Помоги проекту - поделись книгой:
Из наших, то есть из нашей группы в поле — никого. Хотя курс, как обычно, отправили биться за урожай. Но наши уже бились. Летом. В сельхозотрядах. И потому могут отдыхать — так уж заведено. Отдыхают не все. Многие продолжают работать. Но не на картошке, нет. На картошке не заработаешь толком, хоть сотри руки до плеч. Строительство — другое дело. Сентябрь, несданные объекты — коровники, птичники, свинарники и прочие нужные строения — требуется срочно, немедленно, до морозов! Тут-то наши и приходят на помощь. С доплатой за срочность. Не нравится — ну, ищите других, согласных. Но обычно договариваются. Еще школы ремонтировать можно. Штукатурить, красить, крышу латать. Всегда есть занятие. За школы платят хуже, чем за свинарники, но лучше, чем за картошку. По уму, нужно бы в августе школами заниматься, но и в сентябре не поздно — ученики-то все на полях, собирают картошку и прочие продукты сельского хозяйства. Бьются. Мальчиши-кибальчиши.
А я? А мне, Лисе и Пантере межзональный турнир засчитывается, как работа в сельхозотряде. С освобождением от колхоза. Потому я и на «Марии Ульяновой». А Ольга с Надеждой сельхозотрядами занимаются. Ну, или займутся. На уровне горкома комсомола. Или даже обкома. Всё выше, и выше, и выше!
В назначенный час теплоход пристал к пристани, и мы чинно сошли на берег. Даже закачало с отвычки, на берегу-то. Группами по тридцать шесть человек мы разошлись по «икарусам» с гордыми табличками «Интурист». Шесть столов — тридцать шесть человек — один автобус с гидом.
Получалось, правда, не очень. Гиды языками не владели. Или владели так, что как бы и не владели вовсе. Гидами подрабатывали местные учителя немецкого языка. Чем богаты, господа немцы, чем богаты.
Впрочем, наш гид, вернее, наша гид, говорила громко (через матюгальник), чётко, и лишнего не болтала. Краткие пояснения для путешественников. Кому нужно больше — мог приобрести за рубль двадцать пять копеек небольшую книжечку «Углич вчера, сегодня и завтра», на глянцевой бумаге, с хорошими красочными фотографиями. Как журнал «Англия». У неё же, у гида. Видно, продажа книжки входила в её обязанности, может, она получала премию при выполнении плана, потому взывала к публике.
Публика откликалась вяло.
Тогда я купил четыре книжечки, для почина. На пять рублей. Одну себе, три других — соседям по столику. Презент, мол. От загадочной русской души.
Подарок они взяли, данке, и, вслед за мной, книжечку купили еще пятеро, порадовав нашу проводницу. Вот что значит пример.
Автобус довез нас до местного кремля. Походили, посмотрели, послушали. Заглянули в палаты угличских князей, услышали коротенькую историю о царевиче Дмитрии, осмотрели место, где царевич играл в ножички.
А потом нас повезли в универмаг. Часы — гордость Углича, сказала экскурсовод и посоветовала купить лучшие образцы советской часовой промышленности.
Я ради интереса тоже посмотрел. Нет, покупать не собирался. Просто из врожденной любознательности. Лиса и Пантера себе часы купили в Биле, я же не только купил «Ролексы», но вчера и подарил их, маменьке и Галине. На совместном обеде. С Лисой и Пантерой. Почти семейном, да.
Часы им понравились.
Угличские часы, «Чайка», внешне ну никак не хуже швейцарских. На мой вкус, понятно. А механизм, что механизм… Механизм хороший! И корпуса на любой карман. Вплоть до золотых.
Немцы смотреть смотрели, но покупать не покупали. Дорого, говорят. Красиво, но дорого. У них дешевле, в Германии. Ну да, если по официальному курсу… Если, к примеру, немец купит в Советском Союзе «Жигули» — троечку за семь с лишним тысяч рублей, по официальному курсу это выйдет около двадцати тысяч немецких марок. Но ту же советскую «троечку» у себя в Германии он может купить за десять тысяч марок или около того. И никаких проблем с таможней. Парадокс? Парадокс! Это мысли не мои, это мысли очередного немецкого эксперта, отговорившего сограждан от неразумных трат.
А их и отговаривать не нужно. Никто и не рвался — покупать часы.
Рвались — в винно-водочный отдел.
По случаю советских покупателей попросили посторониться и подождать: это же «Интурист», немцы. Не то, чтобы очень просили, просто поставили перед фактом.
И немцы надежды оправдали. Брали по три, по четыре бутылки «Столичной». На весь круиз.
Ну, это им так кажется…
И — едва успели. Гиды — не только нашей группы — отчаянно звали народ покончить с покупками водки и вернуться в автобусы, скоро отплытие. Иначе придется добираться до пристани самостоятельно. На такси.
И немцы, конечно, вернулись. Такси? За свой счет? Ага, сейчас!
Правда, вернулись уже рассеянно, не в том образцовом порядке, в каком ехали сюда. Время поджимало, цигель, цигель, ай-лю-лю.
И только во время ужина, когда мы шли к Рыбинскому морю, выяснилось, что господин Бауэр отстал. Он, господин Бауэр, попробовал продукцию ликероводочного завода прямо на месте. В магазине. И отстал. Жена села в один автобус, в наш, и думала, что муж в другом. А потом думала, что он, муж, пошел в бар. Не волновалась, покупки-то у неё, в смысле — пять бутылок. А что пробовал господин Бауэр? Ну, он купил две крохотные бутылочки. Совсем крохотные, она показала пальцами. И попробовал. Если какая понравится больше, он еще бутылку возьмет. Или две. У него, у господина Бауэра, при себе десять рублей. Бутылочки какие? Со «Столичной» и «Московской», как советовал русский господин.
И все посмотрели на меня, словно я несу ответственность за то, что господин Бауэр отстал.
— Бутылочки по пятьдесят граммов, — ответил я. — Две — получается сто граммов. Доза для солидного человека, да еще плотно пообедавшего, пустяшная. Так что если он на этом остановился — пустяки. А десяти рублей ему вполне хватит, чтобы добраться до Ярославля, нашей следующей стоянке. Но, конечно, нужно сообщить директору круиза. Он примет меры. Обязательно.
— А вдруг с ним что-нибудь случится, — переживала фрау Бауэр.
— Что с ним может случиться, — успокаивали её Шмидты.
— Партизаны… то есть бандиты!
— Во-первых, бандитизма у нас нет! — твёрдо сказал я. — Ликвидировано такое явление — бандитизм! Совсем! Во-вторых, никто с иностранцами связываться не станет, себе дороже. Тем более, за десять рублей. Водка-то осталась у вас! И, в-третьих, у нас замечательная милиция! Лучшая в мире! И любое передвижение иностранцев контролируется самым тщательным образом. Потому, фрау Бауэр, чем переживать, доложите о случившемся директору круиза, а уж он знает, что делать.
Когда госпожа Бауэр пошла искать директора круиза, Мюллер из Оснабрюка спросил меня:
— Вы в самом деле считаете, что нашему другу ничего не угрожает?
— Если он выпил сто граммов — то никакой опасности нет. А если он взял еще две бутылки — тут возможны варианты.
— Какие?
— Он может, выпив лишку, попасть под машину. А может сейчас сидеть в тёплой компании, закусывая водку картошкой, килечкой и плавлеными сырками. А дальше… Я не знаю, каков господин Бауэр во хмелю, потому гадать не стану.
И не стал.
Советы и ностальгические воспоминания читателей побудили меня написать эти полслова. Итак, какую водку, не кривя душой, можно было посоветовать в 1976 году? Прежде всего, следует помнить, что водка — это смесь спирта и воды. И вода бывает разной, а уж спирт…
Для изготовления спиртных напитков в те годы использовали спирт высшей очистки, спирт «экстра» и спирт «люкс». Спирт высшей очистки, несмотря на название, был самым сомнительным. Даже неискушенный питух чувствовал, что водка «не та»: в ней было достаточно разнообразных примесей, которые объединяло понятие «сивуха». Потому этот спирт шел для изготовления всяких горьких настоек — «стрелецкой», «перцовки» и прочих, где ингредиенты маскировали сивушные масла, но от последствий в виде головной боли — не избавляли. Из этого спирта готовили и самую дешевую водку для населения. Перебьетесь, не баре. Спирт «Экстра» уже хороший, и обычный человек — ну, вот как я — на вкус сивуху не ловил. Из него готовили водку подороже — ту же «Экстру», «Столичную», «Московскую». И, наконец, спирт «Люкс», в котором сивушных масел еще меньше. В семидесятые годы из него готовили водку для номенклатуры и для экспорта. Но это в теории. На практике гост гостом, а план планом. И если требовалось выпустить столько-то бутылок водки, для которой по госту требовался спирт экстра, а спирта вдруг не случалось, подвели поставщики, то смело добавляли спирт высшей очистки. Или вообще всё, что было под рукой. Особенно этим грешили в провинции, снабжавшейся по остаточному принципу — бери, небоже, что Москве негоже. Завод «Кристалл» стоял особняком: как Москву снабжали в первую очередь мясом, штанами, книгами и прочими товарами народного потребления, так и завод снабжали спиртом тоже в первую очередь. И потому технологию на «Кристалле» нарушали редко, и водка у них, как правило, соответствовала ГОСТу. И потому все знали: бери «Столичную» — не ошибешься. «Посольская» тоже была хороша, но в обычном магазине застать её было крайне маловероятно. Преимущественно по спецзаказам для номенклатуры. Разве что изредка, когда горел план, магазин получал эту водку и тут же организовывал «продуктовые наборы»: бутылка «Посольской», килограмм пшена, две банки «завтрака туриста» и трехлитровая емкость т. н. «березового сока» — подслащенной и подкисленной водички. Что же касается «Золотого Кольца», то эта водка появилась уже в восьмидесятых. Я не придерживаюсь аутентичности до миллиметра, но промахиваться на десять лет уже слишком. К тому же эта водка была вдвое дороже «Столичной», и рачительные немцы на такие траты бы не пошли. Далее. Ту же «Столичную» для населения делали из спирта «Экстра», а для номенклатуры и на экспорт — из спирта «Люкс», что тоже требуется учитывать. Поэтому да, в уездном универмаге «Столичная» или «Московская» — лучший выбор. И, наконец, бонус. Помните сцену из «Ивана Васильевича»?
В фильме, выпив стопочку, Иван Васильевич морщится и севшим голосом спрашивает: «Ключница делала?» с явно неодобрительными интонациями. Значит, пьёт он водку неважнецкую. Тогда упоминание ключницы понятно: в патриархальные времена водку главе семьи, даже и царю, делала жена, используя самые лучшие материалы. А вот людям невеликим водку делала ключница из того, что попроще. Из дряни. Жена от Шурика убежала, потому понятно, что приходится пить всякую гадость. Но пьёт-то он охлажденную «Столичную», московского розлива, лучше и не бывает. Чего тут морщиться? А того! В оригинале, в булгаковской пьесе, написанной в середине тридцатых годов, царю наливают «горный дубняк» — настойку, которую в те времена делали в основном домашним способом, настаивая на плохоньком самогоне жёлуди (хороший самогон пили так). Ну, а на желудях получалось то, что получалось. Не царское питьё.
Глава 9
О мятежах и мятежниках
— Предводитель мятежа полковник Перхуров бежал на пароходе, захватив с собой приближенных офицеров и наиболее зажиточных горожан. На следующий день победоносная Красная Армия освободила Ярославль от белогвардейского отребья, — гид посмотрел на нас поверх очков с видом значительным и серьезным. — Остатки мятежников дали последний бой здесь, у Богородицкой башни. Два десятка юнкеров, шесть пулеметов, три ящика ручных гранат — было непросто. Волна за волной накатывали на башню отряды красных бойцов, бешеный огонь белогвардейцев косил храбрецов, кровь героев струилась рекою, и тогда в ход пошла артиллерия. По башне было выпущено более ста снарядов, полностью подавив противника!
Но когда отряд красноармейцев, ведомый героическим командиром Ли Цын Хеном, поднялся в башню, то никого не обнаружили! Ни единого человека, живого ли, мёртвого. Нашли шесть пулеметов «Максим» (в слове «Максим» гид сделал ударение на первый слог), горы стреляных гильз, около сотни пустых лент, ящики из-под гранат, но людей не было. Ни-ко-го! С тех пор тайна Богородицкой Башни занимает умы и местных, и московских исследователей.
— Куда же они делись, защитники? — спросила госпожа Шмидт.
— Неизвестно, — развел руками гид, человек профессорского вида лет шестидесяти. — Вероятно, ушли подземным ходом.
— Здесь есть подземный ход?
— В древних монастырях всегда есть сложная система подземных ходов, и наш Спасо-Преображенский монастырь — не исключение. Но тогда, в июле восемнадцатого года, его не нашли. Да и не до поисков было, гражданская война. Пришли к выводу, что отряд мятежников бежал к Волге, где их ждал катер. И на катере они и выбрались из города, уйдя вниз, к Костроме и дальше. Возглавлял этот последний отряд некий барон Магель, даже была назначена особая награда тому, кто возьмет его в плен. Что интересно, требовалось взять его непременно живым, даже ценой собственной жизни!
— И взяли? — спросил с интересом Мюллер из Оснабрюка.
— Об этом ничего не известно. Много их было тогда, всяких баронов, истинных и самозваных. Попадались и вот такие… авантюристы.
Шесть пулемётов меня впечатлили.
Экскурсия сегодня началась рано: в семь тридцать мы пришвартовались к речному вокзалу Ярославля, а в восемь уже рассаживались по автобусам. График! И сейчас, в половине одиннадцатого, все были немного утомлены. И голодны, не без этого. Нет, позавтракать мы успели, но ранний завтрак как ранняя пташка. Прочирикала, и нет.
Монастырь теперь — музей. Минувшее, настоящее и будущее. Давным-давно настоятель монастыря продал книгу с текстом «Слова о Полку Игореве» собирателю диковин Мусину-Пушкину. Книга была из монастырской библиотеки, рукописная, но настоятель её вычеркнул из описи за ветхостью. И продал. Деньги нужны были. Настоятели, даже бывшие, тоже нуждаются в деньгах. Ну, а потом рукопись, как водится, сгорела. При Великом Московском Пожаре восемьсот двенадцатого года. Закон жанра. Таинственные острова погружаются на дно океанов, птеродактили вылетают в окно, реликтовый Цветок Жизни съедает коза, пробегающие мышки задевают хвостиками Золотые Яйца, да так, что вдребезги. А рукописи горят, без этого никак. «Слово о Полку Игореве», «Мертвые Души», «Энума Элиш»…
Мы шли по монастырю-музею, гид рассказывал дальше, теперь про успехи области в годы пятилеток, а я представлял те летние дни. С одной стороны мятежники, с другой — революционеры. У каждого своя правда, кто есть кто, кто был кем? Мятеж без шансов, без надежды — зачем?
Союзники обещали поддержать. Англичане. Ага, ага. «Верьте славным англичанам, джентльменам и милордам, улыбаются открыто, благородны ихни морды». Ихни — выпадало, но так писали в восемнадцатом веке.
На полпути к экскурсионному автобусу начался дождь — без разминки. Ударил сразу, не по-осеннему яро. И не спрячешься. К счастью, до «Икаруса» метров пятьдесят, не больше. Я раскрыл свой японский зонтик, и секунду спустя меня схватили за руку:
— Вы позволите пойти с вами под зонтом?
Ага. Юная фройлян.
— Разумеется. Только быстро-быстро-быстро.
И мы пошли к автобусу быстро-быстро-быстро. Могли бы и еще быстрее, но фройлян уж больно прижималась ко мне. Оно понятно, зонт на двоих не рассчитан, легко и намокнуть. Я-то надел загодя плащ, а фройлян — нет.
В автобусе она села рядом со мной.
— Нужно согреться. Непременно нужно согреться — она достала из сумочки фляжку. Чуть поменьше, чем у оснабрюкского Мюллера, граммов на пятьдесят. Дамская же. — Ром! Ямайский! — и она протянула фляжку мне.
— Аллах не велит, — отказался я.
— Вы мусульманин? — удивилась фройлян. — Вот бы не подумала!
Я сделал загадочное лицо, но промолчал. Не люблю врать, а правдой нужно дорожить, налево и направо не разбрасывать.
— А, это вы шутите. Просто не пьете спиртного днем. И я не стану, — и, объясняя:
— Это фляжка для тёти Марты. Я здесь с тётей Мартой, в круизе. Но она на экскурсию не пошла, сказала, что будет дождь. Она предсказывает погоду удивительно точно, тётя Марта. По костям. То есть своим костям, они к дождю болят. А я пошла, она сама послала. Не сахарная, не растаешь, сказала. Раз уж есть экскурсия, нужно смотреть, иначе затем мы здесь?
Все собрались, и автобус тронулся. Дождь стоял стеной, которую пришлось таранить с ощущаемой натугой: мотор надсаживался, автобус дрожал.
Ничего, мы преодолеем!
— Вы не немец? Говорите неправильно.
— Неправильно? — удивился я. Удивился потому, что с фройлян, в общем-то, я и не говорил вовсе.
— Вернее, слишком правильно. Как диктор телевидения. Или радио.
— Я и не выдаю себя за немца. И да, я часто слушаю «Немецкую волну», отсюда дикторская речь.
— Нам говорили, что это будет немецкий круиз. Еще австрийцы и швейцарцы, но вы не австриец и не швейцарец, — уверенно определила она.
— Нет, не швейцарец.
— Так кто же вы, таинственный незнакомец?
— Меня зовут Михаил, и я русский. Советский, — поправился я, вспомнив наставления инструктора перед поездкой заграницу. Здесь, в Ярославле, я не за границей, а вот же…
— Вы не похожи на русского, — критически осмотрев меня, сказала фройлян. — У вас одежда не русская. И вообще.
— Одежда — вещь непостоянная. Сегодня одна, завтра другая. А насчет вообще — вы, фройлян, много знаете русских?
— Немало. С эмигрантами. И зовите меня Катей. Катя Вильхельм, студентка, изучаю… буду изучать русскую литературу, — представилась она.
— И я студент. Михаил-студент, — но о том, что медик, умолчал. Вряд ли она станет жаловаться на недуги, но как знать, как знать…
— Что же изучаете вы? — не отставала фройлян Катя.
— Человеческую натуру.
— И кем вы будете работать в Советском Союзе?
Я было захотел похвастать, что уже работаю, редактором в литературном журнале, но спохватился — зачем мне это? Хвастать, токовать, распускать хвост? Зачем? — и ответил уклончиво:
— Куда Родина пошлёт, там и буду. Для нас, советских студентов, все дороги открыты. Можно при настойчивом желании и на острове Врангеля, и в Антарктиде оказаться. Зимовать.
— В Антарктиде? Вы хотите в Антарктиду?
— Подумываю…
Автобус медленно продирался сквозь тесные улочки. Ярославль в войне не пострадал, и это замечательно, но улицы в нём остались прежними, дореволюционными, не рассчитанными на «Икарусы». Есть, впрочем, и новые, широкие и просторные, но до них сначала нужно добраться. Историческая часть Ярославля отпускала нас нехотя. Скучно ей будет без нас.
И, предотвращая новые вопросы фройлян, я спросил на опережение:
— Вы, фройлян Катя, сказали, что круиз обещали немецким?
— Не фройлян Катя, так говорили сто лет тому назад. Просто Катя. Да, круиз — он спонсируется ветеранскими союзами. Я сопровождаю тётю Марту, поэтому и меня включили в список.
— Видно, ваша тётя — большой человек.
— Ну… да, пожалуй, — но распространяться не стала.
— Ветеранские союзы?
— Да. По обмену. Для наших ветеранов — круиз по Волге, для русских — по Дунаю. В знак примирения и сотрудничества, — последние слова Катя выделила — мол, цитирую документ.
Тут мы подъехали к речному вокзалу. Короткая перебежка — и мы внутри. Я купил сегодняшних газет на пятиалтынный. Почитаю.
Еще короткая перебежка — и мы на теплоходе.
Поделиться книгой: