу гнева.
…До того я ненавидел красных и Советский Союз умозрительно: я не помнил свою родину и событий, связанных с исходом. Я только знал, что большевики, «красные», лишили нас (эмигрантов) любимых людей и дома. Однако, я не чувствовал этого до сегодняшнего дня, ведь мне и так было кого ненавидеть. Но теперь чёрная, глухая, не имеющая выхода ярость заполонила моё сознание.
«Проклятье! Они должны ответить! Они должны ответить за наши страдания, за убитых и замученных ими людей! Я хочу правосудия! Я хочу драться с ними!!!»
Кажется, последнее я произнёс вслух. Офицеры пристально уставились на меня, будто в первый раз увидели. И я нетвёрдым голосом заговорил:
– Да, господа офицеры. Я хочу драться с «красными». Более того. Я дрался с теми, кто им служит. Я дрался с Раулем, бандитом в бригаде Жерома. Жером служит Полю Карбону. А тот работает в паре с политиканом-коммунистом Симоном Сабиани. Вот так вот, и в Марселе добрались! И матери моей угрожают!
Тут я упал на кресло. Мне очень плохо. И чуточку хорошо. Очевидно, я пьян. Это замечает и Илья Михайлович. Тем не менее, он спрашивает:
– Никита, подождите. Кто угрожает вашей матери? Почему вы об этом не сказали ранее? Так, господа! Нужно на улицу, развеяться. В ресторане могут быть лишние уши.
Холодный ветер действительно приводит меня в себя. Я уже пожалел о распущенном языке и минутной слабости, из-за которой меня могут перестать уважать «дрозды» (в РОВС я как-то не спешил), а также могут начаться проблемы (говорил я на русском, но имя Карбона в негативной интонации могли услышать). Историю о подставном турнире и угрозах матери пришлось рассказать. Какое-то время все молчали. Затем слово вновь взял «атаман»:
– Никита, послушайте. Мы в Марселе находимся не просто так. Ещё 4 дня мы будем в городе, пока капитан корабля, с которым мы отправляемся в Гибралтар, урегулирует свои вопросы. Мы собираемся присоединиться к армии генерала Франко, сражающейся против «красных» в Испании. Пускай это не Россия, но история борьбы та же; тот же и противник. Наверняка ты слышал о том, что «советы» помогают Республике? Пока это наш единственный шанс взять реванш и снова почувствовать себя настоящими воинами. Если то, что вы сказали в ресторации, является правдой, и вы готовы продолжить дело отца, отправляйтесь с нами.
– Господа, я бы с радостью. Но я не могу. Нет! Выслушайте меня до конца. Этот Рауль… он меня ненавидит. Если я отправлюсь вместе с вами, боюсь, что он выместит свою злобу на матери. Взять же её с собой? А на что она будет жить в Испании? Тут мы хотя бы чем-то успели обзавестись, а что её ждёт там?
– Никита, это единственная проблема? Если так, она решаема. Мы готовы помочь вам с Раулем и вдарить по «красным» бандитам Карбона. Заодно добудем денег нам на оружие и проживание вашей матери. Вы согласны? Вот моя рука.
Я крепко жму протянутую мне руку. Руку соотечественника, предложившего мне помощь и боевое братство.
Глава четвёртая. Экс
Преступный мир Марселя имеет очень строгую организацию и структуру. Несмотря на кажущуюся невозможность поставить бандитов в какие-либо рамки, Поль Карбон смог это сделать. Чёткая иерархия, негласная ранговая система, даже субординация между членами группировки – всё это делало её похожей на армию, где приказы свыше считаются законом. Но именно эта строгая структуризация была одной из главных причин становления Карбона лидером преступного мира.
Жером с его бандой были если не мелкими сошками, то в любом случае, имели не слишком высокий статус. Их потолком был сбор денег с проституток и мелких портовых торговцев. Вдобавок, некоторые члены группы (тот же Рауль) промышляли грабежами. Это был явно не «уровень», но каждый член банды имел шанс стать кем-то большим.
В качестве «штаб-квартиры» банды Жерома выступала небольшая портовая гостиница. Комнаты в ней всегда были заняты, о чём гласила надпись крупными буквами на вывеске. Не умеющим читать всё доступно объяснял устрашающего вида метрдотель. В гостинице располагался склад с оружием, жилые помещения, «зал отдыха», где члены группы могли расслабиться за бильярдом, картами и выпивкой. Но, главное, перевалочный пункт, где собранные за неделю деньги сортировались для передачи в «банк» Карбона. Бандиты вели себя, как правило, совершенно безмятежно: обо всех плановых и внеплановых полицейских облавах их предупреждали заранее. Одиночек жандармов, пытавшихся «мутить воду» по идейным соображениям, находили на дне марсельской бухты. Также, практически невозможен был вариант нападения других бандитов: 12 вооружённых мужчин представляли собой очень грозную силу. Кроме того, при подобном раскладе на налётчиков открыли бы настоящую охоту не только боевики Карбона, но и полиция Марселя. И за всеми «чужаками», кто реально мог провернуть подобный финт, с самого начала пребывания в городе устанавливалась слежка.
И всё-таки «дрозды» решили совершить налёт на штаб-квартиру Жерома. Я сильно сомневался в предприятии, но в конечном итоге шансы на успех у него были. Деньги в «банк» сдавались, как правило, в субботу. А корабль Попандопало (капитана-грека) должен был отплыть в Гибралтар в ночь с пятницы на субботу. За места было заплачено заранее. Маму мы собирались погрузить на корабль ночью, непосредственно перед эксом. Почему эксом? Так называли свои налёты на банки боевики-революционеры. Слово нравилось Илье Михайловичу, в своё время служившему в контрразведке у Деникина, а затем и у Врангеля.
Чего мне стоило убедить маму – это отдельная тема. Ей натуральным образом стало плохо; в мой обман о том, что я встретил в ресторане соотечественников, пообещавших помочь нам в Испании, она не поверила. Я не рассказывал ей о моём конфликте с бандитами, но материнское сердце чувствовало опасность. Тогда мне пришлось отбросить в сторону ненужную фальш и ласковый убеждающий тон:
– Мама, у нас нет жизни в Марселе. У меня конфликт с бандитами Карбона, и так просто они от нас не отстанут. Сейчас же есть реальный шанс оставить всё это и начать жизнь с чистого листа. Я уже принял решение и не отступлюсь от него. И тебя я здесь не оставлю.
Мои слова, сказанные спокойным, твёрдым и уверенным голосом, больше похожие на команду, как-то отрезвили её, заставили прекратить истерику и начать собираться. Позже она мне сказала, что так же с ней разговаривал и отец, принимая то или иное важное решение. О том, что я узнал про ещё один кусочек жизни отца (скорее всего финальный) я не стал говорить: итак слишком много потрясений для больной женщины.
План экса был продуман всё тем же Ильёй Михайловичем, который, очевидно, смыслил в подобных делах. С некоторыми особенностями подобных операций он познакомил и меня:
– Всегда, в первую очередь – разведка. Оценка численности противника, вооружения, надёжности боевого охранения. На основании этих данных ты разрабатываешь план захвата – диверсии – экса. При этом ты должен изучить варианты подходов, при которых противник тебя не заметит вообще или, заметив, уже не успеет ничего предпринять. Должно быть как минимум два варианта пути отхода, ты должен постараться предусмотреть любое развитие ситуации. Только путём тщательного, длительного наблюдения, проработки хотя бы основных вариантов развития событий, подготовка грамотного отступления – только всё это в совокупности обеспечит успех.
…Подготовка группы была действительно очень тщательной. «Студент» вёл слежку за домом с помощью офицерского бинокля с цейсовской оптикой. Для этого он поселился в небольшой гостинице в метрах 500 от нашей цели. Гостиница располагалась на возвышенности, так что прапорщик имел отличный круглосуточный обзор.
Осмотром подступов непосредственно на местности занялись «атаман» и «медведь». Под видом подвыпивших гостей города, они пытались заселиться в гостиницу, предварительно обойдя её несколько раз. При этом они пели, ругались, приставали к метрдотелю, пока тот в конец не озверел, но всё это выглядело вполне естественно. Для пущей убедительности они выпили немного крепкого алкоголя, прополоскали им рот и чуть вылили на себя. Так что запах был соответствующим.
Аристократ на имеющиеся деньги приоделся, взял в прокат старенький автомобиль и начал ездить к проституткам в более-менее приличный бордель, располагавшийся опять-таки неподалёку от цели. Я же осторожно собирал информацию о банде через знакомых.
Таким образом, за три дня плодотворной работы, мы узнали достаточное количество информации: где находятся жилые спальни, кто в них отдыхает и в какое время жизнь в гостинице замирает. Во сколько привозят шлюх и во сколько их увозят. Где находиться «чёрный ход», зал игры, где зачастую собираются бандиты по вечерам. Места, где можно спрятаться перед гостиницей, выходя на «позиции».
Вариантов «эвакуации» у нас было целых три: в первом, основном – после экса мы все должны были сесть в машину «аристократа». Поручик не глушит авто, держа двигатель в рабочем состоянии на малых оборотах. В машине имелся медицинский набор оказания первой помощи.
Второй вариант предусматривал индивидуальное или групповое бегство в порт. Это на случай выхода автомобиля из строя. В квартале отсюда дежурил специально нанятый (с предоплатой) экипаж. Для «извозчикп» заранее придумали версию о любовнице и ревнивом муже – французы понимали толк в «любви».
Наконец, третий вариант – вернуться в гостиницу «студента», где номер был оплачен на неделю вперёд. Там же хранился запас еды и патронов, а также 5 билетов на утренний поезд Марсель-Тулон. Впрочем, это был уже самый худший вариант, практически невоплотимый в жизнь. Но бывает, что срабатывают именно подобные варианты, когда стопроцентно верные дают осечку. Однако, самым адекватным вариантом было «зачистить» дом и как можно быстрее сделать ноги. На всё про всё с начала операции (час ночи, время выезда проституток) у нас было 90 минут, время, после которого Попандополо должен был отплыть в Гибралтар с моей мамой на борту. На руку нам было ощущение безнаказанности и вседозволенности подонков Жерома. Они просто не ожидали нападения, и это было главным козырем «дроздов».
Оружие обеспечил «медведь». Ничего лишнего: револьверы системы «Наган», окопные стилеты, 3 «лимонки» (гранаты французского производства с ребристой рубашкой), а также снайперскую винтовку Маузер (трофей Великой войны). Всё это удалось раздобыть через контрабандистов. В целом же, подготовка к операции съела все сбережения офицеров и моей семьи. Кроме того, некоторую сумму нам ссудил капитан корабля.
Поскольку я заявил о своём участие в эксе, штабс-капитан занялся моей боевой подготовкой. Мы прилично отдалились от города, пока, наконец, не нашли хорошее для тренировок место в небольшом лесу. Дальше последовала весьма интересная и обстоятельная лекция с последующим практическим занятием:
Поделиться книгой: