Помоги проекту - поделись книгой:
– Да, ведь в те времена пищевые продукты были чистыми. По-моему, это и без объяснений понятно. Всё, чем питались люди, было созревшим. А сейчас, чтобы овощи и фрукты не портились, их срывают недоспелыми и складывают в холодильник. Срывают с дерева недозрелые зелёные плоды и оставляют их дозревать в ящиках. Раньше плод, созрев, падал с дерева сам или же отрывался от ветки, едва лишь ты дотрагивался до него рукой. Дети кушали хлебушек со сливочным маслом или молоком, и это давало им здоровье. Но люди, помимо того что ели хорошую, здоровую пищу, ещё шевелили своими мозгами и, заболевая чем-нибудь, понимали, от пищи это или нет. А сейчас и пища ненатуральная и мозгами не шевелят.
Сколько же халтурного производит сейчас человек! Шерсть потихонечку выводят из употребления. Найти шерстяную майку, чтобы она впитывала пот, – это целая проблема. Надев майку, я сразу понимаю, есть ли в ней синтетика. Если есть, то я не могу вздохнуть, весь извожусь, мучаюсь не знаю как! И ведь считают, что такие майки прочнее, лучше, чем натуральные. Считают это прогрессом! Но полезны ли они для здоровья? Нет, наоборот, изготавливая такие вещи, люди своему здоровью вредят. И наклеивают этикетку: «Изготовлено из девственно чистой шерсти»! Да, пожалуй, и другие словечки найдут для рекламы – ещё почище! Овцы у нас остались сейчас только для мяса, потому что шерсть мы делаем из нефти. А гусеницы-шелкопряды говорят: «Ну раз вы хотите шёлк лучше, чем наш, то и делайте его сами!..»
Люди потеряли терпение
– Геронда, почему у нас сегодня нет терпения?
– Всё, что сегодня происходит, людям не на пользу. Прежде и жизнь была умиротворённой, и сами люди были умиротворёнными, очень выносливыми – способными терпеть. Сегодня вся эта вошедшая в мир спешка сделала людей нетерпеливыми. В прежнее время человек знал, что помидоры он начнёт есть в конце июня. Ему и в голову не приходило есть помидоры раньше времени. Люди ждали августа, чтобы покушать арбуза, они знали, когда придёт время есть смоквы, когда – дыни. А что происходит сейчас? Торговцы едут в Египет и закупают там помидоры раньше времени, хотя, пока не созреют помидоры, в Греции есть апельсины – с теми же самыми витаминами. Нет, апельсинов, видишь ли, не хотят! Да, брат ты мой, потерпи маленечко и покушай пока чего-нибудь другого! Нет – во что бы то ни стало поедут в Египет и привезут помидоров. На Крите посмотрели-посмотрели на такое дело и стали строить теплицы, чтобы и у них помидоры созревали раньше. А кончилось тем, что устроили теплицы по всей Греции, чтобы есть помидоры и зимой. Убиваются и строят теплицы для всех овощей, чтобы в любое время года иметь на столе всё, что сердце пожелает, и не ждать положенного времени.
Это бы ещё ладно, куда ни шло. Но ведь идут и дальше. С вечера помидоры зелёные, а утром их уже везут в магазины красными, мясистыми! Одному министру я даже сказал пару ласковых насчёт этого. «Теплицы, – говорю, – это ещё куда ни шло. Но ведь фрукты, помидоры, другие плоды выращивают на гормонах! Плоды-то зреют за одну ночь, но на тех несчастных, у кого повышенная чувствительность к гормональным препаратам, выходит, наплевать? Пусть себе болеют, да?..» Животных тоже испортили. Хоть кур возьми, хоть телят. Сорокадневных цыплят накачивают гормонами до веса шестимесячных. Человек ест их мясо, но какую он от него получит пользу? Чтобы коровы давали больше молока, их тоже пичкают гормонами. Коровы дают больше молока, но потом производители не могут это молоко продать! Начинаются забастовки, молоко падает в цене, его выливают на дорогу, а люди пьют молоко, напичканное гормонами! А если бы оставили так, как определено Богом, то всё шло бы своим чередом и люди пили бы чистенькое молочко! И, кроме того, от этих инъекций всё становится безвкусным. Безвкусные продукты, безвкусные люди – стало безвкусным всё. Даже сама жизнь потеряла для людей вкус. Спрашиваешь молодых ребят: «Что тебе по душе?» – «Ничего», – отвечают. И это здоровенные парни! «Ну, скажи хоть, что тебе нравится делать?» – «Ничего». Вот до чего доходит человек! Делами рук своих он думает «исправить ошибки» Бога. Чтобы куры неслись, ночь превращают в день. А ты видела яйца, снесённые такими курами? Ведь если бы Бог сделал луну сияющей, как солнце, то люди посходили бы с ума. Бог создал ночь, чтобы люди отдыхали, но до чего же они дошли сейчас!
Люди потеряли умиротворённость. Все эти теплицы, овощные инъекции и тому подобные вещи тоже привели людей к нетерпеливости. В старину люди знали, что пешком из одного места в другое они дойдут за несколько часов. Если у кого-то ноги были покрепче, то он приходил маленько быстрее. Потом придумали повозки, потом автомобили, потом самолёты и так далее. Стараются найти всё новые и новые, более быстрые средства передвижения. Сделали такие самолёты, на которых можно долететь из Франции до Америки за три часа[101]. Но если человек с такой огромной скоростью перелетает из одного климатического пояса в другой, то и просто резкая смена климата ему повредит. Всё спешка, спешка… Потихоньку дойдут до того, что человек будет залезать внутрь летательного снаряда, потом – выстрел, полёт, удар, разрыв – и взору публики предстаёт ошалевший путешественник. А что вы думали? Дойдёт и до этого. Самый настоящий сумасшедший дом!
Всю атмосферу загадили – так ничего, а кости им помешали
– Геронда, слышно, что собираются сжигать мёртвых – как говорят, «из соображений гигиены и для экономии земных площадей».
– Из соображений гигиены? Да ты только послушай! И не стыдно им такое говорить? То, что всю атмосферу загадили, так это ничего, а косточки им, видите ли, помешали! Да ведь останки, кроме всего прочего, ещё и омывают. А насчёт «экономии земли» – неужели нельзя в целой Греции со всеми её лесами найти место для кладбищ? Одному профессору университета я сказал пару тёплых слов насчёт всего этого. Как же так: для мусора находят столько места, а для священных останков не находят. Земли, что ли, дефицит? А сколько мощей святых может быть на кладбищах? Об этом они не подумали?
В Европе сжигают мёртвых не потому, что их негде хоронить, но потому, что кремацию считают делом прогрессивным. Вместо того чтобы вырубить какой-нибудь лесок и освободить место для мёртвых, скорее освободят место от них самих, сжигая и превращая их в золу. Потом кладут этот пепел в малюсенькую коробочку и считают всё это делом прогрессивным. Мёртвых сжигают потому что нигилисты хотят разложить всё – включая человека. Они хотят сделать так, чтобы не осталось ничего, что напоминало бы человеку о его родителях, о его дедах, о жизни его предков. Они хотят оторвать людей от Предания, хотят заставить их позабыть о жизни иной и привязать к жизни этой.
– Однако, геронда, говорят, что в некоторых муниципалитетах Афин действительно возникла такая проблема – негде хоронить мёртвых.
– Да ведь пустует столько места! Неужели нельзя найти немного земли? Вокруг Афин есть много пустырей, принадлежащих городу. И я знаю людей из правительства, у которых в пригородах Афин много земли. Что, не могут устроить там кладбище? А потом, ведь большинство жителей Афин родом из провинции. Почему бы не отвозить усопших для погребения в их города и деревни? Пусть каждого везут на его родину и там погребают. Там, в провинции, похороны не потребуют и больших затрат, надо будет только заплатить за перевозку тела. Пусть объявят, что те, кто переехал в Афины в последние годы, после смерти должны быть погребены там, откуда они приехали. Да так и лучше было бы. А тем семьям, что живут в столице не меньше трёх поколений, надо найти место в городе. Когда, спустя три года после похорон, останки достанут из могилы[102], пусть складывают их в более глубокие общие могильники. Неужели это трудно? Посмотри, как глубоко люди врываются в землю, добывая уголь. Пусть и для останков сделают какое-нибудь большое хранилище и хранят их там все вместе.
Уважение исчезло совсем. Ты только посмотри, что сейчас творится! Собственных родителей дети сдают в дома престарелых! А в старину заботились даже о состарившихся быках, не закалывали их, а говорили: «Это ведь наши кормильцы». А как почитали мёртвых!.. Помню войну: с каким риском мы ходили погребать убитых! Священник, понятно, был обязан пойти. Но солдаты шли вместе с ним – нести тела своих убитых товарищей – по сугробам, по морозу, под градом пуль. Во время Гражданской войны в 1945 году, перед призывом в армию, я помогал нашему церковному сторожу собирать и хоронить убитых. Первым шёл священник с кадилом. Как только доносился свист снаряда, мы падали на землю. Потом поднимались. Опять свист снаряда – снова на землю. После, когда я уже был солдатом и мы, разутые, сидели в снегах, нам сказали, что желающие могут пойти снять обувь с убитых. Никто даже с места не двинулся. Ах, прошли те добрые времена!
Зло в том, что те, кто обладает властью, молчат, соглашаются с происходящим. С того момента как возникла эта проблема с усопшими, Церковь должна была занять и выразить определённую позицию, чтобы проблема была решена, потому что своим молчанием Церковь даёт людям мира сего возможность вмешиваться в духовное и говорить всё, что им взбредёт в голову. А ведь это – нечестие. И как нынешний мир будет иметь благословение от Бога? До чего же мы докатились! Постепенно хотят лишить человека его достоинства. Ах, поэтому и места для мёртвых сейчас найдётся много, даже больше, чем достаточно…
Загрязнение и разрушение окружающей среды
Солнце печёт, как на Синае, – и даже зимой, потому что в атмосфере открылись озоновые дыры. Если не дует северный ветерок, то невозможно стоять на солнце.
– Геронда, а чем закончится эта проблема с озоном?
– Потерпим немного, пока учёные не возьмут пять килограммов шпаклёвки и не залатают дыру! Да-да, вот пусть пойдут и заделают озоновые дыры в атмосфере… Они увидят, что Бог сотворил всё премудро, весьма гармонично и скажут: «Просим прощения за то, что мы напортачили». А об этой дыре в атмосфере – молитесь, чтобы она закрылась. Видите, одна из «чаш»[103] открылась и там. Засыхают деревья, растения. Однако Бог может опять привести всё в порядок.
А посмотрите, до чего излукавились некоторые из тех шарлатанов, что выуживают деньги у богатеев, которым некуда их девать. «В атмосфере, – говорят, – открылась озоновая дыра. Мир погибнет. Как же спасти мир? А вот как – наука разрабатывает проекты глубинных шахт и переселения людей под землю для того, чтобы уберечься от солнца». Наконец, когда стало ясно, что «переселение под землю» невозможно, стали говорить другое: «На Луне будет развернуто жилищное строительство, построены рестораны, гостиницы, дома, и люди переселятся туда. Желающих попасть на Луну с гарантией просят делать взносы!» Но во всём этом, между прочим, нет ни капли правды! Да какое ещё «жилищное строительство», когда человек вообще не в состоянии там жить! Ну, залезли пара человек в «консервные банки», слетали и вернулись обратно. А некоторые верят всем этим басням и выкладывают денежки.
– Геронда, многие беспокоятся из-за выхлопных и промышленных газов.
– Надо заставить некоторых директоров заводов установить на трубах очистительные фильтры, чтобы задыхающиеся от промышленной гари люди хоть немножко вздохнули. Вместо того чтобы давать взятки депутатам парламента и устраивать собственные дела, пусть каждый директор завода потратит чуть побольше денег и купит очистительную установку. В прежние времена этих микробов, этой гари не было. А сейчас всё изгадили и ещё считают это прогрессом. А к чему ведёт такой прогресс? Он разрушает человека. Выходишь на улицу, а воздух пахнет гарью. Сидишь дома, и стоит лишь приоткрыть окно, как уличная копоть вползает внутрь. И когда моешь руки, эта копоть не смывается, то есть она не безвредна. Сажа от печки не содержит в себе масел, поэтому чуть только кашлянул – и она сразу выходит из лёгких. А эта техническая копоть из лёгких не выходит – прилипает к ним.
В многоэтажках люди скучены, как сельди в бочках, – один на другом. Кто-то выбивает на балконе половики, а вся пыль летит на балкон его соседа снизу. Как же мучаются те несчастные, что живут на нижних этажах! Вся пыль и мусор с верхних этажей летят к ним. Человек развешивает у себя на балконе бельё или открывает окно, а сверху начинают трясти половики и о нём не думают. Да в старые времена в таких многоэтажках устроили бы тюрьмы – Генди-Куле[104]. Просто ужас какой-то! Ведь в те времена у домов были дворы, в них паслись животные, рядом был садик с деревцами, где собирались целые стаи птиц…
– А сейчас, геронда, люди даже ласточек не видят.
– Да что ласточки, с ума что ли сошли, чтобы лететь в многоэтажки? Потихоньку дойдёт до того, что люди не будут знать, что такое ласточка. В Америке, в одном университете есть отделение, где Священное Писание Ветхого и Нового Завета изучают с исторической точки зрения. Так вот, чтобы студентам было понятно, что такое «пшеница», у них есть поле, засеянное пшеницей. А чтобы было понятно, что такое «пастух» и что такое «овцы», у них есть небольшое стадо овец и пастух с посохом. И такое творится в университете!
Люди загрязнили уже всю атмосферу. На дворе – зима, а в воздухе – запахи помойки. А подумай, что творится летом! И ведь не присылают самолёт, чтобы он опрыскал помойки каким-нибудь дезинфекционным раствором. К счастью для нас, Бог сотворил благоуханные цветы. Всё это множество цветов, и больших и малых, всё это цветочное разнообразие нейтрализует помоечное зловоние. А что бы творилось, если бы в атмосфере не было разлито этого цветочного благоухания? Вон если где-то валяется падаль, то несёт на всю округу. Как же Бог печётся о нас! И как несладко нам пришлось бы, если бы Он о нас не заботился! Подумай: если бы не было цветов, растений… Ведь их ароматами покрывается и рассеивается наше зловоние.
Как-то раз один мирянин пришёл ко мне в каливу и спросил: «Слушай, что ты здесь делаешь? Чем ты занимаешься целыми днями и ночами?» А как раз в это время вокруг цвели метёлочки мелкого кустарника и прилегающий к каливе косогор был полон полевых цветов. Всё благоухало. «Да мне, – говорю, – спину и то некогда разогнуть! Целыми днями напролёт я поливаю и ухаживаю за всеми этими цветами и растениями, которые ты видишь. А ночью – видел, сколько горит лампадок на небе? Попробуй успей все их зажечь!» Он стал как-то странно смотреть на меня, а я продолжал свои объяснения: «Да ты что, разве не видел, как ночью горят на небе лампадки? Ну вот, зажигаю-то их я! А попробуй успей! Что, думаешь, легко в стольких лампадах поправить поплавки, фитили, заправить их маслом?..» Бедолага после этих слов растерялся не на шутку.
И опрыскивание – это тоже яд. От опрыскиваний умирают не только вредители, но и несчастные птицы. Для того чтобы вылечить деревья от болезней, их опрыскивают ядохимикатами, а после заболевают люди. Всё отравляют ядом. Разве не разумнее было бы использовать меньше химикатов, а гнилые растения закапывать в землю – вместо того чтобы закапывать хорошие плоды, как это делают сейчас, чтобы они не падали в цене. Целая туча ядохимикатов – разве она безвредна для человека? Особенно для маленьких детей – для них все эти ядохимикаты просто смерть. Поэтому дети и появляются на свет уже больными. Одному агроному я сказал: «Что же такое творится! Вы погубили насекомых, а теперь гибнут люди». Чтобы убить насекомых, опрыскивают цветы, а люди после этого заболевают. А потом изобретут ещё какие-нибудь ядохимикаты – сильнее нынешних, да только что мы от этого выиграем?
Уже доказано, что некоторые из насекомых, которых убили опрыскиванием, поедали других насекомых. Сейчас, чтобы избавиться от других, мы будем искусственно разводить тех, что убили раньше. Как же премудро всё устроено Богом! Там, где есть сверчки, не бывает комаров. Как-то ко мне в каливу пришёл один человек и показал маленькую машинку, отгоняющую комаров звуками, похожими на стрекотание сверчка, только погрубее. Сверчков, услаждающих нас своей музыкой, люди убивают, а после этого хотят на батарейках воспроизвести то же самое, что было сделано Богом. Погубили всех – и сверчков и горлиц… Даже ворона увидеть – и то редкость. Скоро будем ловить ворона и сажать его в клетку.
И вы, опрыскивая деревья, оставляйте что-то и Богу, чтобы Он помогал вам. И если химикат на какой-нибудь листик не попадёт, то ничего страшного в этом нет. Все нынешние технические средства не содействуют человеку в его вере. Будучи как-то в гостях, я слышал, как люди говорили: «Неужели появился новый химикат от такого-то вредителя? А где? За границей?» И тут же давай звонить, выписывать… Постепенно и мирские люди, и монахи отодвигают Бога на последнее место. Люди не придают первостепенного значения духовной эволюции – чтобы всё было освящено. Зло в том, что даже мы, монахи, не идём в духовной эволюции впереди людей мирских.
– Геронда, однако масличные деревья действительно портит дакос – масличный вредитель.
– Молитесь по чёткам, чтобы дакос ушёл. Боритесь с вредителями не одними только опрыскиваниями, попросите о помощи и Христа. Кроме того, нам хочется сделать всё так же хорошо, как и в миру. О том, что монахи должны иметь мир иной, мы забываем. Не надо стремиться сделать то же самое, что люди мирские, или даже больше их. О Христе, что – забыли? Я не призываю вовсе не опрыскивать деревьев, но некоторые устраивают с этими ядохимикатами настоящие эксперименты. И когда действительно есть нужда опрыскать деревья, надевайте респираторы.
Лучше кушать плоды, чуть поеденные жучком, чем красивые на вид, но опрысканные ядом. Не увлекайтесь опрыскиваниями – сократите их. Молитесь с благоговением – читайте первый псалом[105] и окропляйте деревья святой водой. Если вы будете жить правильно, то и дожди будут литься, и гусеницы[106] будут погибать. Бог будет промышлять о вас – нужно иметь благоговение и доверие Ему.
Глава вторая. О том, что эпоха многих удобств равняется эпохе множества проблем[107]
Сердца людей тоже стали железными
Человеческие удобства перешли всякие границы и поэтому превратились в трудности. Умножились машины – умножились хлопоты. Машины и железки уже командуют человеком, превратив в машину его самого. Поэтому сердца людей и стали железными. При всех существующих технических средствах остаётся невозделанной совесть человека. Прежде люди работали с помощью животных и отличались состраданием. Если ты нагружал на несчастное животное груз больший, чем тот, который оно могло понести, то оно опускалось на колени, и тебе становилось его жалко. Если оно было голодным и жалобно глядело на тебя, то твоё сердце обливалось кровью. Помню, как мы страдали, когда у нас заболела корова, – мы считали её членом нашей семьи. А сегодня люди имеют дело с железками, и сердца их тоже железны. Лопнула какая-нибудь железяка? На сварку её. Сломалась машина? Везут в автосервис. Нельзя починить? На свалку, душа не болит. «Железо, – говорят, – оно и есть железо». Сердца людей нисколечко не работают, а ведь таким образом в человеке возделывается самолюбие, эгоизм.
Сегодня один человек не думает о другом. В старые времена, когда не было холодильников, если еда оставалась на следующий день, то она портилась. Поэтому люди думали о бедняках, говорили: «Всё равно испортится, отнесу-ка её лучше какому-нибудь нищему». А тот, кто находился в духовно преуспевшем состоянии, говорил: «Пусть сначала покушает бедняк, а уже потом – я». Сейчас оставшуюся еду ставят в холодильник, а о своём ближнем, находящемся в нужде, не думают. Помню, как в те годы, когда у нас бывал хороший урожай овощей и других плодов, мы давали овощи соседям – делились. Куда нам было столько? Всё равно излишки испортились бы. Сейчас у людей есть холодильники, и они говорят: «А зачем отдавать излишки другим? Положим их в холодильник и потом съедим сами». Я уже не говорю о том, что продукты целыми тоннами выбрасывают или закапывают в землю – в то время как где-то в других местах голодают миллионы людей.
Из-за машин люди посходили с ума
Современные технические средства всё развиваются и развиваются – без конца. Они развиваются быстрее, чем человеческий ум, потому что в их развитии помогает диавол. В старину, не имея всех этих средств, всех этих телефонов, факсов, всей этой кучи приспособлений, люди имели тишину и простоту.
– Геронда, они радовались жизни!
– Да, а сейчас из-за машин люди посходили с ума. От многих удобств они мучаются, их душит тревога. Помню бедуинов, которых я знал в бытность мою на Синае[108], – какие же они были радостные! У них была всего одна палатка, и жили они просто. В Александрии или в Каире они жить не могли – им по душе была жизнь в палатках в пустыне. Если у них было немножко чая, то они не знали куда деваться от радости и славили Бога. Но сейчас цивилизация дошла и до них, и они тоже стали забывать Бога. Бедуины – и те попали под влияние европейского духа! Сперва евреи построили для бедуинов лачуги, потом продали им старые автомобили со всего Израиля[109]. Ох уж эти евреи… Сейчас у каждого бедуина есть по лачуге, во дворе лачуги – по сломанному автомобилю, а в душе – полно тревоги и переживаний. Автомобили ломаются, бедуины бьются над их ремонтом. И если вглядеться, что они от всего этого приобрели? Головную боль и ничего больше.
В старину вещи были, по крайней мере, крепкими, их хватало надолго. А сейчас – платишь кучу денег и покупаешь вещи, которые сразу же ломаются. И предприятиям это на руку – они увеличивают выпуск товаров и весьма наживаются на этом. А людям потом не хватает денег, и, стремясь заработать больше, они убиваются на работе. Все эти машины и механизмы – занятие европейцев, которые целыми днями сидят с отвёртками в руках. Сначала изготавливают, к примеру, какую-нибудь крышку. Потом делают её на резьбе, потом с кнопкой – совершенствуют бедную крышку всё больше и больше… То есть постоянно появляются всё новые и новые машины и приспособления, и несчастные люди всё время хотят чего-то более совершенного. Ещё не успев расплатиться за старое, они покупают что-то новое, поэтому они в долгах и в усталости. А взять бедняка: ему тоже хочется автомобиль, он идёт и покупает какой-нибудь из самых дешёвых. А чтобы его купить, он продаёт своих волов, лошадей – продаёт последнее. Всё идёт к тому, что скоро на витрину будут выставлять даже ослов и брать деньги за то, чтобы на них поглядеть! Ну так вот, бедняк – покупает он себе какой-нибудь дешёвенький автомобильчик. Машина ломается. «А к таким машинам, – говорят ему, – запчастей нет». Бедолага вынужден покупать другую машину. Однако машина последней марки бедняку не по карману, и он покупает какую-нибудь чуть получше той, что была у него раньше, а старую ставит в сторонку. Потом новая тоже ломается и так далее… Требуется внимание, чтобы нас тоже не увлёк этот модный поток погони за чем-то всё более и более совершенным.
Телевидение нанесло людям огромный вред
– Геронда, сейчас существуют такие телевизионные коммуникационные средства, что можно наблюдать за происходящим на другом крае земли в ту же самую минуту.
– Люди видят весь мир, не видя только самих себя. Не Бог уничтожает людей, нет, сейчас люди своим умом уничтожают себя сами.
– Геронда, телевидение приносит много зла.
– «Много зла!..» Да о чём ты говоришь!.. Один человек сказал мне: «Телевизор, отче, это вещь хорошая». – «Яйца, – ответил я ему, – тоже вещь хорошая, но вот только если перемешать их с куриным помётом, то они становятся ни на что не годными». С телевидением и радио происходит именно это. Сегодня, включая радиоприёмник для того, чтобы послушать новости, человек должен смириться с тем, что, кроме новостей, ему придётся услышать какую-нибудь песенку. Новости начнутся сразу, как только эта песня закончится. А раньше было по-другому. Раньше было известно, в какое время по радио передают новости. Человек включал приёмник в определённое время и слушал последние известия. А сейчас ты вынужден слушать и песню, потому что если, не желая её слушать, выключишь радио, то новости тоже пропустишь.
Телевидение нанесло людям огромный вред. Особенно разрушительно оно воздействует на маленьких детей. Как-то ко мне в каливу пришёл семилетний мальчик со своим отцом. Я видел, как устами ребёнка вещал телевизионный бес, подобно тому как бес говорит устами одержимых. Всё равно как если бы младенец родился с зубами. Сегодня не часто видишь нормальных детей – дети превратились в чудовищ. Дети не работают головой, они просто повторяют то, что увидели и услышали. Таким вот образом, с помощью телевидения, некоторые хотят оболванить мир. То есть, по их замыслам, остальные должны верить тому, что услышали по телевизору, и поступать в соответствии с этим.
– Геронда, матери задают нам вопрос: как отучить детей от телевизора?
– Пусть растолкуют своим детям, что, смотря телевизор, они отупеют, потеряют способность мыслить. О том, что телевизор вредит их зрению, я уже и не говорю. Телевидение, о котором мы говорим сейчас, – это творение человеческое. Но ведь есть и иное – духовное телевидение. Когда совлечением ветхого человека очищаются душевные очи христианина, то он и без технических средств видит на далёком расстоянии. О таком телевидении мамы своим чадам не рассказывали? Вот его-то детям и надо уразуметь – это духовное телевидение. А сидя перед «ящиком», дети просто-напросто отупеют. Первозданные люди обладали даром проницательности, который был утерян ими после грехопадения. Если же дети сохраняют благодать, полученную ими во святом крещении, то даром проницательности – духовным телевидением – они тоже будут обладать. Надо быть внимательным и духовно трудиться. Нынешние матери сами губят себя в бесполезном, а потом начинают причитать: «Что же мне делать, отче? Ведь я теряю своего ребёнка!..»
Монах и современные технические достижения
– Геронда, а как монах должен пользоваться современными техническими средствами?
– Монах должен стараться, чтобы те средства, которые он использует, всегда были попроще, чем те, что используют люди в миру. Мне вот, к примеру, нравятся дрова: чтобы топить печку для тепла, готовить пищу и разводить необходимый для рукоделия огонь. Однако если вся эта торговля афонским лесом продолжится ещё какое-то время в том же духе, как сейчас, и дрова пропадут, их станет трудно достать, то я буду пользоваться каким-нибудь более простым средством, чем то, которым пользуются люди в миру. Для обогрева – керосиновой печкой или чем-нибудь ещё, подешевле и посмиреннее, для рукоделья – примусом и так далее.
– А как можно определить, до какого предела необходимо что-то в общежительном монастыре?
– Если мыслить по-монашески, то это можно определить. Если же по-монашески не мыслить, то всё, что ни возьми, превратится в необходимое, а потом и сам монах превратится в мирского человека, и даже хуже. Нам, монахам, следует жить хотя бы чуть-чуть проще, чем живут в миру, или – на самый худой конец – так, как мы сами жили до ухода в монастырь. Мы не должны иметь вещей лучше тех, которые прежде имели у себя дома. Монастырь должен быть беднее, чем тот мирской дом, из которого я в него пришёл. Это внутренне помогает как монаху, так и миру.
Бог устроил всё так, чтобы люди не находили себе упокоения в вещах тленных. Если этот мирской прогресс мучает даже мирян, то что говорить о монахах! Если бы я оказался в каком-нибудь богатом доме и хозяин спросил бы меня: «Где тебе отвести место для ночлега? Могу постелить тебе в роскошно обставленной гостиной или в хлеву куда я загоняю на ночь коз. Что тебе больше по душе?» – даю вам честное слово, в козлином хлеву моей душе было бы спокойнее. Ведь, уходя в монахи, я покидал мир не для того, чтобы найти себе какой-то лучший дом или дворец. Я уходил в монахи для того, чтобы найти нечто более строгое, чем то, что я имел, живя в миру. А в противном случае я не делаю для Христа ничего. Но люди, живущие по законам современной логики, сказали бы мне: «Слушай-ка, ну чем повредит твоей душе жизнь во дворце? Ведь там, в хлеву, так дурно пахнет, тогда как во дворце и запах приятный, и поклончики сможешь положить». Мы должны иметь орган духовного чувства. Как у компаса – и одна и другая стрелки намагничены, и поэтому одна стрелка поворачивается к северу. Христос «намагничен», но для того, чтобы повернуться к Нему, нам тоже надо немножко «намагнититься».
А какие же трудности были раньше в общежительных монастырях! Помню, на кухне был огромный котёл, который поднимали с помощью особого рычага. Огонь для приготовления пищи разводили на дровах. Пламя то поднималось сильнее, то опускалось, пища пригорала. Если пригорала рыба, то противни чистили металлической щёткой. Потом брали золу из печи, наполняли ею большой глиняный сосуд с отверстием внизу и заливали золу водой. Из отверстия внизу вытекал щёлок, которым мы мыли посуду. Щёлоком разъедало руки. А в архондарик[110] мы поднимали воду с помощью верёвки и ворота.
Некоторое из того, что происходит сейчас в монастырях, нельзя оправдать. Я видел, как в одном монастыре хлеб режут с помощью электрохлеборезки. Ну куда это годится? Если хлеборез болен или ослаб и не может резать хлеб ножом, а заменить его некем, тогда ладно – электрохлеборезка ещё как-то оправдана. Но сейчас можно увидеть, как здоровенный детина режет булки циркулярной пилой! Да ему самому впору работать вместо компрессора, а он использует технику для нарезания хлеба и ещё считает это достижением!..
Старайтесь идти вперёд в духовном отношении. Не радуйтесь всем этим машинам, удобствам и тому подобному. Если из монашества уходит дух аскезы, то жизнь иноков не имеет смысла. Мы не преуспеем, если будем ставить удобства выше монашеской жизни. Монах избегает удобств, потому что в духовном отношении они ему не помогают. Даже в мирской жизни людям тяжело от множества удобств. Монаху – даже если бы его душа находила покой в вещах мирских – тем паче не приличествует комфорт. Не будем же его искать. В эпоху преподобного Арсения Великого не было ни керосиновых ламп «люкс»[111], ни других осветительных приборов. Во дворцах использовали светильники на очень чистом масле. Что, разве Арсений Великий не мог взять с собой в пустыню такой светильник? Мог, но ведь не взял. В пустыне он пользовался фитильком или ваткой с обычным растительным маслом, и этого хватало ему для освещения[112].
Имея на послушаниях различные приспособления, технические средства и прочие удобства, мы часто оправдываем себя, говоря, что всё это необходимо нам для того, чтобы работа делалась быстро, а высвободившееся время мы якобы использовали бы для духовного делания. Но, в конце концов, мы проводим многопопечительную, исполненную душевной тревоги жизнь не как монахи, а как люди мира сего. Когда в один монастырь пришло новое братство молодых монахов, то первое, что они сделали, была покупка кастрюль-скороварок – чтобы высвободилось время на исполнение монашеского правила. Потом эти монахи часами просиживали без дела и вели разные разговоры. Значит, использовать различные удобства для того, чтобы сэкономить время и посвятить его чему-то духовному, не получается. Сегодня с помощью удобств монахи выигрывают время, но времени на молитву у них не остаё тся.
– Геронда, а я слышала, что даже преподобного Афанасия Афонского[113] называют человеком передовых взглядов!
– Да, очень передовых! Таких же передовых, как и у нынешних «передовиков»!.. Почитали бы хоть немножко житие преподобного Афанасия! Число монахов в его обители дошло до восьмисот, до тысячи, а сколько ещё разного народа приходило к нему за помощью! Сколько нищих, сколько голодных приходило в Лавру за куском хлеба и в поисках пристанища! И вот преподобный, стремясь помочь всем, купил для монастырской мельницы двух волов. Пусть купят себе волов и нынешние «передовики»! Для того чтобы кормить людей хлебом, святой Афанасий был вынужден устроить в Лавре пекарню – современную по меркам той эпохи. Византийские императоры одаривали монастыри имуществом, землями, потому что тогда обители имели также значение благотворительных учреждений. Монастыри устраивались для того, чтобы помогать народу и духовно, и материально. Поэтому императоры и давали им дары.
Нам нужно понять, что всё исчезнет, а мы предстанем пред Богом должниками. Было бы правильно, если бы мы, монахи, пользовались не теми вещами, которые выбрасывают нынешние люди, а теми, которые в прежние времена богачи выбрасывали на свалки как ненужные. Помните две вещи: первое – то, что мы умрём, и второе – то, что умрём мы, может быть, и не своей смертью. Вы должны быть готовы к смерти насильственной. Вот если об этих двух вещах вы будете помнить, то и все остальные дела пойдут хорошо – и в отношении духовном, и в каком угодно ещё, – всё пойдёт тогда своим чередом.
Лишение очень помогает людям
– Геронда, почему люди сегодня так страдают?
– Потому что они избегают труда. Комфорт – вот что приносит людям болезни и страдания. В нашу эпоху удобства отупили людей. А мягкотелость, изнеженность принесли и множество болезней. Как раньше люди мучились, обмолачивая пшеницу! Какой же это был труд – но ведь и хлебушек – какой же он был тогда сладкий! Разве можно было увидеть где-нибудь брошенный кусок хлеба? Видя упавший кусок хлеба, люди поднимали и целовали его. Те, кто пережил оккупацию, видят лишнюю краюху хлеба и бережно откладывают её в сторонку. А остальные выбрасывают лишний хлеб – не понимают, какой ценой он достаётся. Хлеба не ценят – выбрасывают его на помойку целыми кусками. Бог даёт людям Свои благословения, но большинство людей не говорит за них даже: «Слава Тебе, Боже». Сегодня всё достаётся людям легко, без труда.
Лишения очень помогают людям. Испытывая в чём-то недостаток, чего-то лишаясь, люди становятся способны познать цену того, чего у них не стало. А те, кто сознательно, с рассуждением и смирением лишают себя чего-то ради Христовой любви, испытывают духовную радость. Если кто-то, к примеру, скажет: «Такой-то человек болен, и поэтому сегодня я не буду пить воды. Ничего большего, Боже мой, я сделать не могу». И если человек совершит это, то Бог напоит его уже не водой, а сладким прохладительным напитком – Божественным утешением.
Люди страдающие испытывают чувство глубокой благодарности за самую пустяшную оказанную им помощь. А избалованное чадо богатых родителей ничем не бывает довольно – хотя бы мать с отцом исполняли и все его прихоти. Такой ребёнок может иметь всё и быть измученным, срываться, лезть на стенку. Тогда как некоторые несчастные ребятишки испытывают огромную признательность за малейшую помощь, которую им оказали. Если какой-нибудь добрый человек оплачивает им дорогу до Афона, то как же они благодарят и его, и Христа! А от многих богатых детей слышишь: «У нас всё есть, почему у нас всё есть?» Не испытывая нужды ни в чём, они хнычут вместо того, чтобы благодарить Бога и помогать беднякам. Это величайшая неблагодарность. У них нет недостатка ни в чём материальном, и поэтому они ощущают в себе пустоту. Родители дают детям всё готовенькое, и из-за этого дети восстают против них, уходят из дома с одним рюкзаком за спиной и слоняются по миру. Родители дают им ещё и деньги, чтобы они звонили домой и сообщали, что у них всё в порядке, но тем наплевать на родительские просьбы. Потом родители начинают их искать. У одного парня было всё, но ничто его не радовало. И вот, чтобы помаяться, он ушёл из дома, ночевал в поездах, а ведь был из хорошей семьи. Тогда как если бы у него была какая-нибудь работа и он зарабатывал свой хлеб в поте лица, то его труд имел бы смысл, а он сам был бы умиротворён и славословил Бога.
Сегодня большинство людей не испытывает лишений. Любочестия у них нет именно поэтому. Если человек не трудится сам, то и труд других оценить не может. Найти себе работёнку «не бей лежачего», зарабатывать деньги и после этого искать себе лишений – да какой в этом смысл? Вот шведы, которые на всё, что нужно для жизни, получают пособия от государства и потому не трудятся, – от безделья слоняются по дорогам. Весь их труд уходит на воздух, они внутренне неспокойны, потому что сошли с духовных рельсов. Они бесцельно катятся по жизни, как катятся по дороге соскочившие с оси колёса, – покуда не падают в пропасть.
Множество удобств делает человека ни на что не годным
Сегодня люди стремятся к красоте и обольщаются красотой. Европейцам[114] это на руку – они всё крутят и крутят своими отвёртками, изготавливая что-нибудь новенькое – красивое и якобы более практичное – чтобы людям не нужно было даже шевелить руками. В прежние времена, работая старинными инструментами, люди и сами становились крепче. А после работы с нынешними механизмами и приспособлениями нужно прибегать к помощи физиотерапии и массажа. Подумать только, сейчас врачи занимаются массажем! Сегодня видишь, как у столяра свисает во-о-от такое брюхо! А разве в прежние времена можно было увидеть пузатого столяра? Разве мог появиться живот у столяра, который целыми днями строгал дерево рубанком?
Множество удобств, становясь чрезмерными, делают человека ни на что не годным. Человек превращается в бездельника. Он может перевернуть что-то рукой, но говорит: «Нет, лучше-ка я нажму на кнопочку, и пусть оно перевернётся само!» Если человек привыкает к лёгкому, то потом ему хочется, чтобы всё было лёгким. Нынешние люди хотят работать мало, а денег получать много. А если можно совсем не работать, то ещё лучше! И в духовную жизнь тоже проник этот дух – мы хотим освятиться без труда.
И болезненными большинство людей стали как раз поэтому – из-за лёгкой жизни. Если начнётся война, то как люди смогут её перенести, будучи столь избалованными? Раньше люди были, по крайней мере, закалёнными и могли выдержать трудности – даже дети. А сейчас – сплошные витамины В, С, D да лимузины «мер-се-де» – без всего этого люди уже не могут жить. Взять какого-нибудь ослабленного ребёнка – ведь если он будет работать, то у него укрепятся мускулы. Многие родители приходят и просят меня помолиться об их детях, говоря, что те парализованы. Но на самом деле у них не паралич, а просто какая-то слабость ног. Родители всё кормят и кормят такого ребёнка, а он всё сидит и сидит. Но чем больше он сидит, тем больше атрофируются его ноги. А потом родители пересаживают ребёнка в инвалидную коляску, а меня просят: «Помолись, мой ребёнок парализован». Да кто на самом деле парализован – ребёнок или родители? Я советую таким родителям кормить ребёнка чем-нибудь лёгким, неутучняющим, заставлять его понемножку ходить. Постепенно такие дети сбавляют вес, их движения становятся всё более и более естественными, а потом, глядишь, начинают и в футбол гонять! А действительно парализованным детям, которым нельзя помочь по-человечески, поможет Бог. Один мальчуган в Конице был очень непоседливым и подорвался на мине. Его ножка так скрючилась, что он не мог её выпрямить. Однако это увечье более спокойным его не сделало. От живости он постоянно шевелил искалеченной ножкой, сухожилия разработались, и нога стала здоровой. А потом он даже партизанил в отряде у Зерваса[115].
И я, когда мою ногу скрутил ишиас[116], молился по чёткам, потихоньку прохаживаясь, и нога окрепла. Часто движение приносит пользу. Если я заболеваю и через два-три дня болезнь не проходит, так что я не могу и пошевелиться, то я прошу Бога: «Боже мой, помоги мне только маленечко подняться и сдвинуться с места, а там я уж как-нибудь сам. Пойду заготавливать дрова». Если я останусь лежать, то мне будет ещё хуже. Поэтому я собираюсь с духом и, даже будучи простуженным, заставляю себя подняться и идти на заготовку дров. Укутываюсь поплотнее, потею, и выходит вся простуда. Можно подумать, будто я не знаю, что лежать в кровати спокойнее! Но я заставляю себя встать и – куда только всё девается! Принимая народ, я заранее знаю, что от сидения на пне у меня занемеет всё тело. Конечно, я могу постелить на пень какой-нибудь коврик, но тогда надо стелить и для других, а где я возьму столько ковриков? Поэтому ночью я в течение часа прохаживаюсь и молюсь по чёткам. Потом я на какое-то время вытягиваю ноги, чтобы в них не застаивалась кровь – с этим у меня тоже проблемы. Если я оставлю себя в покое, то за мной будет нужен уход. Тогда как сейчас, наоборот, я служу людям. Вам это понятно? Поэтому пусть человек не радуется лежанию в постели, пользы от этого нет.
– Геронда, а удобства, телесный покой вредны человеку в любом случае?
– Иногда они бывают нужны. Например, у тебя что-то болит – ну что же, тогда сиди не на досках, а на чем-нибудь мягком. Но ведь на мягком – это не значит на бархате. Подложи какую-нибудь простую тряпочку. Если же у тебя есть мужество, то не подкладывай ничего.
– Геронда, есть люди, о которых говорят: «Это старая кость».
– Да, есть такие люди. На Афоне, недалеко от моей каливы живёт один монах-киприот – старец Иосиф[117], родом из Карпасии[118]. Старцу – 106 лет[119], а ухаживает за собой сам. Разве в миру такое сегодня встретишь? Некоторые нынешние пенсионеры не могут даже ходить, их ноги ослабевают, сами они от сидения заплывают жиром и становятся ни на что не годными. А если бы они были заняты каким-нибудь делом, то получали бы от этого огромную пользу. Как-то раз старца Иосифа забрали в монастырь Ватопед. Всё ему выстирали, самого вымыли, окружили заботой. А он им и говорит: «Я, как только сюда приехал, заболел. И это всё из-за вас. Везите меня обратно в мою каливу умирать». Делать нечего, пришлось везти его обратно. Как-то пришёл я его навестить. «Ну что, – говорю, – я слышал, что ты переселился в монастырь». – «Да, – отвечает, – было дело. Приехали на машине, забрали меня в Ватопед, мыли, чистили, ухаживали, но я заболел и сказал им: „Везите меня назад“. Не успел вернуться, как выздоровел!» Сам уже не видит, но плетёт чётки. Однажды я передал ему немного вермишели, так он даже обиделся: «Неужто за чахоточного больного меня принимает старец Паисий, что шлёт мне вермишель?» Представьте себе – ест фасоль, ревит, бобы – такое здоровье, что только держись – как у молодого парня. Ходит, опираясь на две палки, и при этом умудряется собирать траву, которую варит и ест. Сеет на огороде лук! Для стирки одежды и мытья головы сам носит воду! А потом ещё совершает богослужение, сам читает Псалтирь, совершает своё монашеское правило, молится Иисусовой молитвой. Нанял двух кровельщиков перекрыть крышу и с палками в руках полез по лестнице посмотреть, как они работают. «Спускайся вниз», – говорят ему мастера. «Ну уж нет, – отвечает, – поднимусь, погляжу – как вы там кроете». Конечно, мучается он сильно. Но знаете, какую он ощущает радость? Его сердце взмывает ввысь как птица! Другие монахи тайком берут его одежду и стирают её. Как-то я спросил его: «Что ты делаешь со своей одеждой?» – «У меня, – говорит, – её часто берут для стирки – тайком от меня. Но я и сам её стираю: кладу в корыто, заливаю водой, а потом ещё сверху – „клином“ по ней[120]! Через несколько дней отстирывается как миленькая!» Видишь, какое доверие Богу! У других есть всё, чего ни пожелает душа, но вместе с тем – страх и тому подобное. А он от заботы заболел, но как только его оставили в покое – выздоровел.
Лёгкая жизнь человеку не на пользу. Комфорт не для монаха, удобство наносит пустыне бесчестие. Ты можешь быть избалованным прежней жизнью, однако если ты здоров, то надо себя закалить. Иначе ты не монах.
Глава третья. О том, что надо сделать свою жизнь проще, дабы избавиться от душевной тревоги
Мирской успех приносит душе мирскую тревогу
Чем больше люди удаляются от естественной, простой жизни и преуспевают в роскоши, тем больше увеличивается и человеческая тревога в их душах. А вследствие того что они всё дальше и дальше отходят от Бога, они нигде не находят покоя. Поэтому люди беспокойно кружатся – как приводной ремень станка вокруг «сумасшедшего колеса»[121]. Они кружатся уже и вокруг Луны, потому что целая земная планета не вмещает их великого беспокойства.
Мирская лёгкая жизнь, мирской успех приносят душе мирскую тревогу. Внешняя образованность в сочетании с душевной тревогой ежедневно приводит сотни людей (даже потерявших душевный покой маленьких детей) к психоанализу и психиатрам. Строят всё новые и новые психиатрические лечебницы, открывают для психиатров курсы повышения квалификации, в то время как многие из психиатров ни в Бога не верят, ни существование души не признают. Стало быть, как могут помочь другим душам эти люди – сами наполненные душевной тревогой? Как может быть истинно утешенным человек, не уверовавший в Бога и в истинную, вечную жизнь после смерти? Если человек постигает глубочайший смысл истинной жизни, то из его души исчезает вся тревога, к нему приходит Божественное утешение и он исцеляется. Если бы больным в психиатрической лечебнице читали вслух авву Исаака Сирина, то больные, верующие в Бога, становились бы здоровы, потому что им открывался бы глубочайший смысл жизни.
Любой ценой – с помощью успокоительных лекарств и различных учений типа йоги – люди стремятся найти покой, но только к действительному покою, который приходит к человеку смирившемуся и приносит ему Божественное утешение, они не стремятся. Подумай, как же маются все эти туристы, приезжающие сюда из других стран, под палящим солнцем, в жару и в пыли, среди шума и гама бредущие по улицам! Какое бремя, какое внутреннее неспокойствие гнетёт и терзает их души, если они считают отдыхом всё то, что им приходится переносить! Как же должно давить души этих людей их собственное «я», раз они думают, что отдыхают, испытывая такие мучения!
Если мы видим человека, страдающего от сильной душевной тревоги, огорчения и печали, несмотря на то что у него есть всё, чего ни пожелает душа, – то надо знать, что у него нет Бога. В конце концов, от богатства люди тоже мучаются. Ведь материальные блага оставляют их внутренне пустыми, и они мучаются вдвойне. Я знаю таких людей – имеющих всё, при этом не имеющих детей и испытывающих терзания. Им в тягость спать, им в тягость ходить, всё что ни возьми – для них мука. «Ну, хорошо, – сказал я одному из таких, – раз у тебя есть свободное время, займись духовной жизнью. Совершай часы[122], читай Евангелие». – «Не могу». – «Ну сделай тогда что-нибудь доброе – сходи в больницу, проведай какого-нибудь больного». – «Зачем я туда пойду, – говорит, – да и что это даст?» – «Тогда пойди, помоги какому-нибудь бедняку по соседству». – «Нет, – это мне тоже не по нутру». Иметь свободное время, несколько домов, все блага и при этом мучиться! А знаете, сколько таких, как он? Вот они и мучаются – пока не сойдут с ума. Как же это страшно! А самые измученные и несчастные из всех – те, кто не работают, а живут за счёт доходов с имущества. Тем, кто, по крайней мере, работает, всё же полегче.
Нынешняя жизнь с её безостановочной гонкой – это адская мука
Люди всё куда-то спешат и мчатся. В такой-то час им нужно быть в одном месте, в такой-то – в другом, потом в третьем… Чтобы не забыть, какие нужно сделать дела, люди вынуждены их записывать. Хорошо ещё, что среди такой беготни они не забыли, как их зовут! Они не знают даже самих себя. Да и как им себя узнать – разве в мутной воде можно увидеть себя как в зеркале? Да простит меня Бог, но мир превратился в самый настоящий сумасшедший дом. О жизни иной люди не думают – они лишь ищут себе всё больше и больше материальных благ. И поэтому они не находят покоя и постоянно куда-то мчатся.
К счастью, есть жизнь иная. Люди сделали свою земную жизнь такой, что, живи они здесь вечно, большей адской муки и не существовало бы. Если бы с этой тревогой в душе они жили по восемьсот, девятьсот лет – как в эпоху Ноя[123], то их жизнь была бы одним долгим адским мучением. В те времена люди жили просто. И такой долгой их жизнь была для того, чтобы сохранялось Предание. А сейчас происходит то, о чём написано в Псалтири:
Как-то раз ко мне в каливу зашёл один врач из Америки. Он рассказывал мне о тамошней жизни. Люди там уже превратились в машины – целые дни они отдают работе. У каждого члена семьи должен быть свой автомобиль. Кроме этого, дома, чтобы каждый чувствовал себя комфортно, должно быть четыре телевизора. Вот и давай работай, выматывайся, зарабатывай много денег, чтобы сказать потом, что ты благоустроен и счастлив. Но что общего у всего этого со счастьем? Такая исполненная душевной тревоги жизнь с её безостановочной гонкой – это не счастье, а адская мука. Зачем она тебе – жизнь с такой душевной тревогой? Я не хотел бы такой жизни, даже если бы так должен был жить весь мир. Если бы Бог сказал этим людям: «Я не стану наказывать вас за ту жизнь, которой вы живёте, но оставлю вас жить так на веки вечные», то это стало бы для меня великим мучением.
Поэтому многие, не выдерживая жизни в таких условиях, покидают города, идут без направления и цели – лишь бы уйти. Сбиваются в группы, живут на природе – одни занимаются своим физическим развитием, другие – чем-нибудь ещё. Мне рассказывали, что кто-то из них занимается бегом, другие – уходят в горы и поднимаются на высоту 6000 метров. Сперва они задерживают дыхание, потом какое-то время дышат нормально, потом снова делают глубокий вдох… Занимаются такой ерундой! Это свидетельствует о том, что у них на сердце тяжким грузом лежит беспокойство и сердце ищет какого-то выхода. Одному такому человеку я сказал: «Вы роете яму, раскапываете её всё глубже и глубже, потом восхищаетесь этой ямой и её глубиной, а потом… падаете в неё и летите вниз. Тогда как мы не просто роем яму, но разрабатываем рудник и находим полезные ископаемые. В нашей аскезе есть смысл, поскольку она совершается ради чего-то высшего».
Душевная тревога происходит от диавола
– Геронда, миряне, живущие духовной жизнью, устают на работе и, возвращаясь вечером домой, не имеют сил совершить повечерие. А от этого они переживают.
– Если они возвращаются домой поздно вечером и уставшие, то им никогда не нужно с душевной тревогой себя насиловать. Надо всегда с любочестием говорить себе: «Если ты не можешь прочесть повечерие полностью, то прочитай половину или треть». И в следующий раз надо стараться не слишком утомляться днём. Должно подвизаться насколько возможно с любочестием и во всём полагаться на Бога. А Бог Своё дело сделает. Ум должен всегда быть близ Бога. Это самое лучшее делание из всех.
– Геронда, а какую цену имеет в очах Божиих чрезмерная аскеза?
– Если она совершается от любочестия, то радуется и сам человек, и Бог – о Своём любочестном чаде. Если человек утесняет себя от любви, то это источает мёд в его сердце. Если же он утесняет себя от эгоизма, то это приносит ему мучение. Один человек, подвизавшийся с эгоизмом и утеснявший себя с душевным беспокойством, как-то сказал: «О, Христе мой! Врата, которые Ты соделал, слишком тесны! Я не могу через них пройти». Но если бы он подвизался смиренно, то эти врата не были бы для него тесными. Те, кто эгоистично подвизаются в постах, бдениях и прочих подвигах, мучают себя без духовной пользы, потому что бьют воздух, а не бесов. Вместо того чтобы отгонять от себя бесовские искушения, они принимают их всё в большем количестве и – как следствие – в своём подвижничестве встречают множество трудностей, чувствуют, как их душит внутреннее беспокойство. В то время как у тех людей, которые сильно подвизаются со многим смирением и со многим упованием на Бога, радуется сердце и окрыляется душа.
В духовной жизни требуется внимание. Делая что-либо по тщеславию, духовные люди остаются с пустотой в душе. Их сердце не преисполняется, не становится окрылённым. Чем больше они увеличивают своё тщеславие, тем больше увеличивается и их внутренняя пустота и тем больше они страдают. Там, где присутствует душевная тревога и отчаяние, – бесовская духовная жизнь. Не тревожьтесь душой ни по какому поводу. Душевная тревога происходит от диавола. Видя душевную тревогу, знайте, что там накрутил своим хвостом тангалашка. Диавол не идёт нам поперёк. Если человек к чему-то склонен, то и диавол подталкивает его в этом же направлении, чтобы его измотать и прельстить. Например, человека чуткого он делает чрезмерно чувствительным. Если подвижник расположен делать поклоны, то диавол тоже подталкивает его к поклонам, превышающим его силы. И если твои силы ограничены, то образуется сперва некая нервозность, потому что ты видишь, что твоих сил не хватает. Потом диавол приводит тебя в состояние душевной тревоги, с лёгким – вначале – чувством отчаяния, потом он усугубляет это состояние всё больше и больше… Помню начало своего монашества. Одно время, как только я ложился спать, искуситель говорил мне: «Ты что же – спишь? Вставай! Столько людей страдают, стольким нужна помощь!..» Я поднимался и делал поклоны – сколько мог. Стоило мне опять лечь, как он опять начинал своё: «Люди страдают, а ты спишь? Вставай!» – и я опять поднимался. Я дошёл до того, что как-то сказал: «Ах, как было бы хорошо, если бы у меня отнялись ноги! Тогда у меня была бы уважительная причина не делать поклоны». Один Великий пост я, находясь в таком искушении, еле выдержал, потому что хотел утеснить себя больше своих сил.
Если, подвизаясь, мы чувствуем душевную тревогу, то должно знать, что мы подвизаемся не по-Божьему. Бог – не тиран, чтобы нас душить. Каждому следует подвизаться с любочестием, в соответствии со своими силами. Надо возделывать в себе любочестие для того, чтобы возросла наша любовь к Богу. Тогда человека будет подталкивать к подвигу любочестие, и само его подвижничество, то есть поклоны, посты и подобное этому, будет ни чем другим, как преизлиянием его любви. И тогда он с духовной отвагой будет идти вперёд.
Следовательно, не нужно подвизаться с болезненной схоластичностью, чтобы потом, отбиваясь от помыслов, задыхаться от душевной тревоги. Надо упростить свою борьбу и уповать на Христа, а не на себя самого. Христос – весь любовь, весь – доброта, весь – утешение. Он никогда не душит человека. Он в изобилии имеет духовный кислород – Божественное утешение. Тонкое духовное делание – это одно, а болезненная схоластичность, которая от нерассудительного принуждения себя к внешнему подвигу душит человека душевной тревогой и разрывает его голову болью, – это совсем другое.
– Геронда, а если человек по природе слишком много думает и его голову распирают многие мысли, то как ему следует относиться к той или иной проблеме, чтобы не выбиваться из сил?
Поделиться книгой: