Балтийские стражи

— Так и охотьтесь на браконьеров! Мы тут при чем!? Мы не заходили в трехмильную зону и били зверя только в нейтральных водах! — все более распаляясь, принялся размахивать руками капитан шхуны, потихоньку заводя и оставшихся на борту своих матросов.

— Если вы не знали, то в прошлом году между Россией и САСШ был подписан договор о признании суверенными водами Российской Империи тридцатимильной зоны вокруг островов Беринга и Медный. Соответственно, вы осуществляли незаконный бой зверя в российских водах, а потому являетесь браконьерами. И в соответствии с законами Российской Империи, я конфискую шхуну, а вы и ваши матросы отныне находитесь под арестом до проведения судебных разбирательств во Владивостоке. А сейчас я требую сдать все имеющееся на борту огнестрельное и холодное оружие, а также добровольно указать, где находятся шкуры забитых вами морских котов.

Имейся бы на борту «Каско» побольше людей, и ее капитан, несомненно, предпринял бы попытку воспротивиться приказам русских, но из дюжины человек команды, половина осталась в двух брошенных баркасах, а за каждым оставшимся непрерывно следило вдвое большее количество вооруженных русских и алеут. В результате ему не оставалось ничего иного, как смириться с судьбой. Правда, это не мешало ему, не прерываясь в течение нескольких часов, высказывать все, что он думает о России, ее законах, моряках и конкретно о команде «Понто-Кэси». Угомонился он лишь после того, как получивший молчаливое согласие командира боцман от души приложил говоруна кулаком, лишив того пары зубов, а покачавший головой Лушков посоветовал американцу более не падать на палубу, дабы не убиться раньше времени.

Приняв на борт оба вельбота, которым попросту некуда было деваться и препроводив еще шестерых американцев к их коллегам по промыслу, Лушков повел взятую на буксир шхуну в Никольское. Отправить ее туда своим ходом не представлялось возможным по причине нехватки матросов, способных управиться с ней. Впрочем, терять бездарно время он тоже не стал и пригласив на беседу уже успевшего познакомиться с кулаком боцмана мистера Мартина, с помощью доброго слова и револьвера выведал у того информацию о судах, вместе с которым пришла к русским берегам «Каско». Особенно сильно наблюдавшему за беседой боцману понравился переход, когда улыбающийся и вежливо говоривший Лушков внезапно рванул американца за волосы и дважды приложив того рукояткой револьвера по голове, сунул дуло этого самого револьвера тому в рот, не переставая что-то неразборчиво рычать. Английским языком он не владел, потому и не мог впоследствии сказать, что именно пообещал отставной капитан 2-го ранга Российского Императорского Флота бывшему капитану и бывшему владельцу шхуны «Каско», что тот сильно побледнел лицом и принялся активно кивать головой. Да и говорить кому-либо о случившемся, он не собирался. Все же невероятно скользкая палуба могла списать любое количество синяков и выбитых зубов. Сам же Николай Михайлович оставил это знание в тайне, мысленно восхищаясь столь простым и в то же время действенным психологическим приемом, который в свое время в числе прочих приходилось отрабатывать под чутким наблюдением господина Иванова. Пусть ему не всегда нравились речи и действия этого странного компаньона Иениша, да и его теперь тоже, но уважать он себя заставил.

К очередному всеобщему удивлению, вместо того чтобы отконвоировать захваченную шхуну в Петропавловский порт, а затем во Владивосток, ее накрепко прикрепили к причалу Никольского и даже заякорили, после чего «Понто-Кэси», едва успев сдать пленных и трофеи, отправился на поиски еще трех шхун, что должны были промышлять у берегов острова Медный. На 8 узлах пароход мог подойти к предполагаемому месту их действия не ранее чем через 12 часов, потому судно встало на якорь у восточной оконечности острова Беринга, чтобы с первыми лучами солнца продолжить свой путь.

Из двух обнаруженных на следующий день шхун, что промышляли у северных берегов Медного, удалось нагнать только одну. Небольшая восьмидесятитонная «Арети» оказалась куда более скромным призом, чем предыдущий трофей, но зато ее груз составлял уже почти две сотни засоленных шкур, что вдвое превышало браконьерский улов «Каско». Экипаж этой шхуны составляли всего десять человек, поэтому каких-либо эксцессов удалось избежать. Переть с кулаками на три десятка вооруженных винтовками и револьверами русских, дураков не нашлось.

Следующие семь дней крейсерства оказались полностью безрезультатными. Если где у Командорских островов и появлялась браконьерская шхуна, то обнаружить ее не удавалось. Зато потом пришлым балтийцам улыбнулась удача. Придя на отдых в Никольское, они узнали от местных об обнаружении целой флотилии возглавляемой весьма крупной парусно-винтовой шхуной. Конечно, подобное судно не шло ни в какое сравнение с тем, что еще недавно они захватывали у японцев, но в сложившихся обстоятельствах мирного времени трофей обещал быть знатный. И отдавать его казне у Лушкова не было ни малейшего желания. Подобная шхуна весьма пригодилась бы и их активно развивающейся компании для прибрежного плавания или доставке тех же рыбаков к будущим местам лова. Все же гонять полуторатысячетонный «Понто-Кэси» к каждому участку виделось излишне накладным делом, а вот приличных размеров шхуна более чем подходила для этого дела. Дело оставалось за малым — подстроить все так, чтобы ни у кого не возникло вопросов по поводу законности предъявления пароходством прав на эту шхуну. А потому ее надлежало найти непременно брошенной экипажем и непременно в нейтральных водах.

К превеликому сожалению, для осуществления этих планов пришлось отказаться от помощи местных, которым понравилось охотиться на браконьеров. Все же порой при обнаружении их ватаг на берегу дело доходило до перестрелок с погибшими и ранеными с обеих сторон, а потому какой-либо любви к браконьерам жители острова не испытывали. Лушков же отболтался по поводу нежелания брать помощников тем, что кому-то требовалось присматривать за уже взятыми под арест браконьерами, а также необходимостью приглядывать за шхунами, чтобы те не выбросило на берег или не унесло в море. Отмазка, честно говоря, была так себе, но ничего иного ему в голову на тот момент не пришло. Впрочем, ставить ему что-либо в вину или высказывать недоверие никто не спешил. Все же что бы ни затеял экипаж «Понто-Кэси», так или иначе, они активно боролись с браконьерами, и для местных этого было более чем достаточно.

Прекрасно понимая, что на своих максимальных паспортных 10 узлах «Понто-Кэси» вряд ли сможет поймать паровую шхуну, если у команды той будет достаточно времени на ввод в строй машины, Лушков позволил браконьерам бесчинствовать в русских водах в течение всего светового дня, и лишь когда на море опустилась тьма, вывел свое судно из-за скал восточного берега острова Беренга. Поскольку Никольское располагалось на юго-западной оконечности острова, можно было предположить, что возможных гостей браконьеры будут ждать именно с запада, и при подходе с противоположной стороны у него мог появиться шанс неожиданно свалиться на голову любителей нечестной наживы. Вот только отсутствие каких-либо огней со стороны браконьерской флотилии или берега и скрывающая все на расстоянии вытянутой руки темень не позволили осуществить ночной налет. Пройдя по счислению три четверти расстояния до места стоянки браконьеров, Лушков приказал лечь в дрейф, удерживая положение машинами, до прояснения неба.

С первыми лучами солнца в редком тумане американские моряки смогли разглядеть нечеткий силуэт приближающегося судна. Прекрасно зная, что изредка русские крейсера и шхуны появляются в этих краях, они принялись ставить паруса, но по первой же сдвинувшейся с места шхуне с борта уже хорошо различимого парохода ударили разом две митральезы и прочерченные ими перед ее носом водяные дорожки дали понять, что на сей раз никто с браконьерами шутить не собирается. Тем не менее, капитан «Карлотты» оказался из сильно упертых или сильно непонятливых, продолжая разбег, лишь немного отвернув в сторону. Следом за ним потянулись и остальные, но обрушившийся на стотонную шхуну град пуль заставил их резко передумать. Пусть их промысел и был весьма опасен, умирать не хотелось никому, а то, что русские начали просто убивать, было хорошо видно на примере «Карлотты». Не менее двух сотен пуль впоследствии выковыряли из борта и мачт шхуны. И это не считая тех, что ушли в молоко. Все же в отличие от пулеметов системы Максима, многоствольные митральезы не отличались особой точностью, особенно, на относительно больших расстояниях.

Пострадавшая «Карлотта», «Роус Спакс» и «Савил Тепел» в компании парусно-винтовой шхуны «Пандора» вынуждены были послушно встать на якоря близ лежбища, где они отстреливали морских котиков и принять досмотровые партии. Со всех четырех шхун на борт «Понто-Кэси» свезли шестьсот тринадцать шкур, что свидетельствовало лишь о начале их деятельности у островов, столь внезапно прерванной появлением русского судна. Полтора десятка винтовок и большую часть припасов так же перенесли на борт парохода, после чего Лушков с Зариным уединились в капитанской каюте с капитаном «Пандоры».

— Лови! — совершенно неожиданно и резко выкрикнул Лушков, кинув в сторону насупленного американца изъятый у него же недавно револьвер. Правда, справедливости ради, надо сказать, что барабан его был пуст, но это уже не играло большой роли, поскольку поймавший на автомате летевший к нему предмет Френсис Уорд тут же оказался на прицеле двух Смит-Вессонов русских. — Обратите внимание, Сергей Апполинариевич, — на хорошем английском произнес Лушков, — наш задержанный за браконьерский промысел гость оказался столь глуп, что предпринял попытку взять нас в заложники, выхватив из внутреннего кармана запрятанный там револьвер. Надо будет непременно сделать выговор команде не выполнившей приказ по отъему всего оружия у задержанных.

— Что все это значит? — процедил капитан Уорд, переводя взгляд с одного русского на другого. Точнее с одного темного зрачка револьверного ствола на его двойника.

— Это значит, мистер Уорд, что сейчас я выстрелю вам в голову в качестве самообороны, а потом отдам своей команде приказ перестрелять всех ваших людей за попытку бунта. И ничего более. — мило закончил объяснять складывающуюся ситуацию Лушков. Все же общение с Иван Ивановичем и его понимание служению отечеству сильно изменили воззрения самого отставного офицера. Скажи ему кто-нибудь еще год назад, что он будет угрожать человеку в целях откровенно пиратского отбора у того имущества, Николай Михайлович сразу же отвесил тому удар. А то и не один.

— Зачем вам это? — очень медленно положив револьвер перед собой на небольшой столик, поинтересовался американец. По выступившим на висках и лбу каплям пота хорошо было видно, что он сильно взволнован, но продолжительная карьера браконьера достаточно закалила его характер, чтобы контролировать свой голос и что более важно — разум, даже в такой ситуации.

— В этом случае мы сможем сказать, что нашли ваши суда без команд в нейтральных водах. А еще лучше представим все так, что это вы друг-друга перестреляли, благо все ваше оружие и патроны теперь находятся в наших руках. — все с той же милой улыбкой на лице пояснил Лушков. — Все же если мы задержим вас как браконьеров, мы не получим ровным счетом ничего, кроме устной благодарности. А вот в случае обнаружения брошенного командой судна, оно перейдет в собственность нашедших. Впрочем, чего это я растолковываю вам прописные истины, мистер Уорд? Вы и сами должно быть знаете их не хуже меня.

— Я прекрасно понимаю, что потеряю судно в любом случае. — старательно подбирая слова, начал говорить капитан «Пандоры», — Но при этом хотелось бы сохранить свою жизнь. Возможно ли нам договориться об этой мелочи, господа? — криво усмехнулся Уорд, поглядывая то на один направленный на него револьвер, то на другой.

— Если у сторон имеется намерение договориться, не вижу ничего невозможного в этом. — впервые с начала беседы подал голос Зарин. — Ведь порой случается так, что в темноте происходит столкновение двух шхун, одна из которых тонет сразу, а вторая получает слишком серьезные повреждения вследствие чего экипаж оставляет ее на произвол судьбы. И еще реже происходит так, что брошенная шхуна обнаруживается и спасается проходившим мимо судном, а бросившие ее моряки на имеющихся баркасах добираются до ближайшего берега. Но ведь случается! Вдобавок, когда происходит нечто подобное, у нас не возникает никакой возможности обвинить таких людей в браконьерстве и отправить их на каторгу. Они ведь не преступники, а просто попавшие в беду моряки.

— Я вас понял, господа. — с трудом выдавил из себя Уорд. — И быть потерпевшим крушение моряком мне нравится гораздо больше, нежели попасть на рудники в качестве каторжника. Но что будет со всеми остальными? Ведь свидетелями факта нашего захвата были экипажи четырех шхун.

— Ну, во-первых, не четырех, а трех. Ведь все ваши матросы являются потерпевшими крушение моряками, о чем вы дадите письменные показания, как только доберетесь до Никольского. А мы за этим как следует проследим. Во-вторых, даже не трех, а двух. Ведь должна же была ваша «Пандора» с кем-нибудь столкнуться. Полагаю, что «Савил Тепел» будет не плохим кандидатом на бесславную гибель. Отведем его подальше, пробьем днище и полюбуемся на ее погружение в морскую пучину. Частная прогулочная яхта «Роус Спакс» дней через пять сможет прийти в Никольское для пополнения припасов, и совершенно случайно обнаружив там соотечественников с погибших шхун, экипаж сможет взять их на борт и доставить на родину. А вот что делать с капитаном «Карлотты» и ее экипажем, я себе пока не представляю. Вот надо же было этому идиоту пробовать от нас убежать!

— Так может их тоже отпустить? — предпринял попытку дать совет Уорд, чтобы потом стрясти с идиота Андерса хоть что-нибудь за защиту его шкуры и имущества перед этими бешенными русскими.

— Нельзя. — скривился, будто съел лимон Лушков, — Рыбы засмеют. Он ведь непременно начнет хвастать во всех газетах, что ушел от русского крейсера, отогнав его огнем ружей. Вы, американцы, любите подобные фантастические и горячие истории. А в качестве доказательств произошедшего боя продемонстрирует полученные его шхуной повреждения. Сами понимаете, нам такая реклама, что продемонстрирует нашу слабость, не нужна. И даже ваши будущие вопли, о том, что у вас силой отобрали шхуну русские пираты, нас заботят куда меньше. В последнее время именно нас пиратами называли уже все кому не лень. К подобному мы привыкли, и правительство уже не обращает на эти вопли никакого внимания. Все же служба на «Полярном лисе» принесла нам весьма темную славу. Не находите, мистер Уорд?

— Так вы те самые, кто ободрал японцев до исподнего!?

— Ну, это вы преувеличиваете! Мы с них не то что штаны не сняли, даже в карманах толком не пошарили. — как бы извиняясь за свою нерасторопность, развел руками Лушков. — Но то, что мы не добрали с японцев, мы собираемся поиметь с вас, браконьеров. Пусть вы и не столь ценная добыча, как японские транспорты снабжения, но и подобным добром, что само идет к нам в руки, мы не побрезгуем. Так ведь, Сергей Аполлинариевич?

— Не побрезгуем. — подтвердил слова коллеги Зарин. — А что касается команды «Карлотты», то должны же мы сдать хоть кого-нибудь на каторгу. Сами ведь знаете, как быстро там мрут. — решил еще немного припугнуть американца капитан 1-го ранга, — Так что такого понятия как «лишние рабочие руки» там попросту не существует. Надеюсь, среди спасенных моряков не окажется неблагодарных идиотов, что впоследствии будут давать ложные и противоречащие ранее данным показания о хищническом захвате их шхун русским сторожевым кораблем в территориальных водах империи.

— Что же, господа, я понял, с кем имею дело и осознаю, что со мной и остальными может произойти в случае вашего недовольства.

— Море оно такое. — философски изрек Лушков, — Никогда не знаешь, где и кого приберет.

— Ну вы и актер, Николай Михайлович! — стоило стихнуть звукам шагов выпровоженного из каюты американца, восхитился Зарин. — Злодей! Истинный злодей! Даже я поверил, что вы со спокойной душой пустите бедолагу на корм рыбам!

— Как же это было муторно. — не поддержал восторг напарника Лушков, — Сергей Аполлинариевич, не сочтите за труд передать мне бутылочку коньяка. Она там, в тумбочке. — указал он рукой на дверки расположенные рядом с Зариным. — А то нервы что-то расшалились.

— Ну, это не мудрено. — выполняя просьбу коллеги, кивнул капитан 1-го ранга. — Даже мне было тяжело. Что уж говорить про вас. Извольте, Николай Михайлович. — наполнил он две рюмочки и поднял свою в знак салюта. — За наш успех!

— За успех! — принял тост Лушков и опустошил свою рюмку.

— Где же это вы успели так навостриться в актерском мастерстве? — разлив по новой, поинтересовался Зарин.

— Иван Иванович натаскивал во время перехода с Балтики. Как же он называл подобный процесс? — пощелкав пальцами, попытался припомнить какое-то непонятное определение, что дал ему Иванов, — Разводом лохов! Вот! Что бы это ни значило.

— Ну что же, тогда давайте поднимем рюмки за преподавательский талант Ивана Ивановича, поскольку у вас все вышло великолепно. Лично у меня создалось такое ощущение, что вы уже не единожды вели подобные «беседы».

— Так вы правы. — приняв вторую порцию антистрессового, кивнул Лушков, — Иван Иванович, сперва, заставлял меня отрабатывать все перед зеркалом, а после сам играл роли тех, кого я должен был запугивать путем применения всевозможных психологических приемов. Да и не меня одного он втянул в эти занятия. Николай Николаевич тоже прошел подобное обучение. И вы знаете, что самое страшное было в нем?

— Очень любопытно было бы узнать.

— Для самого Ивана Ивановича подобная игра не казалась каким-нибудь неприемлемым действом. Лично у меня создалось такое впечатление, что он искренне верил, что именно так и надо себя вести. Причем, не играть роль, а именно вести! И только убедившись, что мы не сможем заставить себя быть такими, он превратил все в обучение актерскому мастерству. И вообще, каким бы скромным и безобидным ни выглядел Иван Иванович, узнав его получше, я для себя решил, что мало кто на свете будет столь же жестким, как он. Не жестоким, а именно жестким. У меня вообще создалось такое впечатление, что понятие «сострадание» ему чуждо. С одной стороны, он может специально сходить на камбуз, чтобы вынести что-нибудь вкусненькое и покормить на пирсе бродячего кота или пса — сам несколько раз подобное видел, с другой стороны, он так спокойно рассуждает о таких совершенно жутких делах как пытки и уничтожение противников, что мне до сих пор страшно. Правда, сам он после подобных разговоров начинал заливаться смехом и называл себя «диванный вояка», поясняя нам, что таким суровым он может быть только на словах, но ни на деле. Однако, мне хватило того, свидетелем чего я был, чтобы понять — при большой необходимости он притворит свои слова в жизнь, не колеблясь. Пусть не собственными руками. Но приказ он отдаст не раздумывая. Жесткое у него сердце.

Выведя на буксире подальше и утопив самую крупную из парусных шхун, экипаж «Понто-Кэси» организовал пробоину в борту «Пандоры», которую в ту же секунду заделали заранее подготовленными деревянными щитами, после чего выпнув с борта в баркасы и лодки всех американских браконьеров, взял свой трофей на буксир и в сопровождении взятой в качестве браконьера «Карлотты» вновь взял курс к Никольскому. Причем все трофеи за исключением трех десятков шкурок морских котов оставленных на борту «Карлотты» были перенесены на «Пандору», чтобы предъявить свои права и на эти богатства. Все же шесть сотен шкурок могли принести им не менее шести тысяч рублей. А отказываться от таких денег, дураков не было.

Вообще, экипажу «Понто-Кэси» неимоверно повезло с этой группой шхун. Уже сегодня капитаны собирались разделиться и действовать самостоятельно, и лишь богатое зверем лежбище заставило их провести два дня в составе флотилии. Потому никому ранее и не удавалось прихватить за крейсерство более одного браконьера. Зато у Лушкова их образовалось целых три, не считая «найденыша», и что с ними делать, было абсолютно неясно. Очень сильно сказывался недостаток немногочисленного экипажа их судна, с которого с большим трудом можно было бы наскрести команду максимум на одну из шхун. А тех под рукой имелось целых четыре! К тому же четыре десятка озлобленных крепких мужиков, могли натворить немало бед в Никольском, все население которого едва превышало полтысячи человек. А ведь при подходе экипажей «Савил Тепела» и «Пандоры» потенциально опасных личностей становилось уже под восемьдесят человек.

В результате, как только появившиеся спустя пару дней в поселении американцы изложили в письменном виде свои злоключения и подписались под показаниями о потере своих судов, Лушков принял решение сворачивать крейсерство, тем более что запасы угля тоже настаивали именно на этом. Взяв на борт всех задержанных, а также пассажиров, которым по тем или иным делам требовалось в Петропавловские порт или Владивосток, небольшой флот покинул остров Беринга. К моменту отбытия полученные «Карлоттой» повреждения решили мучавшую моряков дилемму — кого же брать с собой на буксире. Через пробитые пулями борта она набрала воды и легла на дно у пристани, так что над водой возвышалась только верхняя палуба с мачтами.

Переход к Камчатке показал, что пусть и с напряжением сил, но урезанные экипажи все же способны управляться идущими на паровой тяге «Понто-Кэси» и «Пандорой», имея на буксире по шхуне. Вот только вновь повторять подобный двухдневный опыт, когда каждому члену экипажа удавалось поспать всего по парк часов, никому не хотелось бы и потому в следующий выход требовалось увеличить экипаж, как минимум втрое. К тому же не могло идти речи о перегонке подобным способом и с таким небольшим экипажем всех трофеев во Владивосток.

Задержавшись в Петропавловском порту на пару дней для отдыха, составления предварительных документов, устройства на хранение двух шхун и приема грузов с пассажирами пожелавшими отправиться во Владивосток, Лушков, приняв в кильватер способную идти на машине «Пандору», отправился в обратный путь, увозя в чреве своего судна помимо всего конфискованного с браконьерских шхун еще и их команды. Взять всех задержанных американских моряков, не смотря на малочисленность русского экипажа и опасения возникновения бунта на борту «Понто-Кэси», удалось лишь потому, что некоторые пассажиры согласились поработать кочегарами под присмотром понимающих людей взамен оплаты стоимости билета, а освободившихся матросов приставили в качестве охраны к пойманным браконьерам. Все же далеко не у каждого крестьянина имелись в кармане лишние десять рублей на оплату проезда, если проделать путь можно было бесплатно, да еще и с кормежкой, всего лишь за привычный крестьянину тяжелый физический труд.

Между тем, пока отставники драли холки браконьерам, оставшийся на хозяйстве Иванов, едва успев разобраться с бумажной волокитой, оказался атакован весьма энергичным и даже несколько настырным молодым человеком примерно его же возраста. В очередной раз заглянув в столь понравившийся ему чистотой и обхождением японский ресторанчик, где в отличие от многих других национальных заведений общепита подавали и привычные русскому человеку блюда, Иван едва не подавился, когда практически над самым ухом кто-то прокричал, — Ну наконец-то я вас смог отыскать!

— Вы это мне? — прокашлявшись и вытерев губы салфеткой, поинтересовался Иван у застывшего рядом с ним незнакомца.

— Конечно вам, сударь! И прошу меня извинить за столь эмоциональный выпад, я не имел ни малейшего намерения прерывать вашу трапезу.

— И, тем не менее, вы ее все же прервали, сударь. — как бы намекая на потребность представиться, Иван сделал ударение на последнем слове.

— Граф Кейзерлинг, Генрих Гугович, лейтенант Российского Императорского Флота в отставке. — коротко кивнул головой неожиданный гость.

— Иванов, Иван Иванович. Просто хороший человек. — привстав со своего стула, зеркально кивнул Иван. — Уж извините, но, будучи гражданином Российской Империи, я в общей сложности прожил в ней всего несколько месяцев, родившись и взрослея в совершенно иных странах, потому не имею представления, как именно необходимо приветствовать русских аристократов. С военными и гражданскими чинами еще куда ни шло, а вот с аристократами совсем никак. Что поделать, там, где я провел большую часть жизни, с аристократами было весьма туго и обучению тонкостям общения с ними, к сожалению, не обучен. — развел руками Иван, мелко мстя пусть и представившемуся, но пока все еще неизвестному молодому человеку, что прервал его обед, — Не желаете составить мне компанию? — тем не менее, указав на стол, поинтересовался гость из будущего, чтобы изобразить вид желания сгладить собственную оплошность. Говорил же ему Иениш, зубрить все тонкости этикета высшего света, но почему-то до них никогда не доходили руки, за что сейчас приходилось краснеть.

— Хм. И такое бывает. — было видно, что слова Ивана не сильно понравились графу, но от каких-либо комментариев он воздержался, благоразумно приняв предложение.

— Так по какому поводу вы изволили меня разыскивать, Генрих Гугович? — дождавшись, когда его гость сделает заказ мгновенно появившемуся рядом с ним официанту, поинтересовался Иван и добавил, — Надеюсь, вы позволите обращаться к вам по имени-отчеству?

— Что же, не вижу в этом особой проблемы, учитывая особенности вашего воспитания. — вновь кивнул граф. — Но дабы в будущем избежать подобной оплошности, к князьям и графам следует обращаться — «ваше сиятельство», а к светлейшим князьям — «ваша светлость».

— Благодарю за краткий и более чем понятный ликбез. — решил не заметить шпильку в свой адрес Иван, у него и без того хватало хлопот, чтобы еще цапаться с каким-то залетным аристократом, — Но все же, что именно подвигло вас разыскивать мою скромную персону?

— Дело. Исключительно дело. Видите ли, во время путешествия его высочества цесаревича Николая Александровича на Дальний Восток я имел честь служить на крейсере «Память Азова» и помимо того, что свел хорошее знакомство с наследником престола, — не увидеть намек на серьезные связи было попросту невозможно, — узнал о трагической судьбе лейтенанта Дыдымова. Этот воистину отважный человек, не смотря на свою трагическую гибель, указал мне достойный путь приложения сил помимо службы. Уйдя в отставку из флота, я потратил почти два года на подготовку и создание собственного китобойного предприятия и флота. И честно говоря, был изрядно удивлен, узнав по прибытии во Владивосток, что китобойная фактория Дыдымова совсем недавно нашла новых хозяев, при том, что долгие годы она никого не интересовала. У меня на нее, знаете ли, имелись обширные планы.

— Что же, тут вы абсолютно правы, Генрих Гугович. Совсем недавно оно было выкуплено пароходством «Иениш и Ко», которое я имею честь представлять. Но я так и не понял, в чем же именно заключается дело, ради которого вы разыскивали меня.

— Раз вы не желаете понимать намеков, скажу прямо. Я не знаю, кто вам предоставил информацию о моем скором прибытии и сильной заинтересованности в дыдымовском заводе, но нажиться на моих потребностях вам вряд ли удастся. Пусть люди вложившие в мое предприятие немалые средства не станут раскрывать свое инкогнито, оказывая непосредственное давление на вашу компанию, но сил и возможностей, чтобы осложнить жизнь вашего пароходства, у них и так имеется вдосталь.

— Хм. — усмехнулся Иван в ответ на пышущую скрытым гневом тираду графа. — Я, наконец, понял причину вашего предвзятого отношения ко мне. На вашем месте я тоже, непременно, обиделся бы на всяких ушлых купчиков, решивших заработать легких денег на моей нужде. Вот только вы ошиблись в главном, Генрих Гугович. Пароходство, которое я представляю, не собирается наживаться на вас. Китоперерабатывающая база была выкуплена для ее дальнейшего использования по прямому назначению. Видите ли, не только вам и ныне покойному господину Дыдымову пришла в голову идея зарабатывать деньги на морских гигантах. Кто бы что ни говорил, но умных людей в России всегда имелось в достатке. А у умных людей, как говорится, мысли сходятся. Вот и владельцы пароходства решили вложить весьма немалые средства в китобойный промысел. А то, что наши интересы в этом деле сошлись по месту и времени, это всего лишь совпадение. Дурацкое совпадение.

— Значит, продавать мне завод, вы не станете ни при каких обстоятельствах? — излишне резко вздернул подбородок Кейзерлинг.

— Продавать нет. — отложив столовые приборы и в задумчивости посмотрев на своего собеседника, ответил Иван, — Но вот предложить совместную эксплуатацию будем только рады. Я ведь правильно понял, что вы прибыли во Владивосток со своим китобойным флотом, который вы совсем недавно упомянули?

— Именно так. И новейшие китобойные суда норвежской постройки и право на добычу китов в русских водах сроком на 24 года у меня имеются.

— Так это же замечательно! — всплеснул руками Иванов, решив для себя отыграть роль пусть и ушлого, но несколько недалекого человека. — Вы же именно то, что было так необходимо нашему пароходству! Скажите, пожалуйста, Генрих Гугович, во сколько процентов долей вашего предприятия вы оценили бы китоперерабатывающую базу, современный стальной пароход в полторы тысячи тонн водоизмещения и, скажем, сто тысяч рублей ассигнациями, которые завтра же можно было бы пустить в дело развития китобойного промысла?

— У вас имеются достаточные полномочия, чтобы предлагать мне подобные условия? — совершенно неприлично вытаращился на своего собеседника несколько обескураженный граф. А удивляться действительно было от чего. Весь бюджет его начинания составлял 125 тысяч рублей, которые удалось взять взаймы у казны лишь благодаря положению его отца, ставшего одним из совладельцев «Тихоокеанского китового промысла Графа Г.Г. Кейзерлинга и Ко». Здесь же и сейчас не блещущий дорогими одеждами и прочими реквизитами весьма состоятельного человека индивидуум, походя, предлагал ему сравнимые, если не большие, средства. Будь он с отцом единственными владельцами предприятия, граф непременно согласился бы обсудить столь заманчивое предложение здесь и сейчас. Но дела обстояли так, что за лицензию на промысел китов пришлось взять в долю более чем высокопоставленную особу. И пусть на долю Кейзерлингов приходилось 90 % предприятия и, соответственно, будущей прибыли, без согласия сиятельнейшего совладельца, решать подобные вопросы, он не был уполномочен. Впрочем, это не помешало ему поинтересоваться количеством долей, которые желало бы получить пароходство «Иениш и Ко» в лице такого непростого человека как Иван Иванович.

— Нам не нужно руководящее положение. — перво-наперво произнес Иван, выслушав вопрос своего собеседника, — Для нас главное — прибыль и скорейшее развитие предприятия в целях получения еще большей прибыли. Но и заниматься меценатством мы не намерены. Давайте вы скажете честно, сколько уже вложено с вашей стороны средств и во что именно, а я так же честно скажу, какую долю мы ожидаем получить от своих вложений. А чтобы у нас не возникло некоторых взаимных непониманий, сообщаю вам, что главным владельцем пароходства является капитан 1-го ранга Российского Императорского Флота в отставке Иениш, Виктор Христофорович. И я, являясь его хорошим другом, буду действовать только такими методами, что не очернили бы его доброе имя.

— Неужели тот самый Иениш? — справившись с очередным шоком, уточнил граф. Не смотря на сосредоточение на подготовки судов и экипажей, а также более чем трехмесячный переход от берегов Норвегии на Дальний Восток, информация о действиях русских добровольцев под командованием Иениша не прошла мимо него стороной. И информация эта говорила о многом. Особенно, в плане прикрытия Иениша сверху. Ведь крики ряда европейских и колониальных газет призывающие остановить распоясавшегося русского медведя, остались проигнорированными в Санкт-Петербурге. Проигнорированными от слова «абсолютно». Будь это иначе, ни о каком филиале пароходства «Иениш и Ко» во Владивостоке не могло бы быть и речи. И уж тем более о его расширении. — А я, дурачок, еще бравировал перед этим незнакомцем личным знакомством с цесаревичем! — пронеслась в голове графа мысль, заставившая его даже слегка покраснеть от стыда. Ведь если он мог рассчитывать на некоторое прикрытие со стороны наследника престола, сидящий перед ним господин если не прямо, то косвенно находился под протекторатом самого государя-императора.

— Если вы имеете в виду «негодного капера решившего вернуть времена Моргана и Дрейка» — процитировал Иван наиболее понравившуюся ему строчку из одной английской газеты, — то да, это именно он. Проверить же мои слова вы сможете легко. Пусть сам Виктор Христофорович и не появлялся во Владивостоке, бывшие вместе с ним на войне господа офицеры в недавнее время являлись желанными гостями в любом доме.

— А где же они сейчас? — слегка растерянно поинтересовался граф.

— Ушли за добычей. — расплылся в милой улыбке Иван, — Хотят снять сливки, пока водящиеся в наших водах браконьеры еще не пуганные. — а вот теперь его улыбка превратилась в хищный оскал, заставивший собеседника сглотнуть. — Все же в этих водах можно заниматься охотой не только на китов, а господа офицеры в последнее время получили немалый опыт в деле перехвата вражеских судов.

— Вражеских? — немного скованно уточнил граф.

— Ну конечно вражеских! Не могут же грабящие наши воды и берега браконьеры быть нам дружественными. — усмехнулся Иван. — Или вы со мной не согласны?

— Нет, что вы. Полностью согласен. Просто для меня несколько непривычно слышать, как один человек совершенно спокойно рассуждает об охоте на другого человека.

— А вы постарайтесь не воспринимать браконьеров как людей. Воспринимайте их как законную добычу. Куда более хитрую и изворотливую, нежели киты, но добычу. Вот увидите, все сразу станет легче. Но да мы что-то несколько ушли от темы затеянного вами разговора. Готовы ли вы мне раскрыть секрет ваших активов или предпочтете взять некоторое время на размышление?

— С вашего разрешения, я все же возьму перерыв.

— Превосходно! — вновь расплылся в дружеской улыбке Иван. — Это говорит о том, что вы не только умный, но и расчетливый человек. С доверчивым же дурачком мы и сами не стали бы иметь дел, ведь такой человек мог принести больше вреда, нежели пользы.

— Да что же это за человек такой!? — выйдя по окончанию обеда из ресторана, задумчиво пробормотал себе под нос молодой граф Кейзерлинг, — Как актер меняет маски. — Знал бы он, что подобным образом гость из будущего защищался, заставляя собеседника поверить, что является прожженным интриганом, при этом внутренне обливаясь холодным потом, наверное, рассмеялся бы вслух.

Глава 2

Из огня да в полымя

Африка, колыбель человечества — как называли ее ученые мужи. Тысячелетиями она привлекала как великих завоевателей, так и простых авантюристов. Не прошла сия стезя и мимо русских людей, среди которых всегда хватало уникумов способных лишь своей неуемной энергией творить дела, что впоследствии отражались в истории. Царицынский казак Николай Ашинов, для выдворения которого из Африки французы привлекли боевые корабли; поручик Машков, Виктор Федорович, который первым из русских людей, влезая в огромные долги, не только добрался до Абиссинии, но и положил начало дипломатическим связям двух империй; есаул 1-го Уманского полка Кубанского казачьего войска в запасе Леонтьев, Николай Степанович, который, подхватив знамя Машкова, продолжил его дело. Конечно, скорее всего они были далеко не первыми и не последними подданными российских императоров, кто пытался реализовать себя «открыв» черный континент для Российской Империи. Но они стали именно теми, чьи имена сохранила история.

Впрочем, никто из живших в 1895 году от рождества Христова знать об этом не мог. Никто, включая невероятным образом попавшего в это время простого российского парня с «невероятно редкой» фамилией Иванов. Ну не входили подобные познания, ни в школьный, ни в университетский курс истории. Однако, это нисколько не мешало им творить историю.

Выйдя в запас в 1891 году, Николай Степанович Леонтьев даже и помыслить не мог о том, чтобы вернуться в родной Александровский уезд Херсонской губернии, дабы барствовать там до конца дней своих. Его душа требовала идти вперед, открывать что-то новое, но никак не прозябать в ничегонеделании. Весьма быстро став действительным членом Императорского Русского Географического Общества, Леонтьев через неспокойные земли Персии и Афганистана устремляется покорять экзотическую Индию. Двухлетняя экспедиция оказывается более чем удачной, причем как по мнению Академии Наук, так и Военного Министерства и потому со сбором средств на новую экспедицию — теперь уже на Африканский континент, у Леонтьева проблем не оказалось. И ученым, и военным, и светским и духовным лицам было более чем интересно навести мосты с землями, что еще не пали под пяту колониальных держав. Причем, наряду с государством и церковью имевших немалое желание чинить препоны колониальной и религиозной экспансии Англии, Германии, Франции и Италии, в экспедиции Леонтьева были заинтересованы и многие торгово-финансовые круги, которых европейцы совместными усилиями оттирали от столь лакомого куска, как Африка.

Отправившаяся в 1894 году по стопам Машкова экспедиция официально собиралась для сбора научных сведений и экспонатов, а также прокладывания маршрута в соседний Судан, не официально же ей надлежало установить дипломатические отношения между Россией и Абиссинией, а также помочь последней в создании мощной регулярной армии, способной дать достойный отпор колониальным войскам европейских держав.

Вообще Абиссиния и сама была не лучше колонизаторов. Еще пятнадцать лет назад не было никакой империи, было лишь одно из многих королевств — Шоа, где властвовали потомки легендарного царя Соломона, но с приходом к власти негуса Менелика II началась активная экспансия. Каждый год правитель Шоа организовывал по несколько военных походов, беря под свою руку все новые племена и земли. Причем, такие походы приходилось проводить даже в земли, что фактически принадлежали Шоа, поскольку местная аристократия далеко не всегда жаждала делиться со своим правителем. А без средств не смогла бы существовать ни одна власть. Новые рынки сбыта, а также налоговые поступления были необходимы не только мировым державам. Деньги, продовольствие, люди — все это было необходимо и местным правителям. Но если многие вожди племен, уходя в очередной набег на соседей, преследовали лишь цель личного обогащения, то куда более дальновидный Менелик II раздвигал границы своей империи еще и для того, чтобы не позволить захватить новые земли не знавшим меры европейцам, что активно начали сужать кольцо вокруг одного из последних оплотов независимости коренных жителей Африки от гнета белого человека. Правда, на практике зачастую выходило так, что гнет своих новых вождей и военноначальников оказывался куда страшнее европейского. Особо непокорные племена вырезались полностью — до последнего человека. Те, кто склонял голову, облагались непосильными налогами. Всякий же посмевший вставать на защиту от завоевателей земли предков имел все шансы очутиться в рабстве. Впрочем, справедливости ради нужно сказать, что при Менелике II рабство оказалось ограничено 7-ю годами, что, по сути, соответствовало той же цивилизованной европейской каторге. Ну и применялось подобное наказание лишь по отношению к вражеским воинам.

Впрочем, подобная жестокость в ряде случаев было попросту необходима, поскольку на территориях, что все еще оставались неподконтрольны ни европейцам, ни абиссинцам, вовсю правило бал даже не средневековье, а каменный век со всеми его ужасами, включая человеческие жертвоприношения богам и естественно, каннибализм. Да и от работорговли на таких землях никто не собирался отказываться. Потому, никто не удивился, что научная экспедиция более походила на вооруженный до зубов отряд уходящий в глубинную разведку. Правда, такого понятия, как глубинная разведка, еще не существовало, но вот работа в тылу вражеской армии казачьих сотен была русским более чем знакома. По этой же причине большая часть набранных Леонтьевым людей были из реестровых казаков.

Получив для прикрытия рекомендательное письмо от Французского географического общества, экспедиция прибыла в Джибути, откуда некогда силой выдворили Ашинова и была удостоена просто-напросто шикарного приема. А пока продолжались всевозможные визиты и гуляния, по округе французскими властями вовсю распространялись слухи о несметных сокровищах белого царя, что везла экспедиция негусу Абиссинии.

Естественно, делалось это не ради восхваления щедрости русского императора, а в целях уничтожения экспедиции чужими руками. Прямо запрещать русским проход по своим землям и уж тем более землям принадлежащим местным вождям, французы никак не могли. Но ведь Африка являлась весьма опасным местом, успевшим поглотить не одну сотню, а то и тысячу экспедиций и торговых караванов. Почему бы тогда и этой экспедиции было не пропасть без вести?

Многомесячный переход выжал из людей все силы вплоть до последней капли. Нападения хищных зверей, вечный зной дневных переходов, потребность постоянно быть начеку, дабы не получить отравленную стрелу и естественно десятки небольших стычек с любителями легкой наживы. Лишь военная выучка большей части участников похода, среди которых были не только рядовые, но и отставные офицеры позволила русской экспедиции заранее обнаруживать засады или вовремя замечать ночные вылазки местных воинов. Дальние дозоры на переходах и секреты, в которых так преуспевали казаки, на ночных привалах, раз за разом доказывали свою действенность и необходимость в этих диких краях.

Лишь в марте 1895 года экспедиция добралась таки до Аддис-Абебы, новой столицы разрастающейся близ горы Энтото. Почти месяц стороны прощупывали друг-друга во время многочисленных раутов и многочасовых бесед. Власть имущие с удовольствием проводили время с отставными русскими офицерами, а духовенство с архимандритом отцом Ефремом, благо в составе экспедиции имелся абиссинец знавший русский язык, так что проблем с общением не возникло. И что стало вполне прогнозируемым итогом экспедиции, Леонтьев был принять Менеликом II. Все же когда обе стороны имеют примерно один взгляд на развитие ситуации, всякие мелочи не могут помешать им договориться. Потому уже через месяц Леонтьев на правах военного советника самого негуса принял участие в совещании посвященном грядущей большой войне с итальянцами.

Успев собрать информацию, как о вооруженных силах Абиссинии, так и ее внутриполитической кухне, во время своих встреч с местными аристократами, каждый из которых вдобавок являлся и военным командиром, Леонтьев смог оценить ее возможности и в результате выступил с предложением применить в противостоянии с Италией стратегического плана Михаила Илларионовича Кутузова, который тот применил во время Отечественной войны 1812 года. То есть требовалось позволить противнику углубиться как можно глубже на свою территорию последовательными отступлениями противостоящих противнику войск с целью последующего их соединения воедино с одновременными фланговыми марш-маневрами дабы впоследствии успешно преследовать отступающих итальянцев параллельно маршрутам их движения. А то, что итальянцам ничего не светит, он прочувствовал на собственной шкуре во время перехода от Джибути до Аддис-Абеба. Даже без активного сопротивления вооруженных огнестрельным оружием местных, они с трудом доползли до столицы Абиссинии. Что уж было говорить про тех, кому придется прочувствовать все то же самое, но вдобавок с постоянными обстрелами и партизанскими действиями в тылу. Да и общее количество имеющихся под рукой негуса воинов в 100 тысяч человек внушало уважение. Пусть по сравнению с армиями России, Германии или Франции эти цифры выглядели незначительными, итальянцам должно было с головой хватить и такого. Тем более если удовлетворить просьбу негуса в поставках современных винтовок и артиллерии. Но это уже выходило за границы компетенции Леонтьева, а потому требовалось как можно скорее вернуться на родину и представить отчет тому человеку, который имел все права и возможности для принятия подобного решения. Причем, что немаловажно, представить лично! И от одной мысли, что он удостоится чести быть принятым самим императором, сердце есаула начинало учащенно биться, словно у молоденького корнета перед первым в жизни свиданием с приглянувшейся прелестницей. Одно огорчало Леонтьева — прежде чем говорить «гоп», требовалось потратить немало времени, дабы вновь преодолеть однажды проделанный путь, только теперь в обратную сторону. Путь, что приведет его прямиком в рабочий кабинет Александра III.

С тех пор как Иениш последний раз имел честь присутствовать в этом кабинете, произошло столько событий, что, казалось, минули целые годы. Тем не менее, последнее напутствие от императора он получал всего десять месяцев назад и потому, ни сам кабинет, ни его хозяин измениться не успели. Хотя, Александр Александрович все же, малость преобразился, но в заметно лучшую сторону. Ни болезненного цвета лица, ни былой отдышки, не было и в помине. А искра, проскочившая в его глазах, стоило отставному капитану 1-го ранга появиться в дверях, демонстрировала готовность монарха к новым авантюрам. Тем более что предыдущая осталась безнаказанной со стороны тех, на чье мнение приходилось обращать внимание даже хозяину земли русской. Пара не сильно громких петиций и протестов не шли ни в какое сравнение с достигнутыми успехами. Пошатнувшаяся после провальной в политическом плане последней Русско-Турецкой войны репутация сделала первые шажки для своего возвращения на прежний уровень, достойный столь большой и великой страны.

И вот в очередной возникшей точке напряжения, где у России имелись собственные интересы, начал разгораться конфликт, в котором, несомненно, следовало помочь союзной державе, но при этом постараться остаться в стороне как государству. Слишком уж зыбкой была там политическая почва, да и интересы мировых держав переплетались в столь причудливый узел схожих целей и противоречий, что развязывать его не имелось ни малейшего желания. Зато возникало желание разрубить, подобно великому древнему тезке. Единственное, о прямом военном вмешательстве Российской Империи не могло идти и речи. Отношения с англичанами и так висели на волоске, грозя в любой момент сорваться в пропасть войны. И даже знания будущего, утверждавшие, что подобного конфликта так и не произошло, не позволяли самодержцу решиться на подобный шаг. Ведь в той же истории, усеченные знания которой он получил, не было ни малейшего упоминания об участии русских войск в войнах на Африканском континенте. А уж такое, человек припомнивший войны во всех концах света, вряд ли мог пропустить, излагая свои знания Иенишу.

Естественно, как только появились намеки на возникновение столь неблагоприятной «ситуации», еще до получения итогов организованной экспедиции, в голову мгновенно пришли мысли подключить к ее разрешению одного владеющего ТАЙНОЙ отставного капитана 1-го ранга, но тот все еще был занят с головой в сокращении поголовья японского торгового и не только торгового флота. Александр III с трудом дождался ранее согласованного сообщения от человека, на которого рискнул сделать ставку и вот теперь лицезрел пусть и отставного, но, несомненно, настоящего военно-морского русского офицера. Отточенная годами, строгими наставниками и самодисциплиной выправка, идеальный китель, на котором невозможно было обнаружить ни единой пылинки, начищенные до зеркального блеска ботинки и твердый взгляд человека не раз успевшего посмотреть смерти в лицо. Да, один вид его посетителя внушал уважение к флоту любому способному оценить человека взглядом. Ореол уверенности в собственных силах буквально клубился вокруг Иениша.

— Добрый день, ваше императорское величество. — коротко склонил голову Иениш.

— Здравствуйте, Виктор Христофорович. — выйдя из-за стола, император пожал руку отставного офицера и указал на стоявшие рядом с сервированным всевозможными легкими закусками столиком кресла. — Прошу присаживаться. И обойдемся без чинов. Чай не на приеме.

— Благодарю, государь. — приняв предложение императора, Иениш расположился в одном из кресел.

— Спрашивать о ваших, несомненно, героических похождениях, я не стану. И так, как восхищавшиеся вами люди, так и ярые противники ваших действий, едва ли не ежедневно наперегонки спешили уведомить меня о них. Потому, основные события мне известны, а все интересные детали вы поведаете как-нибудь потом, когда у нас обоих найдется достаточно свободного времени, чтобы провести его на природе в хорошей компании. И я же просил обращаться ко мне по имени отчеству, когда мы общаемся наедине. — слегка попенял он отставного офицера.

— Почту за честь, Александр Александрович.

— Однако, сейчас я позволю себе не называть даже приблизительные сроки, когда это окажется возможным. У нашего государства слишком много хлопот и недоброжелателей, чтобы такие люди, как мы, могли нежиться в неге безделья. — сделав глоток чая и проследив, чтобы гость тоже не забыл об угощении, Александр III продолжил, — Вы, несомненно, изрядно вымотались за последнее время. Два дальних перехода через пол мира и полгода войны оставят без сил кого угодно. К тому же, насколько мне известно, недавно ваша супруга родила прекрасную дочурку и сейчас семья нуждается в вашем обществе, как никогда. Все же, в том числе по моей воле, вы были лишены общества друг друга весьма длительное время, посему я не имею никакого права вновь отрывать вас от семьи, едва вы вернулись. Но как император я обязан спросить. Когда вы вновь будете готовы к ратным подвигам?

— Пока я не узнаю хотя бы малейших подробностей, я вряд ли смогу сказать точно, но с учетом ремонта, что потребуется, как моей яхте, так и судам, что пока еще на пути в Кронштадт, ранее конца августа мы точно не сможем выступить куда-либо. Да и то придется изрядно поторопить судоремонтников.

— Что же, это вполне приемлемые сроки. А что касается малейших подробностей, то вашей главной задачей станет доставка оружия и боеприпасов для армии Абиссинии.

— Прошу прощения, Александр Александрович, но, насколько я помню, у Абиссинии не имеется выхода к морю.

— Все верно. Именно поэтому данную работу я желаю предложить именно вам. Будь иначе, все уже было бы подготовлено к отправке. Но сейчас английские и даже французские колониальные власти активно препятствуют оказанию какой-либо помощи Абиссинии с нашей стороны. Вот вам и предстоит продумать маршрут и способ доставки того, в чем испытывает острую необходимость абиссинцы.

— Позволено ли мне будет узнать, о чем именно идет речь?

— Понимаю, что интересуетесь не из праздного любопытства. — усмехнулся император, — Мы готовим к отправке тридцать тысяч винтовок Бердана, девять миллионов патронов к ним, сорок полуторадюймовых орудий образца 1872 года с десятью тысячами снарядов. Все это должно придать армии абиссинского императора Менелика II достаточно сил, чтобы противостоять итальянцам, решившим в очередной раз увеличить территорию своих колониальных владений.