Песнь Серебряного моря
Песнь Серебряного моря
Неизвестный автор
Боль разочарования…
Истерзанные души.
И шепчет кто-то тихий:
«Не слушай их! Не слушай!
Отринь и злость, и гнев,
И лёд вновь станет пламень!»
Но так на плечи давит
Судьбы тяжёлый камень…
И смерть уж не пугает
Забвенья тёмной тайной,
И кажется нелепым
Борьба и сострадание.
Как свечи угасает
Души горящий факел.
И больше не волнует:
«А что же будет дальше?»
И только из упрямства
Опять иду сражаться,
Когтями и клыками
За эту жизнь цепляться.
Не требуя награды,
Не веря в понимание,
Я вновь ищу ответа…
Но мир хранит молчание.
И с зимним равнодушьем
Мольбам он не внимает,
Лишь слезы в утешенье
И горечь мне оставит…
«Дочь звезды и моря»
Э.Сёдергран
Осеннее закатное солнце вызолотило серебряную листву, заставило гореть янтарём стволы эльфийских деревьев. Сам воздух потерял прозрачность: стал оранжево-багровым.
Небо застилали серо-кремовые лоскуты тяжёлых дождевых облаков. Ветра не было, и они зависли почти неподвижные – оттого на лес опустились ранние сумерки.
И даже сияющий белый туман, что клубился над тропинками, не мог разогнать этот мрак.
Мир словно замер. Вечер был противоестественно тих. Птицы не щебетали в листве, попряталось зверьё, ветер не смел всколыхнуть неземной покой леса своим дуновеньем.
И только один звук пронзал мёртвую тишь.
Это был голос, звонкий, журчащий, как воды серебряной Лианэли, и столь грустный, что сердце замирало, слушая его. Песня звенела в лесу, перелетая с ветви на ветвь, мелодия перекатывалась, как морские волны, как струны волшебной эльфийской арфы. Она казалась такой неземной, нереальной…
Если бы человек услышал её в этот тёмный закатный час, он решил бы, будто ему пригрезилось, или что это поёт какой-нибудь коварный лесной дух, желая заманить одинокого путника в чащу.
Но люди уже давно не вторгались в долину Элтлантиса, ибо это были владения эльфов, и здесь не любили чужаков.
Несомненно, таинственная певица была эльфом. Скорбь и нежность, любовь и отчаяние, величие и гибель сплетались воедино в дивной мелодии, растекавшейся по лесу. Прислушавшись, можно было различить отдельные слова в звенящем напеве, подобном песне моря и шуму прибоя, и слова тоже, конечно, были эльфийскими.
На тропе мелькнула серая тень. Появилась на миг и исчезла. В любом другом месте её можно было принять за обман зрения, случайное видение, игру света. Но здесь, в землях эльфов, любое видение было неспроста.
И вот теперь лучи солнца, пробившись сквозь пелену свинцовых облаков, высветили на тропе высокий силуэт белокурого эльфа.
Он и вправду был похож на бесплотный призрак, так легко и бесшумно скользил средь кустов и стволов деревьев. Даже мягкий ковёр мха не пригибался под его ногами.
Эльф шёл не спеша, временами останавливался, прислушиваясь. Он шёл на звук эльфийской баллады, и сердце его сжималось в груди и стонало как раненый зверь. Всё было в этих звуках – всё, что было дорого ему; всё, что он любил, что лелеял и боялся потерять…
Неземной печалью наполнилась душа эльфа Эктавиана и рвалась умчаться прочь. Прочь, за Море – туда, где лишь безмятежность и покой.
Шелест листвы, эльфийские баллады, свет звёзд и улыбки друзей, любовь и разлука, и плеск солёных волн, и стоны чаек – всё это было в печальной и горькой песне, светлой и гибельной одновременно.
Эльф, наконец, заметил волшебную певицу. Она сидела у корней дерева, кроной терявшегося где-то в небесах, и серебряное сияние окружало её. Длинные пепельно-белые локоны почти сливались с мерцающим платьем. На изящной ладони устроилась маленькая рыжая птичка. Даже не видя лица певицы, можно было представить, сколь она прекрасна.
Эктавиан остановился, боясь спугнуть волшебное создание и оборвать песнь её души. Он прислонился к дереву, оперся на него бледной ладонью и замер, почти не дыша.
Дерево вздрогнуло от его прикосновения, потом узнало, потянулось ветвями. Тепло его руки нашло отклик в суровой душе старого дерева. На глазах у эльфа меж его пальцев пробился тоненький, пока ещё слабый, зелёный побег и развернул три крохотных клейких листочка. Эктавиан, Великий князь эльфов, улыбнулся, хоть в сердце его и была печаль, навеянная песней, и нежно погладил кору дерева-гиганта.
Потом он вздохнул, и взор его снова обратился к печальному лесному созданию. Он вслушивался в слова её песни, чувствуя, как щемит сердце, и слёзы наворачиваются на глаза:
Песня оборвалась, оставив в вечернем сумраке лишь тишину, тоску и одиночество. Эктавиан шагнул вперёд, и птичка, вскрикнув, сорвалась с руки девушки. Она подняла голову, но не обернулась, а ждала неподвижно и молча.
– Сколько скорби в твоих песнях… – тихо сказал князь Эктавиан, но в мёртвой тишине голос его звонко прокатился по лесу.
– В сердце моём скорби ещё больше. Эту печаль не выразить словами.
Эльф приблизился, и она, наконец, одарила его взглядом бирюзовых глаз. Лёгкая, как крыло чайки, рука коснулась корней дерева.
– Садись, Великий князь, – пригласила она с горькой улыбкой. – Здесь никого нет, и мы можем поговорить спокойно, по душам, не опасаясь чужих ушей. Наш народ и так уже называет меня «Гиланэль» – госпожа скорби. Зачем лишний раз давать им повод убедиться в правоте такого прозвища.
– Ты и в самом деле не желаешь, чтобы тебя звали так? – не поверил эльф. – Тогда зачем поешь такие песни? Песни, от которых сердце бьётся на осколки, а в душе стонут волны Серебряного моря. Любой мог услышать тебя, не только я. Но, кажется, ты не старалась скрыть своей печали…
– Я не могу молчать, – спокойно промолвила эльфийка, глядя куда-то вдаль, – устами моими говорит сама Судьба. Дар пророчества был дан мне Творцом, и видения мои рвутся наружу. Я – Экталана. Само моё имя – Серебряное море – несёт в себе тоску эльфийского народа. И как же я могу не петь скорбных песен, если скорбь переполнила сердца эльфов. Скорбь окутала наши земли туманом, беспросветным, как мгла Тенистых Троп. Я – дочь звезд и моря. Море и небо. Они отражают друг друга, они – единое целое. Звёзды светят с высоты, отражаясь в морских глубинах. Но моя звезда оставила меня, и ничто не отражается в моем море, лишь пустота. И всё, что осталось у меня – это мой морской берег. Что будет, если и он покинет меня? Что стану делать я без тебя, когда и ты уйдёшь?
На глазах её дрожали слёзы, и Эктавиан не сразу смог найти слова для ответа:
– Звёзды часто сгорают слишком стремительно, но твой берег всегда будет рядом с тобой. Где бы ты ни была, у тебя всегда будет, куда вернуться.
– Как уверенно ты говоришь! – печально молвила Экталана. – Но сердце моё знает, ничто не вечно – даже эльфы, и их мир. О, раньше я считала предвидение великим даром, но это не дар Творца – это его проклятие. Как хочется мне заблуждаться подобно остальным, но я-то вижу наше будущее. Вернее, его полное отсутствие. Впереди нет ничего – лишь пустые леса, голые деревья, сумрак, плеск волн, и никого… Никого! Гибель ждёт наш народ. И ты тоже знаешь это, отец! Ты знаешь, что это уже не остановить, не спасти… Время эльфов ушло. Я вижу разное: былое, грядущее, и совсем далёкое будущее. Эльфы познали свой рассвет, теперь пришёл закат нашей расы, идёт время людей…
Она всхлипнула отчаянно. И Эктавиан сжал её ладонь, желая утешить.
– Но я вижу, что люди принесут с собой! И сердце моё жаждет тогда лишь одного: исчезнуть и не знать ничего, не видеть этого. О, отец! Какие страшные видения встают предо мною. Смерть, всюду смерть, разрушения, гибель, боль, зло, огонь! Всюду кровь и война. Они идут с огнём и мечом, уничтожая всё на своём пути, неся лишь смерть и разрушение. Это не люди, отец! Это терро-аоро – зло в человеческом обличии, но с душою нечисти, жестоких оборотней, ибо даже среди хищных зверей не найти тварей столь беспощадных. «Терро-аоро» – так я зову этих людей. Нет для них ничего, что они бы любили и уважали. Земля стонет под их ногами, смерть шагает впереди, они несут гибель всему живому.
Взгляд её застыл, словно она лицезрела сейчас весь этот ужас.
– Я вижу это: эльфы покидают Лейндейл, войны идут между нами и людьми. Затем они станут уничтожать друг друга. Так будет: земля горит, рушатся замки и города. Кровь, всюду кровь, огонь жжёт поля, деревни, рощи. Леса горят, звери гибнут. Дым застилает небо, не видно звёзд. Всюду смерть, болезни, голод, мор и яд. Яд ненависти людской отравляет воду, воздух, землю… От этого они болеют, гибнут. Гибнет всё живое. Всюду железо – оно несёт холод и смерть. И я вижу ещё дальше – сквозь тысячи лет – всё хуже и хуже!
Экталана больше не принадлежала этому мигу и этому миру, её душа ускользнула в Вечность, взирая на грядущее.
– Зло переполняет мир. Оно искажает души и тела. Зелень исчезает. Всюду каменные норы – холодные, гибельные, неживые. Люди давно забыли свою суть. Нет ничего живого: всё – ложное, мёртвое. Люди потеряли способность жить в согласии с природой. Они хотят жить без неё, без помощи магии созидания. Но всё, что они будут создавать – будет им во вред, ибо в деяниях их не будет тепла души. Я вижу гибель, я вижу, земля горит и плачет. Природа, защищая себя, губит целые города – огромные города, не чета нынешним, сметает их с лица земли. Она содрогается. Ветра, зной, ливни и холод … Но железное зло сильнее. Серебряные драконы в небе роняют черные камни с высоты, и они, падая, разрывают плоть земную на части, они несут в себе смерть. Всюду яд смерти, всюду гибель!
Голос Экталаны звучал отстранённо. Она вновь видела всё, о чём говорила. Она была далеко отсюда в других мирах, в других временах, и уже не могла остановить собственных зловещих пророчеств.