Помоги проекту - поделись книгой:
Ну да, он влюбился – впервые в жизни. Может быть, потому, что рядом с Мари не чувствовал себя тем, кем был всегда – неуклюжим, толстым, некрасивым младшим братом, лишь по несчастью вознесенным на высоту своего положения. Казалось, что ей безразлично, кто он и как выглядит. Казалось, что ее интересует лишь родство их душ!
Они украдкой улучали время для встреч. Помогала Саша Волкова, тоже фрейлина: передавала записки, улаживала ссоры, охраняла их уединение во время прогулок. Сашенька очень хорошо понимала, что такое любовь украдкой: она и сама была влюблена в младшего великого князя Алексея. А он был влюблен в нее, но пока это еще было тайной от всех.
О романе же цесаревича начали злословить. «Опять пошли неприятности, – почти в ярости писал Александр в своем дневнике. – М.Э. [1] мне сказала, что к ней пристают, зачем она садится возле меня так часто. Но это не она, а я сажусь возле нее. Снова придется сидеть Бог знает где и премило скучать на собраниях. О глупый, глупый свет со своими причудами!»
«Глупый свет» меж тем был весьма наблюдателен. Все знали, что отношения цесаревича и Мари пока что вполне невинны. Однако «увалень Мака» при всем своей душевном спокойствии уже начал волноваться. Не сегодня завтра он потребует, чтобы Мари стала его любовницей. И… и все это может кончиться очень плохо!
Что больнее и неприятнее всего поразило Александра, это полное неодобрение его самого близкого друга – Владимира Мещерского, внука знаменитого историка Н.М. Карамзина и родственника Мари. Вово, как его звали среди своих, резко сказал, что считает кузину пустышкой, которая способна только разбить человеку сердце, но отнюдь не умеет любить. Ее привлекает игра с наследником престола, а вообще говоря, она мечтает о выгодной партии – больше ни о чем! Вово умолял друга подумать о России, отрешиться от нелепой страсти к взбалмошной, мелкой, эгоистичной натуре, не заслуживающей ни одной из тех жертв, которые готов во имя ее принести Александр. Вово видел: что-то надломилось в безмятежном богатыре. Александр и сам ощущал себя помешанным. Он всех пугал своей одержимостью и готовностью бросить жизнь свою и судьбу страны под ноги… кому?! «Ненаглядной Дусеньке» – так он звал Мещерскую.
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно… Совершеннейший водевиль!
«Я каждый вечер горячо молю Бога, – строчил Александр в дневнике, – чтобы он помог мне отказаться от престола, если возможно, и устроить мое счастье с милой Дусенькой. Меня мучит одно: я очень боюсь, что, когда наступит решительная минута, М.Э. откажется от меня, и тогда все пропало. Я непременно должен с ней поговорить об этом, и как можно скорее… Хотя я уверен, что она готова за меня выйти замуж, но Бог один знает, что у нее на сердце!»
Итак, он решил сообщить отцу, что отважился на морганатический брак. Правда, вслух сказать это не смог. Написал письмо…
Ему крепко запомнились потом ярость отца и те слова, которые пришлось выслушать. Надолго запомнились. Навсегда!
– Ты что же думаешь, что я по доброй воле на своем месте? Разве так ты должен смотреть на свое призвание? Знай, что я сначала говорил с тобой как с другом, а теперь я тебе приказываю ехать в Данию, и ты поедешь, а княжну Мещерскую я отошлю! А теперь пойди вон. Знать тебя не желаю.
«Бедный Мака» понял, что все погибло. «О Боже, что за жизнь. Стоит ли жить после этого! Зачем я родился, зачем я не умер раньше?!»
Но он был уже сломлен. Встретился с Мещерской для последнего прощания… и тут что-то невероятное вдруг случилось с этими молодыми людьми, которые никогда не позволяли проявиться своим чувствам. Они бросились друг другу в объятия и слились в таком поцелуе, прервать который казалось невозможно – разве что для признаний в вечной любви.
Но им был предназначен только один этот поцелуй. Времени для признаний у них уже не осталось. Переиначить свою судьбу Александр не мог.
Александр вспоминал в ту минуту своего любимого Лермонтова, а когда дошел до слов: «Пускай толпа клеймит презреньем наш неразгаданный союз», – не мог сдержать слез.
Однако проливать их тоже не было времени. Императорская яхта «Штандарт» стояла под парами, чтобы везти цесаревича в Копенгаген. А Мари предстояло отправиться в Париж.
Там они встретятся вновь – спустя год. Мари уже станет женой великолепного Павла Демидова, баснословно богатого. Да, эта партия будет для нее куда интереснее морганатического брака с цесаревичем, вдобавок почти готового отречься от престола.
А еще через год Мари умрет в родах.
Александр прибыл в Копенгаген почти со страхом – и как нельзя более ощущая себя увальнем. Ему совершенно определенно было известно, что отец хочет его брака с Дагмар. Датская принцесса становилась все больше дорога императору. Он умилялся ее письмами – и в самом деле, ими нельзя было не умиляться:
«Я даже не могу найти слов, чтобы объяснить Вам, как я была тронута, поняв по Вашему письму, что Вы все еще видите во мне одного из Ваших детей. Вы знаете, дорогой папа, какое значение я этому придаю, и ничто не может меня сделать более счастливой. Вот мы уже шесть месяцев без нашего любимого Никса. И только год, как я увидела его отъезжающим в полном здравии! Все это время было мучительно для меня со всеми этими дорогими воспоминаниями о моей недолгой мечте о счастье, за которое я никогда не перестану благодарить небо».
При всем своем простодушии Александр не мог не задаваться вопросом, чего было больше в частых письмах Дагмар: желания беспрестанно играть на струнах императорского сердца или искреннего чувства. А впрочем, какая разница? Так или иначе, она оказалась очень искусной музыкантшей. Ведь и струны его собственного сердца тоже зазвучали в ответ ее взглядам, ее нежному голосу, всему тому очарованию, которое источала она каждым движением своим. Сперва Александр с превеликим трудом выпутывался из тенет застенчивости. Но с каждым часом чувствовал себя все легче, свободнее – и счастливее.
Он даже не ожидал, что ему снова может быть так хорошо – и совсем скоро после того, как он потерял любовь всей своей жизни… И впервые он подумал, что Вово Мещерский был кое в чем прав. А уж как прав был обожаемый Никс, что так любил Дагмар! С ней так легко, так свободно. Александр настолько освоился, что решился спеть для Дагмар несколько куплетов из оперетты Оффенбаха «Прекрасная Елена». Она была необычайно популярна в Петербурге, однако в Копенгагене о ней еще не слышали. Его пение произвело фурор. Больше всех, кажется, удивлялся брат Владимир, которого император послал присматривать за «увальнем Макой», чтобы не дай Бог не сорвался с датского крючка. Похоже, Александр больше не нуждался в присмотре!
В самом деле – безумие прошлого года все дальше уходило от Александра. Он не сомневался теперь в том, что ему нужна именно Дагмар. Однако мучил стыд перед отцом, который видел его в минуту слабости и трусости, недостойной наследника русского трона. И он счел своим долгом расставить все точки над «i»: «Милый па, пожалуйста, не думай, что все это только пустые слова, я боюсь, что ты мне не поверишь после всего того, что было в последнее время в Царском. Но я совершенно переменился и сам себя не узнаю».
Такое покаянное послание ушло в Петербург. Отец поверил ему, одобрил и ободрил Александра письмом, а про себя подумал: попробовал бы сын не образумиться!
Однако вскоре состояние цесаревича перестало быть таким уж безоблачным. Дело в том, что он вдруг усомнился в чувствах Дагмар. Она держалась так ровно, так по-сестрински! В ее поведении не было ничего, кроме родственной нежности и вежливого безразличия. Кажется, она не больно-то и хотела выходить за него замуж. В самом деле, ну что он такое по сравнению с блестящим Никсом?!
Александр совершенно не был знаком с женскими уловками. Мари опасалась дразнить его кокетством, поэтому у него не было вообще никакой практики. И он оробел, столкнувшись с простейшей девичьей гордостью.
А Дагмар испытывала немалое наслаждение, терзая своего неуклюжего гостя. Довольно она настрадалась от неопределенности! Пусть теперь помучается Александр.
И он мучился. Покорно мучился…
Однако молчал, словно язык проглотил. Чудилось, он намерен погибнуть в пытках любви – но не сказать ни слова.
Дело в свои руки взял брат Дагмар – наследный принц Фредерик. Причем он так умело повел разговор, что Александр остался в убеждении, будто это он сам умолял Фредерика узнать о настроениях короля касательно его брака с Дагмар. Спустя несколько дней они столкнулись с Христианом в королевской конюшне. Здесь, потчуя хлебом своего любимого коня, король снисходительно сообщил, что не возражает, чтобы Александр сказал Дагмар о своей любви.
Честно говоря, ему равно нравились и русский престол, и сам Александр. Ну а что (кто) предпочтительнее для Дагмар – это ее дело.
Однако получить разрешение от отца и признаться в любви к дочери – это все же разные вещи. Александром опять овладела нерешительность. Королевскому семейству это затянувшееся сватовство понемножку начало надоедать. Да что, клещами тащить из этого недотепы объяснение, что ли?
Клещи не клещи, но король поговорил с дочерью очень решительно. В разговоре приняли участие и брат принцессы Фредерик, и сестра – принцесса Тира. Она была совсем еще девочка, но очень сообразительная девочка…
На другой день – это был десятый день пребывания русского медведя в Дании! – перед завтраком Дагмар пригласила Александра посмотреть ее комнаты. Разумеется, с ними пошли король и Фредерик, однако потом они куда-то исчезли. Лишь только за ними затворилась дверь, как малышка Тира, караулившая на лестнице, повернула ключ в замке.
– Теперь он никуда не денется! – хихикнул Фредерик, спускаясь по ступенькам. А сдержанный Христиан вздохнул.
Александру и впрямь некуда было теперь деваться. Но он все никак не решался отверзнуть уста. Уже и комнаты оглядел дважды, и перебрал все фотографии в альбомах. Руки Александра тряслись, он безумно волновался. Кажется, терпение начало иссякать даже у Дагмар. Она разозлилась и предложила гостю прочесть письма его брата.
Стоило робкому Александру увидеть знакомый почерк и почувствовать себя на проторенной дорожке, как у него прорезался голос.
– Говорил ли с вами король о моем предложении… о моем разговоре? – нетвердо спросил он.
– О каком разговоре? – сделала большие глаза коварная и измученная Дагмар.
– О том, где я… когда я… что я… – начал бормотать Александр.
Дагмар, девушка начитанная, вспомнила, что когда-то слышала о передаче мыслей на расстоянии. И, пристально глядя на беднягу, стала произносить про себя: «О том разговоре, когда я просил вашей руки!»
Лицо Александра осветилось, словно лицо ученика, который не выучил урок, но вдруг получил спасительную подсказку.
– Я прошу вашей руки! – едва ли не выкрикнул он с восторгом.
Дагмар испытала такое облегчение, что даже не в силах была доиграть до конца свою роль: бросилась на шею к Александру и обняла его. Ну, тут уж он сам, без подсказки сообразил, что делать, и стиснул ее тонкую талию так, что девушка ни единым звуком не могла протестовать против такого пылкого объятия и последовавших за этим несчетных поцелуев.
Наконец Дагмар вспомнила о приличиях и кое-как вырвалась из рук обо всем забывшего Александра.
Но лучше бы она этого не делала! Едва он уселся в уголке дивана, а Дагмар устроилась в кресле, как увалень снова начал возводить вокруг своего сердца оборонительные рубежи. Он не нашел ничего лучшего, как спросить:
– Можете ли вы любить еще кого-нибудь, кроме моего милого брата?
Выдержка у Дагмар была отменная – она нежно ответила:
– Я не могла бы любить никого, кроме его милого брата!
После этого она поспешно поцеловала Александра, чтобы он прекратил, наконец, молоть всякую чепуху. Однако Александр с повлажневшими глазами начал говорить, что милый Никс много помог им в этом деле и что теперь он, конечно, горячо молится об их счастье.
Дагмар кивала, утирала в свою очередь слезы, а сама горячо молилась, чтобы отец услышал ее мысленный призыв и наконец-то вернулся.
И это случилось! Повернулся ключ в двери, и на пороге возникли король, королева и Фредерик. Тут же маячила принцесса Тира и многочисленные приближенные.
Если даже Александр и захотел бы дать деру, то сквозь такой заслон прорваться было немыслимо.
Начались поздравления, слезы… Дагмар едва не упала в обморок. Это приписали ее нежной чувствительности и печальным воспоминаниям, которые иной раз являются к нам так некстати. На самом же деле она была чуть жива от усталости после этого объяснения.
А Александр… Александр сиял и выглядел совершенно счастливым. Чудилось, у него с души свалился камень. И тогда Дагмар вдруг распознала самое слабое место своего жениха: он с трудом принимал решения, потому что толком не знал, чего хочет. Но если рядом с ним будет кто-то, кто станет указывать, чего именно хотеть следует, а чего не следует… Тогда с ним вполне можно будет поладить. Даже самой сделаться счастливой!
И ей это вполне удалось! Среди нескольких поколений русских государей трудно было отыскать более гармоничную пару, чем император Александр III и императрица Мария Федоровна: Мака и Минни.
Они потом не раз вспоминали ту страшную, горькую минуту, когда сидели по обе стороны умирающего Никса, а он держал их за руки. Выходит, он все-таки соединил их. Соединил навеки!
Поделиться книгой: