Помоги проекту - поделись книгой:
«…Литература не может быть делом жизни женщины и этого не должно быть. Чем больше она занята надлежащими обязанностями, тем меньше у неё будет досуга. К тем обязанностям Вас ещё не призвали, но с ними Вы меньше будете стремиться к знаменитости. Вы не будете искать волнения в воображении и Вы не должны надеяться, что тем самым будете освобождены от превратностей и неприятностей жизни. Но не думайте, что я осуждаю Ваш дар, которым Вы обладаете. Я не могу препятствовать в его осуществлении. Я только призываю Вас использовать это для Вашей пользы. Пишите стихи для себя, а не в целях стать знаменитой, не стремитесь к этому, более вероятно, что это надо заслужить, а в последствии получить. Это полезно для сердца и души. Вы можете воплотить Ваши лучшие мысли, самые мудрые чувства, и при этом подчинить их высоким порывам и усилить…»
Письмо Саути было большое, на трёх листах… Несколько дней Шарлотта приходила в себя, осмысливала его содержание, обдумывала, как ей быть дальше. Оно не давало ей покоя, словно прерванный разговор, требующий продолжения… Она написала второе письмо Саути. Оно заняло более двух страниц. В нём Шарлотта благодарила поэта за добрый и мудрый совет, откровенно рассказала, что чувствовала при прочтении его послания, поведала о своей семье, подробнее описала свои стремления и уверила, что не известность её манит, а необходимость заставляет искать заработок.
На этот раз ответ Саути не заставил долго ждать, в конце марта Шарлотта его уже получила.
«Кесвик, 22-го марта 1837 г.
Дорогая госпожа, Ваше письмо доставило мне большое удовольствие и, я не простил бы себе не сказав этого Вам. Позвольте мне просить Вас когда-либо посетить озера, где я живу. Позвольте мне видеть Вас. И Вы в последствии думали бы обо мне благожелательнее и убедились бы, что во мне нет ни угрюмости, ни чрезмерной серьёзности.
Милосердием Бога дано, что в нашей власти достигнуть определённой степени управления собой, которое существенно для нас и влияет на наших окружающих. Держите в узде своё воображение и пытайтесь быть умиротворённой (для Вашего здоровья это лучший совет, который я могу дать) и тогда ваше моральное и духовное совершенствование будет идти в ногу с интеллектуальным ростом.
А теперь, Госпожа, Да благословит Вас Господь!
Прощайте, и полагайте, что я буду Вашим искренним другом.
«Приехать в Озёры! Боже Великий! Поэт, которого знает вся Англия, приглашает меня! Какое счастье!.. И какое горе! На поездку нет денег! И совершенно нет никакой возможности сэкономить, чтобы отложить! Как грустно! Опять препятствия моим желаниям! Надо запретить себе об этом мечтать и думать», — говорила себе в отчаянии Шарлотта, обливаясь слезами.
Брануэлл тоже получил ответ от Вордсворта, который считал его письмо замечательным, он сделал некоторые замечания по поводу поэмы юного автора, но в общем приободрил и обнадёжил. И Брануэлл, поощрённый мнением глубокоуважаемого им поэта, ударился в литературное творчество.
А Шарлотта, отгоняя свою печаль, впрочем, малоуспешно, постаралась сосредоточить своё внимание на обязанностях, которые накладывало пребывание в школе. Нудно и монотонно проходили дни, недели, месяцы её преподавательской деятельности, радости они не приносили. Это так мучительно для творческой натуры, которая стремиться постоянно познавать новое и преображать, трансформировать в идеи и образы. Практически всё своё время Эмили и Шарлотта тратят на то, что им неинтересно. Необходимость делать не то, чего жаждет душа, а то к чему толкают обстоятельства, превращает девушек в унылые и вечно печальные существа. Но сестёр ещё не покинула надежда на благополучие их семьи в будущем, только это и даёт им силы выполнять долг по отношению к своим близким. Но как хочется дать волю своему воображению! «Как заманчив и дорог этот мир грёз, на который совсем нет времени. Но надо ли стремиться к этому, ведь женская доля иная …Как хочется поделиться с другими тем, что не даёт покоя и просится вырваться наружу. И тут же грызут сомнения. Достойна ли, чтобы тебя слушали, читали творения твоей души?! Пожалуй, что ещё не совсем готова. Значит надо совершенствоваться, учиться самой. Как много на свете всего интересного и, что я знаю из этого! Остаётся терпеть и работать», — такие мысли не давали покоя Шарлотте.
Предаваясь вопреки желанию долгу, творческие натуры чахнут в узде ненавистных обязанностей. Эмили, скрепя сердце несла свой крест. В многолюдной школе ей было одиноко, потому что не встретила тут родственную душу. Ночью, когда все вокруг засыпали Эмили могла предаться размышлению. На творчество нужны время и силы, но они отданы работе. А Шарлотту огорчало то, что её милая Эллен уехала в Бате, и уже давно не приходиться надеяться, что вот войдут к ней и скажут: «К Вам приехала Эллен». Так однообразно и буднично прошёл год.
Зимой Шарлотта обратила внимание на кашель у Энн, кроме того у неё колол бок и стало труднее дышать.
— Это всего лишь простуда, — пыталась успокоить Шарлотту мисс Вулер. — Насморк пройдёт, и она поправится.
— Ах, я так боюсь, что Эмили и Энн разделят участь покойных Мэри и Элизабет, что при малейших признаках болезни трепещу. Этот кашель у Энн и боль в правом боку! Боюсь, что это серьёзно и не понимаю Вашего легкомыслия, касательно здоровья одной из лучших учениц! Ах, мисс Вулер, зачем, зачем мы переехали в Дьюсбери, здесь вечно сырой и какой-то затхлый воздух. Он погубит мою сестру, — возмущение Шарлотты перешло в рыдание.
Мисс Вулер была задета, хотя и не чувствовала своей вины. К Бронте она сочувственно относилась всегда и сейчас постаралась успокоить свою коллегу. На следующий день она отправила Патрику Бронте письмо, в котором извещала о недомогании младшей дочери. Скоро за ними приехали. Собирая вещи, Шарлотта прощалась со школой, она решила, что ни Энн, ни она сама не вернутся сюда. Перед их отъездом к ней подошла мисс Вулер.
— Милая Шарлотта, мы столько времени провели вместе в дружбе и согласии, неужели теперь мы расстанемся врагами. Надеюсь, Вы мне поверите, что я не безразлична к здоровью Вашей сестры, впрочем, как и к Вашему тоже. Я уверена, что Энн скоро пойдёт на поправку. Пообещайте мне, что Вы не обижены на меня и по-прежнему считаете меня своим другом.
Шарлотта улыбнулась, они обнялись, и мир снова воцарился между ними.
По прибытии домой Шарлотта с материнской заботой ухаживала за Энн, и та вскорости встала с постели, но остатки кашля беспокоили её почти всю зиму.
Наступившее Рождество все члены семьи Бронте встречали вместе.
Короткий декабрьский день миновал, и стремительно наступали сумерки. Недавнюю оттепель сменил морозец, мокрые дороги стали покрываться ледяной коркой, лужи превратились в маленькие катки. Табби отправилась в лавку пополнить запасы съестного. Как ни старалась пожилая женщина идти по улице осторожно, но на одном из крутых поворотов она поскользнулась и упала. К сожалению, рядом с ней в этот момент никого не оказалось. Табби попыталась встать, но тщетно, она застонала от боли, не в силах подняться. Наконец, услышал её прохожий. Узнав в чём дёло, он позвал мужчин на помощь, и старую служанку отнесли в аптеку. Её владелица, очень умелая фельшерица определила, что у неё вывих и перелом левой ноги, но сама не отважилась что-либо предпринять. Пришлось ждать прихода хирурга до шести утра. Затем Табби отвезли в пасторат. Больная старушка уже не могла вести хозяйство, теперь сама она нуждалась в помощи.
Бронте наняли молодую крестьянку на временную, черновую работу, но основная масса домашних дел и уход за Табби свалилась на сестёр. В связи с этим происшествием Шарлотта вынуждена просить Эллен отложить свой визит в пасторат, хотя это её очень огорчало. Она пообещала себе: больше не будет в своих планах предвкушать будущую радость и, вообще рассчитывать на лучшее, так как её преследует рок. «…Я очень боюсь, что в то время, когда Вы будете навещать нас, Табби умрёт, тогда я себе этого не прощу…», — писала она подруге.
Патрик Бронте всячески поощрял общение Шарлоты с её подругами и желал, чтобы их добрая дружба продолжалась на протяжении всей её жизни.
Слава богу, угроза жизни для Табби миновала, ей полегчало. Мисс Брануэлл решила, что семья Бронте сделала всё необходимое для улучшения состояния здоровья своей служанки и теперь может снять с себя бремя заботы о больной. С этим она обратилась к главе семейства. Но он не совсем понял её намеков по части экономии.
— Так, ведь нога её ещё не зажила, и кому Табби мешает. Пускай живёт у нас и поправляется.
— Мой, дорогой зять, разве не разумнее ей перебраться к сестре, которая тоже живёт в Хауорте.
— Полноте, Элизабет. Зачем ей переезжать? Как можно выдворять больную и пожилую женщину!
— Но Ваши доходы, сударь!
— Дорогая Элизабет, зачем же мелочиться, мы не настолько бедны, чтобы … Даже не стоит говорить об этом.
— Но, Патрик! Подумайте о детях, им так ещё много надо! А Табби, насколько мне известно, за годы службы скопила немного деньжат, их ей вполне хватит на остаток жизни. К тому же у неё есть родная сестра, которая и обязана ухаживать за ней.
— Ах, Элизабет, Ваша экономия переходит в скаредность.
— Я думаю только о наших детках, вспомните, старшие девочки работают с утра до вечера, — мисс Брануэлл промокнула выступившие слезинки белым платочком. — Наконец, они приехали отдохнуть, наши милые сиротки. А тут им приходиться почти всё в доме делать самим и ещё ухаживать за больной старухой, — она опять поднесла платок к глазам. — Табби плохо слышит, сами знаете, ей уже под семьдесят. Для прислуги она уже слаба, — мисс Брануэлл коротко высморкалась и выжидательно воззрилась на Патрика Бронте.
Он вскочил из-за письменного стола и стал расхаживать по кабинету в глубокой задумчивости. Мисс Брануэлл тихо сидела, кротко опустив глаза, но боковым зрением, следила за зятем.
— Хорошо, хорошо, — наконец выдавил Патрик, останавливаясь и обращаясь к сестре покойной жены. — Пусть Табби переезжает к своей сестре. Но, если ей понадобиться деньги на лекарства я непременно их дам.
— Я позову девочек, чтобы Вы сообщили им своё решение, Патрик, — и мисс Брануэлл выплыла из комнаты.
Вскоре три сестры почти бегом примчались в кабинет к отцу.
— Папа, Табби уезжает? Это правда? — почти хором спросили они.
— …М-мг, видите ли, детки, — начал Патрик, — мы с тётей решили, что Табби будет лучше у сестры, а вы отдохнёте от стольких хлопот, связанных с ней. Ну, а я в свою очередь позабочусь, чтобы она не нуждалась в средствах, необходимых для лечения.
Ошеломлённые такой новостью сёстры замерли, переглянулись между собой. Без слов они поняли друг друга и были единодушны. Молча вышли. Когда их позвали к чаю, девушки пришли в столовую, но были так грустны, что отцу стало неловко. Сёстрам не хотелось ни с кем разговаривать, да и аппетит у них пропал. Выпив лишь чай, они отказались от ужина, и тихо ушли к себе. Утром они снова собрались за завтраком, такие же подавленные и печальные. Мало по малу сёстры разговорились. Кротко глядя на отца, Эмили произнесла:
— Табби нас в детстве нянчила, а мы её оставляем, нехорошо, папа.
— Она жила с нами двенадцать лет. Я всегда считала, что мы все, вместе с ней, одна семья, а оказывается она чужая и нам в тягость, — тихо укоряла Шарлотта.
— Мы отказываем в помощи старушке. Папа, разве ты нас этому учил? — решилась высказаться и Энн.
— Да, папа, это так не похоже на тебя, — обратилась Шарлотта к отцу. — Согласись, получается так, что когда Табби была моложе и здоровее, мы в ней нуждались, а теперь она состарилась и заболела, и стала нам не нужна. Это не благородно, папа!
— Дети, всё же для вашей пользы, — попытался оправдаться Патрик, который, конечно же, был солидарен с дочерьми.
Девушки поблагодарили за пудинг и гренки, но есть не стали.
Патрик Бронте чувствовал себя виноватым перед верной и добросовестной служанкой и понимал, что дочери правы, но и их ему было жаль. Они совсем не отдохнули на это Рождество, всё в делах и хлопотах. А всё-таки лучше, когда на совести спокойнее. И он распорядился, чтобы Табби осталась в пасторате, а дочери продолжили за ней ухаживать.
Шарлотта получила несколько писем от мисс Вулер, где та настоятельно просила её вернуться в школу и некогда твёрдое решение не возвращаться туда подверглось сомнению. Нога у Табби продолжала болеть, и её лечение требовало расходов. Брануэлл увлёкся стихами, он настойчиво посылал их в журналы и газеты, надеясь на публикацию. Новая страсть соперничала с живописью. Энн оставалась дома, образование её закончилось, но она не грустила, читала книги из домашней библиотеки. После некоторых раздумий Шарлотта согласилась снова поехать в пансион мисс Вулер.
Птицы ещё с февраля звонко заливались. Солнце всё ярче и сильнее обогревало соскучившуюся по теплу землю. Весеннее пробуждение рождало в душе необъяснимую радость. Но эта светлая пора принесла с собой слабость, которая особенно сказалась на здоровье Шарлотты. «Боже, Великий! Как мне победить своё раздражение?! Я знаю, понимаю, что должна терпеть и не давать волю своим желаниям. Должна быть приветливой и доброжелательной с ученицами, ведь они не виноваты в том, что не так быстро, как мне хотелось бы, усваивают уроки и им необходимо повторять и повторять, чтобы они, наконец, поняли. Одно и то же твердить по нескольку раз, как это скучно! Создатель, вразуми и дай терпение и силы! Они уже у меня на исходе» — таковыми были размышления Шарлотты. Всё возрастающая раздражительность сделала её чувствительную натуру нервической. От лёгкого стука или любого шума она стала вздрагивать, пугалась шорохов.
Мисс Вулер заметила болезненное состояние Шарлотты и посоветовала проконсультироваться у доктора. Но та отказалась, опасаясь, что придётся раньше каникул уехать. Она собиралась потерпеть до лета, уже потом во время отпуска отдохнуть и набраться сил. Но мисс Вулер на этот раз не послушала Шарлотту, она вызвала врача. После обследования доктор в присутствии хозяйки пансиона порекомендовал девушке:
— Голубушка, вы ведёте в основном сидячий, малоподвижный образ жизни. Вам нужно сменить обстановку. Возвращайтесь домой, поживите в компании людей вами любимых, подышите свежим воздухом родных мест. Тёплая пора года способствует прогулкам, которые вам очень желательны.
И Шарлотта уехала в Хауорт. В тиши родного дома, среди дорогих её сердцу лиц она, словно оттаяла. В июне по приглашению отца прибыла Мэри со своей сестрой Мартой. Гости внесли оживление в бесцветные будни, и молодым Бронте стало веселее.
После отъезда гостей юное поколение семейства предалось литературным фантазиям. Скрытная Эмили с карандашом и бумагой в кармане углублялась в свои любимые вересковые заросли. Энн в перерывах между чтением что-то записывала в маленькую тетрадь. Брануэлл поделился с Шарлоттой новым замыслом рассказа. Эта идея увлекла их, и они оба стали придумывать действие и персонажей. В результате их совместного труда родилась повесть «Отель Стэнклифф», действие её происходило в фантастической Ангрии. Сестры, прочитав, пришли в восторг и загорелись когда-нибудь тоже что-нибудь написать. Но Шарлотта и Брануэлл не только не решились предложить своё творение издательству для публикации, но даже не показали отцу и тёти.
Брануэлл накопил изрядное количество своих живописных работ. Их видели не только его родные и друзья, но и посетители, и гости пастората, выказывали восхищение юному художнику. Этого ему уже было мало, хотелось признания публики большого города. «Хорошо бы в Лондоне поставить выставку, но там дороговизна, а интересно узнать какое мнение было бы у художников и критиков столицы», — размышлял Брануэлл.
Общими усилиями удалось наскрести сумму, которая позволила арендовать большую комнату под студию в Бредфорте, ближайшем крупном городе графства. Брануэлл привёз туда почти все портреты, написанные за последние годы, а также пейзаж и натюрморт. Брануэлл поместил рекламу в прессе и послал письма нескольким известным знатокам живописи, пригласив их обсудить его картины. В предвкушении одобрения его полотен он ждал публику в зале, мечтая, как их восторженные отклики в газетах откроют ему дорогу в Лондон. И то, что он услышал, его ошеломило. В ушах звучали обидные для него слова, высказанные в насмешливой манере или с высокомерием, с ехидством или пренебрежением.
— Рука незрелая, какое уж тут мастерство.
— А лица, они плосковаты.
— Да, объёма не хватает, а какая неестественная шея.
— Подбор красок никуда не годен. Какие-то мрачные, тёмные тона.
— Вот здесь нарушена композиция.
— Примитивные потуги.
— Дилетант, видно с первого взгляда.
И ни одну картину никто не пожелал приобрести. Брануэлл поражённый беспощадной критикой недоумевал, почему они не видят, как различны выражения лиц на портретах, ведь по ним можно угадать настроение того, кто позировал. Почему не замечают переливов ткани, игру света и тени и многих других нюансов, которые должны были отметить специалисты. Удручённый Брануэлл, поверженный жестокими отзывами пал духом. По неопытности он не смог отличить истинную критику от желчной зависти, обращённой на способного конкурента. К сожалению, среди них не нашлось человека, который бы дружелюбно и по-отечески посоветовал ему совершенствоваться в любимом деле и, что его работы совсем не ужасны, а скорее наоборот, его портреты пытаются рассказать о людях, которых он рисовал. Всматриваясь в их лица, хочется узнать больше об изображённых людях, что их печалит, к чему стремятся. И не беда, что несколько наивно их исполнение. Надо ещё потрудиться, оттачивая своё мастерство.
Критика может стать двигателем творчества, стимулятором профессионального роста, а может так больно ударить по рукам, что человек теряет в себе веру и сомневается, что он способен сделать что-то стоящее, и вместе с этим лишается цели в жизни. И чтобы пережить это надо терпение и силы.
Брануэлл, с детства обласканный родными и привыкший к восторженному отношению, чувствовал себя уничтоженным. Настроение было жуткое. Он вспомнил о единственном средстве, которое знал тогда, оно делало его веселее. Брануэлл отправился в кабак.
Шарлотта изредка навещала подруг, к которым приходили и другие гости. В обществе милых для неё Эллен и Мэри, а также их родных она не чувствовала себя скованной и робкой и могла общаться легко и непринуждённо. Молодой священник, который часто приходил к отцу её подруги обратил внимание на изящную, умную девушку, более того его неудержимо влекло к ней. В первых числах марта 1839 года он предложил ей выйти за него замуж. Но Шарлотта была совершенно не готова к созданию собственной семьи. Она смотрела на него и думала, что, быть может, это первое и последнее предложение руки и сердца, но у неё совсем нет стремления к супружеской жизни. Ей не хотелось огорчать этого любезного, милого человека, с которым так приятно общаться, но разве этого достаточно, чтобы стать его женой. Да и разве он знает, понимает её полностью. Шарлотта не могла представить себя в роли жены, серьёзной дамы, которая чинно семенит рядом с важным мужем, и опасалась, что её ребячливость, которая часто берёт верх, не смотря на то, что ей шёл уже двадцать третий год, не понравиться ему, верно, не станет он терпеть насмешки над собой, от которых ей не удержаться. Но самое главное то, что она не ощущала в себе того чувства, которое заставляет всё забыть, пренебречь даже опасностью для своей жизни, и идти за человеком куда угодно. У неё не было к нему любви.
Энн и Шарлотта поправились, они чувствовали себя окрепшими и отдохнувшими и стали задумываться о поисках работы. В тесном сестринском кругу было решено, что кто-то из них троих останется дома, помогать старшим. Для этой роли выбрали Эмили, так как она хуже всех перенесла жизнь вне родного дома, к тому она отлично справлялась со стряпнёй, которую Шарлотта терпеть не могла.
В начале апреля уехала Энн, она рвалась начать самостоятельную жизнь без опеки сестёр и даже не позволила сопровождать себя. Старшие за неё волновались, но уступили. Шарлотта не могла возвратиться в пансион мисс Вулер из-за плохого тамошнего климата. И поэтому она была согласна пойти даже горничной. Недавно она обнаружила в себе, как она высказалась «талант к уборке». Ведь удовольствие в этом деле находят далеко не все. Шарлотта же с усердием убирала в комнатах, аккуратно заправляла постели, тщательно чистила печи. Ей очень нравилось, когда после её усилий становится так чисто и прибрано, что любо смотреть, да и сам процесс ей был совершенно не в тягость. Но через несколько дней Шарлотте предложили место гувернантки в семействе богатого йоркширского промышленника Синджвика Стонегэйппа, жившего в Родоне, в окрестностях Лидса, куда она и уехала.
Великолепный четырёхэтажный особняк располагался почти в центре ухоженного прекрасного парка. Манили на прогулку дорожки, посыпанные песком, и радовали глаз лужайки с сочной травой. Особенно чудесной усадьба выглядела в ясный солнечный день, свежая зелень листвы на фоне небесной синевы была так превосходна. Но Шарлотте наслаждаться окружающей её красотой некогда. Ей поручили не только присматривать за четырёхлетним сорванцом, но и выполнять поручения хозяйки, подрубать бесчисленные ярды носовых платков, шить ночные чепцы, а также одежду для кукол. Кроме опекаемого мальчика почти всегда с ней были его восьмилетний брат и две сестры. Первое время Шарлотта пыталась исправить избалованных детей и считала нужным ставить хозяйку в известность о недостойном поведении её отпрысков. Но попытки эти оказались безрезультатны, более того они не прибавили уважения к гувернантке у матери, которая всячески оправдывала своих детей и раздражалась на их воспитательницу. Шарлотта не перечила, и, в конце концов, отказалась наставить шалунов на путь истинный, она лишь за ними терпеливо наблюдала.
Раньше Шарлотте очень хотелось видеть светское общество, как и многих людей, не входящих в этот круг избранных, её прельщал лоск привилегированного класса. В доме у хозяев она увидела представителей высшего света, здесь бывали гости, сменяющие друг друга длинной чередой. Их наряды восхищали, манеры завораживали. Но в их надутых лицах она не заметила ни чуткости, ни деликатности. Присматривая за детьми, которых показывали гостям, она вынужденно присутствовала при разговорах этих важных персон, которые подавляли её своей надменностью и высокомерием. Она робела и терялась среди самодовольных дам и господ. Эта часть работы была для неё скучной и нудной, ей находиться среди них стало неинтересно. Шарлотта старалась не показывать, как ей здесь неловко и пыталась быть жизнерадостной. Но на бесконечное притворство не было сил и среди этого блестящего общества девушку одолевало уныние. Хозяйка же нисколько не сочувствовала гувернантке, напротив эта тихоня раздражала её. «И с детьми не может справиться и гостей боится! Её стеснительность меня просто бесит, какая то овечка безропотная, фи!» — презрительно думала она.
Шарлотта замечала пренебрежительное отношение и говорила себе: «Я, ведь не оставляла места, чтобы не расположить кого-нибудь к себе дружески. Бедственная ситуация — хорошая школа. Бедный вынужден трудиться. Я должна терпеть, сдерживать свои чувства, выдержать испытание, тем более оно не вечно, а рано или поздно закончится. Как в басне про иву и дуб. Я согнулась, и буря пройдёт мимо меня. Жаль только, что хозяйка не знает и не желает узнать мой характер. Я так стараюсь ей понравиться и всё напрасно. И не могу сдержать горьких слёз, когда она меня отчитывает, и довольно резко, за мою меланхолию и застенчивость».
Единственная радость для Шарлотты в этом богатом доме, это письма от родных, и в частности от горячо любимой ею Эмили. Получив письмо, она прячет его, а потом, ближе к ночи, когда она уединиться в своей комнатке, то с упоением вчитывается в послание. Эта весточка из дома — глоток свежего воздуха для её скованного обязанностями духа.
Занятия с непослушными детьми были для Шарлотты мучительны. Однажды малыш бросил в неё камень и угодил в голову, точнее повыше правого виска в лоб. Шарлотта вскрикнула от боли, и маленький хулиган с братом, испугались и убежали.
На следующий день хозяйке понадобилась Шарлотта, чтобы дать ей кое-какие распоряжения. Увидав гувернантку, она с удивлением спросила, откуда у той синяк на лбу. Проказники братья замерли, а младший от страха перед грядущим наказанием слегка побледнел. Шарлотта же ответила, что ушиблась. Правду не имело смысла говорить, потому что она представляла, как бы отреагировала мать сорванца: «Экая, вы слабая и не можете сладить с ребёнком. Мальчуган заигрался, а вы и подвернулись под руку». Или что-то в этом роде. Шарлотта сильно сомневалась, что для мальчика последует наказание, и скорей всего хозяйка стала бы раздражительной и наговорила бы ей опять грубостей, да ещё одарила бы презрительным взглядом. Дети восприняли иначе, гувернантка их не выдала. Они прониклись к ней уважением и стали послушнее, особенно младший, виновник происшествия. Работа теперь с ними пошла легче и интересней. Наконец малыш оценил доброту милой воспитательницы и привязался к ней. Однажды, во время обеда Шарлотта, как всегда сидела за отдельным столом с детьми. Самый младший из них в порыве нежности взял её за руку и произнёс: «Я люблю мисс Бронте». На что мать с ехидством воскликнула: «Мой дорогой, любит гувернантку!»
Шарлотта в полной мере узнала разницу между службой у мисс Вулер, где к ней относились как другу, где никто и никогда не подумал её унизить и работой в богатом доме, хозяева которого не видят в гувернантке достойного их внимания человека. Чаще всего они не замечают её присутствия. Гувернантка у частных лиц — существо бесправное, с мнением которого не стоит считаться, потому что его у неё не должно быть. Но она замечает тёмную сторону этих «порядочных людей». Шарлотта считала, что богатые, так как им много позволено, попадают в плен своего эгоизма и других дурных черт характера. И лучше быть жертвой, чем погрязшим в пороках тираном. Уповала, что не природная жестокость причина тому, а отсутствие сострадания к ближнему.
В конце июля закончилось пребывание Шарлотты в доме её хозяев, она вернулась домой с расстроенным здоровьем и подорванными душевными силами.
Примерно в такую же семью, если не ещё худших нравов попала Энн. Дети, за которыми она присматривала, были неуправляемы, капризны, избалованны, и даже жестоки. Родители совершенно не видели этих недостатков в своих чадах, а принимали это за нормальное поведение и поощряли развитие пороков. Энн ежедневно страдала из-за их эгоистичных и жестоких проделок. То они перепутают пряжу в её рабочей корзинке, то исчеркают её тетради, то совершенно не слушают её объяснений и не желают отвечать урок и вместо этого задают ей какие-нибудь неприличные и оскорбительные вопросы, то надсмехаются над ней. Они считали, так как папенька платит мисс Энн за её работу, значит она бедная. А все бедные не достойные уважения. Энн было очень тяжело жить в этой семье, раньше от людей её окружающих всегда видела лишь заботу, доброжелательность, участие и любовь, а здесь от взрослых и детей — презрение, и даже слуги, видевшие пренебрежительное отношение хозяев тоже не жаловали молодую гувернантку. Но ещё тяжелее для Энн было терпеть жестокость её подопечных к птицам и зверюшкам. Сколько раз она пыталась заступиться за кошек и собак, избиваемых камнями и палками, порой принимая удары на себя. Длинные рукава её платьев скрывали синяки. Но не всегда Энн удавалось помочь жертвам будущих столпов общества. Как-то на прогулке самый старший из детей двенадцатилетний Питт помчался к одному из деревьев, ловко взобрался по веткам, достал что-то и положил на камень. Энн, поспешившая за ним вместе с остальными детьми, увидела трёх крохотных, ещё голеньких птенчиков. Только она хотела отчитать сорванца за этот поступок, как замерла от отвращения к своему подопечному и жалости к несчастным бессловесным созданиям. Дело в том, что Питт, заметив жалость к птенцам в глазах гувернантки занёс правую ногу над камнем и со всей силы опустил её на беспомощных птах. Энн вскрикнула, закрыла лицо и разрыдалась. Питт хохотал, а младшие дети хихикали и потешались над чувствительностью воспитательницы.
В последствии Энн была свидетельницей, как глава семейства, гуляя с детьми, поощрял разорение ими гнёзд. А у неё в ушах долго звучали испуганные, тревожные крики птиц, она тихо и незаметно смахивала слезинки. Энн ужасалась, ей трудно было понять своих хозяев, таких любезных со своими гостями и таких безжалостных со слабыми. Она говорила себе, что несмотря ни на что она должна терпеть, ей необходимо работать на благо семьи. Она уже взрослая и обязана помочь отцу. Ей надо набираться опыта, ведь она должна научиться содержать себя сама. К тому же ей надо общаться с другими людьми, а не замыкаться в семейном кругу, хотя там ей хорошо и её любят, но ей необходимо узнать какие ещё типы живут на свете, какие ещё бывают характеры и попытаться понять почему люди совершают те или иные поступки.
Несколько месяцев, пока не закончился контракт, Энн терпеливо работала.
Глава пятая. Любовь, разбивающая сердца
Количество прихожан у господина Бронте неуклонно росло, даже не смотря на высокую смертность среди населения Хауорта, а самочувствие его уже давно было не блестящим, и он вынужден прибегнуть к помощи викария. Молодой человек, Уильям Уэйтмен общительный и обходительный стал частым посетителем пастората. Иногда он приводил с собой друзей или соседей, он веселил, а порой и нарушал покой членов семейства. Один из многочисленных гостей, побывавших в пасторате, ирландец, недавно окончивший университет в Дублине, а ныне помощник священника был совершенно очарован Шарлоттой. Она не чувствовала скованности в присутствии остроумного, весёлого и страстного говоруна, который быстро освоился в чужом доме и непринуждённо разговаривала с ним и смеялась над его шутками. В конце вечера он перешёл на ирландскую лесть, которая не вызывала восторга у Шарлотты, и она потеряла к нему интерес.
Через несколько дней от него пришло письмо, адресованное Шарлотте, в котором ирландец пылким слогом просил её руки. Но девушку столь скоропалительное предложение только удивило и насмешило и, увы, ответным чувством её сердце не пылало. Кроме того, она давно, ещё с двенадцати лет готова к тому, что обречена остаться старой девой. Она была уверена, что её уважение к нему продлится не долго и убеждена, что связать себя супружескими узами стоит лишь тогда, когда уважение к мужчине никогда не иссякнет. Столь достойное чувство может породить любовь, возможно, что она не будет пылкой, не беда. Страстная любовь часто бывает безответной. А, если и возбуждает ответное чувство, то длится оно не долго, как правило, заканчивается с медовым месяцем. А потом, быть может, последует даже отвращение или безразличие к предмету своей бывшей страсти. А уж, какое несчастье жить с человеком, чьё присутствие тебя нисколько не волнует или неприятно! Такой вывод сделала Шарлотта, наблюдая жизнь семейных пар. И сомневалась, что сама станет рабой своих чувств и когда-нибудь выйдет замуж.
Викарий Уильям Уэйтмен произвёл впечатление на сестёр. Шарлотте нравилось с ним болтать, Эмили не грустила в его присутствии, изучая молодого человека, а Энн была им очарована. Она частенько подходила к окну, не идёт ли он мимо, а ещё лучше, если направляется к ним. Слушать его готова была бесконечно. И напрасно пытались сёстры убедить её, что о нём не надо думать всерьёз, он любезничает со всеми девушками округи. Но вскоре выяснилось, он помолвлен.
«Дорогой Уильям никогда не будет со мной, и нет никакой надежды на его любовь, — думала Энн, убитая этой новостью. — Как горько, что мы не можем быть вместе. Милый, помоги тебя забыть, я как сумасшедшая не могу перестать думать о тебе. Видеть тебя такое счастье и такая мука, ты с другой… Куда мне убежать от твоих лучистых глаз, от заразительного смеха, от такого родного лика. Как хочется броситься к тебе, прижаться и стоять так вечность. Милый Уильям, как печально, что именно ты приехал в наш пасторат, и какая радость и какая боль любить тебя…»
Летом Эллен предложила Шарлотте сопровождать её в поездке к морю. Шарлотта с величайшей радостью согласилась. Патрик Бронте и тётка детей задумали на две недели отправиться в Ливерпуль. Планировалось поехать со всеми молодыми Бронте, но Шарлотта тогда должна была отказаться от совместного путешествия с Эллен. Дни проходили, а отправление задерживалось на неопределённый срок. Разного рода семейные и материальные проблемы мешали быстрому осуществлению задуманного. И, когда Шарлотта совсем уж отчаялась и приготовилась расстаться со своей мечтой, она сбылась. В конце сентября подруги отправились на две недели в Истон.
Шарлотта впервые увидела море, она жадно всматривалась в это удивительное и прекрасное творение природы. За несколько дней она успела узреть его разным, то бирюзово-синим, то зеленоватым, то мрачно-тёмным, то пенящимся белыми волнами, то яростно ревущем при сильном ветре, то мягко плещущемся, когда оно спокойно. В поездке девушки познакомились с молодой супружеской четой, милыми и добрыми людьми, которые иногда совершали вместе с ними прогулки в Байтон и Хейвуд. Подруги частенько играли с их малышкой Ханчин. Шарлотта и Эллен навестили миссис Худзон, которая жила почти на пути их следования, недалеко от Берлингтона. Гостья, не теряла время даром, водрузив на нос очки, она рисовал портрет хозяйки. Скоро миниатюра с профилем мадам в кружевном чепце и белой косынке на плечах осталась на память от любезной Шарлотты.
В начале осени Энн перешла на работу в семейство Инэма Блэйк-Хола, близ Мирфилда. Конечно же, ей не хотелось покидать милых её родных, она знала, что снова будет скучать. Но понимала, что должна работать. И ещё ей надо было уехать, чтобы не видеть любимого её Уильяма. Разлука необходима, но как тяжело его покидать…
В ноябре охромевшая Табби покинула пасторат и переехала в свой маленький домик, где ей помогает по хозяйству сестра. Девицы Бронте часто навещают бывшую служанку и надеются, что она вернётся к ним, поэтому и не взяли новую прислугу на постоянную работу. Выпечка хлеба и приготовление еды теперь дело рук Эмили. Уборка комнат — удел Шарлотты, она же взяла на себя глаженье одежды. Но оказалось, что нагреть утюг, чтобы не сжечь бельё не просто. Шарлотте это удалось не сразу, и за испорченные вещи она получила нагоняй от тёти. Наводя порядок в своём небогатом, но родном доме девушкам было намного лучше, чем где-нибудь в чужом шикарном особняке. Они испытывали удовольствие оттого, где они, с кем рядом и оттого, что делают. К тому же они находили время для отражения своего воображения, что для них стало немаловажным.
Шарлотта понимала, рано или поздно придётся поступать на службу, хотя сама мысль о работе гувернанткой для неё ненавистна. Но это неизбежно, поэтому она искала новое место.
Новый Год Бронте встретили вместе кроме Энн, которая продолжала работать. Брануэлл вернулся домой, он несколько месяцев работал гувернёром в Камберленде. Юноша по-прежнему захаживал в «Чёрный Бык», веселя тамошнюю публику. Его не покидала мечта покорить столичное общество. Он себя готовил к прибытию в Лондон. Тщательно изучал карту города и знал все улицы и переулки.
Однажды столичный гость прибыл поздним вечером в «Чёрный Бык», он приехал в Хауорт по делам в лондонское представительство. Как всегда, послали за Патриком Брануэллом, чтобы тот поразил гостя своей эрудицией и умной беседой. Путешественник действительно удивился, что встретил в таком захолустье знатока Лондона и образа жизни столичных жителей. Более того, гость получил от Брануэлла дельный совет, как ему лучше добраться до места назначения в Лондоне, минуя глухие улицы и сократить путь через узкие переулки. В конце их длинной беседы Брануэлл признался, что в столице ему не довелось побывать, чем ещё больше поразил заезжего лондонца.
К живописи Брануэлл несколько охладел. Он загорелся завоевать литературную известность. Часто посылал стихи в журнал города Лидса. Одну из своих поэм он отправил Колриджу, от которого получил не только добрый ответ и похвалу, но и приглашение навестить его. Но на это не было средств. Он ни единожды самостоятельно пытался написать прозаические произведения, но ни одно не закончил, хотя в своих рассказах, написанных простым и ясным языком, изображал персонажей с изяществом портретиста. Для многих завсегдатаев «Чёрного Быка» Патрик Брануэлл особенный, как редкий бриллиант среди обыкновенный камней. Вряд ли кто-нибудь из них подозревал, что этот балагур может быть недоволен тем вниманием, которое ему оказывали в кабачке. Но маленький Хауорт не удовлетворял растущее честолюбие Брануэлла. Ему не хватало масштаба, ему необходим большой столичный город. Внутренняя неудовлетворённость терзала его, непривыкшего отказываться от своих желаний. Ему уже двадцать три года, а Лондон всё ещё недоступен ему и кроме местной популярности он ничего не добился. У Брануэлла росло раздражение, которое ему стало труднее сдерживать, и всё чаще родные замечали в нём резкость и грубость, с которой не знали, как бороться. Ближе к осени Брануэлл устроился клерком в железнодорожную контору в Коуин-Бридж.
«Великий Боже, как нудно исполнять каждый день одно и то же. Надо постараться найти хоть что-то занимательное в этой работе, а то можно взбеситься от скуки. А, что здесь найдёшь интересного? Ежедневное заполнение бумаг и разного рода книг, приходных, расходных. Угля пошло столько-то, мазута столько, дров, и так далее. Прибытие поездов, отправление. Приходиться слушать весь день невыносимые гудки. И так, день изо дня. Неужели я должен вести эту жалкую, бесцветную жизнь? Я же умнее всех служащих конторы вместе взятых, а вынужден прозябать в этой дыре! Ещё смеют делать мне замечания: „Вы невнимательны“, „Вы опять пропустили“, „У Вас здесь ошибки…“ Хочется рисовать, но не этих же сослуживцев, они мне и так надоели. Одна радость, пойти в трактир и всё забыть…»
Творческая натура не переносит однообразной и монотонной работы, поэтому и Брануэллу и сёстрам тягостно выполнять свои обязанности. Девушки терпели сколько могли, особенно Шарлотта и Энн ради брата и отца. Брануэлл в отличии от них не был приучен жертвовать своими желаниями. Его душе нет покоя, но, что нужно делать, чтобы улучшить ситуацию он не знал.
Через несколько месяцев Брануэлл перешёл в контору Манчестерской Железной дороги.
Эмили с упоение продолжала писать хроники Гондала. Энн осенью перешла работать в семью Робинсона Торна Грина, живших близ Йорка и увидела, к своему удовольствию знаменитый Йорский собор.
Шарлотта было нашла место гувернантки, но при переписке с нанимательницей выяснилось, что той для её детей требовалась учительница музыки и пения, но Шарлотта в этом была не сильна, и сделка не состоялась. Следующая вакансия подвернулась только в марте следующего года в семействе Уайт Аппервуд.
Шарлотта ещё зимой начала писать рассказ в духе романов Ричардсона. Побуждаемая сомнениями в своём творчестве и желанием проконсультироваться у знатока, девушка послала неоконченную повесть Вордсворту, подписавшись псевдонимом и скрыв пол автора. Именитый поэт подверг критике её творение, не проявив интереса кто был автором, мужчина или женщина, что весьма уязвило самолюбие Шарлотты.
Отец и мать шестилетнего мальчугана и восьмилетней дочурки отнеслись к Шарлотте приветливее и дружелюбнее прежних её хозяев. Дети были тоже избалованны, но управляемы. Слуги в доме проявили к ней уважение. Несмотря на то, что Шарлотта скучала по своим родным и подругам и то, что у неё практически не оставалось времени на досуг, новая хозяйка тоже завалила её шитьём, всё же она была довольна местом. Родители её воспитанников были так любезны, что написали письмо Патрику Бронте, в котором просили навестить дочь и разрешили Эллен посещать подругу. Когда хозяева уезжали, Шарлотта оставалась за гувернантку и за домоуправительницу.
В июле Шарлотту отпустили на недельку домой по её просьбе, так как ей не терпелось повидать Энн, приехавшую на каникулы. Старшая сестра опасалась за здоровье самой младшей. Шарлотта всё больше укреплялась уверенностью, что им, трём сёстрам надо открыть свою недорогую школу на шесть — восемь учениц. Она загорелась этой идеей и увлекла сестёр, которые предпочли бы работать вместе, потому что знали и понимали друг друга. «О, как превосходно, — думала Энн, — работать вместе с сёстрами, и не надо было бы жить в семьях напыщенных эгоистов, презирающих тех, кто не имеет ни титула, ни имения, а вынужден трудиться. Возможно, нам доверят воспитание своих чад такие же, как и наш отец священослужители, и их дети не будут столь избалованы и испорчены каких мне довелось узнать. Напроти, они будут наивны и доверчивы. Ах, какое удовольствие обучать таких милых деток. И как замечательно делиться с детьми тем, что сама знаешь и умеешь. Мне думается мы полюбим друг друга, и потом нам будет жаль расставаться. В свободное время, пожалуй, мне придётся заняться своим самообразованием, чтобы ещё больше могла я отдать своим ученицам». «Своя школа — это нам очень подошло бы, — думала Эмили. — Шесть — восемь учениц на трёх воспитательниц это прекрасно. Мы не были бы загружены с утра до ночи, у нас, наверняка осталось бы время на размышления и… Да, но как эту школу организовать? Не знаю даже с чего начать. Думаю, что Шарлотта найдёт выход, тем более эта её идея».
Отец и тётя одобрили предложение Шарлотты и обсуждали с девочками подробности плана. Элизабет Брануэлл предложила помочь деньгами, на что Шарлотта не особо рассчитывала, зная, какая тётя экономная и практичная. Но и она не могла дать большую сумму, а надо ещё найти помещение и мебель. Одним из вариантов месторасположения школы Шарлотта выбрала окрестности Берлингтона, так как там она видела только один пансион для девочек. Шарлотта со всеми, кого знала, советовалась, опасаясь принять поспешное решение и провалить дело. Мисс Вулер медлила с ответом, что беспокоило её бывшую ученицу и коллегу. В конце концов, мисс Вулер написала, что ей не удастся помочь в осуществлении планов Бронте. Делами её школы теперь руководит сестра, а сама она не может предоставить часть помещения, потому что не хочет взять ответственность на себя за здоровье Эмили и Энн.
Размышляя над задуманным предприятием, Шарлотта сделала вывод, что для держателей школы их квалификация учителей низковата, и хорошо бы им самим поучиться французскому языку у тех, кто им владеет от рождения. Новая идея ещё больше укоренилась в голове предприимчивой девушки после того, как Мэри поделилась с Шарлоттой своим впечатлением от Брюсселя, где училась в то время.
Эмили и Энн договорились между собой, что напишут записки в свои дни рождения о впечатлениях и вскроют эти бумаги через четыре года, чтобы сравнить свои планы с тем, что произошло.
Поделиться книгой: