Попал

- А на чем кататься то.

- Нарты у деда Щербака возьмем длинные такие.

Есть у нас такие санки узкие и длинные, с широкими полозьями, дед с сыновьями на них бревна весной по насту возят. И обзываются они нартами. Девчата немного приуныли - деда реально побаивались в селе. Архипка их успокоил:

- Не бойтесь девки! Дед Щербак разрешил нам с Ленькой санки брать.

Девчонки ожили, пошептались, похихикали и Катька, смеясь, крикнула:

- А вы нас отвезите туда. – И они снова засмеялись.

- Ладно прокатим. – Я подмигнул пацанам. Мы вытащили сани и я, кланяясь, провозгласил:

- Карета подана! Мадамов прошу занять места.

Девчонки хихикая сели в санки, и справедливо ожидая, от нас подвоха вцепились друг в друга. Мы впряглись в длинную веревку и бегом потащили легкие санки с повизгивающей и смеющейся поклажей. Завидев впереди большой сугроб с мягким снегом, я тихонько сказал:

- На счет три опрокидываем сани. Раз, два, триии! – и громко взвизгнувшие малолетние красотки забарахтались в снегу. Мы, как истинные джентльмены, стали помогать им выбираться из сугроба и отряхиваться. Разумеется, Катьку Балашову вытаскивал и отряхивал от снега я. И мне это нравилось.

Платоха, отряхнув свою жертву, уселся в сани и солидно произнес:

- Ну всё девки! Вы в санях не усидели, теперь нас повезете. Пацаны садись. – Упрашивать нас было не надо. Быстро уселись и выжидающе уставились на красавиц. Те, пошептавшись, постреляв в нашу сторону глазками и похихикав, схватили веревку и потащили санки. Дорога шла под горку и девчонки развили изрядную скорость. Платоха, сидевший впереди, сказал:

- Сейчас опрокидывать будут. Держись за санки, пацаны. – Мы схватились за санки, ну и перехитрили сами себя. Мало того что воткнулись в сугроб головами, так еще сверху нас накрыло перевернувшимся транспортом. Девчонки, помогать нам выбираться из под саней не стали, а наоборот, коварно закидали снежками.

Так веселясь, добрались до пресловутой горки. А там, на вершине к нашим саням прицепились еще чуть не десяток самых разномастных санок и, под радостный смех и визг, веселый поезд полетел вниз по склону, набирая скорость. Я сидел в середине и, прижимая к себе, одетую в нелепую шубейку и радостно визжащую, зеленоглазую девчонку, сам кричал что то, напрочь забыв о том, что вообще то, я старый циник, пессимист и ёрник, а не начинающий только что жить, тринадцатилетний мальчишка.

Вечером лежа на лавке и стараясь не обращать внимания на доносящийся из-за стенки могучий храп, размышлял о том, что ж это такое было? Почему я залип на двенадцатилетнюю соплюху, пусть даже и напоминающую мне чем то мою Ленку. Разумеется не Ленку – бабушку, а ту с которой только что познакомился и мы шли с ней по Ленинскому проспекту в кинотетор «Родина». На ней было чудное бирюзовое платье, открывающее ее стройные, загорелые ножки, выше колен сантиметров на двадцать, белые туфельки-лодочки, а на голове прическа типа «карэ»

Она цокала каблучками по асфальту и смеялась над моими рассказами, а я, неся какую то чепуху, любовался ее тонким профилем, с гордо задранным носиком, ее большими зеленоватыми глазами, изящной тонкой шейкой, ну всем остальным, разумеется. Но Ленке на тот момент было двадцать лет. Вполне взрослая девушка. А этой двенадцать и что между ними общего?

Есть, есть общее, и это не только зеленые глаза, но и какая то чистота, наивность, а еще бьющая через край энергия и жажда жизни. Вот что привлекало меня в Ленке всегда, а в сочетании с ее внешностью, делало ее неотразимой и не только для меня. Пришлось, знаете, побороться кое с кем за ее внимание и взаимность.

Но это было в другой жизни. А в этой что? Неужели здесь я педофил? Если не брать во внимание то, что этой тушке всего тринадцать лет, то несомненно педофил, но к счастью педофил платонический. Ну как Льюис Кэрролл с его Алисой и даже более платонический, чем Льюис, тот все таки мужик взрослый.

Правда на мой не просвещенный взгляд книжка его про «Алису в Зазеркалье» полная хрень заумная, а не детское чтиво, но как говорит Сидорович из моей любимой игры «Тени Чернобыля»: «Я в чужие дела не лезу», хотят отыскать эстеты-математики в ней какой то скрытый глубокий смысл - пусть ищут. Я же человек простой, и абсурдную чепуху, нагороженную этим чудаком, так и называю.

А вот портрет Алисы Лиделл мне нравится, спасибо Льюису за то, что сохранил для нас ее образ. И скорее всего, не прав я по поводу его книги. Вполне возможно весь смысл этой экзотики не дать забыть ту чудную девчушку, однажды встретившуюся в его жизни. И если это так, то я снимаю перед ним шляпу и беру свои слова обратно. С этим и заснул.

А утром припёрся к нам сам господин староста - Аким Силантьев. Сняв шапку и покрестившись на иконы, не раздеваясь, присел к столу. На вопрос деда, что привело его к нам в такую рань, сказал:

- Шатун возле села объявился, Софрон Тимофеич. Утром раненько прибег до меня Ивашка Соболев, ну ты знаешь его, домишко его крайний, рядом с согрой.

- Да знаю я тут всех и Ваньку тож. Летна боль! Ты по делу давай.

- Ну дак я по делу. Прибег, значит, трясется, говорит вышел ночью во двор по малой нужде и слышит ломает кто то пригон, и порыкивает. Забежал в хату ружьишко кой как зарядил да и выпалил, дверь чуть приоткрыв.

- И чё? Попал?

- Да где там. Но вроде напугал. «Хозяин» зорить пригон перестал порычал только да и ушел.

- Он, что видел «хозяина»?

- Говорит, видал, когда по новой ружье зарядил, ну и выглянул, тот как раз к согре подходил. Просидел Ванька со своей пукалкой в обнимку, возле двери всю ночь. А чуть забрезжило так и прибег ко мне во двор.

- Справил, значит, Ванька нужду. Летна боль!

- Ага! Справил! В исподнее. – ухмыльнулся своей немудрящей шутке Аким.

Блин! Это что такое? Староста хочет подбить деда на медведя-шатуна поохотиться. Вот гад какой! А ведь дед согласится, точно согласится. Ну и что делать? Да ничего делать не буду, с дедом пойду. Ну за одним и на медведя поохочусь, надо же когда ни будь начинать. Попаденец я, или где?

С другой стороны, что это я так разволновался. Силантьев ведь не с бухты-барахты к нам пришел. Дед, уже не одного медведя завалил, думаю и с этим справится. Но все равно стрёмно. А между тем, дед продолжал расспросы:

- Аким, а ты к Семену Шабалкову ходил?

- А чего ноги зря бить? Пьет Семка! Какой день не просыхает. Да и не пойдет он в святки на охоту? Боюсь, порвет кого ни будь шатун. Кроме тебя Софрон и просить некого.

- А ты не знаешь кто «хозяина» поднял?

- Да откуда же? Хотя постой. Приезжал тут намедни из Солтона мужик. Вот он и рассказывал, что подрал зверь какого то, охотника. Кажется Терентий Злобин его звали.

- Вона как, Злобин значит. Терентий охотник знатный, не одного зверя взял, значит, говоришь, подрал его «хозяин».

- Ну за что купил, за то и продаю.

Дед помолчал, почесал бороду и сказал:

- Хорошо! Попробуем его выследить. Только ружье у меня сломалось. Ладно, у Ваньки с Кузькой ружье есть. Справимся!

- Дак это… . Я с вами пойду, ружье у меня новое, двуствольное, ну и собаку свою возьму.

Дед снова потеребил свою роскошную бороду:

- Нет, собаку не бери. Вот если из берлоги поднимать, тут собаки нужны. А шатуна и спугнуть пустобрёхи могут. Обойдемся одним Кабаем, он зря не гавкнет, а выследить поможет. – Дед обернулся ко мне - Ляксей сбегай к Ивану с Кузьмой, обскажи им все, пусть приходят не мешкая. Да и пусть ружье с рогатиной захватят.

Я быстренько оделся и выскочил за двери. Во дворе встретил, направляющегося к нам, Архипку:

- Архипка, побежали к Щербаченкам. Тятька с дядькой Акимом на шатуна охотиться собирается, ну и их позвать велел.

- Ух ты! А мы с тобой как? Нас то возьмут? – заприплясывал от желания сходить на настоящую медвежью охоту Архипка.

- А мать то тебя отпустит. – Уже на бегу спросил я его.

- С дедом Щербаком и с тобой отпустит. – Уверенно ответил он.

Добежали быстро и даже не запыхались, не зря уже почти полгода тренируемся.

- Архипка давай к дядьке Кузьме. Скажи, чтоб ружье взял. А я к Ивану заскочу.

У Ивана семейство сидело за столом и завтракало. На высоком стульчике с перекладиной восседал Дениска и возил ложкой кашу по деревянной чашке и по своей мордахе, отрываясь только на попытки накормить своего другана Ваську, который сидел рядом на лавке и отворачивал толстую усатую морду от каши.

Едва я вошел, меня тут же попытались усадить за стол и тоже покормить. А когда я сослался на недостаток времени и рассказал за чем я пришел, тетка Варвара всучила мне вкуснейшую шанежку. И когда я доедал вторую, в хату ввалились Кузьма с Архипкой, которые тоже получили по шанежке. Сколько же их она напекла то? Иван глянув на жующего Кузьму спросил:

- Ружье то взял?

Кузьма, прожевавши шаньгу, сказал:

- В сенях стоит. Митька, а где твоя бандура? Вдруг я промажу, а ты тут как тут с самострелом, ну и завалишь «хозяина».

- Да уж не промахнусь. – Хмуро сказал Митька не любивший дядькины подначки.

- Вань, вы поберегитесь там. – Скрывая тревогу, сказала Варвара.

- Не бойся Варька! – засмеялся Кузьма. - С нами вон какие стрельцы идут. – Кивнул он на нас с Архипкой. – Они Карася влет срезали, чё им какой то шатун. Ты лучше пирогов поболе напеки. Найдем мы «хозяина» или не найдем, а нашляемся вдосталь и жрать захочем. Вот пироги и пригодятся.

- Ладно, побежали мы. – сказал я выскакивая с Архипкой из хаты.

Через некоторое время все охотники собрались у нас во дворе. Дед увидев нас с Архипкой с арбалетами в руках ухмыльнулся, но не прогнал. Сказал лишь:

- Митька отдай свой самострел Леньке, а сам мой возьми. Сможешь взвести?

- Попробую! – Митька взял монструозный дедов арбалет и с трудом взвел. Блин! Силён Митька, очень силён. Я его арбалет взвести смог лишь с помощью Архипки.

Встревоженной тетке Степаниде дед тихонько сказал:

- Не волнуйся Стеша! Ничего с мальцами не будет. Пусть мужиками растут.

Выходя на дорогу, я оглянулся – тетка Степанида, что то шептала и крестила наши спины.

Выйдя за деревню, встали на медвежий след. Следы огромные, снег под ними уплотнен и по ним можно спокойно идти, не проваливаясь. Дед сразу же распределил роли:

- Ванька и ты, Кузька, идёте сзади и смотрите, если он нас почует, то может петлю сделать и с заду напасть. Вы стрельцы идете в середине. А мы с тобой, Аким впереди идем, ну и Кабай с нами. Не орать! Говорите тихо.

Таким ордером мы уже третий час снег пашем. Устали как собаки и надоело всё. Похоже, медведя мы сегодня не увидим. Этот гад истоптал всю округу и я даже уже и представление не имею где мы находимся и в какой стороне родная деревня и дом. А дед прёт по следам без устали. Ну понятно он работает - следы разбирает, а мы за ним тащимся бездумно, а медведя как нет так и нет. Я вдруг вспомнил, а ведь мужики ни разу медведя медведем не назвали, все зверь, шатун или «хозяин», табу у них такое, что ли перед охотой. Спрошу потом.

Дед вдруг остановился, перехватил поудобнее рогатину, он ее почему то «пальмой» называл, и стал оглядываться. Аким спросил с тревогой:

- Ты чего Софрон?

- Тихо. Здесь где то он, рядом.

- Неужто ты его чуешь? – удивился Силантьев.

- На пса посмотри. Вот он чует. – И правда, поведение Кабая изменилось он как то подобрался и шерсть на загривке дыбом встала.

- Так мужики приготовились. Аким, Кузька не зевайте. Вы стрельцы встаньте за мной и в стороны. Ванька за Акимом с Кузькой приглядывай. Митька ты за мальцами смотришь. Давай Кабаюшка куси его!

Кабай гавкнул пару раз и побежал, забирая по дуге, к большой пихте стоящей в метрах тридцати от нас. Снег под пихтой будто взорвался и оттуда выскочил здоровенный медведь. Он взревел и помчался на нас как танк. Кабай кинулся к нему и схватил его за заднюю ногу, но медведь даже не замедлился, махнул лапой, Кабай кувыркнулся в воздухе и зарылся в снег. У меня екнуло сердце, но горевать было не время. Аким вскинул ружье и бабахнул. Но явно промазал староста. Второй раз выстрелить не успел. Медведь, пробежав мимо Силантьева, свалил его легким касанием. Аким, выронив ружье, забарахтался в снегу. Тут выстрелил Кузьма и, похоже, попал, но медведь не остановился, а взревев, ринулся на загородившего ему дорогу, деда.

Я, конечно, читал про охоту на медведя и знал, что тот, вроде бы, должен встать на дыбы, и идти на охотника на задних лапах.

Этот гад явно не грамотным был и книг не читал. На дыбы вставать не стал, а пёр на нас, наклонив лобастую голову и страшно рыча. Дед, низко пригнувшись, вогнал ему свою «пальму» чуть ниже морды, заставил медведя присесть на задание лапы, вбил противоположный конец рогатины в снег и придавил его ногой. Медведь, заполучивший сантиметров тридцать острого железа в мохнатую тушу, подыхать не собирался. Он ревел от боли и ярости, выбрасывая вперед громадную лапу с чудовищными когтями, пытался полоснуть противника. Дед, хрипло рыча от натуги, держал трещащее древко и отклонится не мог. Иван ломился на помощь как лось, боясь не успеть, кричал зависшему от неожиданности сыну.

- Митька! Бей!

Мы с Митькой отмерли, подскочили к медведю почти вплотную и с разных сторон выстрелили в оскаленную морду. Тот рявкнул, дернулся и ткнулся носом в снег, выбив из рук деда древко. Дед отступил на два шага, а мы взвели арбалеты и направили их на лежащего медведя, готовые выстрелить при малейшем движении. Но тот не шевелился. Подбежавший Иван, осторожно подошел, потыкал своей рогатиной мохнатый бок, махнул рукой и сказал:

- Готов!

Дед, наклонившись, с трудом выдернул из лежащей туши свою «пальму» и, опершись на нее, просипел подскочившему Кузьме:

- Акима глянь. Живой ли.

- А чего ему сделается? Вон копошится, ружье свое ищет, а ружье то вот оно. Там в одном стволе заряд остался, а вы тут и без меня справились. – И, повернувшись к роющемуся в снегу Силантьеву, весело прокричал: - Эй, староста, не ищи. У меня твое ружье. О! Глядите, Кабай ковыляет. Живой, собака.

К нам по дороге, как бульдозером проторенной медведем, прихрамывая, плелся пес. Мы с Архипкой, побросав арбалеты, кинулись к нему. Я упал на колени и, обхватив мохнатую шею, пробормотал:

- Кабаюшка! Живой, живой.

Кабай виновато глянул, по щенячьи тихо, гавкнул и облизал мне лицо своим мокрым языком. Архипка, осмотрев пса, сказал:

- Крови нет. Знать ушибся только. Ничего! Заживет как на собаке.

Когда подошли поближе к убитому медведю, Кабай порычал немного и отошел в сторонку. А вокруг собрались все участники охоты и разглядывали огромную тушу. Кузьма, свистнув, озадаченно произнес:

- Ну и как мы попрем его? В нем весу пудов пятнадцать не меньше.

- Да кабы не больше пятнадцати будет. Матерый зверюга! – Сдвинув шапку и почесав затылок, констатировал Аким.

- Гляди-ка! Не промазал ты, Аким. Вон куда попал. – Иван указал на левую заднюю ногу. – Всколзь прошла.

- Да и Архипка не промахнулся. – Засмеялся Кузьма. – вон стрелка торчит в другой ноге. Ты куда стрелял то, охотник.

- Не помню! Испужался сильно.

- Ну, это тебе не в Карася целить. Штаны то сухие, или как?

Архипка испуганно дернулся проверить штаны. Увидев это, все захохотали. Тот, убедившись, что не уписался со страху, заулыбался и сказал с торжеством:

- Чё я трус што ли? Знамо дело, сухие. – Чем насмешил еще больше. Похоже, пошел адреналиновый откат. Иван, просмеявшись, спросил Кузьму:

- Ты то куда попал?

- Ну, я куда целил туда и попал. Вон гляди. – Показал на обильно залитый кровью бок. – Жилу пуля перебила. Сдох бы скоро.

- Сдох то бы он сдох. Но головенки всем успел бы открутить. Хорошо, Митька ему в ухо болт засадил, до мозгов достал. – сказал дед. – Да Ленька вон прямо в пасть попал.

- Выходит только ты один, Ванька, не при деле, даже не пощекотал «хозяина». – Снова засмеялся Кузьма. Тот нисколько не огорчаясь данным фактом, развел руками, не судьба мол. Дед, чуть отдохнув, начал командовать: