След Полония

— А те радиоизотопы, которые находятся в стране легально? К примеру, изотопы, ввезенные англичанами для исследований в какой-нибудь физической лаборатории? Их ведь, теоретически, можно украсть так, чтобы это не обнаружилось?

— Теоретически возможно все. — Мужчина в очках встал и прошелся по кабинету декана. — Но практически… Знаете, Джина, как у нас шутят? Чтобы сделать открытие, настоящий ученый обязан в первую очередь усомниться, что Земля — круглая! Вы вообще представляете, как осуществляется контроль за регламентными работами в западных лабораториях? Исследователь должен заранее описать и послать на предварительное утверждение буквально каждую свою операцию. Когда — и если! — его бумагу все-таки рассмотрят в десяти различных инстанциях, заставят провести кучу перестраховочных мероприятий и все утвердят — вот только тогда можно начинать. Причем работать придется под непрерывным и жестким контролем инспектора-дозиметриста, подчиняющегося только руководству своей собственной службы радиационной безопасности, которая, в свою очередь, совершенно прозрачна для МАГАТЭ…

— А в России — по-другому?

— По нашим данным, у русских все теперь тоже очень строго…

— И все же там воруют. Значит, это нельзя исключить и в отношении Запада.

— Честно говоря, я не представляю себе, как вообще можно украсть, скажем, полоний-210 — чисто технически… При работе с ним приходится соблюдать особую осторожность — пожалуй, это один из самых опасных радиоизотопов.

— Почему?

— Активность полония-210 настолько велика, что, хотя он излучает только альфа-частицы, брать его руками нельзя — тут же последует лучевое поражение кожи и, возможно, всего организма. Полоний довольно легко проникает внутрь сквозь кожные покровы, но он опасен и на расстоянии, превышающем длину пробега альфа-частиц — из-за способности быстро переходить в аэрозольное состояние и заражать воздух. Поэтому работают с полонием лишь в герметичных боксах… Так что, если отбирать полоний из открытого источника и где-то его запаивать на стороне, все равно, как у нас говорят, измажешься! Можно, конечно, сделать закрытый источник внутри бокса и его унести, но… хранить полоний долго нельзя — распадется. С каким-нибудь плутонием или ураном — и то далеко не так трудно.

— Значит в нелегальном обороте, как правило, находятся отработанные отходы ядерного топлива или приборы бытового назначения с радиоизотопами?

— Да, пожалуй. И это хорошо, так как из подобного материала чрезвычайно трудно сделать ядерное оружие. Но это и плохо, так как именно такие вещества являются лучшим материалом для создания «грязной» бомбы… — Рассказчик поправил очки и совершенно неожиданно прервал пояснения: — Послушайте, милая Джина! Я уже взрослый мальчик и ни за что не поверю, что вы приехали ко мне сюда из штаб-квартиры Интерпола только для того, чтобы получить сведения, которые приводятся в любом открытом справочнике. А если нет времени или лень добраться до ближайшей библиотеки — можно просто сесть за компьютер, набрать в любой поисковой системе слова…

Надо отдать должное женщине — она достаточно быстро и вполне профессионально справилась с замешательством, вызванным внезапной переменой в поведении собеседника:

— Не обижайтесь. И не сердитесь на меня, пожалуйста! Конечно, вы правы.

— Тогда давайте все-таки вынем из-под спюла вашу дохлую кошку — и перейдем прямо к делу. Не возражаете?

— А что мне остается делать? — с демонстративным смирением вздохнула Джина. — Прямо к делу… ну что же! Отлично. Скажите, чем этот ваш полоний может заинтересовать международных террористов?

— Даже не представляю.

— Вы упомянули про «грязную» бомбу…

— Полоний как радиоактивная начинка?

— Отчего же нет? Так называемая «грязная» бомба — мечта любого уважающего себя террориста.

— Да уж, как говорится — дешево и сердито!

— Дешево?

— Относительно дешево, разумеется… Кстати, если уж зашла речь о ядерном оружии! У стран, которые считают себя цивилизованными, в арсеналах имеются так называемые «чистые» бомбы, с минимальными радиоактивными выбросами. Или нейтронные бомбы — с увеличенной радиацией, но с ограниченной силой взрыва. Представляете, как удобно? Пустые, нетронутые заводы, фабрики, банки… Ну, а «грязные» атомные бомбы вообще-то делают от бедности — тогда, когда не могут создать настоящую, то есть такую, чей взрыв основан на ядерной реакции. В сущности, это ведь что такое? Это агрегат, в котором обычная взрывчатка сочетается с обработанными радиоактивными материалами. Сами понимаете, в настоящих боевых действиях, против армейских подразделений, имеющих средства радиационной и химической защиты, — это оружие не слишком эффективное. Зато против так называемого мирного населения, против промышленных объектов в глубоком тылу, против продовольственной базы противника… Больших разрушений с помощью такой бомбы вызвать нельзя, зато можно заразить радиацией достаточно большую территорию. Например, если взорвать такую бомбу в центре Манхэттена, то на пару столетий непригодным для жизни станет весь большой Нью-Йорк — и добрая половина штата Нью-Джерси в придачу. Да что там Манхэттен! Трех-четырех приведенных в действие взрывных устройств, начиненных ураном, вполне хватит для того, чтобы арабы с евреями перестали друг другу рзать глотки из-за Палестины — на ее месте просто образуется радиационная пустыня, в которой никто не сможет больше жить. Ну и, помимо прочего, такой взрыв произведет деморализующее воздействие.

— В общем, идеальное оружие для террора… — Черноволосая красотка задумчиво потянулась за очередной сигаретой. — Но ведь компоненты для «грязной» бомбы еще надо нелегально доставить на место взрыва? Через границу, через таможенный досмотр…

— С этим-то как раз применительно к полонию-210 нет практически никаких проблем.

— Но ведь полоний, как вы говорили, — металл? Почему его не могут обнаружить детекторы?

Мужчина в очках посмотрел на собеседницу, как человек, изо всех сил пытающийся сообразить: пошутил его собеседник, издевается или просто сказал откровенную глупость.

— В виде соли? В количествах, измеряемых десятыми долями микрограмма? Об этом вообще не может быть речи! Да и обнаружение полония детектором радиации, например в аэропортах, затруднено из-за низкой проникающей способности альфа-частиц, которые изотоп испускает при распаде. С другой стороны, даже небольшое количество полония-210, рассеянное в воздухе силой обычного взрыва, способно поразить множество людей и вызвать в буквальном смысле демографическую катастрофу.

— Что вы имеете в виду?

— Попадание в организм источника полония-210 радиоактивностью всего в десять тысяч беккерелей соответствует эффективной эквивалентной! дозе облучения в двенадцать миллизивертов — это для взрослого человека. Между тем максимальная доза облучения, которая не влечет за собой каких-либо канцерогенных и мутагенных последствий, составляет всего один миллизиверт в год…

— Нельзя ли чуть проще? — нахмурилась слушательница.

Мужчина спохватился, будто вспомнив, что он находится не в подготовленной студенческой аудитории:

— Пожалуйста! Иными словами, даже сравнительно небольшие количества полония-210, которые не обладают немедленным негативным эффектом, таят в себе опасность раковых заболеваний либо генетических болезней, передающихся по наследству.

— Значит, радиоактивный изотоп полония-210 — идеальная начинка для «грязной» бомбы?

Сначала сотруднице Интерпола показалось, что мужчина в очках просто не расслышал ее вопроса.

Потом стало ясно, что он всего лишь обдумывает ответ.

— А почему вы так зациклились именно на радиации? Насколько я знаю, значительно проще и дешевле использовать для «грязной» бомбы какие-нибудь вирусы или химические отравляющие вещества — к примеру, зарин…

— Зарин?

— Такой газ, который в девяносто пятом применила в токийском метро группа сектантов «Аум Синрике». В результате, помнится, погибло двенадцать человек и еще несколько тысяч отравилось…

Женщина вздохнула:

— У нас есть основания полагать, что террористы собираются использовать именно полоний.

— Где это должно произойти?

— Предположительно в Лондоне.

— Почему-то я именно так и подумал, — покачал головой мужчина. — Но тогда, милая Джина, в вашем распоряжении не так уж много времени.

— Простите? — переспросила собеседница.

— У полония-210 есть один недостаток, жестко ограничивающий срок службы радиоизотопных источников, в которых он используется. Это — относительно малый период его полураспада — всего сто тридцать восемь или, по некоторым источникам, сто тридцать девять дней…

— Что это значит?

Прежде чем мужчина ответил, часы на башне университета отбили очередную четверть часа…

* * *

Как не бывает правил без исключений, а людей без недостатков, так не встречается в природе и абсолютно целых заборов: обязательно рано или поздно образуется лаз, проем или узкая щель, незаметная и неизвестная широким туристическим массам.

Такие уж они, эти заборы, — надо только хорошенько постараться, и ты уже внутри.

Или снаружи — в зависимости от задачи.

Русоволосый джентльмен, с широким славянским лицом и в темных солнцезащитных очках, бродил по району лондонских доков уже больше часа и успел здорово проголодаться.

Некоторые доки до сих пор пахнут пряностями и табаком…

И это тем более удивительно, что в помещениях торговых складов, откуда еще в прошлом веке вывезли последние колониальные товары, давным-давно уже обосновались многоквартирные жилые комплексы для среднего класса, художественные галереи, рестораны и пабы.

На туриста мужчина был не похож — скорее деловая и уверенная походка человека, знающего, куда и зачем он идет, придавала ему вид служащего средней руки, возвращающегося домой после трудного дня, проведенного за компьютером в Сити.

Звали русоволосого джентльмена Алексей Литвинчук, и в кармане у него лежал новенький британский паспорт на эту фамилию…

— Извините.

— О, прошу прощения, сэр!

Разминувшись в проходе с каким-то упитанным дядечкой, выводящим на прогулку домашнего любимца — такого же, как он, упитанного боксера тигровой масти, — Литвинчук нырнул в подворотню и, оставив позади скучную улицу Уоппинг-уолл, оказался прямо на берегу реки.

Через несколько минут он уже делал заказ официанту, сидя за столиком паба со странным для русского слуха названием «Проспект Уитби»:

— Жареную рыбу с картошкой, будьте любезны…

— Разумеется, сэр. Какое пиво вы предпочитаете?

— «Бест», — назвал Литвинчук первый попавшийся сорт, указанный в меню.

— Одну пинту? — уточнил официант, сразу и безошибочно определив в нем иностранца.

— Да.

Публики в заведении было немного: неизменный в любой точке мира японец с видеокамерой и путеводителем, семья с детьми — тоже, очевидно, туристы, откуда-то из Скандинавии, две или три компании молодых людей и девушек, занявшие места задолго до появления в пабе Литвинчука.

Очевидно, опасности никто из них не представлял.

— Ваше пиво, сэр.

— Благодарю.

Наверное, это и в самом деле оказался лучший на Темзе пункт наблюдения за неторопливой, медлительной жизнью реки — и за ее противоположным берегом. Из-за прохладной погоды все окна заведения держались закрытыми, но даже сквозь них можно было прекрасно видеть поднимающиеся по течению баржи и прогулочные теплоходы, верфи, давным-давно переоборудованные газовые хранилища викторианских времен, многоэтажные жилые корпуса с рядами окон, удивительно напоминающими орудийные порты парусных линейных кораблей.

Прямо напротив виднелась высотка, которую лондонцы называют Кэнери-Уорф. С некоторых пор стало модным сообщать всем, кто видит ее впервые, что эта впечатляющих размеров башня построена тем же архитектором, что и Всемирный торговый центр в Нью-Йорке.

Литвинчук прислушался. Где-то внизу, под огромными сваями, держащими на себе паб и соседнее здание, плескались волны…

Рыба с картошкой, «фиш энд чипе», — это было едва ли не единственным традиционным блюдом английской кухни, которое с самого начала пришлось по вкусу Литвинчуку. Ну, еще, пожалуй, яичница с помидорами, колбасой и беконом… А ко всему остальному, что англичане гордо именуют простой доброй пищей: к непрожаренному, пресному мясу, к пресловутой овсянке без вкуса и запаха, к тушеным бобам — организм русского человека приспосабливается тяжело, не сразу. Не говоря уже про такое издевательство над желудком, как разрезанная пополам булка, намазанная маслом и начиненная жареной картошкой — «чип-бати». Или взять, к примеру, пудинги, которых здесь предлагают великое множество и только часть которых действительно относится к десертам, подаваемым после еды!

Вниз по Темзе, на моторе, явно не торопясь никуда, прошла яхта, украшенная эмблемой Королевского клуба. Паруса были свернуты, так что грот-мачта упиралась в небо светло-серой иглой.

Литвинчук отхлебнул глоток пива и вдруг отчаянно, почти до физической боли, позавидовал тем богатым и беззаботным бездельникам, которые имели возможность проводить на ее борту вот такие, как нынешний, ветреные и холодные вечера — в компании красивых женщин и самоуверенных мужчин, с трубкой, сигарой или стаканчиком выдержанного виски…

Дело в том, что с некоторых пор жизнь самого Алексея Литвинчука стала похожа на подхваченный утренним гололедом автомобиль. Его то швыряло к обочине трассы, то выносило на встречную полосу, то, развернув поперек движения, волокло вообще неизвестно куда — в темноту…

Скорость движения давно уже превысила допустимую.

Впрочем, пока все ограничивалось легкими ушибами, вмятинами и яростным скрипом покрышек — однако мастерство или хладнокровие водителя были тут ни при чем. Литвинчук понимал, что все эти годы избежать столкновения или смертельного заноса в кювет ему удавалось только чудом.

Наверное, думал иногда Литвинчук, было бы неплохо регулировать течение жизни наподобие водопроводного крана: захотел — прибавил событиям интенсивности, надоело — перекрыл на какое-то время причинно-следственную связь. И отдыхай себе какое-то время, переваривай… Можно погорячее сделать, можно про запас воды набрать — тут уж кому как нравится.

Но пока, чтобы не потонуть, надо было, как на болоте, вовремя перепрыгивать с кочки на кочку — и ни в коем случае не останавливаться. Один-един-ственный неверный шаг запросто мог стоить Алексею Литвинчуку жизни.

Когда на его тарелке уже почти ничего, кроме костей от жареной рыбы, не осталось, трое парней в спортивных куртках вошли в паб. Оглядевшись, новые посетители молча и слаженно пересекли зал и расположились за столиком по соседству с Литвинчуком.

Верхнюю одежду они снимать не стали.

Черный холодок невидимой опасности накатил на Литвинчука, и он едва удержал себя от того, чтобы судорожно не завертеть головой. Сквозь негромкий шелест чужих разговоров ему даже послышался далекий щелчок — то ли фотоаппарата, то ли затвора автоматической винтовки.

Захотелось стать маленьким — или даже совсем раствориться, исчезнуть… На подсознательном уровне паб на берегу реки больше не воспринимался как нечто надежное, обещающее покой и относительную безопасность.

Пиво Алексей Литвинчук не допил: рассчитавшись, он встал из-за стола, на ходу попрощался с официантом и вышел наружу. Быстрым шагом — почти бегом! — преодолев по Уоппинг-Хай-стрит расстояние до заброшенного табачного дока, он еще раз проверился — никого…

Доки Святой Екатерины, расположенные рядом с Тауэрским мостом, по праву считаются самой освоенной и популярной частью старых лондонских доков. На оживленной Хайвей Литвинчук моментально и без труда слился с людским потоком, густеющим по мере приближения к проторенным туристическим тропам. Двигаясь вместе с праздной, веселой и неторопливой публикой, он довольно скоро свернул на улицу Томаса Мора и вышел на набережную, вдоль которой, борт к борту, выстроились небольшие частные парусники, катера и речные посудины для путешествий по каналам.

Только пару раз за все время пути ему показалось, что сзади следует хвост… Впрочем, скорее всего это было очередным плодом извращенной шпионской фантазии — уж кто-кто, а Литвинчук знал, что настоящее, профессиональное наружное наблюдение заметить нельзя, его можно только погувствоватъ собственной шкурой. Что же касается детективов-любителей из числа, например, журналистов, то избавить себя от них достаточно просто. Вполне хватило бы того набора нехитрых, но испытанных временем классических манипуляций, которые Алексей Литвинчук проделал, добираясь сюда, в район лондонских доков.

Тем не менее сначала Алексей двинулся не к станции метрополитена, а обратно, в сторону Темзы. По пути он еще несколько раз менял направление. Приценивался ко всяческой ерунде в сувенирной лавке и подолгу глазел — то на уличных актеров, то на музыкантов, то на цены, вывешенные вместе с меню перед многочисленными ресторанчиками и кафе… словом, вел себя как заправский бездельник, уже посетивший все главные достопримечательности Лондона, перечисленные в путеводителе.

В конце концов Литвинчук нашел подходящую телефонную будку.

— Алло! Синьор Лукарелли?

Автоответчик что-то произнес по-итальянски.

Даже без перевода было понятно, что хозяина дома нет и звонящего вежливо просят оставить свое сообщение или номер телефона, чтобы можно было связаться по возвращении.

Спасибо, но такой вариант Алексея Литвинчука не устраивал.

Звук проглоченной автоматом монетки напомнил о том, что время — деньги, и он повесил трубку.

Ну что же… подождем.

А что еще остается?

Глава 3

Теперь в Лондоне модно быть русским.

Миллионеры и миллиардеры из стран СНГ приобретают не только роскошные особняки в тех кварталах, где издавна обитала английская аристократия, но и целые районы города.

Жилой комплекс на исторической Беркли-сквер, часто упоминаемой в английской классической лите-ратуре, купил гражданин России. Россиянам принадлежат и Стэнли-хаус — один из самых дорогих домов Лондона, находящийся в Челси, и еще один особняк неподалеку, стоимостью в десять миллионов фунтов стерлингов — с гостиной, украшенной мраморными копиями фризов Парфенона… Другой покупатель из России уже обустроил для себя и по своему вкусу дворец на Белгрейв-сквер: по слухам, там появились фонтан, бассейн, домашний кинотеатр и вмонтированные в стены ванной телевизоры… А на севере Лондона, в престижном и респектабельном районе Мейфэр, неподалеку от Оксфорд-стрит, русские нувориши потеснили даже нефтяных арабских шейхов.

Считается, что англичане предпочитают помещения узкие, с высокими потолками, а русским очень нравятся большие пространства… Олигарх начал приобретать недвижимость в Лондоне около семи лет назад, и с тех пор, даже по самым скромным подсчетам, ее стоимость увеличилась в два с половиной раза. Первоначально он покупал квартиру, помещение под офис и дом за городом прежде всего для того, чтобы обеспечить покой и безопасность своей семье. Однако потом догадался, что напал на золотую жилу, и всерьез занялся инвестициями в этой сфере.