Помоги проекту - поделись книгой:
3) русский народ как мессия;
4) руководителем революционного движения является революционная интеллигенция;
5) третирование Запада как больного, умалишенного, отрицание буржуазной демократии с ее институтами — парламентом, конституцией и пр.;
6) страх пред буржуазным путем развития;
7) «диалектика отсталости» — как преимущество более отсталой экономической формации при переходе к более прогрессивной, минуя средние ряды. Этот «благотворный» метод познания в дальнейшем был развит Чернышевским, с восторгом встречен Ткачевым и воплощен в жизнь Лениным (Россия как слабое звено капитализма и ее отсталость как преимущество для перехода к социализму);
8) к концу жизни насильственному переходу от одного экономического уклада к другому Герцен предпочел эволюционный;
9) социологический субъективизм.
В. Г. Белинский
В 30-е годы ХIХ века угаром социализма был отравлен и великий отечественный критик Белинский. Поначалу он резко критиковал увлечение социалистическими идеями в России, оправдывая российскую действительность 30-х годов, следуя за гегелевским «все действительное разумно; все разумное действительно» (Баскаков В. Социологические воззрения В. Г. Белинского. Московский рабочий, 1948. С. 31). Но на рубеже 30–40-х годов в его мировоззрении происходит смена акцентов. Под впечатлением произвола над личностью в условиях крепостничества, низведения ее до ничтожества, сострадая ей, он ударяется в другую крайность, возвеличивая ее до «обожествления»: «…важна личность человека, надо дорожить ею выше всего» (Володин А. И. Гегель и русская социалистическая мысль ХIХ века. М.: Мысль, 1973. С. 42). От апологии «расейской» действительности как насильственной над личностью Белинский переходит к провозглашению идеи ее полного отрицания: «…к дьяволу все предания… да здравствует один разум и отрицание!» (указ. соч., с. 142). Белинский теперь с той же горячностью защищает и пропагандирует идеи социализма, с которыми связывает светлое будущее человечества. Белинский начинает буквально жить наступлением «нового тысячелетия царства Божия на земле» (Белинский В. Г. Полное собрание сочинений в тринадцати томах. М., 1953–1959. Т. 7. С. 195). Но он не уповает на автоматический приход этого царства, история слишком медленно раскрывает свои потенции, она слишком обстоятельна, чтобы спешить и рожать социальных уродов без должных на то оснований. Поэтому ее надо подталкивать. В российской политической мысли впервые появляется идея ускорения общественного развития, приверженность к которой среди отечественных социалистов исторически нарастала, пока она не стала идеей фикс. Белинский (1841): «Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысяч в сравнении с унижением и страданием миллионов» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 71).
Умозрительные сентенции о «страданиях миллионов» логически приводят Белинского, лицемерно убивавшегося ранее пролитой кровью хотя бы одного индивида («Я не хочу счастья и даром, если не буду спокоен насчет каждого из моих братьев по крови. Говорят, что дисгармония есть условие гармонии: может быть, это очень выгодно и усладительно для меломанов, но уж, конечно, не для тех, которым суждено выразить своею участью идею дисгармонии» (Шестов Л. Добро в учении графа Толстого и Ф. Ницше. СПб.: Шиповник. Т. 2. С. 9)), к оправданию кровавого террора во имя… тех же умозрительных миллионов. Конкретная личность ни его, ни будущих адептов социалистической идеи не интересует. Ибо что может значить людская песчинка в грандиозных планах облагодетельствования всего человечества?! Так линия реального гуманизма подменяется линией гуманизма абстрактного, которым в течение десятилетий советские идеологи шельмовали защитников общечеловеческих ценностей. Но вернемся в век девятнадцатый.
Белинский (1842): «Тысячелетнее царство Божие утвердится на земле не сладенькими и восторженными фразами идеальной и прекраснодушной Жиронды, а террористами — обоюдоострым мечом слова и дела Робеспьеров и Сен-Жюстов» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 105). Жаль, не дожил поклонник робеспьеров и сен-жюстов до советских времен, а то ему, возможно, вновь бы пришлось пережить радость идеологического перевоплощения и засвидетельствовать, что «царство Божие» утверждается жирондистами, а робеспьерами — разрушается. В эти, 1840-е годы Белинский буквально бредит террором: «Теперь нам надо пройти сквозь террор, чтобы сделаться людьми в полном и благородном значении этого слова» (История русской экономической мысли. М.: Изд-во социал. — полит. лит-ры, 1958. Т. 1. Ч. 2. С. 278). Жаль, не пришлось Белинскому спросить у советских чекистов: облагородились ли они на своей мясницкой работе?!
Видимо, несправедливости окружающей жизни, материальные затруднения, личное нездоровье переполняют чувства «неистового Виссариона», и искоренение недостатков скверной действительности он мыслит только на путях террора, находя в нем единственное всеисцеляющее средство: «Я начинаю любить человечество маратовски: чтобы сделать счастливой малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 52). Мимо такой кровожадности не мог пройти равнодушно славянофил И. Аксаков, заклеймив носителей ее «разбойниками прогресса» (Аксаков И. С. Сочинения. М., 1886. Т. II. С. 712). Думаю, не будет натяжкой, если отнесу Белинского к пионерам-теоретикам отечественного терроризма, литературный каннибализм которого вскоре пророс кровавыми всходами, каннибализмом далеко не литературным, собравшим урожай, истощивший Россию.
Реформатор, замысливший практически осчастливить человечество, уже в потенции является человеконенавистником, врагом всего человечества, ибо пытается навязать ему то, что последнему совсем и не нужно, к чему оно совсем и не готово. Люди в общем-то привыкли строить свою жизнь, свое счастье своими руками и получать от этого истинное моральное и физическое удовлетворение. И разве не абсурд, когда является Некто и говорит, что он один знает дорогу к Счастью, только необходимо ему довериться. Идея, претендующая на истину в последней инстанции, изначально дегуманистична. И человек, сознательно решивший избрать роль учителя человечества, не может не видеть во всех, кто не разделяет его взглядов на переустройство мира, врагов своих. А врагов необходимо уничтожать, если ты страстно жаждешь воплощения своей идеи в жизнь. И поэтому в силу диалектики спаситель человечества закономерно превращается в его тирана. Строить же мир всеобщего благоденствия возможно только при условии обладания реальной властью. И перед учителем человечества встает проблема: как этой властью овладеть? Применительно к условиям России второй половины ХIХ века радетели рода людского средство к овладению таковой узрели в социализме. Социализм для российских радикалов был именно средством, «фомкой», с помощью которой они и решили взломать существующие государственные устои и овладеть властью. Ибо к чему сводились все разговоры о социализме вождей мирового пролетариата от Маркса до Ленина? К уничтожению буржуазии, воцарению диктатуры пролетариата (а диктатура пролетариата массой рабочих воспринималась как власть самих рабочих, на этом моменте постоянно акцентировали их внимание и вожди их), упразднению частной собственности, эксплуатации. Насаждалась иллюзия всеобщей свободы. Вот о чем постоянно твердили на митингах и собраниях рабочих. На этом социалистический позитив и кончался. О его негативе, а именно о том, что «диктатура пролетариата» подразумевает прежде всего диктатуру революционной партии, насильственную кооперацию крестьян, насильственное переустройство всей общественной жизни в соответствии с умозрительной схемой, — об этом социалистические вожди помалкивали. Отсюда их активное неприятие всех реформ царского правительства, объективно утверждавших и расширявших политические и экономические права конкретных Ивана и Петра. Русские социалисты, враги конкретного и апологеты абстрактного всеобщего счастья, шли на любые жертвы, чтобы сорвать или дискредитировать реформаторскую деятельность царской администрации по ослаблению социального антагонизма.
Примечательны суждения Белинского и о роли личности в истории, предвосхитившие задолго до Герцена и Лаврова взгляд на роль умственной интеллигенции в историческом процессе и теорию героев и толпы Н. Михайловского: «Судьба избирает для решения великих нравственных задач благороднейшие сосуды духа, возвышеннейшие личности, стоящие во главе человечества, героев, олицетворяющих собою субстанциальные силы, которыми держится нравственный мир… Жизнь слагается из толпы и героев, и обе эти стороны в вечной вражде, ибо первая ненавидит вторую, а вторая презирает первую» (Белинский. ПСС. Т. 5. С. 54, 56). Зная о «маратовских влечениях» Белинского, нетрудно предвидеть, к какой части человечества он себя относил и с какой колокольни смотрел на народ: «Развитие всегда и везде совершалось через личности… Народ — вечно ребенок, всегда несовершеннолетен» (1848), (Утопический социализм… С. 107–108). Подобный взгляд на народ был типичен от Герцена до большевиков со всеми их вождями, державшими его в узде: не дай бог ослабишь, разыграется ребенок… Необходимо отдать должное нашему великому критику. Проза реальной жизни в значительной степени излечивает его от иллюзий, он готов признать, что «не разум правит миром», а история, то есть практика — «высший суд над людьми» (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 447). И на двадцать лет раньше Герцена пришел к выводу, что социализм в России может быть только следствием буржуазного развития (Белинский. ПСС. Т. 12. С. 468). Но этот вывод, сделанный в самом конце жизни, не поколебал в целом отрицательного отношения Белинского к буржуазии и буржуазной демократии. Атрибут буржуазной демократии — парламент — для него так и остался «местом для скупки живых душ» (Мелентьев Ю. С. Революционная мысль России и Запада. М., 1966. С. 148).
Итак, узловые пункты «аркадской доктрины» Белинского суть:
1) нигилизм относительно современной ему российской действительности;
2) идея ускорения исторического процесса;
3) идея массового террора как средства решения социальных проблем;
4) идея о радикальной интеллигенции как двигателе прогресса;
5) теория героев и толпы;
6) неверие в народ, который «вечный ребенок»;
7) отрицательное отношение к буржуазной демократии;
8) взгляд на социализм в России только как следствие буржуазного развития;
9) социологический субъективизм.
В. А. Милютин
Среди публицистов 40-х годов ХIХ века необходимо отдать должное взглядам Милютина, резко расходившимся с теоретиками отечественного утопического социализма. Он подверг принципиальной критике их теории, игнорирующие российскую действительность и возможность прерывания ее органического развития и перехода к их общественному идеалу путем насильственного переворота. В статье «Опыт о народном богатстве…» 1847 года Милютин буквально пророчествует: «Человечество не может делать скачков в своем развитии и не может перейти прямо и без приготовления из нынешнего своего состояния в состояние полного и безусловного совершенства. Если бы новые школы (социалистические. — Б.) понимали эту истину, они обратили бы свое внимание на то, чтобы найти средства для постепенного усовершенствования экономической организации… современные школы думают гораздо более о цели, слишком от нас отдаленной, и ограничивают свою деятельность одним стремлением к недостижимому для нас идеалу общественной организации.
В тех формах общественного устройства, которые придуманы новыми школами, личность человека или исчезает совершенно, или подвергается самым стеснительным ограничениям…» (Утопический социализм… С. 200).
Прислушаться бы начинающим коноводам к голосу разума да попытаться свой талант и энергию употребить на дело постепенного усовершенствования общественных отношений, а не предаваться бредовым замыслам. Не прислушались! Ослепительный идеал поразил их разум, и всю последующую свою деятельность они, словно невменяемые, подчинили претворению его в действительность.
Н. Г. Чернышевский
Труды Милютина высоко оценил Н. Чернышевский (Утопический социализм… С. 187), но это не подвигло его к дальнейшему научному анализу российской действительности, он скатился в целом к апологетике многих положений пионеров отечественной социалистической утопистики. Так, он стойкий сторонник общинного социализма, полагавший, что, каковы бы ни были общественные преобразования, общинное пользование землями должно быть сохранено, ибо оно предотвращает сельское население от язв пролетариатства, год 1857 (указ. соч., с. 246). В «Критике философских предубеждений против общинного владения» (1858) Чернышевский пытается обосновать возможность перехода от более низкой ступени общественного развития к более высшей, «минуя средние логические моменты» (указ. соч., с. 253), то есть от феодализма к социализму. Этот переход совершается путем крестьянской революции. В условиях социализма наиболее благоприятную форму собственности он видит в сочетании государственной собственности с общинным владением (указ. соч., с. 248). Ради воплощения этого идеала в жизнь Чернышевский готов пожертвовать свободой слова и конституционными формами правления (Чернышевский Н. Г. ПСС. М., 1948. Т. V. С. 216). Во взглядах Чернышевского, высказанных им на рубеже 50–60-х годов в экономических теориях, есть и значительные отличия от отечественных обитателей «социалистической артели». Так, например, готовой формой социализма современную ему общину он не считал, все ее изъяны хорошо видел, поэтому капитализму противопоставлял общину в условиях социализма, которая будет поддержана народным правительством (История русской экономической мысли. Изд-во социал. — эконом. лит-ры, 1958. Т. 1. Ч. 2. С. 731, 732). Для Чернышевского вполне очевидно, что Россия в 50-е годы уже вступила на путь капитализма, и он видит в этом прогресс (указ. соч., с. 722) и допускает возможность перехода отсталой страны к социализму и при слаборазвитости капиталистических отношений (указ. соч., с. 718, 719). Он даже был убежден, что и при отсутствии социалистической революции на Западе народные массы России, свергнув крепостничество, смогут осуществить социалистические преобразования (указ. соч., с. 718, 719). В этих же теориях Чернышевский выдвигает идею переходного периода между феодализмом и социализмом (указ. соч., с. 727) как периода сосуществования двух секторов — общинного и частного, при котором первый вытесняет второй (указ. соч., с. 728). Кто знаком с первыми годами существования советской власти, тот без труда увидит абсолютное сходство этой формулы с ленинским нэпом. На этом сходство не ограничивается. Чернышевский был и сторонником прогрессивного налога на частников в переходный период (указ. соч., с. 737) и постепенного перевода всего крестьянства к коллективному производству (указ. соч., с. 737, 738). Как известно, с 1926 года в СССР налоги на единоличника-кулака стали возрастать в таких пропорциях, что ведение хозяйства стало бессмысленным, а в 1929–1930 годах вообще всех крестьян насильно загнали в колхозы, кулаков же вместе с семьями вывезли в гнилые, непригодные для жизни места без всякого инвентаря для обустройства в этих болотах, где многие в первые год-два и вымерли, особенно дети. Что касается постепенства, то Ленин тоже много говорил о нем на основе примеров, но мера эта никогда — ни при Ленине, ни после — не применялась. Социалистическим вождям было не до постепенства: то в Гражданскую войну власть надо было отстаивать, то потом ее укреплять. Чернышевский глубже своих предшественников подошел и к роли государства в социалистическом переустройстве общества. Если Герцен не придавал государству особого значения в этом вопросе, то Чернышевский отводил ему главную роль в ходе революции и организации хозяйства на социалистических началах (указ. соч., с. 743). Чернышевского не страшит и «необразованность и необузданность» народных масс. «Пусть народ неприготовленный вступит в свои права, во время борьбы он скорее приготовится» (указ. соч., с. 740). Демагогия Чернышевского очевидна — чем темнее народ, тем легче увлечь его оглушительными лозунгами. Подобные же мысли примерно через шестьдесят лет выскажет его прилежный ученик Ленин: «Культурой овладеем позже — после захвата власти». Как «приготавливались и поднимали» культурный уровень отравленные ленинской демагогией вооруженные массы в период Гражданской войны — всем сегодня известно. На глазах родителей и детей могли поднять на штык ребенка (Дети эмиграции. Воспоминания. М.: АГРАФ, 2001. С. 117); разрубить рояль и разделить его части среди осваивающих культуру; сжечь дотла богатейшие дворянские библиотеки и пр. А когда темные массы обеспечили победу социалистическим коноводам, последние дали им ту культуру, какую сочли нужной.
И Чернышевский не был бы Чернышевским, если бы в последний предреформенный год, 1860-й, в год широкого общественного недовольства, в статье «Письмо из провинции», напечатанной в «Колоколе» Герцена, не призвал Русь к топору (Чернышевский. ПСС. Т. 7. С. 1001). Несколько ранее, в 1859 году, в статье «Суеверие и правила логики» он обличал самодержавие и крепостничество, произвол с их стороны надо всем и вся, короче, «азиатство», прозрачно прокламируя мысль: чтобы освободить общество от пут нынешней администрации и открыть простор к его всестороннему развитию, необходимо избавиться от этой администрации насильственным путем, сама она власть не уступит. И все это свободно печаталось за подобную крамолу только в мыслях и разговорах семьдесят лет спустя в условиях «работницкой» власти снимали голову, а о публикации подобной «ереси» и говорить не приходится. Так когда же Россия стала тюрьмой — при царях или «слугах народа»?!
Чернышевский не страшился предстоящего буржуазного пути развития России, видя в нем определенный прогресс и полагая, что крестьянская революция свершится ранее, чем капиталистические отношения успеют разрушить общину. Социалистические изыски Чернышевского подталкивали радикально настроенную интеллигенцию на ускорение хода исторического процесса, на разного рода революционно-террористические авантюры с целью свержения власти существующей и установления власти «народной». Чернышевский был не только теоретиком социалистической утопии, но и идейным вдохновителем и организатором в 1861–1862 годах подпольной революционной организации «Земля и воля». Таков вклад автора «хрустальных дворцов социализма», обернувшихся в недалеком будущем промозглыми бараками гулаговского архипелага, перемоловшего миллионы «счастливцев», к своему несчастью, доживших до «светлого будущего всего человечества».
Обобщим основные пункты социалистической концепции Чернышевского:
1) он сторонник общинного социализма;
2) готовой формой социализма современную ему общину не считал, благоприятное развитие ее видел лишь в условиях социализма при поддержке народного правительства;
3) в капитализме видел прогресс;
4) допускал возможность перескока России от феодализма к социализму через революцию и при слаборазвитых капиталистических отношениях;
5) главную роль в ходе революции и социалистическом переустройстве общества отводил государству;
6) автор «переходного периода» между феодализмом и социализмом;
7) автор перевода в переходный период всего крестьянства к коллективному производству;
8) ускорение исторического процесса;
9) социологический субъективизм.
М. В. Буташевич-Петрашевский
От социалистов-теоретиков перейдем к практикам социалистического переустройства России. К концу 40-х годов ХIХ века «салонный» период русского социализма заканчивается, начинается «национализация» западных прожектов и попытки их культивирования на национальной почве. Создается первое тайное общество под руководством Петрашевского. «На нас лежит немалый труд применения общих начал, которые выработала наука на Западе, к нашей действительности», предварял в 1849 году свою преобразовательную деятельность среди сторонников родоначальник заговорщического направления отечественного социализма (Утопический социализм… С. 167). Петрашевский смотрел на окружающую его действительность более трезво и не видел в освобождении крестьян с землей исходного пункта социализма, а в крестьянине носителя социалистических начал; в капитализме усматривал прогресс и условие преодоления капиталистической системы. Он одним из первых выдвинул задачу формирования и сплочения социалистической интеллигенции для несения идей социализма в массы (История рус. экон. мысли… С. 314, 315). С петрашевцев начинается открытая пропаганда социалистических идей связанных меж собой кружков — Москва, Тамбов, Ростов Ярославский (указ. соч., с. 289). Если декабристы в успехе восстания рассчитывали только на себя (указ. соч., с. 288), то петрашевцы — на подготовленную крестьянскую массу и ремесленников города, то есть полагали, что без активного участия широких народных масс восстание против самодержавия обречено (указ. соч., с. 294, 295).
Для борьбы с самодержавием среди петрашевцев большое внимание уделялось вопросам организации тайных обществ. Соратник Петрашевского Н. Спешнев специально ездил по странам Западной Европы с целью изучения истории и организации тайных обществ. Небезынтересно ознакомиться со взглядами некоторых членов этих обществ по социалистическому переустройству общества. Вот, например, Д. Ахшарумов, сын генерал-майора (из речи в честь Ш. Фурье 7 апреля 1849 года в Петербурге среди петрашевцев): «…Разрушить столицы, города, и все материалы их употребить для других зданий, и всю эту жизнь мучений, бедствий, нищеты, стыда, срама превратить в жизнь роскошную, стройную, веселья, богатства, счастья, и всю землю нищую покрыть дворцами, плодами и разукрасить в цветах — вот цель наша, великая цель… Мы здесь, в нашей стране начнем преобразование, а кончит его вся земля…» (Утопический социализм… С. 217). Нет смысла комментировать подобную погромную демагогию, рассчитанную на темных мужиков, которые и были отравлены ею семьдесят лет спустя последователями разбойников «социалистического прогресса». Посжигали дворянские усадьбы, разрушили храмы, их обитателей рассеяли или поубивали. Правда, до разрушения столиц дело не дошло, вожди новых гуннов благоразумно оставили их для себя.
Тактика заговора в его примитивной форме, привитая русскому социализму петрашевцами, впоследствии была унаследована их преемниками — революционными демократами, народниками и через них — Лениным, о которых речь впереди. Развернуться на поприще подпольной деятельности петрашевцам помешала царская охранка, решившая, что дальнейшее мирное сосуществование с этим кружком нетерпимо, и нанесшая по социалистам превентивный удар, арестовав их в 1849 году. Среди арестованных оказался и Ф. Достоевский, впоследствии глубинно переосмысливший модное политическое учение, понявший пагубность его для России и пророчески предсказавший, во что оно ей обойдется.
Влияние западных социалистов-заговорщиков
Понимание причин возникновения и развития социалистической утопии на российской почве будет неполным, если ограничиться фактами сугубо национальными. На развитие русского социализма большое влияние оказали такие деятели европейского социализма, как Бабеф и Бланки, особенно первый, как автор идеи коммунистического переворота путем тщательно подготовленного заговора законспирированной группы революционеров. Опыт бабувистского заговора уникален еще и тем, что он должен был осуществляться в момент социальной нестабильности, то есть когда институты феодального общества рухнули, а институты общества буржуазного еще не успели окончательно сформироваться и окрепнуть. Такой переходный момент от одной формации к другой и представляет собой благоприятную почву для реализации преступных амбиций какой-либо заговорщической группы, если она заранее вынашивает свои планы, тщательно готовится, организационно спаяна, имеет разветвленную сеть своих организаций в ключевых точках общества. Она опасна для общества неожиданностью своего выступления, ибо застает его врасплох. Уникальность такой ситуации и была использована в России Лениным, глубоко изучившим опыт французской революции и, в частности, бабувистского движения, обобщенного ближайшим сподвижником Бабефа Буонаротти в его книге «Заговор во имя равенства». На исключительность такого переходного состояния для реализации своих целей радикальной партией указывал и П. Ткачев (Петр Никитич Ткачев. Сочинения в двух томах. М.: Мысль, 1976. Т. 2. С. 22–23), возможно, позаимствовав эту схему у бабувистов.
Философские истоки русского социализма
Исследуя основные аспекты отечественного социализма, необходимо остановиться на философских истоках его. К таковым Герцен отнес философию Гегеля, которая «развивалась в Москве одновременно с идеями социализма» (Герцен А. И. Собрание сочинений в тридцати томах. М., 1954–1965. Т. 7. С. 252). На повальное увлечение идеями гегельянства указывает и пример духовного развития Белинского, восторженно повторяющего Гегеля: «Всякая идея, всякая мысль — основные двигатели мира и жизни» (Белинский В. Г. ПСС. Т. 5. С. 45–46). На этой же мировоззренческой платформе стоит и Чернышевский, для которого тоже «знание — основная сила, которой подчинены и политика, и промышленность, и все остальное в человеческой жизни» (Чернышевский Н. Г. ПСС. Т. 4. С. 6). Вполне естественно, когда ученик вторит учителю, его «перепахавшему»: «Политика (тоже знание. — Б.) не может не иметь первенства над экономикой». Это, забегая вперед, уже Ленин (Ленин В. И. ПСС. Т. 42. С. 277).
Герцен и Белинский, опять же следуя Гегелю, неизбежность социализма выводили из начальной разумности истории, ее устремленности к великой цели (Володин… С. 168). Ближе к революциям 1848 года под впечатлением от далеко не «разумной» действительности они оба начинают более трезво смотреть на нее, приходя к выводу, что умозрительные конструкции могут значительно расходиться с реальной жизнью. Вскоре после революционных потрясений в Европе Герцен признает: «Беда в том, что мысль забегает всегда далеко вперед, народы не поспевают за своими учителями» (Володин… С. 182). Но это открытие не подвигает его к отказу от социалистической утопии, он всецело поглощен умонастроением возможности «учителями» человечества «переменить узор ковра» (Володин… С. 185).
Вот в таком состоянии межеумочности, двойственности и сошли в могилу пионеры русского социализма. И признавали, что их теории далеки от реальной действительности, что народ далек от их бреда, но страстное желание воплотить свои фантазии в жизнь напрочь лишало доводы логики.
Неоценимое влияние на мировоззрение Герцена, Огарева, Белинского, Бакунина оказали немецкие младогегельянцы, выведшие из гегелевской философии «философию действия», то есть практического руководства по воплощению социалистических идей в действительность, распространения идей социализма в массах, формирования кадров социального переворота и т. п. (Володин… С. 140–151). И начинается горячечная, необузданная жажда деятельности людей, познавших истину в последней инстанции, возбудить народ к всеобщему бунту, разрушению «гнусной» действительности и воплощению горячечного бреда одиночек в жизнь. Начинается топорный звон «Колокола»… Такова линия философской преемственности в истории отечественного социализма — линия субъективизма. Объективности ради необходимо отметить, что она имела предшественников еще в ХVIII веке. Так, Фонвизин, автор «Недоросля», высказал суждения, что Россия может избрать угодный ей путь развития, что она только еще рождается, тогда как Запад уже умирает; что разум всегда оказывается правым, а поступательное развитие общества представляет результат сознательной человеческой деятельности (Плеханов Г. В. История русской общественной мысли. М., 1919. Т. 3. С. 240–241). Любимый мотив монархистов, славянофилов и отечественных социалистов-утопистов ХIХ — ХХ веков! Страх перед капитализмом, буржуазией, посеянный во второй половине ХVIII века среди русского дворянства, исторически нарастал, достигнув апогея в творчестве большевиков.
Дидро думал, что в России нет дурных учреждений, и потому восклицал: «Как счастлив народ, у которого ничего не сделано!» Он же и другие иностранные прогрессисты считали, что отсталость России дает ей счастливую возможность с гораздо большей легкостью осуществить практические требования разума (указ. соч., с. 239–240). Эти суждения французского энциклопедиста и русских писателей ХVIII века созвучны основополагающим пунктам социалистической утопии русских социалистов: разум правит миром, историческая отсталость России как преимущество при переходе к более прогрессивной стадии общественного развития; страх перед капитализмом; Запад как больной, умирающий. Поэтому есть все основания предполагать, что на идейное развитие отечественных социалистов-утопистов немалое влияние оказала не только гегелевская философия, но и творчество французских энциклопедистов и отечественных умов ХVIII века, возмущенных ужасами крепостнического рабства и искавших пути его «облагораживания». Таким образом, социологический субъективизм радикально мыслящей российской интеллигенции, корнями уходящий в ХVIII век, занесен был умами европейскими: «разум — двигатель истории», то есть русский социализм имел сугубо рационалистическое происхождение.
Социалисты-разночинцы
Поражение в Крымской войне породило в стране общее недовольство. Стало очевидным, что крепостная система является общим тормозом общественного развития. Открыто роптало не только дворянство, но и низы — постоянным явлением стали крестьянские волнения. Правда, необходимо отметить, что крестьянские выступления зачастую не носили антицаристского характера, не были связаны с требованиями земельного передела, а были направлены «против притеснения администрации, против непомерных тягостей податной системы, против азиатского способа взыскания недоимок и т. д.» (Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба. Наши разногласия. Гос. изд-во полит. лит-ры, 1948. С. 24). К этому же разряду волнений нужно отнести и картофельные бунты. Но вопрос упразднения крепостного права назрел, и Александр II создал Крестьянский комитет, призванный разработать условия освобождения крестьян. Однако отмена крепостного права манифестом от 19 февраля 1861 года успокоения в общество не внесла. Недовольны были и крепостники, и крестьяне. Вопрос «Что делать?» задавал себе не только Чернышевский. На этот вопрос пыталось ответить и дворянство, в одночасье после манифеста ставшее сирым. Для наиболее богатой его части этот вопрос не был актуален, и оно по-прежнему продолжало роскошную светскую жизнь. Другие, подобно А. Фету, вложили свою энергию и средства в сельское предпринимательство. Большинство, за неимением навыков общественно-полезной деятельности, «догорало» в дворянских гнездах. Кто-то продолжал мотовство, пьянство, опускаясь, по сути, в среду деклассированных элементов. Определенная прослойка дворян, преимущественно из бедных, «без достаточного образования, но с достаточным запасом долгов» (Плеханов. Очерки по ист. рус. общ. мысли ХIХ в… С. 55) и в течение длительного времени враждебно настроенная к дворянам богатым (указ. соч., с. 6), наиболее критически мыслящая и знакомая с модными политическими течениями западноевропейской культуры, решила найти себя в борьбе с обидчиком-царем, сделавшим из них «лишних» людей, и стала создавать в различных городах подпольные кружки социалистического толка для борьбы с самодержавием. Вдохновленные революционными призывами Чернышевского из его подпольной прокламации «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон» (ответ на манифест от 19 февраля 1861 года), члены этих кружков сами стали изготавливать прокламации «топорного» содержания. Н. Шелгунов и М. Михайлов в марте 1861 года пишут прокламацию «К молодому поколению»: «Мы народ запоздалый, и в этом наше спасение. Мы должны благословлять судьбу, что не жили жизнью Европы. Ее несчастья — урок для нас… Мы верим… что призваны внести в историю новое начало… а не повторять зады Европы… Если для осуществления наших стремлений — раздела земли между народом — пришлось вырезать сто тысяч помещиков, мы бы не испугались бы и этого. И это вовсе не так ужасно…» (Утопический социализм… С. 315–316).
В этом же духе составлена листовка и другого представителя идеологии топора — П. Заичневского, автора «Молодой России» (май 1862): «Мы не испугаемся, если увидим, что для ниспровержения современного порядка приходится пролить втрое больше крови, чем пролито якобинцами в 90-х годах» (Утопический социализм… С. 331).
Из первых подпольных кружков вышла и тайная организация Н. Ишутина, возникшая в Москве в 1863 году и ставившая своей целью свержение самодержавия, уничтожение частной собственности, введение общественного пользования землей (Антонов В. Ф. Революционное народничество. М.: Просвещение, 1965. С. 64). Из этой организации вышел Д. Каракозов, стрелявший в Александра II в 1866 году. Оба — Ишутин и Каракозов — из бедных дворян (Антонов. Револ. нар-во… С. 70). Известно также, что ишутинцы резко выступали против конституции, при которой «народу будет во сто раз хуже, ибо она гарантирует личную свободу, дает дух и жизнь промышленности и кооперации» (указ. соч., с. 69).
Эти инвективы молодых революционеров, героев крови, против александровских реформ убедительно свидетельствуют об их полной идеологической зависимости от пионеров-учителей отечественного социализма перепевом их основных мелодий: преимущество отечественной отсталости при переходе от феодализма к социализму, ущербность буржуазных свобод, оправдание разгула террора, мессианская роль России и т. д.
С выстрела Каракозова начинается новый этап в становлении социалистического утопизма в России — реализация его основных идей на практике. Социалистическое движение пополняется представителями различных сословий, придавая ему относительно массовый и действительно разночинский характер. Появляются и новые идеологи и лидеры, среди которых наибольшее влияние на народничество в его различных ответвлениях оказали П. Ткачев, П. Лавров, М. Бакунин, Г. Плеханов и др. Естественно, используется и наследие предшествующей плеяды отечественных социалистов. Наряду с теоретиками в движение вливаются практики, деятельность которых в конечном итоге выразила суть всего социалистического поветрия в России от его возникновения до захвата власти в 1917 году и до падения в 1991 — террор, мистификация, провокация, демагогия, ложь и прочий набор приемов преступного мира в целях захвата и удержания власти любыми средствами. Топорная пропаганда пионеров отечественного социализма, как и предупреждали их либеральные оппоненты, ожидаемо проросла всходами политической уголовщины. Наиболее яркий пример подобного урожая связан с именем С. Нечаева, и всю последующую историю социалистического движения в России можно смело охарактеризовать как «нечаевщину», настолько оно было пропитано аморализмом автора «Катехизиса революционера». В связи с этим имеет смысл кратко изложить содержание этой библии, которой руководствовалось не одно поколение разрушителей российской государственности:
«1) революционер поглощен одной страстью — революцией;
2) он разорвал всякую связь с обществом, его законами, общепринятыми условиями, нравственностью;
3) революционер знает только одну науку — науку разрушения, и цель его одна — наискорейшее разрушение этого поганого строя;
4) он презирает общественное мнение. Нравственно все, что способствует торжеству революции;
5) революционер беспощаден для государства и сам не ждет от него никакой пощады. Между ними непримиримая борьба насмерть;
6) все человеческие чувства у него должны быть задавлены холодной страстью беспощадного разрушения;
7) другом революционера может быть только такой же революционер;
8) у каждого товарища должно быть под рукой несколько революционеров второго и третьего разрядов, то есть не совсем посвященных. На них он должен смотреть как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу;
9) спасение товарища из беды зависит от соотношения его пользы для дела и траты революционных сил на его избавление. Какая сторона перевесит — так и решать;
10) с целью беспощадного разрушения революционеры, живя в обществе, притворяются не теми, что они есть. Они должны проникнуть во все слои общества;
11) все это поганое общество должно быть раздроблено на категории в зависимости от их зловредности. В первую очередь уничтожаются люди, вредные для революционной организации и смерть которых нагонит на правительство наибольший страх. Другие категории шантажом, интригами, посулами, проникновением в их тайны, вхождением в доверие заставить работать на себя;
12) у товарищества нет другой цели, кроме полнейшего освобождения и счастья народа;
13) спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России» и т. п.
(История терроризма в России в документах, биографиях, исследованиях. Ростов н/Д: Феникс, 1996. С. 46–54).
Преступление Нечаева и его «Катехизис» были осуждены современными ему адептами социализма. Но не надо забывать, что оно произошло не на пустом месте. Героизация терроризма была заложена еще Белинским и нашла многочисленных последователей — теоретических и практических. Героизация и мистификация борьбы социалистов с режимом (которую без террора и представить невозможно) имели место и на страницах «Исторических писем» Лаврова, вышедших еще до нечаевского преступления. Вот хотя бы такие фрагменты: «Нужно не только слово, нужно дело. Нужны энергические, фанатические люди, рискующие всем и готовые жертвовать всем. Нужны мученики, легенда которых переросла бы далеко их истинное достоинство, их действительную заслугу… Они станут недосягаемым идеалом пред толпою. Но зато их легенда воодушевит тысячи тою энергиею, которая нужна для борьбы» (Лавров П. Л. Философия и социология. Избр. соч. в 2 т. Т. 2. Изд-во соц. — экон. лит-ры. М.: Мысль, 1965. С. 121) и т. п. В дальнейшем «мирный» пропагандист Лавров не смог преодолеть «синдром Нечаева» и стал постоянно сбиваться на путь апологии его нравственных начал, плодя своим творчеством юную нечаевскую поросль — социалистов-террористов. Год 1873, русским социалистам: «…путь революции неизбежен для лучшего будущего России… Готовьте к ней русский народ… А когда минута настанет, идите с народом на завоевание прав… Идите вперед, чего бы это ни стоило вам, чего бы это ни стоило народу. Какова бы ни была цена этого будущего, оно должно быть завоевано» (указ. соч., с. 484). Год 1876: «Социальная революция в России должна быть подготовлена тайною организациею революционных сил… Переворот, к которому стремятся социалисты нашего времени, не может быть совершен легальным путем» (указ. соч., с. 484). Год 1884 (из статьи «Социальная революция и задачи нравственности»): «…во имя социалистического убеждения то, что составляет существенное препятствие росту социализма, должно быть разрушено какою угодно ценою… разрушение всякой традиционной формы власти… потрясение всякой традиции есть дело прогресса… сама же борьба (за социалистический идеал нравственности. — Б.) происходит под условиями необходимости, лежащими совершенно вне нравственной оценки… беспощадное ведение борьбы за торжество социализма в тех пределах, где эта борьба необходима и на которые требования нравственности не могут распространяться…» (указ. соч., с. 469–470, 492, 497–498). Суть этих лавровских откровений одна — нравственно все, что способствует торжеству социалистического переворота, не считаясь ни с какими жертвами. Не знаю, кто придумал легенду о Лаврове как мирном пропагандисте, но его социалистическая пропаганда далеко не мирная и ничем не отличается от нечаевщины. Вот святыни Лаврова: «Социалисты-революционеры в своем нравственном учении не говорят о святыне человеческой жизни… Для них дорога лишь жизнь брата — работника социальной революции (сравни с “Катехизисом” Нечаева: “Другом и милым человеком для революционера может быть только такой же революционер…”, см. выше)… Для них единственная святыня — справедливость. Они прямо говорят, что нет жертв, которых нельзя принести этой святыне… Социалистическая справедливость говорит своим борцам: мне не нужно ни жизни отдельных ничтожных личностей, ни богатств отдельных грабителей. Мне нужна социальная революция, полное и всеобщее разрушение старого мира… Придет минута революции… и разом все богатства хищников попадут в мои руки… Дело идет об установлении царства труда, справедливости, любви…» (указ. соч., с. 477) и т. п. Псевдочеловеколюбивая болтовня с обещаниями для человека труда кисельных берегов и молочных рек после пролитых морей крови.
П. Н. Ткачев
Если «мирный» пропагандист Лавров постоянно сбивался на путь заговора и нечаевского аморализма, густо разбавленных псевдосоциалистической болтовней, то более плодовитый по преступному ремеслу соратник Нечаева Ткачев жил в этих ипостасях, выражая их в концентрированной форме, чем и завоевал наибольшую популярность и оказал наибольшее влияние на формирование мировоззрения и практическую деятельность как народовольцев, так и будущего главного беса России — Ульянова-Ленина.
Из всех пионеров отечественного социализма Ткачев отдал предпочтение «шинели» Чернышевского, рассматривавшего государственный аппарат как главное орудие в вопросах общественных преобразований. Но недостаточно было указать на общественно-преобразующую роль государства. Требовалось еще указать и способ овладения государственным аппаратом. И Ткачев указывает этот способ — создание заговорщической революционной партии с железной дисциплиной на централистских началах (Ткачев П. Н. Сочинения в 2 т. М.: Мысль, 1976. Т. 2. С. 98–99). Этот метод партийной организации Ленин положил в основу своего партиестроительного манифеста «Что делать?».
Высказывания Герцена и Чернышевского по поводу возможности перехода более отсталого народа под воздействием более передового на более высокую ступень развития, а также их призывы на рубеже 50–60-х годов к крестьянской революции как способу устранения самодержавного строя и переходу от феодализма к социализму необходимо рассматривать как фактор искусственного ускорения исторического процесса в целях спасения общины и минования капиталистической стадии развития. Ткачев детально конкретизирует необходимость реализации этого фактора и буквально сгорает от нетерпения ускорить свершение революции. У этого «разбойника прогресса» так и чешутся руки, чтобы «для обновления России уничтожить всех старше 25 лет» (Ткачев. Соч. Т. 1. С. 8). В 1874 году, уже находясь в Западной Европе, он обрушивается на редактора «Вперед!» Лаврова за эволюционный путь развития России, без революционных потрясений. Ткачева приводит в бешенство мысль Лаврова, что бессмысленна революция без уяснения большинством народа ее потребностей, что это будет уже не революция, а мирнообновленчество. И он выделяет пункты, которые отличают революцию от мирного прогресса:
1) революцию делает меньшинство, а мирный прогресс — большинство;
2) меньшинство не хочет ждать, когда большинство осознает свои потребности, то есть достигнет определенного уровня умственного и нравственного развития; оно навязывает ему это сознание;
3) революционер не ждет, когда течение исторических событий укажет ему минуту переворота, он сам выбирает ее, он признает задавленный произволом народ всегда готовым к революции (Ткачев. Соч. Т. 2. С. 17–24).
А откладывать революцию нельзя, так как экономическое развитие прокладывает путь буржуазным порядкам: община разлагается, среди крестьянства формируется класс кулаков, покупщиков и съемщиков крестьянских и помещичьих земель — мужицкая аристократия. По мере же укрепления буржуазных классов шансы на переворот все более уменьшаются (указ. соч., с. 23). Поэтому на первый план сегодня выдвигается борьба практическая, агитаторская, особенно организаторская, организация революционного меньшинства в партию (указ. соч., с. 36, 40). Ниже попытаюсь вкратце изложить суть ткачевской программы партийного строительства, партийной тактики до захвата власти и революционного переустройства общества после захвата.
Год 1875: «Сегодня наше государство — фикция, предание (нечто подобное вскоре, в 1887 году, выскажет и Ленин, сравнивший царскую государственную систему с “гнилой стеной, которую ткни — и рассыплется” (М. И. Ульянова. О В. И. Ленине и семье Ульяновых. М.: Политиздат, 1989. С. 48))… со своими бессмысленными и бессознательными чиновниками и солдатами — толпой “живых трупов”… не имеющее в народной жизни корней… Но завтра за него вступят все сегодняшние враги, завтра оно будет выражать интересы нарождающегося буржуазного мира. Завтра оно станет конституционно-умеренным, расчетливо-благоразумным…» (Ткачев. Т. 2. С. 90, 91).
«Не надейтесь слишком на глупость наших врагов. Пользуйтесь минутами. Такие минуты не часты в истории. Пропустить их — добровольно отсрочить возможность социальной революции, — быть может, навсегда» (указ. соч., с. 91).
«Народ не может себя спасти, сам устроить свою судьбу… Ни в настоящем, ни в будущем сам народ не в состоянии совершить социальную революцию, — только мы и как можно скорее! Кто верит в народ, его способности освободить себя, — тот наивный дурак, верующий в чудеса!» (указ. соч., с. 169–170). Поэтому нужна партия революционного меньшинства, которая в силу своего умственного и нравственного превосходства должна иметь власть над большинством. До революции эта власть имеет чисто нравственный, духовный характер (указ. соч., с. 94–95) и направлена через печатный орган (ленинская «Искра»! — Б.) революционной партии возбуждать и распространять во всех слоях общества чувства недовольства, озлобления существующим государственным строем и жажду перемен (указ. соч., с. 36). Но захват власти еще не есть революция. Это — ее прелюдия. Революция осуществляется в уничтожении консервативных и реакционных элементов общества, учреждений, препятствующих установлению равенства и братства, и введении учреждений, ей благоприятствующих (указ. соч., с. 96). Претворение социалистических идеалов в России может быть осуществимо лишь при опоре на авторитет власти (указ. соч., с. 101), то есть насилием сверху. «Чтобы дать жизненную силу своим реформам после свершения государственного переворота, революционная партия должна окружить себя органами народного представительства (ленинские Советы! — Б.) и санкционировать их волей свою реформаторскую деятельность» (указ. соч., с. 96).
Гениальная мысль по своей политической изощренности! Спрятаться за спину представительских учреждений, избранных народом! Чисто российская находка гениального провокатора. И Ленин на VI съезде РСДРП(б) в августе 1917 года дает указание партии завоевать большинство в Советах. Дальнейшая тактика по захвату власти, разработанная Ткачевым более чем за сорок лет до 25 октября 1917 года, была пунктуально осуществлена Лениным. Разве не Ильич настаивал взять власть в канун открытия II съезда Советов, явившегося съездом в основном подобранных большевиками доверенных лиц (Д. Рид. Десять дней, которые потрясли мир. М., 1957. С. 50), чтобы использовать невежество и социальную озлобленность его депутатов, сформировать нужное ему правительство, деятельность которого была бы санкционирована этим съездом и таким образом как бы приобретала статус законности в общественном мнении страны?! В момент государственного переворота невежественная народная масса в силу своей политической неграмотности просто не в состоянии за вывеской «Совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов» разглядеть прячущуюся за ней политическую партию заговорщиков-большевиков. Понадобится определенное время, чтобы народная масса в ходе гражданской войны вскрыла этот чудовищный обман и выдвинула лозунг «Советы без большевиков!», но было уже поздно — власть политических уголовников настолько окрепла, что относительно легко справилась с прозревшими.
Но вот власть у противника вырвана — и чем же теперь заняться, по Ткачеву, революционной партии?
Вся деятельность народных масс по социалистическому переустройству находится под контролем этой партии, ибо сам народ по причине свойственной ему косности и рутины не в состоянии выработать идеал наилучшего и наисправедливейшего общежития (Ткачев. Соч. Т. 2. С. 147) и потому не способен развиваться в направлении коммунистического идеала; поэтому при построении нового мира он не может и не должен играть никакой первенствующей роли. Эта роль принадлежит исключительно революционному меньшинству. Но если народ не имеет положительных революционных идеалов, то он имеет значение как сила отрицательная, революционно-разрушительная (указ. соч., с. 166). Опираясь на эту разрушительную силу народа, революционное меньшинство уничтожит всех врагов революции. Но на этом не остановит свою революционно-разрушительную деятельность, а перенесет ее в недра крестьянской жизни — для устранения обветшалых, враждебных коммунистическому прогрессу форм, заменяя их формами наиболее приспособленными к потребностям этого прогресса (указ. соч., с. 166–167).
Упрочив свою власть, опираясь на народную думу (ленинские Советы разных уровней. — Б.) и широко пользуясь пропагандой, революционное государство осуществит социальную революцию рядом реформ… общий характер которых должен состоять: 1) в постепенном преобразовании современной крестьянской общины, основанной на принципе временного частного владения, в общину-коммуну, основывающуюся на принципе общего, совместного пользования орудиями производства и общего, совместного труда; 2) в постепенной экспроприации орудий производства, находящихся в частном владении, и в передаче их в общее пользование (указ. соч., с. 97).
И в своей послеоктябрьской деятельности Ленин и его партия ни на йоту не отклонились от этих ткачевских принципов.
Народохождение
Нечаевская история с убийством студента Иванова и судебный процесс в 1871 году над участниками этого злодеяния внесли некоторое смятение в ряды членов социалистических кружков в России, вызвав вал самокритики и ввергнув все движение в состояние некоторого ступора. Предпочтение было отдано вопросам самообразования, углубленному изучению социалистических теорий, вопросам нравственности, практики Парижской коммуны, выработке реалистической программы действий на ближайшее время. И здесь определяющую роль сыграли вышедшие на рубеже 60–70-х годов работы Лаврова и Бакунина — призыв к социалистической образованной молодежи идти в народ, «искуплять свою вину» — делиться с ним знаниями, образованием артелей, кооперативов готовить народ к новым формам жизни, распространением идей социализма готовить базу будущей крестьянской революции. Начинается период «народохождения», в котором с 1873 по 1877 годы участвовало 1054 человека, из них потомственных дворян было 279 человек (26 %), в период с 1884 по 1890 годы в «освободительном» движении участвовало уже 30,6 % дворян (Левин Ш. М. Общественное движение в России в 60–70-е годы ХIХ в. М.: Изд-во соц. — экон. лит-ры, 1958. С. 88). Среди членов «Земли и воли» (образовалась в 1876 году) было: дворян — 34 %, духовенства — 12 %. Из 154 наиболее активных народовольцев было: дворян — 38,3 %, духовенства — 10,4 %, купечества — 7,1 % (Лейкина-Свирская В. Р. Интеллигенция в России во второй половине ХIХ века. М.: Мысль, 1971. С. 297).
Годы «хождения в народ» дали народникам ценный опыт: крестьяне к объединению всех общин и городских рабочих не стремятся, социализма не хотят, свергать царя не желают. Бакунинская идея о русском крестьянстве как разбойнике, всегда готовом к мятежу, потерпела крах. Попытки активного подключения крестьян к антицаристским, антиправительственным акциям стоили некоторым социалистическим ратоборцам свободы: за чуждые крестьянам призывы те сдавали их в участок. Или устраивали жестокий самосуд. Так, в селе Малиновке Саратовской губернии по постановлению схода было казнено 46 агитаторов-революционеров (Революция и человек… С. 88).
Партия «Народная воля»
Разуверившись в революционных потенциях крестьянства, потеряв многих своих товарищей, «народохожденцы» приходят к трем выводам: 1) необходимо в целях претворения своей социалистической программы реализовать ткачевскую идею создания конспиративной политической партии на централистских основах, которая под названием «Земля и воля» и была создана в 1876 году в Петербурге; 2) центр своей деятельности перенести в города, особенно столицы, для работы среди рабочих и военнослужащих; 3) начать подготовку казни царя как главного символа и основной скрепы самодержавия. Последний вопрос — вопрос индивидуального террора — после длительных дебатов в конечном итоге привел летом 1879 года к расколу «землевольцев» на две партии: «Черный передел» и «Народная воля». Последняя в основу своей деятельности положила индивидуальный террор против высших лиц царской администрации, особенно против царя. И в последующие пару лет существования «Народной воли» как активной террористической организации (1879–1881) эта охота становится основным содержанием ее деятельности. По мнению народовольцев, убийство царя поколеблет все основы царизма, вызовет массовые волнения, и на волне всеобщих беспорядков партия заговора захватит власть. Обусловленность подобного хода событий они основывали на искусственности капитализма в России, его бесперспективности (Твардовская В. А. Социалистическая мысль России на рубеже 1870–1880 гг. М., 1969. С. 81). Вот их некоторые сентенции по этому вопросу: «Капитализм — насаждение правительства, а не внутреннего развития производительных сил… буржуазия — искусственное детище деспотизма и сойдет в могилу вместе с ним…» (указ. соч., с. 59, 61). Но коль государство в России — «фикция, предание» и, по Ткачеву, «висит в воздухе» (указ. соч., с. 66) и капитализм — явление искусственное и не имеющее корней в народной жизни, то, естественно, возникает мысль о легкости ниспровержения этих «паразитов». И потому Желябов, выражая общее умонастроение народовольцев, в мае 1880 года констатирует: «Дни правительства сочтены, два-три толчка при общей поддержке — и оно рухнет» (Троицкий Н. А. Безумство храбрых. М.: Мысль, 1978. С. 174). Вполне в духе своего духовного наставника Ткачева: «Тысяча или даже менее энергичных революционеров, и революция сделана» (Твардовская… С. 229). И одержимые этой идеей народовольцы лихорадочно охотятся за самодержцем всея Руси, искренно полагая, что с его убийством как столпа самодержавия обвалится и последнее. Параллельно они интенсивно пытаются рекрутировать своих сторонников среди рабочих и военнослужащих, особенно среди последних. И небезуспешно. К моменту цареубийства в военной организации «Народной воли» было примерно 400 офицеров (Троицкий… С. 143). Успехи народовольцев в рекрутировании сторонников среди различных слоев городского населения, особенно военнослужащих, окончательно укрепляют их в правильности мнения о переносе тяжести своей работы в города, особенно в столицу, являющиеся нервом политической жизни страны, поражение которого в ходе удачного восстания парализует власть во всероссийском масштабе, обеспечив победу восставших. Эта идея четко прослеживается во взглядах идеологов народовольчества Желябова, Кибальчича (Утопический соц-м… С. 532, 541) и др. (Плеханов Г. В. Социализм и политическая борьба. Наши разногласия. ОГИЗ, Гос. издво полит. лит-ры, 1948. С. 335). 1 марта 1881 года Александр II был убит, но самодержавие не рухнуло. Главные исполнители теракта были арестованы и казнены. Вал политических репрессий вынудил одних членов партии эмигрировать, других бросить опасное ремесло и погрузиться в будничную прозу. Третьи ушли в глубокое подполье, пытаясь осмыслить новую общественную ситуацию, предшествующую антицаристскую практику, обновить теоретический багаж; в связи с изменяющимися и усложняющимися социальными условиями (рост классов рабочих и буржуазии, расслоение сельского мира, рост городской интеллигенции, учащейся молодежи и студентов, создание общероссийского рынка, бурный рост железнодорожного строительства, городского населения, новых противоречий и т. д.) обновить, возможно, методы революционной борьбы, обрести новых союзников и пр. Последующая практика «освободителей» русского народа показала, что годы осмысления новой общественной реальности обновлению их революционного багажа не способствовали: было признано, что для России единственным радикальным средством устранения самодержавия является террор. Началась новая подготовка цареубийства, закончившаяся провалом. Пятерых новых «первомартовцев», среди которых был и брат Ленина, в 1887 году казнили. Провал попытки свершения первомартовского «подвига» подтвердил бесплодность попыток методом цареубийства изменить существующую систему власти. Арест и казнь главных исполнителей теракта, многочисленные аресты членов «Народной воли» с последующим осуждением их на многие годы практически привели ее к политической смерти. Казалось, с разгромом «Народной воли» в обществе наступило долгожданное успокоение. Но то была лишь передышка.
К. Маркс и Ф. Энгельс в судьбах русского социализма
В начале 70-х годов ХIХ века «Капитал» К. Маркса переводится на русский язык и сразу находит горячих поклонников среди народников своей антикапиталистической направленностью. Антибуржуазная критика Маркса и Энгельса воспринимается отечественными адептами социализма как подтверждение правильности их теории и революционной борьбы. Да и своими некоторыми заявлениями Маркс и Энгельс провоцируют разрушительную практику народников, сеют среди них иллюзии праведности их дела, верности выбранного ими пути. К. Маркс — Ф. Зорге (27 сентября 1877): «Что касается России… то она давно находится накануне переворота и все необходимые для этого элементы созрели… Все слои русского общества находятся экономически, морально и интеллектуально в состоянии полного разложения» (Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 19. С. 305). Что касается «полного разложения» — то это типичное антироссийское вранье, характерное для Маркса.
Любой народник не без удовольствия читал провоцирующие сентенции Маркса и Энгельса относительно судеб русской общины: «Если русская революция послужит сигналом рабочей революции на Западе, так что обе будут дополнять друг друга, тогда современное русское общинное землевладение сможет послужить исходной точкой коммунистического развития» (указ. соч., с. 305).
У какого народника после таких суждений не закружится голова от возможности превратить Россию в детонатор коммунистической революции на Западе (вспомните Ленина, когда он говорит, что большевики начинали революцию лишь в расчете на мировую революцию, — Ленин. ПСС. Т. 42. С. 1. — Лукавит, конечно!).
Поделиться книгой: