Совершенство

Евгений Дергунов

Совершенство

Звон от заточки топора утихал, отдавался гулом в ушах. Дядя Тихомир сидел у окна и сверлил взглядом невидимую точку над болотной жижей. Его передергивало всякий раз, как облачка бросали тени. Следил за покоем умирающей земли, не замечая, как искры прожигали волосы на руке.

На горизонте появилась племянница. Мирослава шлёпала в старых сапожках, в руках держала плетённую корзинку. Увидела в окне кривого дома бледную мордашку и улыбнулась.

У неё был ключ, но дядя не любил показываться людям, пока морально не подготовится к встрече. Поэтому Мирослава постучала в дверь, достала мобильник и открыла пасьянс. Вот бы Интернет, думала она, поиграть с кем-нибудь. Девятка на десятку, смахнуть. Выждав десять минут, Мирослава присела на лавочку. Но не успела расслабиться, как дверь открылась.

— Заходи, — из темноты послышался хриплый голос, — расселась.

Мирослава глубоко вздохнула и встала. Зашла в неуютный дом. Пустые стены, старый потертый ковер, тусклая лампочка. Включила главный свет — яркую лампу.

— Опять глаза портишь?

— Не начинай. Уверен…

Он замолчал. Потому что знал, как разговоры о плохих людях раздражают Мирославу.

— Понятно, — нахмурилась, незаметно для дяди.

Она разложила на столе продукты, в то же время рассказывая дяде, что никаких покупных соков и прочей химии нет. Давно договорилась с фермером из одной умирающей деревушки. Вот и мотается по окрестности Североуральска-19, чтобы дядька успокоился. По-доброму называла стариком его — хотя разменял лишь пятый десяток. Выглядел как сказочный старец из дремучего леса. Серое нездоровое лицо покрывали глубокие морщины, а помутневшие глаза утопали в обвисшей тонкой коже.

— Осторожнее с фермером. Говорила, неизвестные таблетки тоже пьет? Не подмешал бы чего.

— Опять со своими заговорами. Болячек у него много. Прописали всякого, вот и сложно разобраться, что и почему пьет. И пашет каждый день, не то, что некоторые.

— Эх, хоть живет вдалеке от центра, где вся гниль, — задумчиво ответил дядька. — Тебе урок.

Мирослава жила в центре города. Сравнивала Североуральск-19 с собой — одинокой изгнанницей. Во времена былого величия глухомань могла стать научным ядром страны. Теперь это кладбище заводов и исследовательских центров — черная дыра, в которой исчезают потомки тех, кого угораздило сюда попасть. Вот и мать Мирославы — уважаемый профессор химии — вздумала влюбиться во время командировки в местного химика. Однажды вырвалась из города, откуда сбежала в 18 лет. Любовь вернула. Обсудить недальновидное решение родителей остаться в Североуральске-19 Мирослава может только с братом матери — который, впрочем, ничего дельного сказать не может.

— Как выродок? — нарушил неловкую тишину дядя Тихомир.

— Начинается. Родной же тебе.

— Ничейный. Как и мы с тобой семье этой. Чужие.

У Мирославы два родственника — дядя и племянник. По крови родня только дядя. Их троих связывает семейство Брониславских, которые стоят у истоков города. Мирославу мать родила от первого брака, второй муж породнил их с Брониславскими. В закрытый город переехали, когда ей было три года. В семье родилась еще одна дочь. А спустя год после рождения девочки произошел громкий скандал, и отец сбежал вместе с дочерью, даже не попрощавшись. Мирослава осталась с матерью в городке, здесь и похоронила её.

— Когда прекратите ругаться? Одни ссоры.

— Не нравится он мне, — дядя Тихомир медленно и тщательно пережевывал свежий хлебушек, утрамбовывая кусочки целыми зубами на левой стороне челюсти, — глаза дикие. Что-то постоянно замышляет. Хулиганит. И не выполняет обещаний. Бандит растет!

— Да вырос, — Мирослава захохотала, — уже восемнадцать. И не бандит вовсе. Полгода назад на завод устроился. Забыл?

Тихомир хмыкнул и украдкой глянул в окно. Мирослава сделала вид, что не заметила. Уложила продукты в холодильник, прибралась и пошла к выходу. Остановилась у порога и сказала:

— Подумай на досуге. Возможно, решишь перебраться ко мне. Или в новый дом. Гиблое это место. Сносить пора. Невозможно здесь жить.

— Никогда, — голос дядьки задрожал. — Нет! Нельзя уходить, а вдруг…

И замолчал. Мирослава попрощалась и предупредила, что весь день просидит в библиотеке. Нужно проверить документы, книги и список должников. Дядя молча продолжил жевать хлебушек. Мирослава тихонько закрыла за собой дверь.

1

В библиотеке тихо. Сюда редко приходят люди. И Мирославе это нравилось. Можно быстро выполнить работу и что-нибудь почитать. С детства любила книги — особенно увлекали истории о заговорах, правительственных секретах и шпионаже. После того, как предыдущий библиотекарь сначала потеряла жениха, сошла с ума, а потом и вовсе пропала, Мира решила устроиться на её место и посвятить себя хранению книг. Семью заводить не спешила. Тридцать с хвостиком, а детей и мужа нет. Мимолетные романы можно посчитать по пальцам — последний свеж в памяти, расстались с любовником три недели назад. Мирослава не хотела семьи. Личный опыт и истории о некрепких и трагических браках Брониславских превращали зачатки мыслей о семейной жизни в яд, разъедающий нутро.

В дверь коморки, которая служила кабинетом, постучали. Мирослава ответила не сразу, зачиталась. В правой руке крепко от нарастающего волнения держала книгу с интригующей обложкой — приоткрытая металлическая дверь, изумленный глаз в щели и человек в капюшоне рядышком. Левой постукивала по открытому ежедневнику. Под влиянием болтовни дяди и закрученных романов заимела привычку записывать в блокнот все свои действия, наблюдения и планы. Еще один настойчивый стук вернул Мирославу в реальность.

— Да! — растерянно воскликнула она.

За дверью никаких изумленных глаз и людей в капюшонах. Просто двоюродный племянник.

— Тётка Мира! Уснула? На работе?

— Аркаша. Тише. Чего хотел?

— Проведать. Навещала старика?

— Да. На завод не пора?

Североуральск-19 лениво пробуждался под нежные лучи утреннего весеннего солнца. Час ранний, оттого быть застигнутой с книжкой на рабочем месте — шок для Мирославы.

— Иду-иду. Надумал сматывать?

— Не уйдет.

— Вот дубина.

— Молодой человек!

— Нам деньги нужны. Уехать отсюда. Зажили бы нормально. А за землю могут заплатить.

— Ты же знаешь. Тяжело ему.

Аркадий знал. Все знали. Очень давно с семейством Тихомира приключилась мрачная история. В тот период, когда его старшая сестра — мать Мирославы — вернулась в Североуральск-19 с дочерью и новоиспеченным женихом. Устал Аркаша печалиться. И рассердился из-за слов тети, побледнел жутко.

— Тяжело ему, — проворчал Аркадий. — Администрация города готова выложить круглую сумму. Остался последним в деревушке, кто не убрался в центр. Нехорошо здесь. Вон молодые ребята на заводе травятся — только и думай, какая гадость в супе плавает. И связи с миром никакой. Глушилки, или чего там… Застряли в тухлом бермудском треугольнике. Ладно. Погнал.

— Не забудь пилюли.

— Уже принял, — сказал Аркадий и ушел так же быстро, как и явился.

С 16 лет племянник начал испытывать головокружения. Корень недуга врачи не определили, ссылались на неизвестное происхождение Аркаши. Аркаша — ругался на тупоголовость «ленивых белых халатов».

Родители Аркадия — из рода Брониславских мать — никогда не имели своих детей. Выбили у руководства путевки в Москву, чтобы пройти обследования. Работали вместе в строительной компании — мать проектировщицей, отец строителем. Около года пробыли в столице, но результатов не добились — зато привезли мальчишку, оставленного в младенчестве у порога приюта. Семейное счастье длилось недолго. На строящемся заводе произошла авария. Мать как руководитель проекта считала себя виновной в случившемся. Потрясения не выдержала. Говорят, перепила и утонула в болоте во время блужданий.

Строительство заморозили. Так и стоит на окраине города огромное бесхозное здание. Экспертиза не выявила проблем в проектировании — виной всему халатность рабочего. Отец Аркаши сбежал из города и так и не вернулся, оставив годовалого малыша на попечение тётки. Кем бы ни были настоящие родители Аркаши, именно от них ему могли передаться болезни и сложный характер.

2

Мирославу не покидали мысли о запутанной истории семьи дяди. Все случилось, когда Тихомиру было 14 лет. Ранним утром они с матерью собрались на рыбалку. Часто вместе ходили ловить рыбу — в те времена, когда болото еще не поглотило дом. Обычно выбирались потому, что хочется. Но бывали моменты нужды — когда отец уходил в запой. В то утро их с матерью разбудил пьяный вой.

Тихомир замешкался. Забыл что-то важное. Мальчик так испугался свирепого папаши, что не подумал про наживку. Тихонько попросил мать подождать на улице. Она улыбнулась — немножко печально. Тихомир встревожился — пришло острое осознание того, как плохи их дела. Или предчувствовал нечто дурное. Мать открыла дверь, сделала шаг, и могучие тени — монстры! — уволокли её прямо на глазах мальчишки. Дверь захлопнулась. Тихомир застыл, стоял как вкопанный. А когда набрался сил, медленно подошел к двери. Стоило побежать — а не смог. Осторожно выглянул на улицу, а там — ничего. Природа утаила секрет, не соизволив поделиться и намеком.

Тихомир выбежал во двор и закричал: «Мама! Мама!». Ответа не поступало. Кричал еще, очень громко, аж заболело горло. Мальчик услышал звук разбитого стекла — отец проснулся на вопль и кинул в окно часы. Сердце вырывалось из груди. В висках жгло. Голова кружилась. Тихомир упал в обморок. Очнулся в детской — над ним нависало опухшее лицо испуганного и при этом рассерженного отца.

— Нельзя выходить, — прошептал мальчик, — они придут.

— Что случилось? Где мама? Давай в больницу, а?

— Не сегодня. Хочу остаться дома.

Не смог и завтра. И через десять лет. Прогнивший дом стал его миром. Не ушел даже тогда, когда отец сошел с ума от горя. Папаша как мог воспитывал сына до его совершеннолетия. Но после 19 лет парнишка остался совсем один. Организм отца не выдержал очередной попойки. Сначала помогали соседи, пока были, сестра, а спустя годы — племяшка. Снабжала едой и литературой — Тихомир запрашивал все, что связано с историей города и мифами о монстрах в болотах.

Мирослава взяла в руки ежедневник. Из блокнота торчали вырезки старых газет, напечатанных во времена, когда «Таежным искренем» заведовал редактор Белков — отстранили после номера о возможных экспериментах над людьми. Вырезки передал дядька, у которого дома целая комната выделена бумажкам о городе. Тихомир раскрывал тайны, а Мирославе просто было интересно. Открыла ежедневник, пробежалась по заметкам про дорогие таблетки сети аптек, филиал которой открыли пять лет назад. Обратила внимание на подчеркнутое слово «тошнота», вырванное из пылкой речи дяди.

— Странно, мы вновь все это обсуждали, — вслух сказала она. Обычное дело для Мирославы — разговаривать с собой.

Захлопнула ежедневник, закинула его в ящик стола и глубоко вздохнула. Чепуха, тихо проговорила она, пора работать. И отправилась в главный зал. В библиотеку как раз зашла местная любительница книг — старушка, имени которого Мирослава не знала. Не потому, что ей было все равно. Просто старушка представлялась по-разному. То она Тамара, а затем Виолетта. В журнале записана как Лилия.

— Что же забыла, — вместо приветствия проговорила Принцесса Забвения. Такое имя ей придумала Мирослава.

В руках старушка держала стопку книг — любовных романов, детективов и стихов. Вкусы разнообразные, поэтому Мирославе нравилось общаться с Принцессой. Старушка бросила стопку на стол. Вытащила из кармана баночку, закинула в рот две таблетки и поздоровалась.

— Как здоровье? — громко спросила Мирослава.

— А?

— Как ваше здоровье? Книги интересные?

— Это? — бросила быстрый взгляд на баночку. — Почем знаю? Милая, за племяшем лучше пригляди.

Мирослава схватилась за край голубой рубашки и принялась нервно мять ткань. Проглотила несуществующий комок в горле, откашлялась и спросила, чего опять натворил мальчуган.

— Внучок мой говорит, на работу уже недели две Аркаша не ходит. Беспокоится за товарища. Пропадает!

Сил ответить старушке не нашлось. Мирослава поблагодарила её, сделала записи в журнале и передала старушке новые книги. Та ей что-то на прощание сказала, но библиотекарша не прислушивалась.

«Как же так? — подумала она. — Неужели Аркаша скрывает что-то, и негодник решил, что тётка в маленьком городке не узнает правду?»

На плотных библиотечных шторках нарисовалась тень. За окном стоял незнакомец. Мирослава следила за тенью, не двигаясь с места и не издавая ни звука. Ей не было страшно. На лице не дрогнул ни один мускул. Только размышляла, как сильно город сводит с ума. Что реально, а что иллюзия. Тень ушла.

— Правильно, — прошептала Мирослава, — оставьте меня в покое, глупые видения.

3

Аркадия снова мучили головокружения. Именно поэтому он так спешил покинуть тетку. Боялся грохнуться в библиотеке. В глазах мутнело, голову пронзала острая боль. Ноги сами шли по привычной дороге к заводу, а тропинка предательски моталась из стороны в сторону — как выпущенная из пальцев гитариста струна.

Добрался до серой двери. Опёрся о стену, чтобы отдышаться. Тыльной стороной ладони смахнул пот со лба и толкнул дверь. Не оглядываясь по сторонам, поковылял к рабочему месту. Аркаша — обрубщик металла. Задачи выполнял отменно — хотя ему только восемнадцать. Из-за репутации дворового хулигана начальник бригады не хотел подпускать мальчишку к инструментам — на должность обычно принимают опытных рабочих. Однако Аркадий с 12 лет увлекался поделками из металла. В умелых руках куски железа превращались в изысканные изделия. А начальник падок на юные таланты. Но без присмотра работать не давал.

Аркадию хотелось снять каску и защитные очки. Невыносимая боль в висках в них только усиливалась. Будто на голову нацепили тиски, которые сжимаются с каждым движением. Из-за перчаток взмокли ладони, а на глаза полились струи пота. Парень встряхнул головой и начал обрабатывать кусок металла. Плавно, ювелирно прошёлся по блестящему железу, завороженно наблюдая, как фейерверками расплескиваются искры.

Пневматический инструмент упрямился — застрял в невидимых трещинах. Аркадий разозлился. Захотел схватить зубило и молот и разделаться с надоевшим куском железа. Вместо этого перевел дух и приложил больше усилий. Парень всем телом надавил на инструмент. Приём показался ему хорошей идеей. Надавил ещё, так сильно, что на шее набухли вены. И неожиданно для себя закричал. Слился с металлом и почувствовал настоящую боль.

Из глаз брызнули слёзы, очки запотели. Аркадий стиснул зубы и зарычал. И уже не давил, а резал и кромсал металл. Терзал железяку так гневно и беспощадно, что заболело правое плечо, а левая рука от напряжения онемела, её охватило холодом. Резал, бил что есть мочи.

Туман сгустился. Головокружение усилилось. Режущая боль в висках расплылась по всему телу. Где-то там — за гулом ревущих станков — Аркадий услышал собственное имя. Приглушённый голос пытался вырвать обрубщика из облака боли. Огляделся по сторонам, но из-за солёного холодного пота и слёз окружение расплывалось. Мир стал грязной кляксой.

Уяснил Аркадий кое-что важное. Не в силах ему успокоиться и прийти в себя, пока не закончит работу. Щёки раздулись, налились кровью. Обрубщик нахмурился и вложил в последние рывки все силы. От ритмичных и резвых движений правое плечо могло отскочить и закатиться под ближайший станок. Ещё чуть-чуть. Тонкая нить отделяет от успеха. Нужно… Только… Разорвать!

— Да стой же ты, наконец! Господи…

Голос стал чётче. Туман рассеялся. Куда-то девались рабочие, которые секундой ранее наблюдали за каждым движением Аркадия. Ждали, когда облажается. Сделает неровные края. Забудет отшлифовать изделие.

— Не дождётесь.

— Чего? Прекрати!

Привычная обстановка на заводе изменилась. Стены стали бледнее. Тут и там дыры от отпавшей штукатурки. Высокий потолок выглядел облезлым. Исчезли и станки — на заводе осталось только несколько столов со старыми кувалдами да лобзиками. В нос ринулась едкая струя плесени. Неприятный запах отрезвил ум Аркадия, заставил прервать обработку. Он быстро заморгал и глянул на входную дверь, откуда доносился голос.

У двери стоял Васёк. Работник завода — на год дольше работал, чем Аркадий. Оттого и быстро сдружились. Аркаша прищурился. Казалось, хотел что-то сказать, но не мог. Васёк держался за ручку двери. На лице застыла гримаса ужаса.

— Зачем ты это делаешь? — простонал Васёк и указал дрожащей рукой на кусок металла.

Аркадий заметил, что его колотит — но не от холода. Наоборот, ему было жарко. Он медленно посмотрел туда, куда указал Васёк. Никакого металла. А вместо пневматического инструмента — ржавый лобзик.

— Тебя давно не было на заводе. Я даже бабулю попросил поговорить с тетей Мирой. Трижды напомнил, чтобы не забыла. А сам решил проследить за тобой.

Аркаша глядел, как с ржавого лобзика течет вязкая алая жидкость. Фартук тоже в ней. Перевел взгляд на то, что прежде казалось металлом. Быстро помотал головой, отрицая реальность, которую вынужден принять. Левая рука лежала на столе, в ней сочилась глубокая рана. В булькающем месиве виднелась раздробленная кость. Рука практически полностью была отрезана, ладонь бездвижно висела на краю стола. Аркадий попытался шевельнуть пальцами левой руки, но безуспешно.

— К врачу надо, — жалобно проговорил Васёк.

— Я… работаю, — хриплым голосом ответил Аркаша.

— Это не наш завод. Ты пришел на заброшенный литейный завод, который строили… твои родители. Авария, помнишь?

— Помню, — мрачно сказал Аркаша и стиснул в руке лобзик так крепко, что побелели костяшки.

Поднял над головой лобзик и со звериным ревом опустил руку. Вася поборол нахлынувший приступ тошноты и побежал вызволять приятеля из беды. Аркадий услышал приближающийся топот, широко раскинул руки и ударил Ваську кулаком. Тот молниеносно отлетел к стене, ударился головой и потерял сознание.

Аркадий посмотрел на товарища — убедился, что не помешает. Левая рука болталась, оставляя под ногами стремительно расширяющуюся густую лужу. Аркадий буркнул что-то под нос и закинул мёртвую руку на стол. Медленно приблизил к плоти лобзик и за несколько ловких маневров закончил начатое. Под весом тяжелой ладони рука с хлюпающим звуком упала на пол.

Аркадий покинул завод. Попутно перевязывая сочащуюся горячей кровью культю фартуком. Остановился на улице у входа, чтобы сильнее затянуть узелок. Чуть искривился от жгучей боли. И отдалился от огромного призрачного здания, закрытого со всех сторон бурьяном и деревьями. По дороге Аркадий приговаривал нечто про освобождение, секреты и мерзкого старика.

4

Дул прохладный сильный ветер. Обманчивая весенняя непогода сыграла с Мирославой недобрую шутку. Она стояла на пороге дома дяди и потирала прикрытые тонюсенькой кофтой руки. Небо переливалось ало-красным свечением и готовилось укутаться в холодное темное одеяло. Мирославе хотелось быстрее войти в дом.

Дверь распахнулась. Тихомир был сонным и в то же время удивленным. Мирослава никогда не гостила после девяти вечера. Должна была прийти раньше, но заскочила на завод к племяннику. Мальчишку давно никто не видел. Бригадир его считал больным.