Помоги проекту - поделись книгой:
— Урожая хватает на пятерых. Хороший сорт, правильная агротехника, — и разговор перёшел на огородные хитрости и проблемы сельского хозяйства. Таков советский человек — не о личном печётся, а обо всей стране заботится.
Девушки постоянно меняли место, очень им хотелось меж двух Михаилов посидеть. Верно, желания загадывали. Артист спросил, из чего у меня костюм пошит, такой красивый.
— Ассам, — и, предупреждая дальнейшие расспросы добавил: — это вид чесучи из Индии.
— И где он бывает в продаже? Никогда не видел.
— В Париже купил, три недели назад. В магазине готового платья. Пошить, конечно, лучше, но времени не было, я в Париже проездом был. Ничего, я человек простой (вспомнил я присказку Женьки Конопатьева), фигура стандартная, немножко подогнал портной, что при магазине работает. Теперь привыкаю. К костюму привыкнуть нужно. И ему ко мне тоже.
— В Париже… — вздохнула Ирина. — А теперь в Германию, да?
— В Швейцарию. Но через Германию, — подтвердила Надя. — Завтра на самолет, и вот она, Германия. А там и в Швейцарию, в Биль. Только ведь лошадь ведут на свадьбу не водку пить, а молодых возить.
— В смысле?
— Ну, Михаил, представь, что ты на гастролях в Германии. Представил? — спросил я. Мы с артистом как-то нечувствительно перешли на «ты».
— Представил, — сказал артист и аж зажмурился, как кот перед сметаной.
— Только у тебя спектакль-дуэт, пять часов на сцене с партнером, который тащит одеяло на себя. Каждый день спектакль. И ты обязан переиграть партнера, выдать сто сорок процентов возможности. День за днем. Вечером играешь, утром спишь, ну, или готовишься к представлению. Самой Германии толком не видишь, отель — сцена — отель, вот и весь маршрут.
— А все-таки это здорово, — сказала Ирина. И опять вздохнула.
И тут словно стужей повеяло. Август, а — стужей. Все замолчали и даже поёжились.
Это на террасу вышел малоприметный человечек в штатском. Ничего грозного, ничего сурового в нём вроде бы и не было, напротив, он приятно улыбался — а стужа!
— Михаил Владленович, вас зовет Юрий Владимирович, — сказал он приветливо мне.
Я встал. Михаил-артист собрал пальцы в щепоть и — едва заметным движением — перекрестил меня.
Ну, ну…
Внутри правительственная дача очень даже неплоха. Нет, до моего дома не дотягивает, но неплоха. Стены обшиты дубовыми панелями, картины русских мастеров — Саврасов, Репин, Кустодиев. Небольшие полотна, и рамы скромные. Зато, насколько могу судить, это подлинники. Почему не быть подлинникам, если одни «Грачи» существуют в сотнях авторских вариантов?
Но чувствуется некоторый неуют. Необжитость. Видно, недавно сюда вселился Юрий Владимирович. Как стал первым секретарем ЦК КПСС, так и вселился. А стал им он недавно, совсем недавно. Вот и слышу то запах краски, то запах стружки. Обновляли дом, ясное дело.
Штатский провёл меня в кабинет. Провёл — и остался за спиною. На всякий случай.
Юрий Владимирович сидел за столом. На столе три телефона, настольная лампа с зелёным абажуром и много папок — по правую и по левую руку от Андропова. Папки простенькие, те, что по пятнадцать копеек в писчебумажных магазинах продают. Напоминает обстановку на турбазе, где мы виделись в прошлую встречу. Лучше, но чуть.
И это называется — отдых?
Это называется — неправильная организация труда, вот как это называется. Но вслух говорить я не стал. Только вздохнул — совсем как Ирина.
Андропов оторвался от бумаг.
— Чижик? Что у тебя?
— Есть одна вещица, Юрий Владимирович. В борсетке. Я открою.
— Осип откроет, — распорядился Андропов.
Человек в штатском взял борсетку, раскрыл, посмотрел, ничего интересного не нашёл и вернул мне. Ну да, вдруг там нож или бритва. Или палочка взрывчатки. Или баллончик отравы. Но нет.
Я медленно достал маленький диск. Пять с половиной сантиметров в диаметре, как сувенирная медаль. На поверхности — десятки мелких значков-иероглифов, спиралью уходящих к центру.
Достал и положил на стол перед Андроповым.
— И что это такое? — спросил Юрий Владимирович.
— Металлический артефакт. Предмет искусственного происхождения.
— Почему он должен быть мне интересен?
— А вы возьмите его в руки. Он не радиоактивен и не ядовит.
— Словами скажи, — рисковать Андропов не стал. Брежнев бы взял, но Брежнев в Крыму, а время не терпит.
— Он тяжелый, этот артефакт. Весьма тяжелый.
— Платина? — диск был серебристый, блестящий.
— Его проверяли наши химики. Кафедра общей химии мединститута. При объёме в шесть с половиной кубических сантиметров он весит двести три грамма.
— Значит, платина?
— Удельный вес получается чуть более тридцати одного грамма на кубический сантиметр. Это на треть больше, чем у самых тяжелых металлов — осмия, иридия, платины.
— Да? Так что же это?
— Науке подобные металлы неизвестны. Так говорят наши химики.
— Значит, неизвестны… Откуда это — он кивнул на медаль — у тебя?
— От одного ливийца. Торговец, хозяин лавочки в Джалу. Сказал, что много лет назад предмет принес бедуин. Нашёл-де в пустыне. Бедуин в обмен взял нужный ему товарец, а хозяин, решив, что это платина, сохранил. Это же не бумажные деньги. Не испортится — платина-то.
— И ты его купил? Двести граммов по цене платины?
— Нет, с чего бы. Он мне его подарил.
— Вот так и подарил?
— Я его оперировал по поводу аппендицита. Так получилось. Он и решил отблагодарить. У них принято одаривать врачей, если операция прошла хорошо. Отвыкнут, отучатся со временем, но пока…
— Значит, бедуин нашёл это в пустыне, продал торговцу, торговец подарил тебе, а ты принес сюда.
— Именно.
— Почему?
— Наши химики, институтские, ограничены в возможностях. А металл этот — или сплав — может представлять интерес для науки. Для обороны. И вообще, неизвестно, что там, в Пустыне можно любопытного найти. Если поискать как следует.
— Космический корабль инопланетян? Ты же в фантастическом журнале работаешь, много всякого читаешь. Не перечитал лишку?
— Есть факт, он перед вами. Покажите лучшим специалистам, пусть скажут веское слово.
— Покажем, покажем, не сомневайся. Осип, прибери.
Человек в штатском взял медаль. Андропов к ней не прикоснулся.
— У тебя всё?
— У меня всё.
— Тогда иди, веселись. Ты же завтра во Франкфурт летишь, на турнир?
— Лечу.
— Тогда ни пуха.
— К чёрту, Юрий Владимирович.
Моё возвращение оживило притихшую было компанию, но ненадолго.
Нужно было возвращаться в город, о чем без обиняков сказал Осип в штатском. Мол, скоро у водителя смена кончится.
Значит, вернёмся в город. Распрощались с Ириной и Михаилом, сели, да и поехали, дело-то несложное — сидеть в машине.
В пути говорили о цветах. Какие цветы стоит посадить по осени, какие — по весне. Со знанием дела говорили, пусть слушают, кому нужно. Должны слушать. Цветы соланиум туберозум пользовались в семнадцатом веке небывалой популярностью, а вот сейчас их никто не замечает, никто не любуется. А ведь посади их в садах, парках и на городских клумбах — какая польза для страны будет!
Довезли нас до самого Дома на Набережной. Проведать квартирку, прикинуть, что и как. Я уже стал полноправным квартиросъемщиком, все документы оформлены, живи — не хочу!
Я и не хотел — во всяком случае, пока. Но посмотреть-то надо.
Двенадцатый подъезд, восьмой этаж. Консьерж меня узнал, даром что видел всего ничего. Профессиональная память.
— Они со мной, — сказал я ему. Тот серьезно изобразил поклон. Не поклонился, нет, советские люди не кланяются. Изобразил.
Поднялись на лифте, конечно. Лифты здесь просторные, с диванчиками даже, верно, на случай поломки, если застрянем между этажами. Или просто мода такая была, требование былых времен. Прежде и лифтёры были, но прогресс как технический, так и социальный, должность эту упразднил. Сами кнопочку нажмём, сами доедем.
Доехали.
Ключи у меня были с собой. Хитрые, сложные ключи, а замки немецкие, числом два.
Открыл.
— Заходите, дамы. Чувствуйте себя как дома, — сказал я, проходя по квартире и включая свет — в комнатах, в ванной, в клозете, на кухне, в чуланчике, в кладовочке — везде. Разгоняя сумерки, разгоняя призраки.
— Да… — сказала Ольга, а Надя ничего не сказала, всё оглядывалась и оглядывалась. — Как бы не заблудиться.
Квартира и в самом деле немаленькая. Сто девяносто шесть метров жилой площади. А жилая площадь — это только комнаты, числом пять. Самая большая — семьдесят метров. Поменьше — пятьдесят. И три совсем уже крохотные, по двадцать пять. Это я девушкам рассказывал. Для сведения.
Коридоры иной квартиры стоят. Кухня в двадцать метров. Ванная — пятнадцать. С окнами на Кремль. В клозете, правда, окна нет, только вентиляционная решётка. Если к площади комнат приплюсовать кухню, ванную, коридоры, подсобные помещения, получится под триста, общей-то. Роскошь. Да, не всякому генералу подобное даже снится. Только самым-самым. Тухачевский жил когда-то рядом, во второй квартире на площадке. Недолго, впрочем, жил. Да и потом многие не задерживались.
— Да, Чижик… Обставить такую квартиру — задачка не из простых, — сказала, наконец, Лиса.
— Вот эта комната, чур, моя, — ответила Пантера. — Это — Надина. Тебе, Чижик, третья. Тут будет детская. А зал оставим для торжественных приемов. Рояль поставим, телевизор цветной, магнитофон импортный, радиолу «Симфония». Только не спеши, не спеши. Нам сначала родить нужно, институт закончить, и прочее. Переедем… годика через три… — говорит, а сама ехидно улыбается. Мол, не надейся, Чижик. Шучу это я.
В пустой — совсем пустой, до гулкости — квартире было неуютно, и мы спустились вниз. За полчаса дошли до «Москвы» — поселились мы в гостинице, так удобнее. Не на полу же спать, не сосисками же питаться.
В ресторане сидели за привычным столиком — я с утра попросил его придержать. Волшебное слово «пожалуйста», да. Ну, и купюра тоже. Меня тут знают.
Полчаса спустя подоспели гости, два брата-писателя, детективщики. Говорили о том, о сём, преимущественно девочки, а я помалкивал, и представлял себе нафантазированную ими жизнь — с детской, с приёмом гостей по средам в семидесятиметровой зале, с танцами под радиолу «Симфония» (нужно будет купить, хоть даже и за чеки — «Rigonda-Bolshoi») — но всё это было писано сельскохозяйственным инструментом по воде, ага. Впрочем, всё в наших силах, что захотим, то и будет. Главное — правильно захотеть.
— Мы тут задумали продолжить наш роман. Главный герой тот же, но время — пятьдесят второй год, — разливался старший брат. Его роман про сыщика, молодого фронтовика, демобилизованного после ранения вервольфами, только что был опубликован в «Поиске», и критика оценила его хорошо. Придираясь к деталям, не без этого, но ведь роман — не документальное расследование, вольности вполне допускаются. Вот у Дюма…
И да, дискуссия по Дюма — в августовском номере, который завтра выходит в продажу. Мне в последний момент удалось втиснуть мнение Спасского — с любезного согласия Бориса Васильевича. О том, что Атос был готов ни за понюшку табака убить, или, по крайней мере, ранить юного провинциала только за то, что провинциал по нечаянности толкнул мушкетера. Толкнул и дважды извинился. У каждого времени свои нравы и свои герои.
Позднее, уже в моём номере девушки загрустили:
— Никуда нам из Черноземска не деться. Как оставить журнал?
— Сейчас — никак. А года через три, через четыре…
— А что будет через три года?
— Скорее, через четыре или даже через пять. Журнал, плюс книжное издательство, плюс радиостанция, плюс телепрограмма, плюс киностудия. Острый сюжет, военные подвиги, фантастика, приключения… Смотрите, — я взял «Вечерку» — обзор кинопремьер. Есть хорошие, интересные фильмы, а вот фантастики что-то не вижу. Да и остросюжетных детективов немного, а ведь если экранизировать, к примеру, повесть братцев — очень даже недурно может получиться.
— Не высоко ли ты мостишься, Чижик? Кино снимать — это не ишака купить, — сказала Ольга.
— Ничего я снимать не буду. У нас на то есть режиссеры — снимать. Операторы, сценаристы, а уж актеры какие! Я буду генерировать идеи. А вы — организовывать процесс. Вы что, всю жизнь намерены издавать один журнал?
И потом, когда Лиса с Пантерой ушли к себе, я всё думал — почему нет? Почему бы и не снять «Страну Багровых Туч» широким экраном, в цвете, с Евгением Леоновым в роли Крутикова? Или «Глиняного бога»? Пески, солнце, жара, Солнечный Зверь — и каменные солдаты?
За думкой и уснул.
Глава 3
Экономия на марше
— Красота, — согласился я. — Сказочная. Город Мастеров, Бременские музыканты и прочее в средневековом духе. Но жить в сказке то ещё удовольствие. Ну, день. Ну, неделю. Но навсегда? Сумлеваюсь штоп. Узкие кривые улочки хороши на картинке.
— Красота самоценна, — ответила Надя. — В городе всё должно быть прекрасно: и здания, и тротуары, и воздух, и газоны.
Мы прогуливались по Билю. Мы — вся команда. Я — участник межзонального турнира, Лиса с Пантерой — медицинская и спортивная поддержка, Антон — тренер-секундант. И новичок, Фролов Николай Николаевич, психолог в штатском. Или даже парапсихолог. Так гласит легенда. Придан нам для усиления, укрепления и обеспечения. Рост средний, вид средний, возраст тридцать пять лет или около. Типичный русский психолог, разумеется. Никто не усомнится, стоит только взглянуть на него, ага.
Поделиться книгой: