— Хватай лодку!
После некоторой суматохи обе лодки, несомые на вытянутых руках, запрыгали над утопающими в грязи улицами.
А потом развернулись и запрыгали обратно. Под гневные вопли: «Так ты еще и детей воруешь, да?!» — хозяева лодок обменялись отпрысками.
Как хорошо известно всякому человеку, когда-либо изучавшему историю открытий, награда достается вовсе не тому, чья нога первой ступит на девственную почву новой земли, но тому, кто первым вернется домой. С ногой или без оной. Наличие всех конечностей — это уже дополнительный приз.
Флюгеры Анк-Морпорка поскрипывали на ветру.
Как ни странно, лишь очень немногие из них принадлежали к виду петуха домашнего, обыкновенного. Предпочтение отдавалось всяким драконам, рыбам и различным диким зверям. Однако были и исключения. На крыше здания Гильдии Убийц зловещий силуэт в плаще и с кинжалом наготове, скрипнув, занял новую позицию. На крыше Гильдии Попрошаек оловянный попрошайка воззвал к ветру о медном грошике. На крыше Гильдии Мясников медная свинья с шумом втянула пятачком воздух. На крыше Гильдии Воров самый настоящий, хоть и не лицензированный, вор тоже повернулся, повинуясь ветру, — не то чтобы Гильдия Воров хотела продемонстрировать, что никакой механизм не сравнится с человеком, скорее это была демонстрация того, как в Гильдии относятся к нелицензированному воровству.
Флюгер, водруженный на куполе библиотеки Незримого Университета, всегда отставал от своих собратьев и должен был отреагировать на перемену не раньше чем через полчаса, но все в городе уже и так знали, что ветер изменился: в Анк-Морпорке запахло морем.
Ну а на Саторской площади вовсю выступали публичные ораторы, хотя, если говорить по-честному, гордое звание «оратор» было, пожалуй, слишком громким для всякого рода краснобаев, любителей разглагольствовать и увещевать, а также для мычащих себе под нос и любовно обсасывающих собственные бесценные размышления особ, что через равномерные перерывы взбирались на дежурный ящик и начинали взывать к толпе. Но такова была традиция: народ должен выражать свое мнение. Чем громе и публичнее, тем лучше. Считалось, что патриций смотрит на этот обычай с одобрением. Так оно и было. А еще он смотрел на него с вниманием. Глазами специально отряженных людей, которые подробно все записывали.
Не обошлось и без Городской Стражи.
«Это не то же, что шпионить, — уговаривал себя командор Ваймс. — Шпионишь — это когда подсматриваешь из-за угла и украдкой заглядываешь в окна. А когда приходится подальше отходить, чтобы не оглохнуть от шума, — какое ж это шпионство?»
Он рассеянно чиркнул спичкой о сержанта Детрита.
— Это ж я, сэр, — с упреком отозвался сержант.
— Прости, сержант. — Ваймс прикурил сигару.
— А, ничево.
Оба снова прислушались к ораторам.
«Это все ветер, — думал Ваймс. — Ветер всегда несет что-то новое…»
Раньше ораторы, бродившие по кромке здравого рассудка (а то и углубляясь в мирные аллеи по ту сторону), выбирали для своих разглагольствований самые разные темы. Но сегодня на них как будто что-то нашло: все разом превратились в маньяков, одержимых одной и той же идеей.
— …Пора преподать им урок! — надрывался ближайший. — Почему наши так называемые лорды не прислушиваются к гласу народа? Мы сыты по горло этими распоясавшимися разбойниками! Они воруют нашу рыбу, подрывают торговлю, а теперь принялись и за нашу землю!
«Лучше бы они аплодировали», — подумал Ваймс. Как правило, одобрительных выкриков удостаивался всякий оратор, о чем бы тот ни говорил. Но сейчас люди лишь одобрительно кивали. «Да они ведь в самом деле
— Они украли мой товар! — вопил оратор напротив. — Это целая империя пиратов, демоны их побери! Меня взяли на абордаж! В анк-морпоркских-то водах!
Ответом стал общий ропот праведного негодования.
— А что украли-то, господин Дженкинс? — послышалось из толпы.
— Груз тончайшего шелка!
В толпе засвистели.
— Шелк? Неужели?! Насколько я помню, обычно ты торгуешь лишь рыбьими потрохами да тухлым мясом!
Господин Дженкинс поискал взглядом оппонента.
— Тончайший шелк! — твердо сказал он. — Но городу разве есть до этого дело? Никакого!
Послышались возгласы, что, мол, и в самом деле позор.
— А власти-то в курсе? — продолжал любопытный некто.
Силясь увидеть вопрошавшего, люди принялись вытягивать шеи. А потом толпа слегка расступилась, открыв взорам фигуру командора Городской Стражи сэра Сэмюеля Ваймса.
— Ну, я, это… я… — замямлил Дженкинс. — Я того… я ж…
— Не знаю насчет города, а мне до этого дело есть, — спокойным голосом произнес Ваймс. — Впрочем, думаю, будет не слишком трудно выяснить, куда делся и где теперь находится груз тончайшего шелка, если от этого самого шелка за версту несет рыбьими потрохами.
Из толпы послышались смешки. Жители Анк-Морпорка, известные знатоки и ценители уличного театра, приветствовали неожиданный поворот сюжета.
Пригвоздив Дженкинса взглядом, Ваймс, обращаясь к сержанту, процедил:
— Детрит, пойдешь с господином Дженкинсом. Его корабль, кажется, называется «Милка». Он покажет все накладные, декларации, квитанции и прочее, и мы спокойно, не торопясь, во всем разберемся.
Гигантская рука Детрита с лязганьем ударила в шлем.
— Так точно, сэр!
— Э-э… Гм… Но… Но это не получится! — засуетился Дженкинс. — Они… в общем… э-э… бумаги тоже украли…
— Экие негодяи! Это чтобы, если расцветка не подойдет, сдать обратно в лавку?
— Э-э… да и потом, судно-то в плавании. Да! Пришлось срочно отправить! Надо же как-то возмещать потери!
— В плавании? Без капитана? — Ваймс склонил голову набок. — Значит, за главного там сейчас Скоплетт? Твой старший помощник?
— Ну да, он самый…
— Проклятье! — Ваймс театрально щелкнул пальцами. — Как раз вчера вечером мы арестовали одного типа с абсолютно таким же именем. Что ж, раз он — это не он, то к обвинению в злостном перепое добавится еще и попытка оговорить честного парня Скоплетта. Хотя опять начнется писанина, завязнешь в ней по уши…
Господин Дженкинс попытался было отвести глаза, но стальной взгляд Ваймса держал крепко. Губы Дженкинса слегка подрагивали, словно он подыскивал остроумный и язвительный ответ, однако ему все-таки хватило ума придержать язык. Широкая улыбка командора Стражи весьма походила на некую ухмылку, которую беспечный ныряльщик может встретить в открытом море. На спине у этой ухмылки, как правило, красуется острый плавник.
Тогда господин Дженкинс принял мудрое решение и дал задний ход.
— Я… э-э-э… Я, пожалуй, пойду, разберусь там… Ну, мне, э-э, пора…
С этими словами он принялся проталкиваться сквозь толпу, которая сначала чуть подождала, не произойдет ли еще что-нибудь интересненькое, но, так ничего и не дождавшись, начала разбредаться в поисках новых развлечений.
— Так че, мне проверить евойную лодку? — спросил Детрит.
— Нет, сержант. Там действительно нет ни шелка, ни бумаг на него. Ничего, кроме стойкого запаха рыбьих потрохов.
— Ну и ну, эти клатчцы! Тащат, стало быть, все, что не прибито гвоздями?
Ваймс покачал головой и зашагал прочь.
— В Клатче ведь нет троллей? — спросил он.
— Никак нет, сэр. Слишком жарко. Тролльи мозги на жаре не работают. Окажись я в Клатче, — при ходьбе Детрит постукивал костяшками пальцев о мостовую, — я б совсем дураком стал.
— Детрит?
— Да, сэр?
— Держись от Клатча подальше.
— Так точно, сэр.
Следующий оратор собрал гораздо более многочисленную толпу. За спиной у него красовался большой плакат: «ГРЯЗДНЫЕ ЧУЖОКИ, ЛАПЫ ПРОЧ ОТ ЛЕШПА!»
— Лешп… — недоуменно покачал головой Детрит. — Ну и имечко… Там что, одни беззубые живут?
— Это страна, которая на прошлой неделе всплыла из морских глубин, — устало пояснил Ваймс.
Публика зачарованно внимала оратору, провозглашавшему, что священный долг Анк-Морпорка состоит в том, чтобы «защитить свою плоть и кровь на новой земле». Каменная физиономия Детрита озадаченно вытянулась.
— Ух ты! А земля и вправду вся была в кровище? — поинтересовался он.
— Это метафора. Но, быть может, все впереди.
«В воздухе витает что-то еще, — подумал Ваймс. — Запах моря, да, и… Нечто неуловимое». Он чувствовал, что грядут перемены. Вокруг только и говорили о Клатче.
Почти сто лет Анк-Морпорк пребывал в состоянии мира, ну, или, по крайней мере, не-войны, с Клатчем. Как-никак, они ведь были соседями, а с соседом лучше не ссориться.
Сосед… ха! Что именно стоит за этим словом? Любой стражник может много чего порассказать о поведении соседей. И законники тоже, в особенности те, что побогаче. Для них, к примеру, слово «сосед» обозначает человека, готового полжизни судиться из-за двухдюймовой полоски земли. Люди годами живут бок о бок, по дороге на работу приветствуют друг друга дружеским кивком, а потом случается какая-нибудь ерунда — и вот уже у кого-то из спины торчат садовые вилы.
Так и тут. Стоило вынырнуть из пучины обломку скалы, как кругом сразу принялись спускать собак на Клатч.
— Ааграгаах… — скорбно изрек Детрит.
— Совершенно с тобой согласен. Только, пожалуйста, осторожнее, ты мне все сапоги заплевал, — попросил Ваймс.
— Это типа, — Детрит взмахнул гигантской лапой, — ну, такая штука, которая вот сюда приходит. — И он гулко похлопал себя по мощному заду. — Ааграгаах. Ну, типа… Сначала ты видишь маленькие камушки, они катятся и катятся, и ты вдруг понимаешь, что вот-вот прямо тебе на башку сойдет огромный оползень, но бежать уже поздно. В общем, эта твоя понималка и есть ааграгаах.
Некоторое время Ваймс размышлял, безмолвно шевеля губами, точь-в-точь как Детрит.
— Ты, наверное, говоришь о предчувствии? — догадался наконец он.
— Угу.
— Забавно звучит по-тролльи. Интересно, почему вы так это назвали?
Детрит пожал плечами:
— Может, потому, что именно так ты орешь, когда тебе в заднее место врезается тысячетонная глыба?
— Предчувствие… — Ваймс потер подбородок. — Ну да. У меня-то этих предчувствий хоть отбавляй…
«Оползни и лавины… — подумал он. — Все тихо, мирно, красиво, кругом падают снежинки, легкие как перышко, — и вдруг вся гора начинает ползти на тебя…»
Детрит лукаво покосился на Ваймса.
— Я слышал, некоторые говорят, мол, ты тупой, как Детрит, — проговорил он. — Но я-то завсегда сумею определить, откуда ветер дует.
Ваймс посмотрел на своего сержанта с внезапным уважением.
— И откуда же он сейчас дует?
Тролль многозначительно постучал по шлему.
— Все элемвентарно, — сказал он. — Видите, сэр, наверху всякие петушки, дракончики, другие зверюшки? И еще этот бедняга, ну, что на крыше у Гильдии Воров? Надо ж только на них глянуть — они все и укажут. Ума не приложу, и откуда они это знают…
Ваймс слегка расслабился. Для тролля Детрит был не так уж и глуп, по уровню интеллекта он находился где-то посредине между каракатицей и канатоходцем, зато на него всегда можно было положиться в одном: Детрит никогда не усомнится в целесообразности твоего приказа.
Детрит подмигнул.
— А еще мне это напоминает те времена, когда берешь дубину побольше и идешь вместе со всеми слушать рассказ о том, как дедушка еще тролленком бил проклятых гномов, — жизнерадостно сообщил Детрит. — Что-то такое носится в воздухе, а, сэр?
— М-м… да, пожалуй… — протянул Ваймс.
Сверху захлопало. Ваймс вздохнул.
Сообщение. С почтовым голубем.
Перепробовали уже все средства. Задействовали драконов — они взрывались в воздухе; бесенята имели привычку жрать письма; да и задумка с масляными семафорными шлемами тоже не удалась — на ветру огоньки гасли. Но в один прекрасный день капрал Задранец подметила, что анк-морпоркские голуби в результате многовекового гнета со стороны городских горгулий достигли необычайных интеллектуальных высот и стали гораздо умнее своих собратьев, обитателей спокойных мест. Впрочем, не особо выдающееся достижение — бахрома, появляющаяся на отсыревшем старом хлебе, как правило, и то более разумна, чем большинство голубей.
Ваймс вынул из кармана горстку кукурузных зерен. Голубь, послушно исполняя то, чему его так тщательно обучали, сел командору на плечо. И, послушно исполняя зов природы, мгновенно облегчился.
— И все равно, — пробормотал Ваймс, разворачивая записку, — надо бы придумать что-нибудь получше. Каждый раз, когда мы посылаем сообщение констеблю Водослею, он сжирает посланца вместе с письмом.
— На то они и горгульи, — резонно заметил Детрит.
— О, — произнес Ваймс. — Его светлость желает моего присутствия. Как это мило со стороны его светлости.
Лорд Витинари внимательно глядел на выступающего. Он не раз подмечал, что практически любой человек, ощутив пристальное внимание к своей персоне, сразу начинает волноваться и оговариваться.
Ну а на встречах вроде сегодняшней, на совещаниях с сильными города сего, ухо тем более надо было держать востро, ведь эти люди сообщали ему только то, что хотели сообщить. А значит, прислушиваться следовало не столько к словам, сколько к паузам между ними. Именно в этих провалах крылось то, чего (по мнению выступающих) патриций не знал и о чем (как они искренне надеялись) никогда не узнает.
В данный момент лорд Витинари слушал лорда Низза, вернее, прислушивался к тому, о чем глава Гильдии Убийц ненароком позабыл упомянуть в своей долгой речи, посвященной высокому уровню подготовки профессиональных убийц и особой ценности данной Гильдии для города. Не выдержав агрессивного внимания Витинари, голос Низза наконец затих.